2. Без резких движений
Он так изменился с нашего последнего разговора. Когда-то давно он пробирался на мои тренировки посмотреть, как я сражаюсь. Брат просил научить его драться. Мальчика, влюбленного в войну, никто не обучил ее искусству. Никто не посмел поднять на него руку. Теперь он мужчина – изо всех сил старающийся забыть, что он перворожденный.
Я смотрю на его отражение, и мое сердце ноет. Вид у Габриэля помятый. Наверное, еще не пришел в себя после вечеринки с наркотиками. Брат и его дружки из перворожденных печально известны своими кутежами. Пьют до полусмерти и разносят свои роскошные апартаменты, предоставляя разбираться с последствиями второрожденным слугам. Его советники шептались об этом, когда думали, что я не слушаю.
Говорят, обычно он не покидает свои комнаты до полудня. Немного удивлена, что ради меня Габриэль сделал исключение. Судя по его виду, далось ему это тяжело. Брат слишком худой. Плечам не хватает мышц, которые парни из гвардии наращивают постоянными тренировками. Габриэль компенсирует это плотной накидкой. Полуночно-синяя шерсть, прихваченная на плечах золотыми застежками в форме мечей, ниспадает вдоль спины во весь впечатляющий рост хозяина. Накидка закрывает только один бицепс, второй на виду. В ножнах на поясе эксклюзивный меч – подарок от деда по материнской линии наследнику Удела.
Я прислоняюсь к плечу брата.
– Нет, Габриэль. Переход не для тебя. Ты нужен Уделу Мечей. Именно на тебя возложены всеобщие надежды!
Стыд Габриэля сменяется гневом.
– Какие надежды! Я получаю все что хочу, Розель. Я ни к чему не пригоден, бесполезен.
– Ты станешь Просветленным Удела Мечей.
– Я даже не знаю, как управляться с собственным мечом.
У Габриэля выпирает подбородок. Скулы обтянуты кожей. Интересно, когда он последний раз ел…
– Я учила тебя сражаться.
– Когда тебе было одиннадцать! – фыркает он. – С тех пор я не притрагивался к оружию.
Пальцы Габриэля трогают изгиб брови, место, где волосы больше не растут: маленький белый шрам бежит вниз, заканчиваясь чуть дальше кромки ресниц нижнего века. Помню свой ужас, когда я расплавила кожу Габриэля. Не нарочно, просто отвлеклась на секунду, но за это меня лишили возможности видеться с обожаемым братом.
К моему огромному облегчению, глаз Габриэля остался цел, такой же синий, как раньше. Рана была поверхностной, я просто задела его кончиком своего меча. Крови не было. Сильнейший жар золотистого лезвия прижег рану.
Габриэль замечает, как я смотрю на шрам, и по его лицу пробегает тень стыда.
– Ты не виновата. Я выпросил, чтобы ты показала мне, как сражаться.
– Ты грозился отправить меня на Переход, если я откажусь. Слушай, ты такой крутой, Габриэль. Потренируйся бросать злобные взгляды – запугаешь Совет наследников так, что они сразу станут принимать твою сторону по всем важным вопросам.
Брат легонько вздыхает и одаривает меня скупой улыбкой.
– Уже. Они боятся моего свирепого вида.
Они боятся твоего вспыльчивого нрава. Вспоминаю сплетни, которыми обменивались гвардейцы Мечи и обслуживающий персонал – Камни.
– Ты потому и не удаляешь шрам? – интересуюсь я.
Регенерация кожи – обычное дело, занимает всего пару часов и почти безболезненна.
– Мать решила, что я должен его оставить.
Рубец напоминает Габриэлю не приближаться ко мне. Я смаргиваю слезы и принужденно улыбаюсь.
– Вот оно что… Твоя ухмылка станет знаменитой.
– Прости, что не пришел к тебе после…
Сердце пронзает острая боль, черная отметина на душе – двойник шрама Габриэля.
– Я знаю, что тебе запрещали со мной видеться.
– Это не оправдание.
