Камеры показали, как автомобиль командующего войсками Юго-Западного округа Москвы резко остановился перед подъездом. Внутри четверо, трое с автоматами остались, четвертый покинул автомобиль и, не осматриваясь, быстрыми шагами направился к ступенькам с таким видом, словно пользуется ими с детства.

Даже по фигуре и походке видно человека решительного и бескомпромиссного. Таких редко встретишь в мире науки, мы постоянно рефлексируем и колеблемся, слишком много дорог, а у военных это исключено, дорога только одна, лучше всех ее знает вышестоящий товарищ.

Сердце мое тревожно трепыхнулось. Раньше были цветочки, а сейчас вот настоящее испытание. Кадровый военный, в руках реальная власть, воспользуется ею без всяких интеллигентных мерехлюндий насчет чугунной слезы ребенка. Для военных есть только приемлемые или неприемлемые жертвы, но если на кону спасение мира, то, понятно, любые жертвы приемлемы.

– Сагиб, – сказала Сюзанна, – у вас пульс участился до…

– Брысь, – велел я, – это полезный стресс.

– Но хаос в мыслях не способствует…

– Брысь, – повторил я. – Хаос – это больше возможностей.

Генерал быстро взбежал по лестнице, а там без подсказок свернул налево по коридору и сразу направился к двери моего кабинета, что значит, знает, куда нужно будет направить спецназ, если вдруг понадобится что-то помимо разговоров.

Он и в мой кабинет шагнул с видом человека, который пойдет к намеченной цели, не оглядываясь на жертвы. Рослый, статный, с красивым мужественным лицом, смутно напомнившим то ли киногероя, то ли конного конкистадора на площадях европейских городов. Еще мелькнула мысль, что кого-то напоминает еще, но додумать не успел, торопливо поднялся навстречу.

По телу прошла нервная дрожь, не люблю эти прямые встречи, слегка поклонился, но руку не протянул. Хотя сейчас эти тонкости уходят, но генерал из тех, кто исповедует старые ценности, он мою сдержанность понял правильно, протянул руку сам, по возрасту старше и потому подать руку имеет право только он.

Рукопожатие крепкое, ладонь сухая и горячая, я постарался вложить в ответку как можно больше усилий, но в то же время не шевельнуть ни единым мускулом лица.

Он, похоже, остался доволен как крепостью моей ладони, так и соблюдением старых церемоний, сел на указанный мной стул, но произнес без улыбки и очень деловым голосом:

– По сути, в моих руках все воинские части Московской области. Здесь исторически наиболее боеспособные части. Во всяком случае те, что верны присяге и не разбежались, прихватив стрелковое оружие. Хотя кое-кто уволок и тяжелые пулеметы. Это я так, чтобы остерегались всяких групп слишком активных добровольцев.

– Надежды на полицию нет? – уточнил я.

– Полиция пока что работает, – сообщил он, – но половина состава тоже разбежалась, остальные не успевают… Это как гасить пожар в доме стаканом воды! Но на воинской базе под моей рукой костяк армии. Нам хотелось бы остаться в стороне, армия не должна использоваться внутри своей страны, но, боюсь, конфликт слишком уж разросся. Если дальше пойдет так…

– Понимаю, – ответил я. – Но почему вы решили говорить со мной?.. У нас есть правительство.

Он отмахнулся с небрежностью, словно смахивал пролетающую паутинку.

– Духовные лидеры в нашем мире значат больше официальных лиц. Вон три миллиарда мусульман ловят каждое слово аятоллы Сеида Хомейни, не обращая внимания на то, что говорят их правительства!.. А в Штатах Курцвейл имеет влияния и власти больше всех президентов и банкиров.

– Я не Курцвейл, – напомнил я. – Он гигант, а я так, его ученик.

Он ответил строго:

– Вы местный, ваше слово весомее. Курцвейл как бы уже только символ, портрет в сияющей вышине на уровне облаков… Потому я, представляющий помимо всего еще и с десяток разношерстных организаций, предпочитаю вести переговоры с ключевыми фигурами.

– Но я…

– Вы уже лидер, – прервал он. – Хоть вроде бы из норки не высовываетесь, но к вам прислушиваются даже ваши противники. Вы скрываете свое влияние, но, если проанализировать очень тщательно, многое станет более понятно. А у нас в штабе очень хорошие аналитики. И сразу же обратили внимание, что ваш директор, отправляясь на лечение, свои полномочия передал вам.

– На недельку, – напомнил я. – И передал мне, а не другому видному профессору, потому что тот мог и не отдать обратно, а со мной вообще не посчитаются.

