Соня фантазировала об этом в течение многих лет. Первый раз больше десяти лет назад. Мысль возникла словно из ниоткуда. Дети, наконец, уснули, и они с Фабианом лежали валетом на диване и смотрели фильм из сериала «Клиент всегда мертв». Речь шла о дочери и ее любовнике, точно она не помнит. Но, во всяком случае, в Соне что-то пробудилось, и если бы Фабиан там и тогда выключил телевизор, то мог бы сделать с ней все, что угодно. Ничего, конечно, не произошло, и она отбросила от себя эту мысль, такую же запретную, как неверность.

Но мысль настойчиво возвращалась. Не дома на диване, а когда она была одна в мастерской и могла спокойно пропустить ее через себя. Это было далеко не каждый день, но с годами желание когда-нибудь претворить фантазию в жизнь росла и крепла.

Она ничего не говорила Фабиану. Даже тем поздним вечером пять-шесть назад, когда они открыли еще одну бутылку вина, и он спросил ее, что бы ей хотелось попробовать. Что угодно, добавил он и опустошил свой бокал.

Хотя Соня в глубине души с нетерпением ждала, что когда-нибудь он неожиданно задаст ей именно этот вопрос, она только покачала головой и напомнила ему о том, что через несколько часов проснутся дети. От одной лишь мысли, что надо будет облечь ее самое сокровенное желание в слова, она почувствовала одновременно омерзение и подъем.

И только теперь она поняла, что стремилась к бессловесному сюрпризу. Другой мужчина прочел ее мысли и проявил инициативу, не извиняясь, не спрашивая разрешения и не думая о последствиях. Не потому, что должен или его попросили, а потому, что хотел.

Повязка у нее на глазах не пропускала свет ни на миллиметр. Хотя была середина дня, темнота была настолько плотной, что ей казалось, будто она плывет в невесомости и рискует улететь, если бы ее руки не были привязаны к спинке кровати.

Чтобы все закончить к завтрашнему празднику, Соня работала почти всю ночь без перерыва. Ее работа Висящий ящик должна стать новым рискованным поступлением в солидную коллекцию Алекса Уайта, и она уже представляла себе, что это будет значить для ее имени. Она выставлялась не в первый раз, но в первый раз встретится со сливками шведского художественного мира.

Мало того – за всю свою карьеру она никогда не создавала такое цельное произведение. А если учесть, за какой короткий срок, это просто чудо. В кои-то веки она точно знала, что должна делать.

Только она переложила из маленького полиэтиленового пакета семь бриллиантов, которые купила за 140 000 крон, в длинный деревянный ящик длиной 1, 98 метра и привинтила крышку, как он внезапно встал за ней с повязкой в руках. Соня не слышала, когда он вошел, – она была так поглощена работой над своим творением, что даже не успела вспомнить, когда он должен был вернуться из Лос-Анжелеса.

Не говоря ни слова, он завязал повязку, поднял ее в своих объятиях и понес в спальню. Там он связал ей руки какой-то бархатистой тканью и спокойными бесшумными движениями начал раздевать ее.

Сначала туфли и рабочие брюки, так запачканные засохшей краской, что они могли стоять. Затем он снял с нее футболку и обнажил ее грудь, а потом снял с нее трусы. До сих пор он даже не коснулся ее кожи, и теперь она лежала и ждала, что произойдет, пока, судя по звукам, он снимает с себя одежду.

Ей было холодно. Не слишком, но достаточно, чтобы ощущать каждый квадратный миллиметр своего тела, которое так стремилось к этому и теперь готово понять, что сейчас это произойдет. Что ожидание, наконец, закончится.

Он начал с груди. Возможно, не самый неожиданный выбор. Но без сценария все может произойти, и, когда теплый кончик его языка коснулся ее правого соска, у нее возникли ощущения, которые она никогда не испытывала раньше. Словно временная слепота в несколько раз обострила ее другие чувства, и легкое, как перышко, касание разошлось по телу, как круги по воде.

Кончик языка продолжил игру с другой грудью, и теперь оба соска затвердели до боли. Соня застонала и поняла, что это гораздо лучше, чем можно мечтать. Тем временем его язык переместился вниз на ее живот, оставив после себя влажный след. И когда он подул на этот след, все ее тело словно превратилось в одну большую эрогенную зону.

Она попросила его войти в нее. Больше не затягивать. Но он не обратил никакого внимания на ее желание и продолжал спускаться все ниже. Она раздвинула ноги, чтобы дать ему доступ, и когда его язык, наконец, нашел клитор, ее тело содрогнулось так, словно никогда не испытывало ничего подобного.

Обычно она не выносила прикосновений в первые минуты после оргазма. По какой-то причине ей казалось, что ее режут, и, как правило, Фабиан мог дотронуться до нее снова самое раннее через полчаса, хотя чаще всего к этому времени он засыпал.

В этот раз ее тело просило еще. И получило. Сначала в виде языка и пальца, которые, как ищущая цель управляемая ракета, нашли именно ту точку, какую ей никак не удавалось обнаружить. Когда он снова вошел, она закричала в голос, и ей показалось, будто она навзничь упала во что-то теплое и мягкое.

Она понятия не имела, как долго там пребывала, как долго его пальцы входили в каждое отверстие, и как долго он вкушал ее, словно никак не мог насладиться. Время шло по кругу или стояло на месте. Она потеряла счет тому, сколько раз напрягала низ живота, чтобы он мог проникнуть в нее как можно глубже.

Он схватил ее под коленями, поднял ей ноги и положил их себе на плечи. Она почувствовала, как по внутренней стороне ног течет пот, и услышала, как сердце старается прокачать кровь.

Потом он вошел в нее, медленно и до самого конца. Он заполнил ее, словно это было впервые, и она смогла прочувствовать точную форму и каждую вздутую жилу. Ему почти не надо было двигаться, чтобы она опять завелась и проделала весь путь оттуда и снова туда. Она кончала каждый раз, когда он входил в нее, и когда его толчки стали убыстряться, у нее словно наступил один сплошной продолжительный оргазм.