Глава 2

Следующие сутки меня не трогали и не допрашивали, словно забыли. Лишь молчаливый надсмотрщик приносил еду и забирал грязную посуду. Еда оказалась нормального качества, примерно такого, как в любой заводской столовой — что косвенно подтверждало догадку, что кроме меня здесь никого больше не держат, поэтому арестантский «хавчик» просто негде взять.

Впрочем, это могла быть очередная психологическая ловушка или трюк, призванный запутать и дезориентировать жертву. Проанализировав беседу со следователем, я пришёл к парадоксальному выводу, что ответы полковника Гогоберидзе вообще не интересовали — полное ощущение, что он лишь выполнял некую функцию-опрос по заранее намеченному плану, а смысл сего действа был какой-то другой.

Всегда следует обращать внимание на детали и окружающую обстановку. Зачем на стене в камере, где меня допрашивали, прямо напротив места арестанта зарешеченное вентиляционное отверстие? В тюремной хате!? Чтобы подозреваемым легче свежим воздухом дышалось? К гадалке не ходи — видеокамера стоит, а весь разговор записывается.

Интуиция подсказывает, что с национальностью следователя тоже не все так просто. Почему именно грузин? Не так часто они встречаются в Москве в таком звании, чтобы светить в подобной ситуации. Не могу пока объяснить, слишком мало вводных, но сильно похоже на элемент психологической игры. Наверняка, знают о моем отношении к закавказским республикам, а это тонкий намёк и способ вывести из равновесия? Поди, угадай, что на уме у здешних мозгокрутов, а то что без профессиональных психологов не обошлось — в этом уверен теперь на сто процентов.

Ночью долго прислушивался, но ни одного постороннего звука не зафиксировал. Полное ощущение, что рядом никого нет, и что самое печальное — из окна тоже ничего услышать не удалось. Выходит, что мы уже не в Москве находимся — шум города невозможно скрыть, даже ночью.

Долго ли, коротко ли, дождался наконец следующего допроса, аж на третьи сутки заточения. Противное это ощущение — неопределенность и тишина — звенящая, давящая на мозги. Да ещё на фоне чувства собственного бессилия, когда от тебя ровным счетом ничего не зависит.

Никаких шансов выбраться пока не просматривается даже в теории. В обычной тюрьме, даже в одиночке или в карцере всегда есть связь с окружающим миром, более или менее понятна планировка этажа, местонахождение самой тюрьмы, расположение и численность охраны, другие подробности. Есть от чего отталкиваться при создании плана побега. Здесь же — ничего, полный тотальный ноль, абсолютное неведение. Мы можем быть как в Подмосковье, так и где-нибудь в Твери, на генеральской даче или в секретном военном объекте, внутри воинской части с охраной по периметру.

Поэтому на встречу со следаком отправился с некоторой радостью и воодушевлением. Лучше неприятный собеседник, чем одиночество, сводящееся с ума.

Но вместо грузинского полковника в камере обнаружился новый гость, или правильнее сказать — хозяин? Дяденька лет шестидесяти. Лысый, как бильярдный шар, с кустистыми седыми бровями — мечтой барбершопера.

Взгляд пустой и равнодушный, как у питбуля на пенсии, зрачки почти белые, как у Кощея в одноименной сказке.

— Мерзкий старикашка, — мелькнула первая мысль, впоследствие оказавшейся единственно правильной. — Явно не обычный полковник. Генерал стопудово. Штаны с лампасами даже на цивильном костюме просматриваются, а смотрит, так словно в прицел рассматривает — куда удобнее штыком ткнуть.

— Проходи, экстрасенс. Говорить с тобой будем, — хриплым свистящим голосом произнёс дедушка. Похоже на проблемы с астмой — и чего на пенсии не сидится, спрашивается?

— А куда полковник Гогоберидзе подевался? Только привыкать стал к нему. Милейший человек. Всегда выслушает, разговор поддержит.

— Он свою задачу выполнил.

— Значит, вы вместо него теперь будете? Как вас по имени отчеству величать, если это, конечно, не секрет? Вы тоже следователь? Госизмену шить будете?

Дедуля не принял шутливого тона, с каменным лицом сообщил, что обращаться к нему можно просто: Иван Фёдорович, а полковник, как выяснилось, больше не появится, поскольку никакого следствия по моему делу не ведётся.

— Зачем тогда весь этот цирк с допросом?

— Нужно было убедиться, что ты и есть тот самый объект.

— И как? Убедились?

— Статьи о ситуации в Румынии и ГДР написаны тобой, — дедушка не спрашивал, констатировал доказанный факт.

— И что с того?

— События 23 июня. Государственный переворот и ВКЧП. Военная реформа. Ситуация в Закавказье и на Украине. Развал СЭВ и Варшавского Договора. Каргинян, Паршев, Ельцин, съезд Народных депутатов.

— Понятия не имею о чем это вы? Политинформация — вещь полезная, особенно в заточении, но я об этом в газетах уже читал.

Старикан злобно сверкнул глазами, до этого момента мне казалось, что эта генеральская мумия не способна на эмоции.

— Все эти события, и другие замыкаются на твоей фигуре.

