Глава 8
Комнатенка два на четыре метра. Полумрак темнел в углах и слегка рассеивался возле настольной лампы, обмотанной белым целлофаном. За последнее Тим испытывал сильную благодарность, поскольку иначе ослепительный свет бил бы ему в глаза. Пахло здесь чем-то дезинфицирующим, лекарственным и соленым – тот еще аромат, если бы не нечто неуловимое, горьковато-свежее, висящее в воздухе.
В скособоченном шкафу без стекол и с висящей на одном честном слове ручкой громоздились друг на дружке папки, а в углу стояли склянки. Последние занимали и низкую тумбочку, находящуюся в изголовье кровати, на которой лежал Тим. Все остальное пространство было отдано внушительному письменному столу с той самой лампой и черному крутящемуся креслу на колесиках – с виду весьма солидному и удобному. В нем сидел человек лет тридцати семи – сорока, обладатель диафрагмального баса, столь поразившего недавно Тима. Кстати, голос совершенно не вязался с внешностью, даже контрастировал, пожалуй.
Сам человек был среднего роста и заурядной внешности. Темные с проседью волосы прикрывали уши и совсем немного не дотягивались до плеч, узкое бледное лицо казалось в неверном свете серым. Тим вряд ли заприметил бы его в толпе, но точно ни с кем не спутал бы, оказавшись рядом. Прямой нос выдавался вперед клювом черной птицы из недавнего бредового сна. Высокий лоб, маловыразительные губы, нижняя так и вовсе толстовата. Единственной деталью, привлекающей внимание, оставались глаза: глубокие, большие, в окантовке очень длинных и черных ресниц. Правый был светло-серым с золотой звездочкой у самого зрачка. Левый – бледно-бледно-карим с серым кольцом, идущим по внешнему краю радужки. Брови, прямые у переносицы, затем загибались полукружьями, делая взгляд еще выразительнее.
Отрекомендовался он как Олег Николаевич Немчинов, представитель службы безопасности Содружества Станций Кольцевой линии – Ганзы, если по-простому. Своего звания не сообщил и, похоже, оказался несколько разочарован, когда Тим не проникся ни его должностью, ни происходящим.
– Мог бы хотя бы спасибо сказать, – заметил он, – все же именно я спас тебе жизнь.
– Вы – врач? – поинтересовался Тим и тотчас услышал в ответ:
– Я важнее.
С этим парень не стал спорить, он прекрасно помнил, как именно обращались прочие бойцы к этом типу – по имени-отчеству, почтительно, чуть ли не с придыханием и даже со страхом. Не по доброте душевной он приказал оставить Тима в живых, взять с собой. Не из-за врожденного человеколюбия лечил и сейчас находился в комнате, якобы исполняя роль внимательной сиделки, параллельно работая с документами.
– Так как насчет спасибо? – усмехнулся Немчинов. – Хотя бы за то, что появились вовремя.
Эта фраза основательно вывела Тима из себя. Перед глазами встало воспоминание: залитое кровью тело Даньки, его глаза, пусто смотрящие перед собой. Наверное, если бы парень мог подняться, то непременно вскочил бы, дал по наглой хищной морде Немчинову, а там – будь что будет. Увы, но даже просто сесть оказалось выше его сил.
– Думаю, я вполне справился и сам, – ответил он, а на удивленно вскинутые брови пояснил: – Вы преследовали этих стервятников, начиная с «Маяковской», но ждали до последнего.
Немчинов хмыкнул и почесал переносицу.
– У вашей подчиненной очень запоминающийся голос, – поторопился сказать Тим.
От двери послышалось громкое фырканье.
– Что есть, то есть, – Немчинов подавил зевок. – Вы ведь еще не знакомы? – спросил он Тима и кивнул девчонке: – Заходи.
В сером камуфляже, висевшем на ней слегка мешковато, проститутка с «Маяковской» выглядела взрослее и даже немного привлекательнее. Ей гораздо больше подходила роль заправской солдафонши, нежели гетеры-соблазнительницы, ловящей мужчин в свои сети. Странно, что ей вообще пришло на ум рядиться в платье, сидящее на угловатой, худой фигуре, будто штаны на волкодлаке – совершенно неуместно.
