Говорит разумно, отметил я, не солдафон, докторскую так просто не дают даже военным, умеет смотреться даже сочувствующим, а такие особенно опасны. У военных нет морали, есть только допустимые и не очень допустимые жертвы.

– Им будет обеспечена комфортная жизнь, – заверил я.

Его лицо на экран укрупнилось, приблизилось. Мне показалось, что он своими черными глазами заглядывает мне прямо в мозг.

– Уверены?

– Да, – ответил я. – Мы же в духе ценностей, что сформировали человеческую цивилизацию!

– Человеческую, – повторил он с сомнением. – Но сингуляры разве человеки?.. В лучшем случае постчеловеки, что посмотрят на нынешних людей, как мы на обезьян.

– Вы хорошо знаете проблему, – признал я.

Он взглянул с укором.

– Шутите?.. Это обсуждают даже старушки на лавочках. Разве непонятно, почему простой народ, который вы как-то назвали простейшими, и это закрепилось, боится перехода общества в вашу сингулярность!

– Простейшими? – переспросил я. – Но это было в полемическом запале…

– Поздно, – отрезал он. – Слово не воробей, вылетит в интернет – насрет так, что и стадо летающих слонов не сумеет. Вы сами провели границу водораздела… И по ту сторону, проверьте, основная масса народа!.. А с вами горстка.

– По ту сторону, на которой вы?

Он покачал головой.

– Раньше были дворяне и простолюдины, потом богатые и бедные, а теперь, по вашей классификации, нужные и бесполезные!.. И среди бесполезников, тоже термин вы запустили, не только укладчики асфальта, но программисты, инженеры, вся творческая интеллигенция…

Я вежливо прервал:

– Так называемая творческая интеллигенция всегда мутила воду против любой власти и любого проявления прогресса, хотя первая же и пользовалась. Вам, как военному, эта творческая интеллигенция должна стоять поперек горла.

Он чуть раздвинул губы в скупой улыбке.

– Пока они с нами, они с нами. Но вы не ответили на мой вопрос: есть ли какие-то возможности, что конфликт удастся погасить?.. Вопреки расхожему мнению, военные меньше всех хотят войны.

– Вы военный, – сказал я, – а здесь одни ученые, что тоже говорят ясно и четко, без творческого тумана. Мы не сможем остановить свою работу, Это гибель человечества. Теперь без технологий уже не выжить даже выживальщикам.

Выражение его лица не изменилось, словно другого ответа и не ждал, только взгляд стал жестче.

– Ответ получен, – произнес он. – Вы не остановитесь. Жаль… даю вам двадцать четыре часа на то, чтобы переменить свою позицию и сообщить об этом. Прощайте.

Экран погас, я продолжал оцепенело смотреть в темную поверхность, Сюзанна деликатно держит выключенным, шефу нужно собраться с мыслями и, возможно, менять стратегию.

– Общий сбор, – сказал я наконец не своим голосом. – Война объявлена уже официально.

Даже в начале прошлого века война начиналась не с передвижения войск на границе, а с чертежных досок. Сейчас война вроде бы идет в медийном пространстве, но перед горячей фазой обостряется самыми нелепыми слухами, которые в другое время даже простейшие приняли бы с недоверием, зато в предвоенное глотают, как голодные утки лягушек.

Массовая безработица давно не пугает, простейшие ей только рады, пособие втрое больше прежней зарплаты, но сейчас какая-то сволочь, туманно ссылаясь не некие источники в верхах, начала очень усердно вбрасывать в медийное пространство слух, что от «лишнего населения» правительство с подачи высоколобых начало незаметно избавляться.

Не по старым рецептам гомосексуализма, лесбиянства, чайдлфришности, а более радикально. Якобы вывозят в море и затапливают на больших глубинах. Начали с малых групп, проверили, отработали, а когда прошло незамеченным, вообще распоясались…

Сюзанна отслеживает эти слухи, выводит на экран в виде графиков, сотрудники жужжат, что я все чаще выдаю очень тревожащие прогнозы, хотя опасность коллапса, по их мнению, все еще далека от угрожающей.

Сегодня неолуддисты ухитрились нанести удар в самом центре Москвы. Величественный Елисеевский гастроном, построенный в допотопные времена, переживший революцию и все войны, исправно работающий на благо, впервые понес тяжелые потери.

