Глава 4
Сзади скрипнуло.
– В машину!
Сине-белая «Авиа», блестящая как новенькая, с парнями-афганцами, вот так сюрприз. Отказываться в моем положении грешно, я и не отказался.
Дверь оставила за собой шум, закрывшись наглухо. Звуки шли только через опущенные стекла в кабине, а в самом фургоне оказалось тихо и темновато. Пахло землей, луком, чем-то чуть подгнившим и сладким. Сладким несло сильнее всего и немудрено – внутри машинёшка, поступавшая в Союз из ГДР, забита ящиками с мешками. Картошка, капуста, само собой лук и яблоки, сливы, даже груши с абрикосами.
– Вас трое? – прилетело спереди.
– А не видно? – не очень вежливо ответил качок в борцовке и прибавил звук магнитофона.
Розенбаум, от имени пилота, пел про цинки, Афган и черный тюльпан с водкой в стакане. Машина мягко дернулась вперед, оставляя за собой, судя по всему, молодого мента, рынок и мой первый экстрим.
– В Шинданде, Кандагаре и Баграме…
Покачивало, афганцы как забыли про меня, обсуждая какого-то синего, или Синего, черт пойми. Я смотрел в их затылки, слушал чуть ленивый базар ни о чем, пытаясь понять – зачем оно им? Помочь непонятному чуваку, так открыто палившегося перед ментами? Черт знает, на самом деле, а на их месте мне точно не оказаться, понимая эти доводы. У них своя война, свои мысли, свои поступки, за спиной, сейчас и впереди, в… в будущем.
– Тебе куда? – обернулся командир.
Куда мне? А…
– К стадиону.
Если говоришь о стадионе, говоришь о «Нефтянике». «Олимпия» и есть «Олимпия», в городском спорте участвуя постольку-постольку.
– Мы по Гагарина проедем.
– Хорошо, на Отрадной выйду.
Ответ не комментировался, парни вернулись к обсуждению каких-то своих перепетий, а я старательно не подслушивал. Не хватало узнать ненужное и, кто знает, чем-то опасное. Пользуясь парой-тройкой минут спокойствия, достал деньги, сложил пачкой и убрал по разным карманам. Пятерку в задний, остальное в боковой.
После шахер-махера с серьезным рыбаком, дела поправились еще больше. После торга, с взвешиванием за-против, прикидок моего и своего барахла, не говоря о кручении в руках ножа, дядька одарил меня всем шмотьем, имеющимся теперь в наличии и полтинником. Хорошо, что в виде пяти рыжих бумажек. Итого вышло солидно, в карманах обретались семьдесят рублей, жить можно.
Бибика мягко остановилась. Приехали? Да, в лобовом виднелся нужный перекресток с красно-кирпичными домами.
– Карбюратор не сосает, маховик земля бросает, – качок подмигнул в зеркало. – Пассажирам приготовиться на выход в затяжном прыжке.
– Спасибо.
Он кивнул.
– Вы езжайте, сам доберусь. – командир вышел вместе со мной. – Делайте, как договорились.
Осталось дождаться – что он скажет мне. Вряд ли захотел зайти на рыночек чуть дальше и прикупить кулек с семками у бабулек.
– Почему помогли?
Командир пожал плечами.
– Десант своих не бросает.
– Я не ваш, пехота.
– Да и похрен, – он улыбнулся. – С шайтан-трубой бегал… Воевал?
– Воевал.
– В горах?
– Внизу в основном.
– Ну, и хорошо. Ты аккуратнее, смотри, чересчур заметный. Чего с ментами не поделил, продал не то и не тому?
– Типа того. Стой…
Почти последняя из мелочей, оставшихся со мной, появилась на свет.
– Держи, кожа натуральная, маде ин юэса. Этот, как его… Хилфиджер, фирма.
– Подарок?
– Типа того. Слушай, а откуда у вас ягоды с фруктами сейчас?