– Маряна Тетерова, – представил вошедшую Немчинов. – А это Тимур Волков, можно сказать, мой пленник, которым я сильно дорожу.
Тим вздрогнул. Он точно не назывался, но откуда тогда ганзейцу известно его имя?!
Пару минут Немчинов наблюдал за его лицом и наверняка наслаждался замешательством. Маряна снова громко фыркнула.
– Необычное имя, – заметил Тим, поскольку надо же было сказать хоть что-нибудь.
– Родители – еще те оригиналы, – пожала она плечами и обратилась к Немчинову: – Олег Николаевич, отчет я подготовила, смену сдала.
– Да-да, конечно. Отдыхай, – кивнул тот и вдруг пояснил, строго глядя на Тима: – Маряна… у славян в древности считалась воплощением нечистых сил. – И рассмеялся, когда тот вздрогнул, вспомнив про разговор о нечисти, затеянный бандитами в тоннеле. – Она не имела семьи и странствовала в снегах, время от времени навещая людей, чтобы сделать свое черное дело, потому бойся нашу прекрасную фурию, – похоже, Немчинов, произнося последнее, развлекался уже вовсю.
Маряна, наверное, давно привычная к подобного рода «шуткам», отсалютовала Немчинову, бросила на Тима нечитаемый взгляд и, резко развернувшись, направилась к выходу.
– По-моему, это вам стоило бы поостеречься, – огрызнулся Тим, когда она вышла и плотно прикрыла за собой дверь.
– Слушаю тебя очень внимательно, – вопреки собственным словам, Немчинов от него отмахнулся, улыбнувшись одной стороной рта.
– Можете и не слушать, да только видел я на станции вашу воплощенную нечисть. Это она стервятникам на нас указала! И прислушивались те к ней, словно к отцу-командиру, – заявил Тим и только после осознал, что лучше бы промолчал. Немчинов стрельнул в него мгновенно похолодевшим острым и цепким взглядом.
– Стервятники, значит… – протянул он. – Красивая метафора. Падальщики они и есть: преследуют смертельно раненного зверя, ждут, когда сам упадет, а затем набрасываются всей стаей; рвут на куски, жрут еще не окоченевшую плоть, упиваются кровью. Знаешь, почему я собирался убить этих тварей, несмотря на гражданство Ганзы и, поверь уж на слово, честную, беспорочную службу в ее частях? – Тим промолчал, но Немчинов все равно сказал: – Не потому, что меня волнует судьба тех, кого они назначили добычей, и не из-за мифической праведной борьбы за все хорошее против всего плохого. Просто хапуг в наших рядах быть не должно. Хапуг мелочных – тем паче, поскольку гниды они, способные предать в любой удобный момент, а еще продать, причем за пару патронов.
– Почему вы не вмешались?.. – простонал Тим и сам же возненавидел себя за продемонстрированную слабость. – Ведь когда началась стрельба, вы находились поблизости.
– Уверен? – вот теперь Немчинов казался искренне удивленным.
– Я слышал вас и догадался, что весь этот вой, шаги по потолку и прочая чушь – не просто так. Один из бандитов – тоже. Он ведь открыл стрельбу…
– Умный мальчик… Тимур Волков, – кивнул не столько Тиму, сколько собственным мыслям Немчинов. – Да не бледней ты так. У тебя кулон на шее болтается, а там имя выгравировано.
Тим тотчас ухватился за грудь, нащупывая маленькую металлическую пластинку – все, что осталось у него от отца: тоже Тимура и, разумеется, Волкова.
– Почему?.. – повторил он.
– Потому, – криво усмехнулся Немчинов. – Вот же упрямый: еще часа три назад при смерти лежал, думали, не очнешься, а теперь допросы устраиваешь. И кому? Мне собственной персоной! – И вдруг, мгновенно посерьезнев, сообщил: – Пока в долине дерутся два тигра, умная обезьяна сидит на ветке, наблюдает за схваткой и ждет ее исхода.
– Это вы мне так польстили, да?! – Тим все же приподнялся. В боку стрельнуло, дух захватило от огненной боли, но не столь сильно, чтобы не перетерпеть. – Не стоило! Люди погибли!
– Их все равно расстреляли бы, – равнодушно проинформировал Немчинов. – Нашел кого жалеть.