Огромная группа неолудов ворвалась в здание и уничтожила гнезда с видеокамерами, требуя возвращения к прежней системе, когда за прилавком продавцы спрашивают покупателей, что надо, получают бумажные деньги и передают товар из рук в руки.

Трансляция из магазина прекратилась, но с низкоорбитальных спутников хорошо видно, как усиленные наряды ОМОНа в конце концов пробились через толпу сочувствующих неолудам, а также просто зевак, которые обожают видеть затруднения властей. Вандалов схватили и преповодили в автозаки, а набежавшие корреспонденты принялись расспрашивать народ, как они сами относятся к бесчинству кровавой и злобной власти, что виновата всегда и во всем.

Сюзанна быстро и умело укрупняла лица интервьюированных, считывая эмоции, очень часто человек говорит на камеру одно, а думает другое, на соседнем экране с ее подачи тут же появляются результаты.

– Сагиб!.. Только взгляните!

– Что там?

– Непонятное расхождение…

Я бросил косой взгляд на столбик с цифрами и отмахнулся.

– Это не математика… Аршином общим не измеришь. Большинство луддистов весь этот вандализм в Елисеевском считают перегибом. Намного удобнее зайти, взять нужное и выйти, а со счета спишется нужная сумма, как только переступишь порог, но вслух не скажут…

Она спросила с точной дозой непонимания в милом и одновременно деловитом голосе:

– Почему?

– Из солидарности, – пояснил я. – Есть такое стадное чувство у приматов, красиво называемое чувством локтя. И понимание, что кого-то довело до белого каления еще шибче, чем их… Надо же показать, что они против засилья техники и наблюдения за их приватной жизнью! А что? Если бы не видеокамеры, простой человек и в Елисеевском может помочиться на прилавок. А с видеонаблюдением нельзя, обидно.

Она промолчала, тоже не понимает, почему нельзя помочиться, если у людей такая потребность, но уже усвоила, что это можно делать только в специально отведенных для этого местах и такое не обсуждаемо.

– Вы говорили, основная масса требует зрелищных разрушений?

– Панэм эт цирцензес, – сказал я. – Остановить науку невозможно, разве что уничтожить и ее носителей, а это конец всему.

– Сагиб?

– Электричество тоже хай-тек, – сказал я с тоской, – как и автомобили. Даже сотворение огня трением.

– И добывание огнивом?

– Уже высокий хай-тек, – ответил я. – Переход от допещерного времени к продвинутому пещерному.

Невозможно, мелькнула горькая мысль, отказаться ни от одной технической новинки, это повергнет мир в хаос. Если остановить всего лишь интернет, что начнется? Нет, не с людьми, а с более важным: транспортом, заводами, самолетами и движением на дорогах?

Двадцать четыре часа на раздумье вовсе не значит, что завтра нас всех арестуют и повяжут. Координатор «Народной воли» это не власть и не армия, а всего-навсего вожак части объединившихся движений, объединений и партий, все из которых, при несхожести взглядов в других областях, сходятся в одном: остановить мгновение!.. Наконец-то пришло самое счастливое время!.. Ни шагу дальше, там искусственный интеллект захватит власть и всех нас уничтожит!..

У Ивашенко трудная задача, к которой не очень-то готов, но решать придется. Всю жизнь получал приказы от вышестоящего командования, честно выполнял, и все было хорошо. И теперь власть растеряла все рычаги управления, хаос нарастает по всей планете, в городах просто заметнее.

Теперь он, Ивашенко, хоть и в отставке, уже по своему выбору должен брать на себя руководство и решение очень сложных и не до конца понятных проблем. Не думаю, что ему это хотелось, придется решать и кучу неприятных хозяйственных вопросов, но человек долга и чести помимо присяги понимает и свою ответственность за вверенных его власти людей.

И, конечно, хотел бы прекратить беспорядки быстро и решительно. С минимальными потерями. И, похоже, принял наихудшее для нас решение. То есть ликвидировать источник возмущения в обществе. И тогда, дескать, все снова будет хорошо.

– Типичное рассуждение военного, – сказал Уткин, когда я поделился с ним вариантами развития событий. – Смотрит аж на два хода вперед. А что на третьем упадет в яму…

– Может и не упасть, – сказал я трезво. – На их стороне ощущение правды.

