Глава 19

– Помоги… пожалуйста… – голос вплыл в сознание, разгоняя вязкое марево из снов и навязчивых образов.

Тим не помнил, что именно ему снилось. Кажется, куда-то бежал, звал, хотел успеть, но неизменно выходил на одно и то же место, блуждая кругами то в темном лесу, состоящем от силы из десятка деревьев, то в подвалах и тоннелях. Станция, на которую однажды вышел, была необычной: удивительно чистенькой, блестящей мрамором и серой плиткой на полу, со слишком ярким освещением, бьющим по глазам.

– Подходи-налетай! – крупный, лучащийся довольством и здоровьем мужик с черными блестящими глазами и выдающимися усами продавал кругляши колбасы, улыбался и размахивал руками, привлекая внимание. На станции он выглядел одновременно и чем-то чужеродным, и правильным. Казалось, он находился здесь вечность, как и эти колонны, высокий свод, пути, по которым положено ходить поездам.

Рядом с ним расположились продавцы курток из свиной кожи. В отдалении, постелив на пол брезент, два челнока торопливо раскладывали всякую посудную утварь: чайники, кружки, котелки, кастрюли и миски – все из белоснежного фарфора. На некоторых летели черные птицы, на других не имелось никакого рисунка вообще.

– Ярмарка! Ярмарка! – весело орал кто-то, но, сколько бы парень ни вертел головой в поисках крикуна, не увидел никого. Станция, если не считать торговцев и его самого, оставалась безлюдной. А еще здесь как-то по-особому вольготно дышалось, свежий ветер играл волосами, из тоннелей доносилась мелодия – вроде и привычная, но незнакомая, всегда разная, неподвластная запоминанию.

– Все метро нынче – одна сплошная ярмарка, – неожиданно произнесли совсем близко. – Ярмарка уродов. Ну да кому я объясняю? Ты ведь потому и сбежал, – сказал старик. Тиму он был знаком, но именно сейчас из головы напрочь вылетело, откуда именно.

– Я вовсе не… – начал парень.

– Не спорь, – потребовал тот вроде и серьезно, но смеясь глазами и довольно щурясь. – А вообще молодец, не засосало.

Тим решил не интересоваться, о чем он говорит, внутренне догадываясь, но не в состоянии сформулировать четко. Москва на поверхности и метрополитен внизу внезапно представились частью одного целого: двумя кольцами, входящими друг в друга с вечным биением жизни, хаотичным наверху и упорядоченным внизу. Однако после катастрофы все изменилось. Москва стала ловушкой для выживших и всех тех, кто в нее приходил. Из города невозможно было выбраться, но ему это удалось, причем не в одиночестве.

Старик улыбался.

– Удалось, – ответил он на мысли Тима.

Мелодию тоннеля разорвал низкий звук. Очень похожий Тим уже слышал – вчера на кладбище. Гул нарастал и нарастал, казалось, он одновременно шел отовсюду. Парень завертел головой, благо колонны не мешали обзору. С удивлением и неверием уставился он на черные ленты эскалаторов, медленно и бесшумно ползущих вверх. Широкая платформа, на которой он стоял, находилась посередине, над ней раскинулся потолочный свод, в самой высокой части которого пролегала полоса ярчайшего белого сияния.

– Как называется эта станция? – спросил Тим, словно ему было не все равно, будто он знал весь метрополитен наизусть, а не только «Маяковскую» и те несколько невообразимо прекрасных станций Кольца, экскурсию по которым организовал Немчинов. Жаль, в Полисе ему так и не удалось побывать. А может, наоборот – все к лучшему.

– Конечная! – со смешком ответил ему старик и, тряхнув седыми волосами, участливо поинтересовался: – Боишься?

– Нет.

Наверное, он слишком внимательно смотрел на эту светящуюся полосу наверху. Глаза приспособились к свету точно так же, как и к тьме ранее, и теперь тот более не казался ослепляющим, не был он и ярко-белым, а голубоватым, с то там, то здесь мелькающими облачками.

