Глава 7
Я оставил два рубля, выходя из домика. И не потому, что считал правильным платить собственной бабушке за не причиненный ущерб, а просто из уважения.Она-то просто поймет – кто-то тут был, может и расстроиться, а так…
Домик помог разобраться с последними доказательствами моей «-инности». Удостоверение сгорело в тазу, пластик телефона превратился в кляксу и оказался закопан вместе с пеплом документа. Батарейку, по дороге, закинул в компостную яму явно заброшенной дачи, а сам корпус, размолотив в хлам, выкинул на пустырь, выходя из поселка. Плейер канул в Лету трухой, разбитый молотком и выброшенный в недавно привезенный кому-то навоз.
Куда двигаемся дальше? Сперва, будем честными, отправимся в баню, самую обычную общественную номер один, стоящую прямо на остановке первого маршрута.
Подивишись еще не появившимся контролерам с кондукторами, купил билет и пробил в компостере. Честность пока в ходу, надо же, даже двое парней, совершенно не смахивающих на тимуровцев, сделали то же самое.
Серый шифер бани заметил издалека. Как и поворот перед ней, где продавали пиво раз в неделю. То ли привозили его в субботу, то ли еще не время, но в относительно раннее воскресное утро народа с банками-тарой да канистрами, под «жигули», не наблюдалось.
Баня пахла… баней. Сыростью из отделений, мылом, доносящимся духом парной, дезинфекцией от полотенец с простынями, нагревшимся металлом тазов, едва уловимой ржавчиной труб с лейками. Был, не забудешь, прямо как семьсот тридцать дней в сапогах.
Деду, выдававшему тазы со шлепанцами, сунул рубль оставляя рюкзак:
– Не в службу, а в дружбу, приглядите?
Дед кивнул и рюкзак спрятался где-то под прилавком. Честность – честностью, только тут же рядом интернат. А те времена в интернате водились такие ребятки, что подсматривание за женским отделением казалось цветочками. Одежду они не сопрут, мимо деда этого не пронесешь, большая для подростков, на себя тоже не напялишь, а вот деньги с барахлом…
Ну, или это просто приобретенная испорченность и ничего больше. А на честных советских ребят сложной судьбы наговариваю, вот и все.
Пахнуть хозяйственным мылом, в целом, наверное не комильфо. Но лучше, чем начинать пованивать. Я бы еще с удовольствием постирал белье с футболкой, но сушить негде, здесь не стоит, так что… просто с собой, завернув вон, в оставленную кем-то газету.
Пока раздевался, пролистал самый настоящий «Советский спорт», какие-то фамилии узнавая, какие-то нет. Но некоторые, даже захочешь, так не забудешь. Эт же восемьдесят восьмой. Самое, правда, смешное тут другое… В восемьдесят восьмом Лобановский, Протасов, Дасаев, Дзенга, Гуллит и Ван Бастен ни о чем мне не говорили, вообще. В отличие от восемьдесят девятого. Да уж… Пять душевых оставались занятыми, моя очередь подходила седьмая, в парную меня никогда не тянуло, а разбор последней игры сборной, явно до сих пор не дававшей покоя экспертам, увлек. Или, скорее, не он, а память.
Восемьдесят девятый оказался для нас с братом практически волшебным. Понятно, что для многих других год был сложным, непростым, плохим и еще много эпитетов. Для двух пацанов, еще даже не подростков, он стал волшебным. Почему? Все, как водится, просто.
Самое главное – мы встретились. Это не индийский фильм, мы тупо жили в разных городах, так как были двоюродными. Самым клевым моментом года был приезд именно старшего брата и последующий месяц, когда он жил у деда с бабушкой.
Вайбер, смартфон, скайп, покажи нам тогда такие штуки и мы бы поверили во все, творившееся в «Гостье из будущего», потому как видеотелефон было невозможно представить, а вторую часть «Назад в будущее» никто из нас еще не видел. И даже не подозревал, что его уже сняли.
А потом… мы нашли пять рублей. Пять настоящих, бумажных, голубеньких, советских рублей. Шли с хлебом из магазина и наткнулись, прямо под ногами. На нашей половине улицы стояло шестнадцать домов, разделенных грунтовкой, столько же было на трех соседних. Пять рублей, сданные бабушке, ждали своего два дня, пока они с дедом, честные люди, выигравшие Войну, жившие при Сталине, поднимавшие страну, искали хозяев купюры. Никто не сознавался и не терял, купюру перевели в монеты и раздали нам поровну.