В глубине души я рада, что он тогда не пришел. Дюна был вынужден меня наказать – двадцать ударов тяжелой тростью. Несколько недель я не могла ходить. Но дни превратились в годы, от Габриэля не было ни слова… Множество раз я пыталась с ним встретиться, но постоянно терпела неудачу. Приходилось подглядывать за братом с балконов и из окон, наблюдать на экране – когда он участвовал в церемониях разрезания ленточек и всяком таком.
– Но сейчас-то ты здесь.
В его глазах мелькает проблеск вины.
– Ты не должна уходить. Я поговорю с матерью. Она поймет…
– Я скучала по тебе, Габриэль.
Он теребит мою руку. Кожа у него гладкая, не загрубела от тренировок с тер-мечом. Брат переворачивает мою кисть ладонью вверх и поглаживает.
– Ты боец.
– Это моя судьба.
– Хотел бы я, чтобы она была моей.
В его откровенности чувствуется ревнивая нотка. Он поворачивает руку тыльной стороной, теплые пальцы обводят линии метки под кожей. Когда наши голографические символы оказываются рядом, оба меча вспыхивают золотом. Я вдруг содрогаюсь от ужаса. Скоро моя метка станет серебряной. После обработки она больше не будет золотой. Габриэль поглаживает родинку-корону.
– Королева мечей, – шепчет он. – Как считаешь, что это значит?
Пытаюсь отнять руку, но брат не отпускает. Хватка становится болезненной.
– Может, все правы насчет тебя… – ворчит он, наконец разжимая пальцы, и наклоняется ко мне. – Может быть, ты опасна, Розель? Хочешь моей смерти?
– Защищать перворожденных – моя судьба, – потрясенно говорю я. – Для того я и появилась на свет.
Габриэль вдруг вытаскивает из ножен меч. Тот вспыхивает светящейся концентрированной термоядерной энергией, способной разрезать алмаз. Формой и размером он напоминает древний клинок с широким лезвием, но без тяжести железа или стали. Я с опаской отступаю. За нами наблюдают советники Габриэля. Некоторые кажутся испуганными, но большинство, как Састивен, злобно ухмыляются. Надеются, прольется кровь.
– Вот твой шанс, Розель. Убьешь меня – станешь первой. – Во взгляде Габриэля молчаливый ультиматум.
Я не двигаюсь с места.
– Мое единственное предназначение – служить Верховному Мечу, Габриэль, служить тебе!
От потрескивания клинка волоски у меня на шее становятся дыбом. В воздухе разливается знакомое тепло энергетического поля.
– Жалеешь, что не прикончила меня, когда тебе было одиннадцать? – Габриэль замахивается, рисуя мечом головокружительную сияющую дугу. Я отступаю от огненного лезвия, но позу не меняю.
Взгляд брата становится хищным. Он замахивается снова и снова – все так же неловко. Я уклоняюсь, брат теряет равновесие и оступается. Полуночно-синяя накидка, качнувшись вперед, касается горящего клинка. Лоскут падает на инкрустированную мраморную карту девяти Уделов, окружающих наш фамильный герб, закрывая северную область – Удел Звезд. Один из доминионов, зачумленных мятежом. Второрожденные Звезды объединились с бунтовщиками из других Уделов и сформировали Врата Зари – армию повстанцев.
Пахнет горелой тканью. Габриэль оборачивается и хватается за испорченный подол накидки. Его советники на сверкающей лестнице издают сдержанные смешки. Брат сжимает рукоять клинка.
– Сделай одолжение, вытащи оружие! – рявкает он.
Я сжимаю губы.
– Нет!
– Нет? – Милый мальчик превращается в ожесточенного мужчину. – Я буду Верховным Мечом!
– Я знаю, кто ты, Габриэль.
– Все думают, ты хочешь меня убить. Вот твой шанс, Розель. Я нападаю, защищайся.
Он снова бросается на меня, я отступаю, не доставая клинок, и вдруг понимаю, что стою на гербе Удела Мечей. Тоненький голосок в голове нашептывает, что я могу стать перворожденной. Если убью Габриэля, никто и никогда в жизни не поднимет на меня руку. Однако расплата была бы слишком жестока – я бы не смогла больше спать, убив собственного брата.