– Это же…

Старик громко расхохотался очень знакомым, приятным бархатным баритоном.

Раздался резкий гудок, шедший с двух противоположных сторон, заставивший все внутри буквально подпрыгнуть и перевернуться несколько раз. Сердце затрепетало и забилось вначале в пятках, затем – в горле. Яркий белый свет ударил из правого тоннеля. Запоздав всего на мгновение, абсолютно такой же луч вырвался из левого. А затем под стук колес и вой на станцию одновременно вынеслись два серо-голубых поезда, сверкая металлом гладких боков и синими полосами на них.

«Синяя стрела», – прочел парень, только как-то очень странно выглядели буквы. Удавалось рассмотреть то одну, то другую. Написание, может, и знакомое, а сложить их вместе не выходило. Однако он точно знал, что на боку вагона написано именно «Синяя стрела» и никак иначе.

– Но этого не может быть… – прошептал он.

– Еще как может, – возразил старик, сверкнув ярко-зелеными колдовскими глазами с золотой искрой. – Каждые две с половиной минуты.

Тим нахмурился. Насколько он помнил, глаза старика в последнюю встречу были темными, почти черными.

– Две с половиной минуты, – повторил тот и начал меняться, через очень долгий миг оказавшись человеком немного за тридцать, высоким и худым, с длинными красивыми руками и пальцами музыканта. Глаза цвета вороненой стали глянули прямо, вынули душу, разглядели ее, вертя так и эдак, но, удовлетворившись увиденным, вложили обратно в тело и оставили в покое. Мужчина тряхнул иссиня-черными волосами и насмешливо хмыкнул: – Смотри!

Тим не заметил их вначале, но теперь отчетливо видел электронные часы над тоннелем. Повернув голову, он убедился – похожие находились и над противоположным. На них истекали те самые две с половиной минуты. В тот миг, когда отсчет остановился на нуле, поезда синхронно встали, заскрежетав колесами, люди в вагонах – красиво и ярко одетые, почти все молодые, с чистыми, улыбающимися лицами, чуть качнулись вперед, но тотчас же выровнялись.

Парень вздрогнул, разглядев. На одноместном сиденье в углу примостилась, положив ногу на ногу, девушка в фиолетовом платье с золотой брошью на левом плече в виде яблоневой ветви. Стройная, с задумчивой улыбкой, притаившейся в уголках нежно-розовых губ, с медового цвета волосами, забранными в аккуратный пучок. Она читала глянцевый журнал с эффектной брюнеткой на обложке. Та стояла во фривольной позе, опершись на балюстраду моста, и любовалась широкой рекой, загнанной в каменные берега, и шпилями строгого здания на той стороне. Словно ощутив направленный на нее взгляд, красавица опустила журнал и в упор посмотрела на Тима ясно-синими глазами, улыбнулась шире.

– Прости, – прошептал тот, хотя извиняться ему было совершенно не за что.

Он не рассчитывал, что она услышит, но девушка повела хрупким плечиком, словно говоря «ничего страшного», и поднялась, обернувшись к выходу. Остальные пассажиры тоже повставали с мест, потянулись к пока закрытым дверям. Первыми протиснулись близняшки лет четырех-пяти. Мальчик и девочка в шортиках и маечках. У одного – синего, а у другой – красного цвета. В руках они держали по желтому воздушному шарику. Сразу за ними пристроился пожилой профессор в сером пиджаке, белой рубашке, отглаженных брюках и в галстуке. На носу висели очки, но смотреть он предпочитал поверх них. Встретившись с Тимом взглядом, профессор – а иначе его называть отчего-то не выходило – коснулся пальцами полей шляпы, словно здороваясь.