Думаете, люди, платящие по семерке за драные джинсы из страны Киталия, пять рублей это хрен собачий? Шиш вам, это были огромные деньги, в отличие от доллара обеспеченные не только золотом, но еще и всеми танками СССР. И самолетами.
Чудеса только начинались. Мы, направленные мягкой, но непререкаемой, как Феликс Эдмундович, волей бабушки, направились в книжный. Да, развлечения тоже были важны, но «Звездные войны» пришли в Союз только через год, а повтор фильма про Хон-Гиль-Дона, парня с флейтой, начинался в конце месяца. А в видеосалоны нас двоих еще не отпускали, там ниндзи, голые бабы и ваще капитализм, между прочим.
Руководство КПСС, так-то, все же не были людоедами, упырями и идиотами, хотя по поводу последнего сомнения есть и сейчас, да у каждого второго. И, пусть и притормаживая, старалось временами налаживать обычную жизнь, без строительства социализма и помощи братским странам. В книжном нас ждал, поразив по самое не балуй, журнал «Берни-88», выпущенный совместно с Диснеем и рассказывающий про Евро-1988, где половина киевского «Динамо», а еще Ринат Дасаев и прочие не смогли одолеть в финале Гуллита, Кумана и, само собой, Марко Ван Бастена, перед этим раскатав всех остальных. Это было истинно яркое и красивое чудо с полиграфией, кажущейся тогда чем-то нереальным. Ох эти рыжие голландские ромбы…
Продавец, живи она сейчас в том самом возрасте в десятые, не иначе как стала бы супервайзером «Магнита» или «Пятерочки». Деловое чутье, нюх на неорганизованных детишек с лишним баблом и знание торговой матрицы сделали свое черное дело и, не успели мы отойти от всей яркости Берни с команды Лобановского, как поверх журнала легли два атласа «Человек и мир». Да-да, те самые, что продаются и сейчас, чертова нестареющая классика.
Много ли у нас осталось после кассы? Да что-то там осталось и по дороге домой мы заперлись в «Хозяйственный». В нем был отдел игрушек и тут-то стало ясно, что мы окончательно сподобились чего-то неземного за что-то хорошее. Мелькнувшие в прошлом году и пропавшие солдатики «Дети полка» материализовались в нашем магазине, да еще и увеличившись по моделям. В общем, бабушка, глядя на наши счастливые лица покивала и отправила драть траву для куриц. А потом – собирать рыжую колорадскую личинку с картошки, а потом обирать вишню, и, вообще, наглядно показала, что радостью и счастьем нужно дорожить.
Вообще-то «детьми полка» мы их не называли, для нас они были «толстячками» и все такое. Но суть даже не в них, сделанных по лекалам и формам собственного производства. Мы тогда знать не знали, что все викинги, индейцы и ковбойцы делались по копиям импортных игрушек. Да и сейчас на это все равно.
Да уж, а мне так тем более. Это время еще не наступило.
Знай я, где делать ставки, кстати, мог бы сделать. На Олимпиаду, на её футбол и, конечно, баскет. Господ американцев ожидает повтор семьдесят второго, и, конечно, Сабонис с Марчюленисом. Знать бы где, конечно.
Я зашел в раздевалку, вытирая голову. И удивился, приятно так. Качок-афганец, явно только появившись из парной, пил что-то из пластикового стакана-крышки термоса в красно-черную клетку.
– О, здорово, бродяга! – он улыбнулся как хорошему знакомому. – С легким паром!
– Взаимно. Здорово. На ловца, как говорится…
– Ну, братишка, ты ваще нахальный бивень. – он улыбнулся еще шире, здоровый, сильный, довольный собой и тем, что он второй день подряд нужен. – Чай будешь?
– Не откажусь. Только у меня даже кружки нет.
– Да на, – качок протянул свой стакан. – Ну, базарь.
– Командира бы вашего увидеть.
– Опять с ментами чего не поделил? – он гыгыкнул, но сразу стал серьезным. – На хрена?
– Обратиться больше не к кому.
– Понял. Ты это, дуй в качалку, Вадим там. Знаешь, где Олимпия же?
– Знаю.
– Вот давай туда и шуруй, а я еще разок схожу. Бывай, бродяга. Стакан рядом с термосом поставь, не возьмет никто.