– У меня друг погиб! – закричал Тим, не собираясь усмирять начинающуюся истерику. Та требовала выхода, и он решил – пусть будет. Никаких перспектив для себя парень все равно не видел, добиваться расположения Немчинова не желал и, имейся у него пистолет, непременно спустил бы курок. Все его подозрения насчет ганзейцев подтвердились: они оказались равнодушными гадами, пекущимися лишь о собственной выгоде и удобстве, ни во что не ставящими других.
Немчинов же казался еще хуже тех, кто нагнал их в тоннеле, а потом хотел добить: умный, хитрый и безжалостный.
– Не думаю, будто по нынешним временам мгновенная гибель в бою является такой уж неприятностью. – В отличие от Тима, он сохранял абсолютное спокойствие и лишь слегка морщился, будто от головной боли. В неправильных разноцветных глазах светились смешинки, или же так попросту падал неверный свет лампы. – Если тебе будет легче от этого, скажу, что убили бы его все равно: мне достаточно одного для допроса. Замечу больше: не опои вас на «Маяковской» те молодчики, падальщики и не подумали бы разыгрывать весь этот спектакль, вернее, они предпочли бы совсем другой. Признаться, я сам не понимаю, отчего они не объявили вас шпионами с Красной Линии и не расстреляли – просто, быстро, и, главное, никто не подкопался бы.
– Да что вам всем до этой ветки?! – выкрикнул парень. – А насчет расстрела – да пожалуйста!..
А потом он захрипел, поскольку воздух в легких закончился, а из горла вырвался лишь слабый хрип. Немчинов каким-то неуловимым движением оказался рядом, пригвоздив его к кровати, перехватил за шею и склонился, ткнув кулаком в раненый бок. Горячее дыхание обожгло мочку:
– Это уж мне решать, сколько тебе пожить. И мое терпение отнюдь не безгранично, потому не испытывай его понапрасну.
Тим дернулся, в боку что-то сместилось, а перед глазами полыхнуло. Затем наступила тишина, и мягкая мгла приняла его в свои объятия. Тим искренне обрадовался ей, как родной, и, вне всяких сомнений, испытывал неподдельное счастье все то время, которое провел в отключке. Увы, все хорошее рано или поздно заканчивается. Теперь он молча смотрел, как перебирают лист за листом длинные сильные пальцы его врага.
Раньше Тим ни к кому не относился как к образцу для подражания, наверное, потому у него не было и тех, кого удалось бы ненавидеть с чистой совестью. С Колодезовым у него часто возникали разногласия, да и обида на последний поступок оказалась сильна. Однако о ненависти и речи не могло быть. Дядька оказался прав, а Тим сплоховал и потерял всех, кто пошел вместе с ним в столицу.
Зато Немчинов теперь воспринимался не иначе, как самый настоящий враг, которого хотелось убить, глотку перегрызть или задушить, и плевать на то, что потом сделают с самим Тимом. Однако хуже всего было то, что от предательского чувства благодарности – ведь, несмотря ни на что, ганзеец спас Тиму жизнь, а теперь возился, словно с человеком, который для него важен, – тоже не удавалось отмахнуться.
– Пришел в себя наконец-то, – не отрывая взгляда от документов, констатировал Немчинов. – Пить хочешь?
Тим предпочел не отвечать. Во-первых, он не мог полагаться на силу собственного голоса, а во-вторых, попросту не хотел разговаривать. Он и отвернулся, рассматривая стену, лишь бы не видеть своего пленителя. По местами облупившейся темно-зеленой краске шла трещина, кажущаяся величественным деревом с ветвистой кроной и корнями. На суку, как ему и положено в сказках, сидел ворон, а под воображаемой землей свернулся змей.
Послышался скрип отодвигаемого кресла, затем – легкие быстрые шаги. Постель прогнулась под тяжестью Немчинова.
– Пей. – Тима грубо ухватили за подбородок, заставили обернуться, в губы ткнулось твердое горлышко фляги. – Давай-давай, тебе сейчас необходимо.
И хотелось вырваться, снова отвернуться, сказать что-нибудь пообиднее, да только жажда проснулась уж очень не вовремя. Парень, удобнее устроившись на подушке, перехватил флягу, и ту немедленно отдали.