Парню почему-то стало стыдно, и он поспешил отвести взгляд, хотя точно знал, что не собирался делать ничего плохого этому уважаемому человеку. У соседних дверей переминалась с ноги на ногу и подпрыгивала в нетерпении светловолосая дама в черном брючном костюме, лавандового цвета сорочке и тонком, черничного цвета галстучке. Тим почему-то не сомневался, что на ногах у нее будут лакированные туфли на высоком каблуке. Она, отчаянно жестикулируя, что-то быстро рассказывала своему кавалеру, облаченному в белоснежный пиджак и голубую рубашку. Серый галстук и шляпа придавали одежде претенциозный вид. До слуха не доносилось ни слова, понять по движениям не выходило, но Тим не сомневался в том, что дама возмущается чем-то произошедшим только-только или жизненными неурядицами вообще, включая погоду наверху.

В последнем вагоне на пустом сиденье развалился высокий худой мужчина с черными, спускавшимися на плечи волосами, в темно-серой кепке, болотного цвета водолазке и черных брюках, из-под которых сверкали начищенные до блеска острые носы ботинок. Он единственный не торопился никуда. Ничто в мужчине не выдавало отношения к военной профессии, но Тим не сомневался, что никогда не одержал бы верх, сойдись они врукопашную, да и с автоматом у него шансов скорее всего не будет. Жесткое волевое лицо, резкие и вместе с тем мягкие, правильные черты, глубокие темные глаза, смотрящие на него очень внимательно. Мужчина был живым и вместе с тем – нет, он словно принадлежал одновременно обоим мирам: бессмертный, вечный и мертвый. Бесцветные губы растянулись в кривой ухмылке, слегка дрогнула, как бы от удивления, которого наверняка не было, левая бровь. Затем он приподнял руку и отсалютовал Тиму двумя пальцами, поднеся их к кепке. Рукав водолазки задрался, обнажив запястье и искусно выполненную татуировку змея, кусающего собственный хвост. С расстояния в десяток шагов удавалось четко рассмотреть каждую чешуйку, загнутый клык, блестящий какой-то странной иронией глаз… одно лицо с тем, кто стоял рядом и указывал на часы!

– Как же так? – парень обернулся на старика… бывшего старика, но тот исчез, растворился в воздухе и, похоже, перенесся в поезд.

– Осторожно, двери открываются, – разнеслось по станции.

Двери действительно раскрылись, и из них повалили пассажиры. Знакомые незнакомцы затерялись в толпе. Никто из них и не подумал подойти к Тиму или посмотреть еще раз. Люди казались похожими на тех, кого он встречал в метро, но словно вышли из совсем иного времени: спокойные, гордые, ничего не боящиеся, чувствующие себя хозяевами положения. На Тима, черноглазого продавца колбасы и челноков, оставшихся на своих местах, они не обращали внимания. Словно не видели. На них оглянулся лишь мальчик лет четырех в сером джинсовом костюмчике и в темно-красной бейсболке на голове, которого вел за руку высокий мужчина в сиреневой футболке в белую диагональную полоску.

– Смотри, па! Какие странные, – мальчишка ткнул пухлым пальчиком в сторону челноков, те тотчас заулыбались, демонстрируя желтоватые зубы.

– Не стоит обращать на них внимания, – ответил мужчина, окинув мимолетным взглядом всю компанию целиком. – Это бомжи.

– А кто такие бомжи? – спросил мальчишка.

– Те, что не любили ходить в детский сад, плохо учились и не слушались родителей, – ответил тот. Кажется, он говорил что-то еще, но Тим уже не расслышал – слишком уж быстро они прошли, спеша к эскалаторам.

Некоторое время он тупо смотрел им вслед, а потом его ухватили за плечи и резко развернули.

– Кай?!

Лицо сталкера было обеспокоенным и яростным одновременно.

– Ополоумел совсем?! – зарычал он, хотя в произнесенных словах не нашлось ни одной буквы «р».