Его лицо оставалось как вырезанным из камня, только во взгляде промелькнула искорка.

– Не прибедняйтесь. Аналитики указывают на вас, как наиболее компетентного преемника.

– В нашей стране, – сказал я, – все лучшее отдавалось военным. Верю, что у вас аналитики лучшие из лучших. Только насчет меня просчитались.

Дверь неслышно отъехала в сторону. С подносом в руках вошла Диана. На этот раз в предельно скромном платье, даже прическу успела сменить на чуть ли не комсомольско-крестьянскую, туфли на низком каблуке, а поднос держит целомудренно на полувытянутых руках.

Я вскочил и помог ей переставить на стол чашки, а она взялась за тарелочку с печеньем.

Генерал даже глазом не повел в ее сторону, хотя белая нежная рука почти коснулась его чисто выбритой до синевы щеки.

В свою очередь Диана не улыбнулась ему, хотя стоило бы, раньше всем мило улыбалась, странный просчет такого опытного психолога, а когда проделала весь ритуал, взяла поднос в одну руку и взглянула на меня с вопросом в глазах.

– Спасибо, Диана, – сказал я. – Можешь идти.

Она вышла, строгая и ровная, а генерал, все так же не обращая на нее внимания, ответил с некоторым нетерпением:

– Наша страна всегда жила в окружении врагов. Потому армию приходилось постоянно модернизировать и держать наготове… Так что наши аналитики в самом деле лучшие. Вашу роль понимают точнее, чем хваленые стратеги в Кремле.

– Но я не президент, – ответил я вяло. – И вообще у меня нет власти…

Он взглянул в упор, во взгляде промелькнуло раздражение.

– Что сейчас президенты?.. Так, дань традиции. Или даже министры обороны?.. Велят прекратить бесчинства в своих странах?.. Сейчас слушают и слушаются авторитетов, а не назначенных на какие-то должности. У чиновников свои игры, но общество их уже не замечает. Блокчейн и децентрализация свое дело сделали. Так что демократия в полном разгуле!

– К этому все шло, – пробормотал я. – Считалось, что чем демократичнее и свободнее человек, тем лучше. Ему и для него.

Он сдвинул плечами.

– В теории так, но это если человек – человек, а не скотина. Что при нынешнем разгуле демократии может президент, который еще и Верховный Главнокомандующий? Двинет войска?.. Но армия тоже… демократичная. Половина, если не больше, разделяет взгляды и страхи простого демократа. Если отдать приказ стрелять, либо откажут в повиновении, либо уже открыто перейдут к ним.

Я поинтересовался тихо:

– А вы… на какой стороне?

– Армия вообще в стороне, – отрубил он. – Ее везде создавали для защиты от внешнего врага.

– Тяньаньмэнь, – напомнил я.

Он поморщился.

– Будь у нас волнения всего лишь на одной площади, я бы уже вывел танки и расплескал мятежников по брусчатке!.. Но у нас полыхает вся страна. Кстати, еще раньше полыхнула Европа, на которую как бы положено равняться, хоть и не хочется. И вообще весь мир в огне. Наши аналитики подсказывают очень настойчиво, что мир можно спасти, приняв условия неолудов, как вы их называете. Условия, между прочим, здравые. Жизнь наконец-то стала счастливой для всех!.. Вам нужно всего лишь призвать ученый мир остановиться. Прекратить разработку еще более новых технологий, что могут привести мир к катастрофе!.. То, что придумано и создано, – достаточно для счастья.

Я сказал тихо:

– Это не выход.

– Выход, – отрезал он. – Сразу же прекратятся все бесчинства!.. Не прекратятся?.. Тогда я выведу на улицы танки и вобью в землю всех, кто противится! Уже не вас, а неолудов. Скажу честно, они мне совсем не нравятся, как всякая горланящая и бесчинствующая толпа. Но сейчас это они представляют Россию.

Я сказал с тоской:

– Знаю о настроениях простого народа, но вы же не настолько простой? Прогресс не остановить, это one way…

Он прервал:

– Можно. Сами видите, практически весь народ этого требует. Против только горстка ученых!.. А если вас в самом деле ведет не стремление к еще большему благу человечества, как утверждают неолуды, а лишь эгоизм?..