– Сижу за решеткой в темнице сырой. Вскормленный в неволе орел молодой, – с ехидцей в голосе проговорил Немчинов, ожидая, пока Тим напьется.
Утолив жажду, тот отдал флягу и продолжил:
– Мой грустный товарищ, махая крылом, кровавую пищу клюет под окном.
Стихи убитого очень много лет… даже десятилетий назад поэта наполнялись странным смыслом в этой комнате. «Узника» Тим когда-то учил наизусть и за прошедшие года не забыл, однако слышать его из уст врага казалось невозможным. Наверное, оттого он и изменил себе, прервав объявленный бойкот.
– Мы вольные птицы; пора, брат, пора! Туда, где за тучей белеет гора, – перепрыгнув центральное четверостишие, продолжил цитировать Немчинов. Казалось, он ждал от Тима чего-то, только тот не понимал намеков. А может, и не имел посыл никакого тайного смысла: просто стихи, известные обоим. – Туда, где синеют морские края, туда, где гуляем лишь ветер… да я!.. – И без какого-либо перехода: – Матушка в детстве читала, Тимур?
– Я вообще-то ходил в класс, – возразил тот. Уж больно пренебрежительно прозвучал вопрос. И тут же замолчал: в поселке образование было на высоте, но предположить, будто московские метрополитеновцы изучали науки, не выходило. Тим сильно удивился бы, узнав, что дети маяковцев вообще умеют читать и писать.
– А вот и попался! – Немчинов рассмеялся, ударив себя по колену.
– Неужели? – спросил Тим и тотчас же прикусил губу, понимая, какую сказал глупость. Он ведь сам подтвердил, что прибыл из очень далеких мест и является в метрополитене чужаком.
– Теперь примешься строить из себя стойкого оловянного солдатика в стане врагов? – со смехом в голосе поинтересовался Немчинов.
Тим промолчал.
– Глупо. Через пять минут разговора с тобой становится ясно – пришелец, – теперь Немчинов говорил серьезно, подозрительно щурился. Проницательный, цепкий взгляд словно выворачивал наизнанку душу, ввинчивался в мозг. – Поначалу подозревал в тебе уроженца какой-нибудь дальней-дальней станции, у нас считающейся заброшенной, да пусть хотя бы «Университета».
– Может, я действительно оттуда? – заметил Тим.
– Да ладно! – Немчинов выдал широкую улыбку, продемонстрировав ровные белые зубы. – А перечисли-ка станции Сокольнической линии от твоего «Университета» до Кольца. Ты ведь их проходил, должен знать названия.
– А я поверху шел.
– Москву-реку переплыл? – участливо поинтересовался Немчинов. – Или пешочком: в обход по всему городу? Да ты у нас просто уникум, как я погляжу. Ну, давай, поведай мне маршрут.
– Улиц я не знаю, – буркнул Тим.
– Ты не названий, а Москвы не знаешь, поскольку никогда в ней не был, – возразил Немчинов. – Попроси я описать… а хотя бы как МГУ выглядит или «Лужники» – не скажешь. Ты и Кремль видел разве лишь на фотографиях.
– А вот и нет! – запротестовал Тим. – Видел своими глазами!
– Когда по поверхности сюда шел? – Немчинов – видно, для усиления эффекта – сначала приподнял одну бровь, затем другую, а потом поиграл ими. – А откуда любовался? С площадки храма Христа Спасителя, где раньше бассейн «Москва» был и всех любителей спорта радовал?
Тим на мгновение задумался, существует ли вообще такая площадка. Столицы он действительно не знал, а потому и ориентироваться в ней не мог. Ни к чему ему было изучать Москву, он и о ближайшем к поселку городке имел довольно смутное представление. Да и учителям в голову не пришло бы пичкать его столь бесполезными для жителя поселка сведениями. Немчинов ведь наверняка тоже карты Подмосковья в глаза не видел. Только вся проблема заключалась в том, что ганзеец находился на своей территории в отличие от плененного странника неведомо откуда.
– Бог с ним – с храмом, – не дождавшись ответа, сказал ганзеец. – Кремль мне опиши.