– Шеф?

– Ощущение, – повторил я, – это тоже важно. Если человеку кажется, что он на правой стороне, он сильнее. И сражается яростнее. Так что на той стороне не только полные придурки, как нам хочется думать. Даже в наше рыночное время за идею бьются злее, чем за деньги.

Он поморщился.

– Да, парочка нобелевских лауреатов тоже в их рядах. Заблудшие души. Или слишком испуганные непонятным грядущим, что не когда-то, а уже вот-вот, через год-два изменит все… и не все, а все-все!

Я коротко взглянул ему в глаза.

– А ты сам? Уверен, что в сингулярности не пропадем?

Он тяжело вздохнул.

– До конца, конечно, не уверен. Даже слова какие… уверен – не уверен. От веры отталкиваемся, не от расчетов. Верим, что в сингулярности будет лучше, чем вчера, но пока не представляем, что же там. А это поганенько как-то… Мы же ученые! А тут приходится просто верить. Как будто и мы простейшие…

– Основа у нас с простейшими одна, – согласился я. – Хотя, конечно, мы ушли от питекантропов дальше. В общем, будем работать, как работали. Я бы сказал, что надо еще шибче, но шибче невозможно, вижу, мы пока еще не сингуляры. Если какие затруднения…

Он прервал:

– Шеф, вы наши затруднения видите раньше, чем натыкаемся мы!..

Дверь за ним неслышно закрылась, я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. В голове как молоточек стучит угнетающая психику мысль, что и без неолудов можем не успеть. Из-за возникающих фундаментальных трудностей на пути хай-тека и всяких там черных лебедей, которых ни один футуролог не предусмотрит.

Даже я не в состоянии, только чувствую всеми фибрами своей трусливейшей души грозное приближение, но не могу сказать, с какой стороны ударит по голове большой сучковатой дубиной.

Если прогресс заметно замедлится, даже нынешнее продление жизни не спасет от случайной гибели в ДТП, удара молнии, падения чемодана с пролетающего самолета или гибели в эпицентре разбушевавшейся стихии. Вон в прошлый внезапный ливень только в Москве погибло восемьдесят человек, а неожиданное землетрясение в Чехове убило сто сорок ничего не подозревающих людей и просто граждан.

Стихия бушует, хотя так пугающее всех потепление почти не сказалось на темпах роста человеческой мощи. Мировая температура повысилась всего на пару градусов, но этого хватило, чтобы затопить примерно два-три процента прибрежных земель. Для планеты пустяк, но человечество всегда селилось по берегам рек, морей и океанов, потому потеря даже процента земли нанесла тяжелый удар не только любителям полежать на пляжах, но оказались затопленными многие курортные, да и не только курортные города.

К тому же это пустяковое повышение температуры вызвало засуху в Африке и на Арабском Востоке. Правительства Италии, Испании и Греции отдали войскам приказ стрелять в массы нелегальных мигрантов, толпами штурмующих заградительные стены на границах.

России вроде бы повезло, территория для земледелия продвинулась дальше к северу, в южной и даже средней полосе прижились финиковые пальмы, инжир и апельсины, однако на Севере все ускоряющимися темпами тает вечная мерзлота, а это не только выброс в атмосферу метана, но и целые города, построенные на сваях в прежде прочном грунте из смерзшейся воды и земли, начали уходить в это бескрайнее болото.

Так что и для России минусы перевесили плюсы, если брать страну в целом.

Однако и это не катастрофа, с точки зрения луддитов. Потепление сменится похолоданием, как твердят ученые, это повторяется уже миллионы и миллионы лет.

А так, если по уму, природных ресурсов хватило бы на сто миллиардов человек, но когда это мы, гордые люди, жили по уму? Оскорбительно даже, будто немцы какие-то. И вообще любой прогресс это страсть человека жить не по средствам.

Живем гордо и от всяких там меркантильных расчетов независимо. Потому в мире уже начались войны за доступ к пресной воде, к нефти и даже к плодородным землям. Вообще-то технологии позволяют любой неплодородной давать по три урожая в год, но прежде над нею потрудиться надо, а в этом преуспели разве что протестанты, жалкая горсточка последователей Мартина Лютера.

