«Бесы»

Достоевский продолжает размышлять над проблемой красоты и в других своих романах. Так, в романе «Бесы» (1871–1872) один из главных героев Петр Верховенскийпроизносит такую фразу: «Я люблю красоту. Я нигилист, но люблю красоту. Разве нигилисты красоту не любят?» Вероятно, это признание одного из главных «бесов» романа должно нас подвести к мысли о том, что воспитание в человеке чувства прекрасного еще не гарантия того, что человек получится хороший. Красота и нравственность не совпадают. Красивое любят и «бесы». Более того, красивое используют в качестве приманки для того, чтобы губить людей.

А вот выступление Степана Трофимовича Верховенского перед собранием на праздничном вечере:

«Я, отживший старик, я объявляю торжественно, что дух жизни веет по-прежнему, и живая сила не иссякла в молодом поколении. Энтузиазм современной юности так же чист и светел, как и наших времен. Произошло лишь одно: перемещение целей, замещение одной красоты другою! Все недоумение лишь в том, что прекраснее: Шекспир или сапоги, Рафаэль или петролей? […]

– А я объявляю, – в последней степени азарта провизжал Степан Трофимович, – а я объявляю, что Шекспир и Рафаэль – выше освобождения крестьян, выше народности, выше социализма, выше юного поколения, выше химии, выше почти всего человечества, ибо они уже плод, настоящий плод всего человечества и может быть высший плод, какой только может быть! Форма красоты уже достигнутая, без достижения которой я, может, и жить-то не соглашусь. О Боже! – всплеснул он руками, – десять лет назад я точно так же кричал в Петербурге, с эстрады, точно то же и теми словами, и точно так же они не понимали ничего, смеялись и шикали, как теперь; коротенькие люди, чего вам недостает, чтобы понять? Да знаете ли, знаете ли вы, что без англичанина еще можно прожить человечеству, без Германии можно, без русского человека слишком возможно, без науки можно, без хлеба можно, без одной только красоты невозможно, ибо совсем нечего будет делать на свете! Вся тайна тут, вся история тут! Сама наука не простоит минуты без красоты, – знаете ли вы про это, смеющиеся, – обратится в хамство, гвоздя не выдумаете!..»

У Верховенского-старшего мы видим тот же примат красоты (эстетики) над всем остальным. Не только над социальными отношениями или наукой, но и над нравственностью (этикой). Плюс к этому понимание красоты как чего-то непостоянного, меняющегося от поколения к поколению. Казалось бы, слова героя «Все недоумение лишь в том, что прекраснее: Шекспир или сапоги, Рафаэль или петролей?» имели оттенок явного эпатажа, эффектный оборот речи, призванный привлечь внимание аудитории. Но разве сегодня мы не видим, что бренды Apple или Samsung интересуют молодежь больше, чем Шекспир или Рафаэль. Такова «эстетика» постхристианского мира.

Напомню, что выступление Верховенского-старшего было воспринято залом настороженно и даже негативно. Вероятно, уже Верховенские (старший и даже младший) были недостаточно последовательными борцами с традицией. Видимо, в зале были более радикальные, чем Степан Трофимович, нигилисты, которые воспринимали любую эстетику как «предрассудки».

А вот разговор Варвары Петровны Ставрогиной со Степаном Трофимовичем Верховенским:

«Нынче никто, никто уж Мадонной не восхищается и не теряет на это времени, кроме закоренелых стариков. Это доказано.

– Уж и доказано?

– Она совершенно ни к чему не служит. Эта кружка полезна, потому что в нее можно влить воды; этот карандаш полезен, потому что им можно все записать, а тут женское лицо хуже всех других лиц в натуре. Попробуйте нарисовать яблоко и положите тут же рядом настоящее яблоко – которое вы возьмете? Небось, не ошибетесь. Вот к чему сводятся теперь все ваши теории, только что озарил их первый луч свободного исследования».

Откуда такие оригинальные воззрения Варвары Петровны на красоту и эстетику? Судя по роману, дама она начитанная. Могла подпитываться нигилистическими идеями Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева.