В качалке, само собой, качались. Тренажеры и половина штанг были заводскими, не сваренными по гаражам из всего подряд, приятно удивив. Молодые парни сопели, пыхтели, приседали и работали над широчайшими мышцами спины, трапецией, бицепсами с трицепсами и прочей мускулатурой.
Двое обсуждали жим, жратву и, вроде бы, ни разу не упомянули чертов метан. Шварц со Слаем, строго смотревшие с плакатов по стенам, придавали стимула. Железо звенело, гулко ухало о затертые маты под ногами и иногда попадало в ритм двух груш, висевших в углу. Над теми работали сухие жилистые парни из афганцев, если судить по портакам-татухам. Железками же увлекались юноши, скорее всего в армии пока не бывавшие.
– Тебе чего, дядя? – поинтересовался невысоко-кубический, в сине-белой олимпийке и шортах, строго смотря на меня. – А?
– Вадим нужен.
– Да? – он подозрительно меня осмотрел. – Я тебя знаю?
– Нет. Где Вадим, не подскажешь?
Кубический, снова окинув взглядом, кивнул в дальний угол, где прятался проход куда-то внутрь.
– По стенке пройди, парни тут босиком работают.
Парни работали на ковре, выделенном сразу за железками. Двое махали ногами, работая почти в полную силу. Группа поддержки советовала, матюгалась и болела. Один, с парашютом и облаками на правом плече, совершенно механически крутил чаки.
Командир Вадим нашелся в тренерской, ну, либо чем был небольшой кабинет, выходивший окнами на сам стадион. Там, по щербатым беговым дорожкам, бегали старшеклассницы-легкоатлетки, вместо каникул работавшие над стометровкой. Вадим, то ли оценивая уровень подготовки, то ли любуясь задницами в коротких спортивных трусах, оглянулся.
И даже виду не показал, что удивлен. Кивнул на стул, один из шести разномастных, жавшихся к столу.
Двухкассетный «Акаи», к моему удивлению совершенно не хрипел Высоцким, не ныл я-хочу-быть-с-тобой и даже не рассказывал, снова и снова, мысли пилота. Мафон, вполне осознанно, рассказывал английским словами про дым над водой, такие вот дела.
– Кури, – он кивнул на обязательную красно-белую пачку. – Говори. Гордый, что ли?
Я криво усмехнулся, уже пряча синий «Космос» и щурясь от его дымка:
– К хорошему быстро привыкаешь.
– А… – Вадим ухмыльнулся и воткнул в розетку вилку электрочайника. – Ты, стало быть, привыкаешь к плохому? На зону заехать, что ли, решил? Кроме борьбы с несуществующими вымогательствами со стороны ментов сделал еще что-то интересное? Угнал «бобик» с запертыми шмарами, изъятыми с рабочих мест в ЦПХ, скоммуниздил «ксюху» для теракта или что хуже? Колись, Робин Гуд.
– Нет. – Я усмехнулся. – Помощь нужна.
– Удивил, – буркнул афганец. – К нам не только ты за помощью приходишь. Чем могу?
– У вас в Краснодар машины не гоняют?
Он пожал плечами, кивнул, спросил:
– Тебе когда нужно?
– Я бы сказал, что чем раньше, тем лучше, но…
– Ну?
– Мне бы справку об освобождении сделать.
– Так… – Вадим превратился в командира, глаза смотрели провалом ствола. – Интересный вопрос. Ты, скажи мне честно, я ж все равно узнаю, ничего в городе на нахерачил?
– Нет. Я понимаю, что нагло себя веду, но обратиться мне не к кому. А нужно во, край как надо.
И провел ладонью по горлу.
– Не помогу я тебе со справкой, – командир закурил. – С машиной помогу, парни через три дня едут в ту сторону. До самого не доедут, но там доберешься. Они все равно спят как сурки, пока один ведет. МАЗ, со спальником, пассажирское всегда свободно. Ну, а если менты тормознут, ты уж сам как-то, не подставляй пацанов.
– Спасибо.
– Да не благодари, особо не за что. Ну, посажу тебя в машину, обломлюсь с того?
– А мог и послать. Или по глазам бритовкой.
– Шутишь? – он ухмыльнулся. – Я тебе не Ильич, да и ты не пионер.
– Кто сможет со справкой помочь?