– Я-то здесь при чем?! – воскликнул парень, и его отпустили.

Кай отступил на шаг и покачал головой, устало произнеся:

– Просыпайся уже, горе. Тебя зовут.

– Помоги… пожалуйста… – вплыло в уши и сознание.

Тим резко открыл глаза, вначале не поняв, почему находится в машине и отчего закован в защитный костюм; заморгал, проясняя мысли. Привидится же такое…

– Помоги… – Голос был знаком, и от его звучания все в груди перевернулось: Аленкино контральто!

Завешенные фольгой окна не давали никакого обзора, в салоне было сумрачно, и буквально в метре за каким-нибудь кустом могло притаиться все что угодно. Не думая больше ни о чем, Тим открыл дверцу; выбираясь из машины, мельком глянул на сумрачное небо. Ноги сами понесли его к темной воде. Голова была абсолютно пуста, действовал он, словно во сне, когда не анализируешь происходящее, не спрашиваешь самого себя, нужно ли тебе идти, а просто переставляешь ноги. Наверное, в нормальном состоянии он уже изводил бы себя сомнениями: почему Аленка одна и просит именно его помощи? Однако сейчас его полностью захватила одна-единственная мысль: дойти до края болота, войти по колено в черную воду, направиться вдоль берега, подставить шею…

На плечо опустилась тяжелая рука, пальцы сжались, чуть ли не ломая кости. Парень подскочил на месте и едва не рухнул – ноги отказались держать. В следующую секунду его швырнули на землю. В живот впился кряжистый древесный сук, под ладонью оказались острые камни. Тим, перевернувшись, сел и уставился на Немчинова, вооруженного одним лишь мачете, похожим на то, которым предпочитал воевать с хищными растениями Кай, на стоящего напротив волкодлака. Автомат, разломанный напополам ударом мощной лапы, валялся на земле совершенно бесполезный.

Тварь скалилась. Из раскрытой пасти падала слюна. Глаза горели золотым огнем, а ноздри хищно трепетали. Выпад! Существо встало на четвереньки и ринулось вперед со скоростью несущегося по улице джипа. Ганзеец резко ушел вбок, пропуская волкодлака мимо, ударил сверху вниз по загривку, но лезвие лишь проехалось по шкуре, едва надрезав кожу. На сером мехе появились темные потеки, но рана лишь сильнее раззадорила тварь.

– Помоги!.. – казалось, мозг взорвется от неслышного крика. – Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Помоги! Помоги! Помоги!

Тим вскочил на ноги. Кажется, Немчинов что-то крикнул ему, но звук до ушей не дошел, а по губам парень понимать не умел. Ветви ближайшего куста раздвинулись, на него глянули светящиеся глаза и оскаленная морда. Волкодлачонок: раза в два меньше, чем тварь, атаковавшая Немчинова, но уже кровожадный и опасный.

– Помоги!

Между ним и тваренышем вдруг возникла серая пушистая тень, оскалила волчьи клыки, вздыбила шерсть на загривке. Тим кинулся со всех ног, но не к болоту, а к автомобилю. Открыть заднюю дверь, ухватиться за ствол, вскинуть в направлении волкодлака – он как раз отпрыгнул от Немчинова на пару метров, готовясь к новому броску, – выстрелить. Виски сдавило так, словно на череп надели стальной обруч и принялись его сжимать, перед глазами поплыли вначале серебристые искорки, а затем огненные точки. Они ширились, превращаясь в радужные окружности, перекрывающие обзор. Мир вокруг замер и затаился, вернее, оглох сам Тим. Он снова упал на землю, держась за автомат, будто за последнее спасение. Невесть откуда стали появляться неясные тени, медленно приобретающие человеческие очертания. Одна склонилась над ним.

– Тимка!

– Ал!.. – Губы не слушались, язык во рту казался ватным, но все было не важным в сравнении с тем, что она находилась рядом, беспокоилась, судя по голосу, и вовсе не спешила предъявлять претензии за долгое отсутствие.