– Украина, с Черновцов таскаем, еще кое-где берем. Начали с мандаринов, пацаны абхазские помогли.
– А как торгуете?
Командир закурил, предложив «мальборо». Дела у парней идут неплохо, такая пачка сейчас рубля полтора-два, наверное, если правильно помню отцовские разговоры с напарниками.
– Комсомол помог, сделали разрешение. Да и название у нас хорошее, Союз.
– Ясно. А менты вас не напрягут потом?
– За что?
Он смотрел с таким непониманием, что я явно удивился, а ему с того ухмыльнулось:
– Хотели взять – фургон осмотрели бы, а так…
– Ну, давай. Спасибо еще раз.
– Бывай.
Мы не представлялись, руки пожали и разошлись. Точно так, как на любой войне, случайно с кем-то пересекаясь. Если судьба – так еще сведет, нет, так кысмет. Что там, что тут.
Не знаю, когда он успел, но в ладони ощутимо-мягко зашуршало. Я посмотрел на профиль Владимира Ильича, на цифру «50» и… и не стал ничего делать. Такое в жизни случается, помогаешь кому-то, сам не знаешь почему. Окликать, говорить «спасибо», морально мучиться и все такое не стал. Резона имелось ровно два.
Я-теперешний, через год, буду ехать с Урала в плацкарте с родителями, от родственников мамы. С нами, слушая стальной ритм вагона, ехала семья башкир с Уфы, утверждавших, что они татары. Меньше суток они и мои родители будут общаться, немного выпивать и все. Они даже пойдут провожать их на вокзале. Когда вернутся и мама решит переложить сумку в освободившееся место, найдут с десяток банок сгущенки. Оставленных нам просто так, как в мультфильме про переходящий букет цветов.
А второй резон… На командире афганцев в наличии имелись самые настоящие Lee, а на ногах бело-зеленели фирменные «торшилы». Вряд ли полтинник ему то же самое, что мне сейчас.
Таким незамысловатым образом мой доход за несколько часов превратился в полноценную зарплату совслужащего, в сто двадцать рублей. Жить стало лучше, жить стало веселее.
Где-то в небе, из ясно-голубого тихонько становящегося серым, с тучами, с наливающимися грозой, треснул раскат. Воздух пах дождем, обедами из форточек дома и чем-то неуловимо-знакомым.
Мимо пронеслись пацаны, соревнуясь в скорости великов. Катафоты, брызговики из линолеума, блестящая обмотка на рамах с рулями. Кто последний, само собой, тот тухлое яйцо. Какая-то бабка, идущая с матерчато-цветастой сумкой заворчала и погрозила им вслед. Ветер, поднявшись как-то сразу, гнал пыль и пару конфетных фантиков. Привычной и постоянно валявшейся вокруг упаковки чипсов, кириешек, батончиков и прочей ерунды, пока нет.
Вроде бы все то же самое, а все же и нет. Прокативший мимо, теперь красно-белый 677, идущий по 2-му маршруту, оказался как точкой в ненужной мысли. Привыкай, теперь это надолго.
Зачем мне к стадиону? Да парикмахерская неподалеку, а еще хозяйственный, продуктовый и ткани с одеждой. Надо пополнять необходимый инвентарь и, отправившись чуть позже куда задумал – пройти через парк и набрать воды в колонке. Там, где предстоит ночевать, воды может не оказаться.
Запах советской парикмахерской… Не забудешь, а забудешь, так оказавшись в ней ни с чем не спутаешь, даже если глаза завяжут. Нагревшийся металл с пластмассой от огромных стаканов для женских укладок, самих машинок и чего-то еще, перекись, хна, мыло, «тройной» с «шипром» на «освежить?». И кресел перед зеркалами, их просиженного дерматина, протертого паркета под ногами, горячие полотенца, только-только принесенные и сложенные на полке шкафа.
Думал, никогда больше не ощутить? На вот, выкуси.
– Проходите, молодой человек.
