В Лондоне (северный район Финсбери) действует проповедник – шейх Абу Хамза аль-Масри, который ведет проповедь джихада против всех неверных. У этого египтянина есть британский паспорт. Среди множества его учеников особое место занимает Ричард Рейд, который пронес взрывчатку в подошве своих ботинок, и двадцатый пилот-смертник, который должен был погибнуть 11 сентября 2001 года, но опоздал на рейс, Закариас Муссауи. Обыск его мечети, который Скотленд-Ярд провел 20 января 2003 года, шейх перед камерами журналистов назвал «войной правительства Блэра против ислама» (Килингер, 2003). После того как он с радостью прокомментировал катастрофу с американским челноком «Челленджер» (28 января 2003) и назвал ее «наказанием Господа» за то, что в составе группы астронавтов помимо христиан был иудей и одна индуистка, прокуратура вынесла ему предупреждение о том, что если он и дальше будет высказываться в том же духе, то его мечеть лишат статуса и соответствующих привилегий открытого религиозного учреждения.
25 апреля 2003 года в Бремене семнадцатилетний ливанец угнал рейсовый автобус. Он хотел стать воином Аллаха, добиться освобождения пленных «Аль-Каиды» и отправиться в Израиль, чтобы убивать евреев. Ему были доступны все права и свободы гражданина Германии, но он не чувствовал, что может на равных с коренным населением участвовать в социальной гонке. Вот что он написал в письме своим законопослушным родителям: «Моя жизнь – это сплошной стресс. […] Я буду круче, чем Бен Ладен». Вместе с ним одну и ту же мечеть посещал молодой турок из Бремена. Позже он попал в плен американского контингента в Афганистане и был отправлен в Гуантанамо (Млодоч/Шнейдер, 2003). Почти одновременно с этим жителем Бремена в Англии 50 молодых людей прошли обучение, целью которого было уничтожение иудеев в Израиле. Двое из них – Омар Хан Шариф из Дерби и Азиф Мохаммед Ханиф из Хаунслоу – совершили теракт в Тель-Авиве 30 апреля 2003 года, в ходе которого погибли три человека (Килингер, 2003).
Многие молодые люди не могут добиться значительных высот на своей новой родине. Это отличает их от тех, кто занимает эти территории по праву рождения. Из-за этого же неравенства возможностей вновь прибывшие молодые мигранты, находящиеся на социальном дне и его периферии, начинают испытывать больше симпатий к своим радикальным братьям, которые остались на исторической родине. Так, например, всего лишь 41 % британских мусульман готовы интегрироваться в общество. «Однако среди молодежи растут антиассимиляционные настроения», – пишет Хаймрих в 2003 году. Такое отношение, подкрепляемое постоянными кровопролитиями, очень сильно влияет на общество. В конце 2002 года около 84 % американцев и 68 % граждан ЕС высказались за усиление контроля миграционных потоков, целью которого должно быть предотвращение международного терроризма (по данным опросов CFR/GMF, 2002).
В США, где проживает не более трех миллионов мусульман (Гаага, 2002), почти все мечети (а это 1200 религиозных строений) находятся под наблюдением, так как государственным органам поставлена задача – найти среди недовольных прихожан террориста, даже если он один (Дауни/Хирш, 2002): «Мечети могут быть использованы в качестве прикрытия для осуществления террористической деятельности» (Исиков, 2003). Прихожане, беженцы и вновь прибывшие представители 25 стран, которые переживают молодежный демографический сбой, обязаны отмечаться в государственных органах США. 13 000 мусульман содержатся под депортационным арестом. Очевидно, что по мере своего ужесточения действующие правила для иммигрантов будут вызывать все больше негодования среди приезжих и станут причиной роста антиамериканизма в странах их происхождения (Перлез, 2003).
В дискуссии об ином – западном – пути для остановки иммиграции при росте рождаемости коренного населения стоит отметить наиболее провокационный пример. Начиная с 2002 года все партии в Голландии, будь то левые, либеральные или консервативные, требуют введения интеграционных курсов для вновь прибывших и уже проживающих на территории страны. Главная особенность таких курсов – упор на западные культурные ценности, включая безусловное принятие эмансипации женщин и гомосексуальности. Кроме того, приезжие должны сдать экзамен на владение голландским языком. Мусульманским имамам въезд в страну запрещен полностью. Вместо приезжих служителей культа, голландские имамы должны обучаться непосредственно в Голландии.
Комиссар ЕС по внутреннему рынку, голландский либерал Фритц Болькештайн, собирается распространять этот опыт по всему Европейскому союзу и прибегает в том числе и к таким жестким формулировкам: «Так будет по всей Европе. Мы не можем постоянно отворачиваться от реальности. Эта реальность проникнет в политику повсеместно, а не только в Голландии. Политикам не уйти от этого вопроса. Беда в том, что политики во Франции и Англии напрямую им не занимаются. Если ничего не изменится – взрыва не избежать» (Винокур, 2003).
Но одна только защита прав сексуальных меньшинств не сможет обратить вспять общеевропейский спад рождаемости. Можно ли представить вариант синтеза голландской и американской интеграционной системы? До сих пор этому мешала разница в базовых культурных ценностях. В то время как население северо-запада Европы (за исключением Ирландии и Польши) двигается «от традиционных ценностей […] религии, семьи и нации» в сторону свобод и гедонизма, американцы показывают обратную динамику. Она, в свою очередь, ориентирована на традицию. Сегодня граждане США стоят на таком же уровне традиционализма, как, например, индусы или вьетнамцы. А вот по показателям стремления к самореализации американцы не уступают европейцам. Все ценности, которые направлены на быт и его улучшение, принимаются с не меньшим азартом, чем в Европе. Но в вопросах основных традиционных ценностей американцы отходят от Европы все дальше и дальше (The Economist, 2003).
Нельзя однозначно утверждать, то ли европейцы продвигаются вперед по американскому пути и живут по модели американской мечты, то ли американцы задают тренд, который в Европе принимают через пять-десять лет. Штат Калифорния в США стал регионом-первопроходцем в области стиля и образа жизни, технологий и даже искусства. В Америке принято считать, что никто не хочет перенимать калифорнийский образ жизни. Этому штату приходится реализовывать свои визионерства в одиночку. И сегодня он еще сильнее отличается от остальных штатов, чем в начале 90-х годов XX века: «Перепись населения США 1990 года можно читать как некролог американской семье, [но через некоторое время] опрос Ропера для журнала Good Housekeeping показал, что впервые за последние десять лет идея объединения карьеры и материнства не находит отклика среди большинства женщин Америки» (Фрейзер, 1994). Специалистов в сфере популяции и социологии также удивил прогноз Центра непрерывного исследования экономики Калифорнии (Center for Continuing Study of the California Economy), согласно которому «в течение ближайших десяти лет [с 1990 по 2000 год] Калифорния станет одним из наиболее крупных рынков, ориентированных на детей» (Фрейзер, 1994).
Хотя американцы – и особенно испанская и африканская популяция – более чадолюбивы, чем другие представители стран первого мира, начавшийся в 90-е годы тренд не сможет кардинально повлиять на демографические показатели в целом. Ведь не изменились социальные условия, которые диктуют карьерные решения: поэтому женщины в ущерб наиболее благоприятных лет для рождения потомства скорее выбирают работу. Однако следует заметить, что население США все-таки вышло на устойчивые стабильные показатели рождаемости на уровне нетто-коэффициента воспроизводства населения после длительного спада.