– Тс-с… Тише-тише. – Она присела на корточки, очень медленно разжала его скрюченные пальцы, принимая и откладывая в сторону автомат.

Крик в голове начал понемногу затихать. Тим прикрыл глаза и тихо застонал.

Рядом с Аленкой присел еще кто-то – парень не видел, но почувствовал.

– Зацепило, – заявил он со знанием дела: тот самый Николай Никифоров, с которого история про кикимору на болоте и началась. – Ничего-ничего, сейчас отпустит.

Под руку поднырнула узкая псиная морда. С Лордом все было хорошо, волкодлачонок сдох, не нанеся ему ни одной раны. Тим потрепал пса по шее и вспомнил, что умеет дышать.

– Олег… – обращаться вежливо, выговорить еще и отчество, было сейчас выше его сил.

– Здесь я. Что со мной случится-то? – Руку сжали чуть сильнее, чем требовалось. – Спасибо, твоя помощь подоспела как раз вовремя.

Тим попытался подняться, но его бесцеремонно толкнули в грудь.

– Отдыхай пока, – приказал Немчинов. – Вон тот странный тип утверждает, что скоро в голове прояснится.

Никифоров был странным столько, сколько Тим его помнил. У парня имелся какой-то свой неповторимый нигилистический стиль и соответствующий взгляд на мир, но как Немчинов определил это, лишь мельком глянув на бойца, как и все, одетого в защитный костюм, и перекинувшись с ним едва ли парой фраз?

В голове действительно начало проясняться. Исчезли радужные круги, а затем и багровая дымка перед глазами, мир снова стал четким, вернулись звуки. Несколько закованных в химзащиту фигур проверяли кусты. Из ближайшего вывалилась туша волкодлачонка.

– Мать скрылась, – проговорил Немчинов, обращаясь к Аленке. – И я не советовал бы оставлять ее в живых.

– Подранок – всегда плохо, – согласилась с ним девушка и повернулась к Тиму: – Ты как?

– Норма. – Он попытался подняться, и на этот раз ему удалось.

– Лягушка-путешественница, – фыркнула Аленка. – Ох, и дождешься ты у меня.

– Для начала закончим здесь.

В воду все же пришлось зайти, предварительно проверив счетчиком Гейгера.

– Шестьдесят! – радостно завопил Никифоров. – Не изжаримся.

– Зато от встречи со змеей это тебя не спасет, – заметил Немчинов.

Впрочем, змей они не встретили, не наткнулись вообще ни на кого. Темные воды оставались мертвы и спокойны, как и четыре месяца, полгода, пять и десять лет назад, когда сталкеры поселка разработали маршрут и включили болото в перечень территорий обязательного патрулирования. Тим шел первым, показывая путь. Дорога так ярко отпечаталась в мозгу, что он сумел бы пройти по ней и с закрытыми глазами – видимо, позвавшее его существо не сомневалось, что с метафизического крючка, сунутого в его психику, парень уже не слезет.

Туман стелился по воде. В нем почти скрылся берег и черный автомобиль, хищно поблескивающий бронированным кузовом. Выглядел он абсолютно ирреально: космическим кораблем, вмерзшим в антарктические льды.

Впереди высился небольшой островок с сухими остовами трав, напоминающих камыши, но вооруженных длинными иглами.

– Туда.

– Осторожней с шипами, – приказала Аленка, – порвете костюмы – с Колодезовым станете объясняться лично.

– Если вообще придется, – заметила еще одна девица в их группе: высокая и мало чем уступающая прочим бойцам с виду, но с нежным журчащим колоратурным сопрано. При желании Тим мог бы вспомнить ее имя, но сейчас полностью сосредоточился на темном провале-норе, видневшемся под сваленным сушняком. Когда они приблизились, в свалке сучьев и травы начал проступать художественный замысел того, кто выстроил убежище.