Это мне? Мне.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, присаживайтесь. Что будем делать?
– Бороду будем стричь и брить.
– Ну, и правильно. Такой молодой, а с бородой, старит же.
Молодой, молодой… Та женщина, самая первая, назвала молодым. Вот ведь…
– Присаживайтесь, что стоите?
Сел, не отрывая глаз от зеркала. Молодой, значит.
– Может, сделаем короче и подровняем? Густая, с рыжинкой, красиво. Да и щёки белые будут…
– Убирайте, устал.
– Ну, как скажете.
А я смотрел в зеркало.
«Получено 100 очков к охуев…»
Эффект молнии? Ну, после последних трех часов удивляться чему-то фантастическому казалось глупым. Только я удивился, сидел в кресле, пялился в зеркало и продолжал удивляться.
Сколько физических лет индивидууму, желающему побриться? Наверное, что от двадцати пяти до тридцати, вряд ли больше. Хотя, нет, не двадцать пять, тридцать, не меньше. Иначе эта самая футболка болталась бы на мне, как на пугале, а так… А так даже не заметил, что стала чуть свободнее.
Вот такие, значит, дела.
– Только никому, я не дам ответа…
Тихо лишь тебе я прошепчу…
Завтра улечу, в солнечное лето….
Буду делать все, что захочу…
Магнитофон – высокий прямоугольник с кругляшом динамика, весело переливающегося разноцветными лампочками. Не мафон, а дискотека… Гулькина сейчас, наверное, совсем молодая, да. Итак, резюмируем, пока машинка, зажужжав, начала освобождать мою рожу от плотной, аки валенок, бороды.
Неожиданно оказалось, что меня не просто откатило на тридцать два года назад в плане календаря. Ситуация, как-то уж так вышло, сделала меня моложе на десяток лет. Оно оказалось так привычно, что даже не понял за все время, потраченное на ходьбу-торговлю-охреневание. Не кажется ли мне?
Из зеркала смотрела явно помолодевшая, и вовсе не из-за стремительно состригаемой шерсти, физиономия. Но это не самое главное. Кончик языка уже нащупал самый настоящий вещдок, подтверждающий новый виток сумасшествия, подхвативший меня этим утром.
Все помнят свои шрамы, переломы, операции и остальное. Странно, если бы было наоборот. Кто-то хвастается белыми неровными узлами на плече, у локтя и рядом с кистью, говорит, мол, осколки, мина рванула рядом. Если «мина» оказывается кусками кислородного баллона, шарахнувшего из-за чьей-то глупости, то никто и не удивляется. Кто-то прячет под брюками кожу, от колена до ступни, вспухшую запекшимся сыром. Потом оказывается, что наступил на растяжку. Кто-то не любит шрам от обычного аппендицита, считая, что тот портит идеальный девичий живот, не любит вспоминать, но… в деталях расскажет, как все случилось.
А я…
А я отлично помню лето 12-го года, когда мы с Антоном ехали с Нефтекамска в Уфу, остановились поесть в кафешке и заказали шашлык. Шашлык был отличным, картошка свежей, лук зеленым и острым. Потом вдруг «хрусть», «твою мать» и почти целый зуб, лежащий на ладони. Таблетка в дороге, чтобы не сильно ныл, таблетка в поезде, ведь изводит сильнее, таблетка на ночь, чтобы заснуть, а утром…
Утром маленькая тетя-врач-стоматолог читает лекцию про обезболивающие, про абсцесс, про сломанную шейку, мягко достает красиво-блестящие изогнутые щипцы и небольшой шприц. Понятно, в общем. А, да… из-за кетонала вовремя не выл от боли, переспал с происходящим, накопившаяся черно-красная дрянь растворяла содержание шприца и удаление вышло, что говорится, на-живую. Вспоминать не хочется, вдоль хребта пупырышные мурашки.
Так вот, как мне кажется, кто угодно легко отличит кончиком языка свой зуб и металлокерамику. И мой язык касался именно моего зуба. Такие, мать их, дела…
«Получен новый уровень, плюс 100 к показателям» Точно, так и есть.