Неолуддисты приветствуют, что благодаря хай-теку почки, сердце и легкие уже вовсю печатают в любой районной поликлинике, хотя печень пока только в хорошо оборудованных и под присмотром специалистов, ножные и ручные протезы давно в ходу. Сейчас атака идет на нервную ткань, самая долгоживущая, умирает только из-за того, что перестают жить другие органы, а так, кто знает, может быть, можно с нею существовать тысячу лет.

За это и цепляются те, кто ничего не хочет менять в своем теле, но требуют, чтобы проклятое правительство, что все делает не так, обеспечило им вечную жизнь на их условиях.

Но самой сингулярности, что даст им бессмертие, простой народ пугается. Впрочем. Не только простой, но и ряд ученых, которых усердная учеба и даже ряд достижений в науке так и не вывели из рядов простых и даже очень простых.

Но к сингулярности хай-тек уже вплотную. Один-два шажка, и войдем… нет, внесет туда, наука и техника развиваются как бы и вовсе без нас, а по неким вселенским законам!

Сюзанна произнесла кротко:

– Сагиб… может быть, вам принять что-то… успокоительное?

Я поинтересовался с подозрением:

– Ты чего это?

– Это вы чего, – ответила она. – Ваш организм в угнетенном состоянии. Просто на редкость. Последний раз такое было, когда пришел приказ ваш отдел закрыть, а команду расформировать… Да и то сейчас по ряду параметров вам хуже. Даже хужее, как говорит Камнеломов.

Я пробормотал:

– Не мешай. Вот помечтаю, какой я умный и красивый, станет легче. Это хороший метод, как-нибудь попробуй.

Она возразила:

– Я и так умная и красивая, зачем еще мечтать?

– Помечтай о сингулярности, – предложил я.

Она промолчала, понятие «помечтать» еще не исследовано в такой мере, чтобы переносить в бытовые приборы, а Сюзанна все же бытовой прибор, как ни крути, хотя и второй уровень.

Насчет прав для роботов нелепая фантазия, такая же глупая и детская, как наивная вера в инопланетян. Никогда никакие роботы не получат никаких прав, так же, как их нет у холодильников, пылесосов или телевизоров.

Некоторые права могут быть у собак или кошек, вообще у высших животных, но наделять правами механизмы… это же какие повернутые в дурь мозги надо иметь, чтобы такое даже предположить.

Так же нелепо думать, что искусственный интеллект когда-то превзойдет интеллект человека. Это немыслимо, потому что человек всегда любую находку присобачивает для себя. Уже сейчас все чипированные-перечипированные, самые продвинутые спешат подсоединиться к Облаку с данными, расширяют память, быстроту реакции, охват событий.

Любой компьютер безнадежно отстает уже потому, что самые передовые достижения компьютерной мысли человек тут же встраивает в себя, даже недопроверенные, а уже потом в вычислительную технику.

А для тех, кто чипироваться не желает или просто боится, то есть для класса бесполезников, приходится все больше разрабатывать красочные виртуальные миры. Большинство из них все так же основываются на истории прошлых веков, вроде Средневековья или Римской империи, это любимые эпохи мечтателей, вернее, грезовиков.

Там каждый обладатель шлема виртуальной реальности создает и подстраивает под себя мирок, где он король, а вокруг преданные поданные и на все готовые женщины, а он властелин всего-всего, да еще и со сверхъестественными способностями.

Правда, отвлекаться на создание этой хрени приходится лучшим умам, создавая новое и совершенствуя старое, зато все эти бесполезники до сегодняшнего дня увлеченно занимались виртуальной мастурбацией, не били витрины и не поджигали припаркованные на улицах автомобили.

Теперь же, когда умелые демагоги вывели их на улицы и превратили в грозную силу, чувствую, армию этих бесполезных существ придется каким-то образом сокращать. Вовсе не потому, что не в состоянии обеспечить их блаженное пребывание в виртуальных мирах, а именно из-за того, что эта аморфная масса вдруг стала серьезной угрозой существованию умных и по-настоящему продвинутых людей.

Да и вообще, почему мы, лучшие умы, должны заботиться о них, если сами даже пальцем не желают пошевелить для блага общества?