На исполосованном острыми волкодлачьими когтями бревне виднелись рисунки. Один даже показался Тиму знакомым: кольцо, расширяющееся с одной стороны, с точками-тычинками по ободу. Ассоциация со змеей, кусающей собственный хвост, оказалась настолько явной, что парень выругался. Его здесь, похоже, ждали.

– Не зависай, малыш, этому уроборосу имеется чем питаться, окромя тебя, – заметил Немчинов, потрепав по плечу. – Давай-ка вперед, только, прошу, осторожней.

– Шалаш…

Каркасом ему служили три плиты, нагроможденные друг на друга. Прорехи между ними заложили кирпичами, фольгой и утеплителем, напоминающим тот, которым они прикрывали лобовое и прочие стекла джипа, готовясь ко сну. Сверху на эту конструкцию навалили веток и травы. Пол состоял из них же, а еще волкодлачьего пухового подшерстка. В середине, вцепившись хрупкими худыми пальчиками в шерсть кровожадной твари, истекающей темной кровью из располосованного живота, стояла на коленях растрепанная чумазая девчонка лет четырнадцати. Та самая кикимора, мутант с оливкового цвета кожей, противостоящей губительным лучам солнца, чумазым треугольным личиком, спутанными седыми волосами, в которые девчонка куталась, как в лохмотья, и лучистыми серебристо-прозрачными глазами на пол-лица.

– Кикимора… – прошептал сунувшийся в шалаш Никифоров. На него немедленно зашикали, выпроваживая обратно.

– Какая же она кикимора, – удивилась Василиса Михайлова (Тим, наконец, вспомнил имя девицы). – Болотная фея, скорее.

Он хотел остановить ее, но Немчинов вовремя отстранил уже протянутую руку. Василиса подошла к девчонке, присела на корточки и проронила нежно, завораживающе:

– Пойдем со мной.

Почуявший запах чужого волкодлак дернулся, но не сумел воспрепятствовать. Глаза твари остекленели, изо рта вывалился фиолетовый язык. Лицо кикиморы сморщилось, из глаз ручьями полились слезы.

– Пойдем, – попросила Василиса, взяв ее за вторую руку. – Пожалуйста, не бойся.

Сопротивляться девчонка не стала, выпустила серую шерсть из пальцев и, словно завороженная, устремилась из шалаша. Тим посторонился, пропуская ее, хотел выйти следом, но Немчинов придержал его за локоть.

– Как бы не случилось чего, – предупредил он. – Все же она – существо неясной природы, выросшее в волчьей семье, с сильнейшими психическими способностями. Как бы не расправились с этой… маугли. Все же именно она заманивала людей, которых жрали твари, и, в конце концов, мы убили всю ее приемную семью.

Тим уже открыл было рот, сам не зная, соглашаться или протестовать. В словах Немчинова имелась логика – кикимору следовало защитить или убить на всякий случай, – но все нутро протестовало против подобного.

– Да вы что, с ума посходили на пару?! – раздался гневный крик Аленки. – Вконец одичали? – И гораздо более спокойным, ледяным тоном девушка произнесла, словно объясняла неразумным подросткам, которым неймется взяться за автоматы и пойти искать приключений на пятые точки: – Она – ребенок!

– Подросток, – поправил Немчинов. – А в семье волкодлаков наверняка уже давно взрослая особь, и хорошо, если не вожак стаи.

– Они не собираются в стаи, – заметил Тим.

– Обычно – нет, – возразила Аленка. – Но когда ты ушел, на нас стали нападать гораздо чаще и организованнее.

– Об этом я и говорю, – кивнул ганзеец. – Перед нами вожак стаи, источник всех ваших проблем и…

– Мы цивилизованные люди, а она – девочка четырнадцати лет, испуганная и не знавшая никого, кроме кровожадных зверей, заменивших ей семью, – сказала Аленка, ставя точку в данном вопросе.