– С какой стати я должен вам доказывать?.. – начал было Тим, вздохнул и проговорил: – Темно-красная стена, островерхие башенки, белая церковь с золотыми куполами… – у Колодезова имелся шикарный сервиз, наверное, еще до катаклизма стоивший немало. Софья Викторовна – глава в шутку называл ее завбухгалтершей, – ведущая книги учета расходов и прибыли, каждый раз восхищалась изображением Кремля и его башен. На большом – сантиметров тридцать на двадцать – прямоугольном заварочном чайнике располагалась фотография с общим видом. А на каждой чашке – одно какое-нибудь строение. Дворец съездов, например. Свиблова башня и Спасская были высокими, круглыми, со звездами на зелено-бирюзовых маковках. Кутафья, небольшая и приземистая, казалась кружевной. Она с первого взгляда ассоциировалась с Кутанеей, учившейся с Тимом в одном классе, девчонкой смешливой, симпатичной, с задорными ямочками на пухлых щеках и серыми прозрачными глазами, на которые постоянно падала длинная, завивающаяся светло-русыми колечками челка. Еще Тим мог бы описать Набатную башню, царь-колокол и царь-пушку, однако вряд ли Немчинов поверил бы, будто Тим видел их воочию.
– И звезды, конечно же. Рубиновые, – задумчиво проговорил ганзеец.
– И они, – кивнул Тим.
Немчинов покачал головой.
– Любуйся ты на них в действительности, мы с тобой сейчас не разговаривали бы. Знаешь почему?
Тим вздохнул и опустил взгляд.
– Дрянь какая-то там завелась. Не знаю, какая уж тварь обитает в Кремле, или тот сам выродился в некоего монстра, но только на звезды ныне только суициднику смотреть впору. Осечек не бывает: всякий человек, взглянув даже мельком или краем глаза, мгновенно теряет волю и со всех ног бежит к Кремлю, влетает в распахнутые ворота и назад не возвращается.
Поверить было мудрено. Немчинов мог преспокойно врать, тем паче Тим не имел возможности проверить его слова. Вот только не водись волкодлаки возле поселка, в них тоже не поверили бы.
– Ну, так что делать станем, Тимур?..
Парень вздохнул.
– Воды еще дайте, – попросил он.
– Это – сколько угодно, – ответил Немчинов, подавая флягу. – И воды могу, и чего покрепче из старых запасов: не дрянь, которой простой народ травится, а коньяк. Ты когда-нибудь пил «Наполеон»? А российский пятилетний?
Тим покачал головой.
– Для ценителя разница однозначно имеется. А для неофита, пробующего благородные напитки впервые, те почти неотличимы, – усмехнулся Немчинов. – Куришь?
Тим снова помотал головой.
– Может, грибочков?
– Если только захочу покинуть вас самым надежным способом, – сказал Тим. – Они ж как губка: впитывают из окружающей среды все, причем самое вредное.
На этот раз вздохнул Немчинов и протянул:
– Чистенький, здоровый, образованный и такой наивный мальчик… ты чего в нашу выгребную яму сунулся-то? Приключений захотелось?
Тим тихо выругался сквозь зубы.
– Ну, слава вышним силам, хоть мату русскому обучен. А то я уж испугался, что ко мне, неверующему, ангел прилетел и, не выдержав вида страшного души черной, свалился к ногам.
– Я не падал вам в ноги, – возразил парень.
– Нет, конечно же. Ты просто, герой, убив всех и потеряв единственного товарища, тихо-мирно и невыносимо медленно умирал у стеночки. А я спас тебя – не забывай об этом. – Немчинов воздел указательный палец в направлении потолка и скрипучим старческим голосом изрек: – Должок!
– Хотите убить? Убивайте.
– Ну нет, не за тем я тебя спасал, вруна такого, – мягко сказал Немчинов. – Лжешь же про столицу и не краснеешь. Но наверх действительно поднимался, и снаряжение у тебя хорошее: в Полисе и то не намного лучше. И это я про изъятое у тебя оружие не говорю. Вот мне и интересно узнать, из каких краев такое чудо расчудесное к нам пожаловало и угодило прямиком в мои руки: цепкие-цепкие, загребущие-загребущие. Раз поймав, уже не выпущу.
Тим хотел снова ответить руганью, но ощутил себя слишком усталым для этого. Проще было молчать, однако Немчинов как-то умел зацепить интонацией или словами – не отвечать не выходило. Видимо, не просто так носил свое звание и занимал должность в службе безопасности Ганзы.