– Помочь? – Вадим ухмыльнулся снова, криво и зло. – Они не помогают, они дела крутят. Не нужно тебе к ним.
– Урла?
– Урки, да. Они нас не трогают, мы их, живем потихоньку.
– Я и смотрю, в зале парни в пинг-понг играют.
– Не мы такие, – Вадим кивнул. – Жизнь такая. Все может случиться, зачем форму терять? Да и пацанов подтягиваем, к армии готовим, к войне. Половине, наверное, в Афган лететь.
Хотелось ему сказать, что он не прав. Очень хотелось. Что осталось недолго и последняя ленточка перейдет через мост, крокодилы с восьмерками, идя перелетной стаей, пересекут границу и Афгана больше не станет.
Хотелось, но не сказал.
И о том, что про пацанов, сейчас так и лезущих к крутым афганцам, он ошибается, считая их насколько-то своими. Пройдет немного времени и посетители качалки откроют свою, станут эдакими Василиями Буслаевыми крохотного городка, делающими что и как хочется. Нет, в криминал они не попали, так, по малости хулиганили.
И сами афганцы останутся честными людьми, не сунувшимися в девяностые в дикую войну разборок. Кто откроет свой магазин, кто займется похоронным бизнесом, кто сумеет запустить небольшое производство продуктов, прогорев в дефолт. Кто-то, само собой, сопьется, сколется, станет пыльным силуэтом, просвечивающим на солнце. И такое случится, такое всегда случается среди вернувшихся с войны.
А крутить-вертеть городом станут именно «синие», серьезные люди, потоптавшие что надо, прячущие под золотом печаток синеву перстней и со временем, даже в жару, не носящие маек, открывающих плечи.
Много мне хотелось сказать этому странноватому человеку, помогавшему мне из-за каких-то своих резонов. Много. Но не сказал.
– Заработать хочешь?
– Не откажусь.
– Сегодня на станции вагон перегружать будут. А железнодорожники сами туда не полезут, воскресенье, отдых, туда-сюда.
– Хорошо. Сказать, что от тебя?
– Да зачем? – он удивился. – Думаешь, там очередь выстроится? На, ключ, ночевать-то тебе негде?
– Нет.
– Вернешься сюда, душевая открытая, на матах выспишься. Утром ключ оставишь в двери и не закрывай. Уходи пораньше, директор по понедельникам проверяет тут все.
– Слушай, а как вы её открыли-то?
– Кого?
– Не «кого», а что. Качалку.
– Не понял, – он мотнул головой. – Закон о кооперативах весной же вышел. А это спортивный клуб, все честь по чести. Я бы и того комсомольца, что наш «Союз» курирует, убрал бы, но…
– Наговнит?
– Разгребать устанешь. Ладно, к вечеру иди на станцию, там сам разберешься. Ключ не проеб… не потеряй. А в среду, в обед, чтобы тут был. Рюкзак кинь под мой стол, не пригодится, а за лавандос не переживай. У нас крыс не водится.
Задергался, звонко крякая, зеленый телефон и командир афганцев весь ушел в разговор.
Составы отыскались сразу. Все верно, пришлось перегружать два вагона, перетаскивая плотные картонные кули с чем-то мелко-сыпучим. Один из «коллег», явно опытный, облазил один, чуть ли не облизывая-нюхая, авторитетно заявил, что не вредно. Ну, раз так, то оставалось лишь начать и кончить.
Хорошая работа, ничего не скажешь. Никакой тебе ответственности, кроме материальной, если чтослучится с грузом. Знай себе бери, неси, сваливай и за новой порцией. Так уставать за час выходило, наверное, только в армии. Но обстоятельства диктуют средства достижения, так что извольте не пыхтеть, а двигайтесь. А пыхтите только с осознанием значимости собственного труда. И не соревнуйтесь с соседями по мешкам, глупости это всё, спокойно и размеренно, не забывая о спине.
Я вытер пот рукавом штормовки, сел, дожидаясь расчета. Спина с ногами ныли и даже подрагивали. Но кое-что все же заработал и молодец. Рубли перекочевали ко мне, я закурил, кивнул и пошел в сторону стадиона. В душ хотелось неимоверно.
– Э, фраерок, ты куда собрался?!
Тоже не забудешь, услышишь один раз. Манерно-протяжно, гнусаво и… приблатненно, в общем.
– Стоять, дятел!