– Да, – проворчал-согласился Немчинов и фыркнул: – Постоянно забываю.

– О чем же?

– О том, что вы цивилизованные.

Аленка хмыкнула и приказала:

– Давайте-ка на выход. Кстати, Тимка, представь своего приятеля. Мы незнакомы.

– Олег Ник…

– Просто Олег, – вовремя поправил тот.

– Ну-ну, ну-ну, – снова хмыкнула девушка. – Ладно, просто Олег, пойдемте: надо бы поторопиться, а то солнце скоро встанет. Ну и ты, Тимка, не отставай.

– И что дальше? – спросил Немчинов, когда они покинули островок и дочапали до берега, утопая в грязи по колено. Один из бойцов впереди подхватил кикимору на руки, но та продолжала держать руку Василисы, ни на миг не выпуская. Похоже, с такими защитниками ей не грозило ничего плохого. – Никаких расспросов, кто я и откуда? Или вы настолько цивилизованные, что считаете подобные вопросы бестактными?

– Не надейтесь, – рассмеялась Аленка. – Будут и вопросы, и расспросы. Вот как только до места дойдем, так сразу и появятся. – И, окинув их внимательным взглядом, добавила: – К обоим.

Идти, впрочем, не пришлось. Ганзеец занял место за рулем, рядом на одном сиденье уместились Аленка и Тим. Девушка показывала дорогу. Ее группа направилась к поселку другим путем – через кусты, буреломы и буераки, которые не одолел бы не только джип, но и вездеход. Кикимору хотели посадить в машину, но та заупрямилась, вцепившись в Василису мертвой хваткой. До места они добрались быстрее автомобиля.

Тиму пришлось ждать, пока разберут рукотворный завал из старых покрышек и отопрут массивные железные ворота с красными звездами, оставшимися от старых времен, когда расположенное на одной седьмой части суши государство было настолько сильным, что на него не смели нападать. Лорд первым метнулся навстречу и принялся нарезать круги вокруг джипа, оглашая округу глухим и хриплым лаем.

Все усилия бойцов были вознаграждены, когда Немчинов въехал на территорию и открыл багажник.

– Небольшой презент прямиком из столицы, – отстраненно заявил он и, увлекаемый Аленкой и Тимом, поспешил наконец спуститься в бункер.

– Твою ж налево! – вырвалось у парня, когда его от души окатили из шланга ледяной водой.

– Почему не направо? – смеясь, поинтересовалась Аленка.

– Потому… что я вспомнил, чего мне давно не хватало.

Немчинов, которого тоже подвергли такой своеобразной дезинфекции, которую проходили все, побывавшие наверху, в обязательном порядке, терпел, стиснув зубы. Кикимора же орала так, что Витас должен был чувствовать себя посрамленным и нервно курить в уголке. Если бы, конечно, умел курить.

В широком коридоре, освещенном рядами закрепленных под потолком бра, их встречала небольшая делегация человек из двадцати, возглавляемых Колодезовым. Дядька за не столь уж и долгое время отсутствия Тима поседел почти полностью, однако взгляд его оставался столь же цепким, как и раньше, а сила никуда не делась. Тим сам смог убедиться, когда его, не дав договорить слова приветствия, обняли столь крепко, что затрещали ребра.

Вышедшая следом Василиса держала за руку кикимору. Девчонка, облаченная в телогрейку и брюки размера на два больше, держащиеся на узких бедрах только благодаря широкому ремню, уже почти не походила на замарашку. Увидев ее, Витас, находящийся в задних рядах встречающих, подался вперед, упал на колени и принялся всматриваться ей в лицо. Девчонка отвечала открытым, прямым взглядом. Неизвестно, говорили ли они мысленно или просто изучали друг друга.

Разорвав зрительный контакт, Витас резко отстранился, нашел взглядом Немчинова и произнес:

– Спасибо.