Фантастика, как она есть. Фантастика для фантаста, типа того.
– М?!
«М» относилось к орудию производства, демонстрируемому небольшой крупкой ручкой с огненно-красным лаком. Опаска, поблескивая всей своей ровно-плавной остротой, застыла в ожидании. Мастер смотрела на меня, ждала ответа.
Женщины тут, если уж на то пошло, немного отличаются от оставшихся дома. Там, наверное, эта милая дама точно боролась бы за лишние, где-то, пять кило. Времена диктуют моду, ничего не поделаешь. Тут она любила себя и не скрывала этот самый пяток, если не сказать наоборот.
Невысокая, вся какая-то налитая жизнью, смуглая от летнего солнца, ненатурально-светловолосая, что ее не портило. Если женщина хочет подчеркнуть что-то, так всегда найдет способ, да такой, что не думаешь, а задержишь взгляд, оценивая. Эта мастер умела и мне даже стало чуть стыдно, женщине же надо смотреть в глаза, в конце-концов.
– Ну?..
Я уже давно забыл эту ярчайшую помаду, а тут и вспоминать не нужно.
– Да. Опаской. Я вам как-то доверяю.
– Вот спасибо…
Горячее полотенце и никакого кресла, опрокидывающегося на сорок пять градусов для бритья. Но ей на самом деле доверяешь, хотя вокруг никакого барбершопного оформления, и у нее на запястье нет татуированных ножниц с расческой под цветами, и стильных фартуков под заказ. Здесь тупо парикмахерская номер какой-то и все. А за бритье со стрижкой не переживается.
Пока лицо отпаривалось, мысли начались другие. Тяжелые, не очень желаемые, но необходимые. О себе. О будущем. О «как», «чем», «кем» и вообще.
Почему внутри так противилась походу к деду интуиция? А ведь правильно. И если подумать спокойнее, то легко приходишь к этому. Я не специалист по путешествиям в прошлое, но правило бабочки с её крылом мне известно. А еще смотрел фильм про Де-Лориан и вполне понимаю – вмешательство в историю, особенно собственную, всегда опасно. Есть ради чего-кого задуматься? Да, есть.
А еще есть правило Джейка. Джейка Эппинга и «Дня, изменившего мою жизнь». «Дня, изменившего мою» жизнь, сочинения, написанного Гарри Данингом, слабоумным уборщиком школы средней ступени. О дне в 61 или 62, когда отец этого уборщика, накидавшись в баре, вернулся домой и взял молоток. Отец Гарри убил всех – мать, брата, сестру, достал самого Гарри, но молоток не разнес череп в труху, просто проломил и подарил Гарри долгую жизнь. Гарри стал слабоумным инвалидом, Гарри-Жабой, Гарри, плачущим от счастья после оценки за сочинение.
Джейк Эппинг плакал, когда читал его. Чуть позже Джейк отправился в тот самый год, чтобы найти и убить Ли Харви Освальда. А по пути спас семью Гарри. А когда Джейк, Джейку везло, он мог входить-возвращаться в прошлое/обратное, когда Джейк позвонил по номеру сестры Гарри, то…
– Это были вы? Вы были тем человеком? Вас Гарри называл своим ангелом, спасшим жизнь всем нам? Вы молчите? Где ты был, ангел, когда Гарри отправился во Вьетнам? Он сказал, что с ним ничего не случится, что ты его спасешь! А потом в Дананге он наступил на мину и получил несколько фунтов стали, разнесшей ему ноги и нашпиговавшей кишки. Ты слышишь, мать твою, ангел?!
Я не Джейк Эппинг, у меня нет книги с результатами всех спортивных соревнований с 1950 по 2000, нет приготовленных заранее документов, нет профессии учителя. И спасать Джей Эф Кея мне тоже не придется. Я…
– Голову назад.