Последний из них написал большую статью «Реалисты» (1864), в которой доказывал, что эстетика – «пережиток прошлого», тормозящий «прогресс». «Эстетика и реализм, – говорит Писарев, – находятся в непримиримой вражде между собой… реализм должен радикально истребить эстетику, которая в настоящее время отравляет и обессмысливает все отрасли нашей научной деятельности. эстетика есть самый прочный элемент умственного застоя». А вот еще цитаты из работы: «Эстетика, безотчетность, рутина, привычка – это все совершенно равносильные понятия. Реализм, сознательность, анализ, критика и умственный прогресс – это также равносильные понятия, диаметрально противоположные первым». Всю русскую художественную литературу, включая Пушкина и Гоголя, Писарев предлагал отправить на помойку как совершенно бессмысленную и ненужную «эстетику».

Как мы уже не раз говорили выше, многие по недоразумению воспринимают эстетические идеи Достоевского в виде формулы «Красота спасет мир». У нигилистов формула противоположная: «Красота мир губит». Очевидно, что не верна ни та, ни другая формула. Д. И. Писарев себя и своих единомышленников называл «мыслящими реалистами». На самом деле они самые банальные нигилисты в духе Петра Верховенского.

«Братья Карамазовы»

В своем последнем романе «Братья Карамазовы» (1880) Достоевский уделяет теме красоты и эстетики большое внимание. Один из главных героев романа Дмитрий Карамазов (один из трех братьев) выражает настороженно-негативное отношение к красоте: «Красота – это страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, и определить нельзя потому, что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут… Иной высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским. Еще страшнее, кто уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы… Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В содоме ли красота?.. Ужасно то, что красота есть не только страшная, но и таинственная вещь. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей».

Чаще всего современные литературоведы вспоминают лишь последние слова – о битве дьявола с Богом за человека. А мысли Мити Карамазова о красоте содомской и красоте вышней не менее важны и интересны. Красота – важнейшая и сложнейшая проблема человеческого бытия, такая же, как, например, свобода. Обратим внимание на то, что Дмитрий называет красоту вещью «неопределимой». Она неопределима лишь для духовно слепых людей. А поскольку сегодня такая слепота стала массовым явлением, то о красоте начинают спорить. То, что одним кажется красивым, другим кажется уродливым и безобразным. И наоборот. Разве мы не сталкиваемся сегодня с такими спорами? – Особенно часты они среди интеллектуальной элиты общества. Границы представлений о красоте и безобразии явно размываются в эпоху постмодернизма в искусстве и литературе.

Красота как таковая не спасает мир, но она может содействовать нашему спасению или, наоборот, подталкивать человека к гибели. Все зависит от того, на какую красоту человек отзывается. В «Дневниках писателя» и записных книжках Достоевского мы находим ряд мыслей самого Федора Михайловича о двух видах красоты. Земная красота может быть в лучшем случае отблеском горней красоты, а в худшем – искусной подделкой дьявола. А горняя красота есть красота Христова. Об этом у него есть запись в подготовительных материалах к роману «Бесы».

В то же время Достоевский дает ясное указание на то, что для него истинная красота: «Мир спасет красота Христова». В замысле «Идиота», как видим из одного письма Достоевского, было «изобразить положительно прекрасного человека. Труднее этого нет ничего на свете… Прекрасное есть лишь идеал. на свете есть одно только положительно прекрасное лицо – Христос».

Горняя красота есть красота Христа. Сын Божий отождествляется с красотой подобно тому, как отождествляется со светом и истиной. Эта мысль часто встречается в учениях православных святых отцов. Скорее всего, от них Достоевский воспринял эту идею (хотя нигде в «Дневниках писателя» и записных книжках ссылок на них нет). В «Записной тетради 1876–1877 годов» он писал: «Христос – 1) красота, 2) нет лучше, 3) если так, то чудо, вот и вся вера.» (ЗТ-2, апрель 1876 года). Истинная красота в его понимании тождественна Богу. Другими словами, сказать «мир спасет красота» – все равно что сказать: «Христос есть Спаситель мира».