Девчонку он попытался забрать, ухватив за другую руку, да не тут-то было. Кикимора не собиралась отпускать улыбающуюся во весь рот Василису. А та могла бы пришибить Витаса одной левой.

– Куда собрался, нечисть? – спросила она беззлобно. – Сам кожа да кости, еще и дите уморить хочешь? Пока не поест по-человечески, не переоденется и не отоспится, черта с два ты к ней подойдешь. Да и позже – видно будет.

– Можете пока занять комнату у складов. Я уже распорядился о еде, – бросил ей Колодезов.

– Спасибо, Василий Василич! – улыбнулась девушка и ушла, уводя подопечную – в том теперь не приходилось сомневаться – в глубь бункера. Витас протяжно вздохнул и поспешил за ними бесплотным неприкаянным духом, взывающим к стыду и совести.

Для расспросов выделили большой зал на складе, где на коробках, ящиках и тюках разместились все желающие. Специального зала заседаний в бункере никто не оборудовал, а все большие помещения изначально использовали либо под склады, либо под теплицы, курятник и генераторные, которых было аж три – одна основная и две резервные, оборудованные на случай непредвиденного отказа.

Колодезов кратко рассказал о вылазке, представив ее как разведку, согласованную с ним, подготовка к которой велась едва ли не загодя. Тиму даже дали слово, и он кратко и придерживаясь оговоренной с Немчиновым версии рассказал о разгромленной Москве, в которой наткнулся на отшельника – единственного выжившего.

– А много ли там еще осталось оружия? – у Родьки горели глаза, и, судя по виду, он хоть сейчас готов был отправиться в столицу.

Одобрительный гул прошел по залу.

– Сколько было – теперь здесь, – Немчинов не повышал тона, но его услышали все.

– А откуда тебе-то знать? – выкрикнул кто-то, притаившийся в задних рядах у двери.

– Я в Москве всю жизнь жил. И до катастрофы, и позже, – ответил Немчинов и прошептал так, чтобы расслышал только Тим: – Подбивать на авантюры у тебя выходит лучше, чем остужать горячие головы.

Ганзеец рассказал присутствующим о радиации, губительной для всего живого, о вечной тьме и поджидающих в ней тварях, о солнце, выжигающем глаза, о драконах и всем прочем. При этом с подробностями, способными отвратить от одной лишь мысли идти в столицу. Несколько лишних стволов точно не стоили лютой смерти.

– Батюшки, страсти-то какие! – воскликнула Матрена Ивановна, сложив на груди руки. – Ад на земле!..

Но никто ее не поддержал и не принялся квохтать. Страдать по поводу катастрофы здесь давно считалось моветоном. Это – данность, которую не изменить. Приспособиться к изменившимся природным условиям – единственный способ выжить. А мольбы к неким мистическим или инфернальным сущностям – отдельное дело каждого, пока не мешает остальным. Так привыкли полагать в поселке, и Тиму подобное нравилось. Тем паче, он видел альтернативу.

– Но ведь сам ты выжил, – не сдавался Родька, и Немчинов нехорошо осклабился.

Основную мысль – о невозможности существовать в Москве тем, кто не знает, что сейчас творится в городе, в метрополитене и катакомбах под городом, – он донес мастерски. Тим знал об ораторском искусстве, но впервые столкнулся с ним на практике. Интонации, жесты и позы – Немчинов все подчинял одной-единственной цели: направить внимание аудитории только на себя, подчинить чужую волю и вложить свои идеи на более глубоком уровне, чем осмысление, тем самым пресекая любые возможные сомнения. Его слушали чуть ли не раскрыв рты, да и сам Тим, прекрасно знавший об истинном положении дел в Москве, едва не поверил.

– А теперь рассказывайте, как все обстоит на самом деле, – сказал Колодезов, пригласив их после собрания в собственный кабинет.