Опаска не брила, просто скользила по щекам, подбородку, горлу.
– Может, усы оставим?
Усы? Пожалуй, что все же нет. Сейчас усы у каждого второго или третьего, но как-то не хочется. Если займусь тем, о чем думается, скоро борода появится снова, хочу этого или нет.
– Брейте.
Я улыбнулся, глядя в её серые глаза. Она улыбнулась в ответ. Такой понимающей улыбкой, когда становится ясно – ничего ни у кого не будет. Да и ладно, жизнь без того прекрасная штука.
Работать полосой стали, легко отрезающей что угодно, по верхней губе – верх мастерства, наверное. Ко многому привыкаешь быстро, как ко всяким «жилетт» с тремя-четырьмя-сколько надо лезвиями. Ими-то, при определенных обстоятельствах, порежешься. А тут прямо врач над тобой работает, делая верные движения скальпелем. И вроде бритва не у горла, где чуть не так проведешь и кто знает, как получится. А сидишь и внутри все равно возникает немного переживаний. Но недолго, и хорошо. Не, этот аттракцион все же не для меня, посещаем хозтовары и покупаем станок с лезвиями.
– Мыло уберу.
Полотенце мокрое, теплое, приятно по коже, убирая уже подсохшую кожу. Она, наверное, любимица местных мужиков – не спрашивая крем после бритья на ладонь, быстрыми движениями по лицу, запах простой и приятный. А руки приятные, до мурашек вдоль спины, только не пупырышных, а очень даже нужных к случаю. Тактильные ощущения нравятся не только котам с кошками, ага.
– Освежить?
Вопрос обычный, а звучит чуть странно. Как будто по мне вполне понятно, что одеколона не имеется, что советского «Шипра», что прибалтийского «Дзинтарс», например.
– Да, конечно.
Тут в ходу резиновая груша с рассеивателем, надетым на флакон. Фш-фш, чуть покалывает и на самом деле свежо.
– Кожа бледная осталась. Нравится?
Не загорелая вся нижняя часть. А учитывая глупый загар, оттенка красного кирпича, смотрится вообще интересно.
– Да все отлично, большое спасибо. Мне понравилось, очень понравилось.
– Приходите… Вы же не местный.
– Почему?
Она пожала плечами. Интересно, по каким особенностям заметила? Или просто из-за города, все же маленького, где часто видишь всех и вся? Надо помнить об этом, да-да.
– Местный, давно просто… не был. На Колыме вырос.
Колыма – маркер, для всей страны тот самый кусок страны, где для кого «родина нашего страха», для кого тяжелый период истории, а кому и самая настоящая сокровищница, спрятанная в земле. Для нас, с Отрадного, Колыма – район частных домов и, сейчас, пенсионеров, когда-то самая окраина городка.
– А я у Французского.
Почему один из самых обычных гастроном назвали когда-то Французским? Да потому же, почему в Питере есть Техноложка, наверное. Назвали, прилипло, но местным все сразу ясно.
– В седьмой учились?
– Да.
– А я в восьмой.
Она не ответила, кивнула и пригласила следующего. Оно и правильно, чего время на болтовню тратить, особенно без хороших результатов, работать надо.
– До свидания.
Я снял штормовку и рюкзак с вешалки, отправился в кассу у входа. Расплатился, разменяв одну из пятерок и получив, наконец, мелочь с рублями. Посмотрел на себя в зеркало у входа, прятавшееся между попытками сделать интерьер.
Интерьер почему-то делали из подобия мозаики на какую-то куртуазно-средневековую тему. Во всяком случае персонажи, выложенные кусками трехцветного стекла, неуловимо напоминали Еременко и неизвестную актрису из «31 июня», окруженных подобием массовки.
Да, тяга к прекрасному вещь хорошая. Еще тут популярна чеканка и умеющий делать из меди самые настоящие металлические картины неплохо зарабатывает. Только я вот не умею. Но и не жалею об этом, если уж честно.