Уклоняюсь от грозящего мне меча и хватаю Габриэля за большой палец, выворачивая его к запястью. Хватка на рукояти клинка разжимается, меч падает. Перехватываю его в воздухе, отводя подальше от нас. Затем еще сильнее нажимаю на палец Габриэля, вынуждая брата встать на колени. Он склоняет голову и вздрагивает.
Все еще не отпуская его, нагибаюсь к нему и шепчу:
– Когда-нибудь, Габриэль, ты станешь могущественным Просветленным. Когда этот день наступит, следуй зову сердца. Будь вождем, который нам нужен, а не просто правителем. Люблю тебя, брат. Буду скучать по тебе до конца жизни.
Я отпускаю его, и он поднимает голову. В глазах Габриэля – гнетущая тоска.
– Избавься от своих советников, – киваю я в сторону лестницы. – Им нравится видеть тебя на коленях.
– Я тоже знаю тебя, Розель. – Габриэль старается выровнять дыхание. На губах у него играет грустная улыбка. – Я знал, что ты меня не убьешь. Ты не такая. Девочка, которая находила раненых зверьков и прятала их, лечила, чтобы потом отпустить на волю, не могла мне навредить.
Ничего себе! Он тоже за мной наблюдал все эти годы. Даю ему руку, но не успевает Габриэль подняться, как с балкона раздается пронзительный крик матери:
– Стреляйте в нее! Остановите, пока она не убила перворожденного!
У меня перехватывает дыхание. Я поворачиваюсь на голос. Отала, перегнувшись через позолоченные перила, яростно указывает на меня. Позади нее с мрачным искаженным лицом возникает Дюна. Стоящие по периметру балкона гвардейцы вскидывают термоядерные винтовки. Я выпускаю из руки меч Габриэля. Клинок выскальзывает, ударяется о холодные плиты и гаснет, поскольку давление на рукоять исчезает.
Брат тут же вскакивает, широко разводя руки, и заслоняет меня от стражей.
– Стойте, стойте! Я просто хотел показать, что все это ошибка. Розель не угроза для меня и никогда ею не была. Я доказал! Я напал на нее, а она даже не вытащила меч!
– Отойди, Габриэль! – Мать высовывается еще дальше и машет на него рукой.
– Она ничего не сделала, – не успокаивается Габриэль. – Розель невиновна! – Он смотрит то на мать, то на Дюну, потом обращается к советникам. – Скажите же ей, – кричит брат Састивену.
Лысина Састивена сверкает, отражая свет люстры.
– Розель поставила его на колени, – говорит он, бросая на нас хитрый взгляд.
По горлу поднимается желчь…
– Ты сам-то в это веришь? – издевательски вопрошает Габриэль. – Она просто хотела меня остановить.
Мать клокочет от гнева.
– Шевелись, Габриэль!
Я и дышать не смею. Если Габриэль не убедит их, то стоит ему отодвинуться от меня – я труп. Открываю рот, но не могу произнести ни слова в свою защиту. Нельзя было касаться его! Они могут казнить меня за одно лишь это.
Дюна срывается с места, сбегает по Большой лестнице, перепрыгивая сразу через две ступеньки, и мгновенно оказывается возле нас.
Габриэля подводит голос, в нем слышится мольба.
– Она не виновата, Дюна, это все я сделал!
– Я позабочусь о ней, Габриэль.
Дюна встает между нами, разворачивая меня к громадным дверям, за которыми ждет толпа. Я делаю неверный шаг, затем другой. Ментор идет сразу за мной. Невозможно выстрелить в меня, не попав и в него тоже. Может быть, мать все еще испытывает к нему теплые чувства, потому что приказа она не отдает.
– Прости, Розель, – раздается позади измученный голос Габриэля.
Мы подходим к двери, я толкаю створку. Щурясь от солнца, останавливаюсь сразу за порогом. Рев толпы – словно удар в живот. Дюна хватает меня за руку и поднимает ее, приветствуя собравшихся.
– Ни шагу назад. Они тебя прикончат, – говорит он, натянуто улыбаясь. – С этого момента только вперед! Без оглядки.