— Вы мне, конечно, льстите, но я физически не мог присутствовать на этих мероприятиях. Во время ВКЧП, я например, ловил кильку на Каспии. Это легко можно проверить. Морозильный траулер — мало похож на крейсер «Аврора», и мне трудно было дать сигнал к началу революции и государственного переворота, по причине отсутствия орудия на этом судне. До этого проходил срочную службу на иранской границе — товарищ Гогоберидзе в прошлый раз спрашивал меня о подробностях. Он наверняка подтвердит, что я там был и даже медалью награжден незаслуженно.

— Слишком много болтаешь, — неожиданно усмехнулся старичок. — Поражаюсь, как такой ничтожный серый человечишка, как ты, умудрился спутать карты и сорвать игру самым могущественным спецслужбам мира.

— Почему ничтожный? — искренне возмутился я. В последние полгода моими талантами и гениальными идеями восхищались все без исключения.

— Ну а какой же ещё? — злобно ощерился старикан. — Как программист ЭВМ — на уровне выпускника средней школы. Это не мое мнение — эксперты так тебя оценили. Блатные песенки писать большого ума не надо. Что там ещё? От армии откосил, года не отслужил. С института с первого курса вылетел. Как есть — пустой, ничтожный. Случайный камешек в жерновах.

— Если я такой никчемный, то чего ради было меня похищать? И вообще, глупость — деяние не уголовно наказуемое, даже если согласиться с вашими экспертами. В чем конкретно меня обвиняют? Требую адвоката и соблюдения норм советского законодательства!

— Надеешься на своих покровителей? Зря. Для них теперь ты — предатель и перебежчик. Сегодня английское посольство в Стокгольме получило письмо, где ты просишь миллион долларов за сотрудничество. И в качестве аванса передаёшь ценную информацию, известную только тебе. Например, о переходе Венгрии под протекторат Австрии. Как тебе такой поворот?

— Не стыдно? Небось, клятву давали про чистые руки, горячее сердце? С высоких трибун про честность, соблюдение закона вещали?

— Пустая демагогия. Нельзя вырезать аппендицит и не запачкаться в крови. Работа такая. Жалость к врагу — неуместна и абсурдна.

Последняя фраза была произнесена излишне жестко, и как мне показалось, даже с ненавистью. Похоже, дяденька испытывает ко мне личную неприязнь, такую, что даже «кушать не может». С чего бы это? Вроде бы старушек у него я не отбивал, денег не занимал, в Интернете гадости не писал — откуда такое предвзятое отношение?

— И все-таки, в чем именно меня обвиняют?

Иван Фёдорович криво усмехнулся, на мгновение став похожим на египетскую мумию, по ошибке попавшую на съемки «Камеди клаб».

— Вас гражданин Морозов ни в чем не обвиняют. В этом нет необходимости. Вы уже мертвы.

— Э…эээ. Мне кажется, слухи о моей смерти несколько преувеличены?

— День-два в нашем случае роли не играют. Завтра Крючков отдаст приказ о твоей ликвидации, после чего придётся вычеркнуть тебя из списков живущих на этом свете.

— Не верю! Владимир Александрович никогда такой приказ не подпишет.

— Это не важно. Представь, ты получил точную информацию о месте встречи перебежчика Морозова с агентами МИ-6 в Лондоне. Допустить передачу сведений нельзя ни при каких обстоятельствах. Твои действия?

В ответ я промолчал. Грамотный развод. Цугцванг, как говорят в шахматах: любой ход ухудшает ситуацию. На месте Крючкова лично я бы не знаю, как поступил бы. Секретоноситель такого уровня, попавший к врагу — это угроза самому существованию страны. Даже если Председатель КГБ и не поверит в предательство — напрашивается ликвидация носителя, как единственный выход. Хотя, против меня играют профи высочайшего уровня — доказательства измены будут предъявлены убедительные, ни секунды не сомневаюсь. Все-таки жирный крот в ближайшем окружении Крючкова — в этом я абсолютно точно теперь уверен.

Лишь один момент меня смущает:

— Для чего такие сложности? Не проще избавиться от меня здесь? Зачем тащить через границу в какой-то там Лондон? Владимир Александрович может отдать приказ захватить меня живьём и вытащить из Англии любой ценой, наплевав на дипломатические последствия.

— Правильно считаешь. Крючков — мягкий человек, излишне сентиментальный. Может, засомневаться. Поэтому предатель подлежит ликвидации в любом случае. Будет приказ или нет. Крупнокалиберная разрывная пуля в голову творит чудеса — опознать двойника будет уже невозможно. Тем более, тело в любом случае останется у англичан.

— Вы сказали: двойника? Вы готовы убить невиновного человека?

— Не надо повторяться. Цель оправдывает средства, оправдывает даже кровь, если речь о миллионах жизней; лес рубят — щепки летят, как не банально это звучит. Твоя смерть должна быть убедительной. Если тебя это утешит, девушка рядом с жертвой не пострадает, но зато убедительно подтвердит, что это был именно тот, кто надо.

— Вам не говорил, что вы — людоед? Не боитесь Страшного Суда на том свете?

— Ты можешь там оказаться намного раньше. Подумай об этом. И о том, что ты можешь предложить в обмен за свою никчемную жизнь? В конце-концов можно накачать химией и узнать все, что нас интересует. Жаль, что после этого ты превратишься в овоща.