– Планета нагревается, – напомнил я. – Сколько городов в прошлом году снесло ураганами и цунами? В этом разрушений будет больше. Наводнения затопили целые регионы и не отдают обратно, а тайфуны разрушают берега вместе с беспечно расположенными там городами…

Он прервал:

– Это происходило и происходит сотни миллионов лет. Одиннадцатилетний цикл Солнца, малые и большие ледниковые периоды, но люди приспосабливались! А сейчас вообще почти не заметят эти мелкие разрушения. Через несколько лет снова наступит райский климат и продлится семьсот лет… Думаете, мы не знакомы с этими сводками?

– Астероид Гриада, – напомнил я, – по расчетам Колпакова, через полгода может ударить по Земле.

– Пройдет мимо, – возразил он. – Вероятность, что заденет, семь процентов.

– Это много, – сказал я с горечью. – Один пройдет мимо, другой заденет! А третий шарахнет… В нашу сторону мчатся больше двух сотен таких астероидов.

– И тоже пройдут мимо, – сказал он. – В интервале двести-триста лет.

– И жить это время в страхе и безнадежности? – спросил я. – А сингуляр может вылететь навстречу и распылить их или сдвинуть с опасных траекторий!

– А если сингуляр распылит человечество? – поинтересовался он. – Сингуляр уже не человек. Мы не обращаем внимание даже на обезьян, а люди для сингуляров вообще будут чем-то вроде амеб. Так что, господин Малыгин, мы просим вас сменить вектор своей работы. Ради мира на земле.

– Простите, – ответил я, – но в вашем голосе отчетливо звучит угроза.

Он вздохнул, развел руками.

– Вы правы. Страна у последней черты. Митинги протеста – цветочки, простой народ уже созрел для более серьезных акций. Активисты его разогрели, а безнаказанность усилила настроение ломать и крушить все, что можно и что нельзя. Вы же видите, это началось…

– Понимаю, – ответил я. – Тяньаньмэнь не для таких случаев. Масштабы не те.

Он покачал головой.

– Там тоже армия очень даже колебалась, как и правительство. К тому же армия у нас все еще, как вы говорите, рабоче-крестьянская.

– В армии даже интеллигент, – подтвердил я, – становится… ну, вы понимаете, рабоче-крестьянином и в такой массе тоже начинает разделять ценности очень простого человека. А когда для всех ввели безусловный базовый, да еще такой высокий, зачем что-то еще более рискованное?

Он вздохнул, поднялся из-за стола, выпрямившись во весь рост. Снова в нем проступило что-то кадровое армейское, а голос прозвучал так, словно отдает приказ:

– Ждем ответа до завтра.

– Почему так срочно? – спросил я.

Он ответил холодно:

– Все ускорилось, вы это знаете. День за месяц, а потом будет и за год. Мы не хотим вот так бездумно влететь в вашу сингулярность. Решайте!.. Как это ни звучит патетически, но судьба мира в самом деле в ваших руках.

– Моих?

Он жестко улыбнулся.

– И в моих тоже. Но от вас зависит, как придет на планету мир. С большой или малой кровью. Но он придет!..

– А вы, – спросил я, – на чьей стороне?

– На стороне мира, – отрезал он. – И сейчас решаю, на чью сторону встать. Мой долг – погасить беспорядки. С минимальными потерями для населения. Пока что мне подсказывают, что проще всего убрать раздражитель, из-за чего восстания по всей планете!.. Уверен, вы свою позицию давно сформулировали, так что двадцать четыре часа просто необходимая формальность. Посмотрите, что творится в мире, и подумайте, стоит ли того ваше упрямство!

Он даже не сказал «упорство», тем самым выдав уже свое отношение к нашей позиции. Я некоторое время тупо смотрел на закрывшуюся за ним дверь и чувствовал, что в самом деле душа моя дрогнула и забилась в дальний темный угол в трусливой надежде, что ничего решать не надо, решат без меня.

В черепе ни одной мысли, только назойливо крутится фраза, что судьба мира, дескать, в моих руках. Преувеличение, понятно, однако если учесть, что вовремя сдвинутая песчинка, к тому же сдвинутая в нужном направлении, может вызвать лавину, то, может быть, он и прав. У них в самом деле хорошие аналитики, не так давно я сумел переманить двух обещанием перспектив, остальные же предпочли золотого воробья в военной форме сказочному журавлю в моих руках.

О своей роли в науке не задумываюсь, еще рано бронзоветь, пашу с восторгом, каждый день приближая сингулярность, как верно сказал Чернышевский, на месяц, а потом и на год. Уже вырастает в размерах и приближается эта зловеще блистающая, как солнце, огненная стена, за которой прекратится род человеческий, что есть всего лишь скопище разумных обезьян…