«Если когда-нибудь удастся увидеться с Витасом, обязательно поблагодарю за блок в голове, – поклялся самому себе Тим. – А Колодезову… съезжу по морде. Нет. Вначале помирюсь, признаю свою ошибку, а потом все равно врежу за то, что в свое время из меня дурь не выколотил».
– И нечего себя корить, – словно прочитав его мысли, посоветовал Немчинов. – Глупо. Я – лучшее, что могло с тобой случиться в подземке. И нечего скептически хмыкать. Для любого другого ты никакого интереса не представляешь, для монстров разве лишь – в качестве еды.
Тим поморщился.
– Что? Встречался с отдельными представителями флоры и фауны?
– Приходилось…
– И с кем? Мутантами? Крысами? Химерами? Драконами?
– Волкодлаками, – вздохнул Тим, – покрыты темно-серой шерстью. Головы волчьи, тела обезьяньи, сильно напоминают горилл.
Немчинов цокнул зубом и заметил:
– В Москве есть похожие твари, но несколько другие. Стайные?
Тим покачал головой.
– Могут, конечно, присоединиться, если собрат охотится, но никакой координаций действий у них нет, – проронил он.
– Одиночки, значит, – покивал Немчинов. – Тупые и кровожадные?
– Благодаря этому и живем… эм… то есть я выживал.
– Ты еще скажи, будто все это время провел в лесной землянке вместе с этим твоим погибшим приятелем… как бишь его? Даниилом Власьковым. И нечего вздрагивать: у вас у всех на шеях однотипные кулоны.
– Ну да… – согласился Тим. – Только я все равно ничего не расскажу, хоть режьте.
– Хирург уже сделал все, что требовалось, – Немчинов махнул на него рукой и принялся рассматривать собственные ногти, идеально чистые, особенно учитывая антисанитарию московской подземки. – Пулю извлек грамотно, повезло, что внутренние органы не задеты, раны обработал. Токсин из тебя вышел качественно и хорошо. Рецидивов не ожидается. С учетом твоего здоровья и неудивительно – явно не одними корешками и мхом питался. Потому резать тебя снова не вижу ни малейшего смысла.
– Вы ведь понимаете, о чем я говорю, – устало прошептал Тим, откидываясь назад. Голова начала кружиться.
– Ты про пытки? – усмехнулся Немчинов. – Ну, давай поговорим о твоем будущем, раз очень желаешь.
Особо разговаривать о нем не хотелось, но неизвестность, даже если ничего хорошего не ожидается, – пытка сама по себе. Тим кивнул.
– Пока не придешь в себя, допрашивать тебя не имеет смысла. Слишком много сил вложено в твое спасение. Я уже упоминал: ты интересен мне, причем не только как носитель важной информации, но и как человек неординарный.
Наверное, подобное заявление должно было польстить и успокоить, но Тим услышал другое: можно и не рассчитывать на быструю и легкую смерть от пули, его примутся ломать, делая упор на психику, а не на мучения тела. А уж в том, что Немчинов умеет втираться в доверие, не возникало сомнений.
– Вам скучно?
– Да. Представь себе, – не стал отрицать Немчинов. – Думаешь, почему я приказал перенести тебя в собственный кабинет и строю из себя мать Терезу? Из человеколюбия?
– Уж этого я в вас не заподозрю точно, – ответил Тим.
– Наконец-то ты искренен! – похвалил Немчинов.
– Просто делаю выводы.
– И правильно. В метрополитене существует не много людей, способных помогать безвозмездно всем подряд. Основная их часть – сумасшедшие. Остальные – фанатики, повернутые на религии. Последние скорее всего потребуют, чтобы ты уверовал тоже. Впрочем, в отношении них сложно прогнозировать: смотря на кого наткнешься и в каком состоянии он будет. Остальные окажут услугу только в случае скорой возможной выгоды для себя лично. Чаще всего материальной, но я знаю и некоторых, кто просто захочет потешить самолюбие или придерживается некоего личного кодекса поведения. Кая, например, можно позвать, и он совершит невозможное, но потом с ним придется расплачиваться очень дорого.
– Кай? – переспросил Тим, не поверив собственным ушам. По спине прошел холодок.
– Ангел смерти всея подземки, – задумчиво произнес Немчинов. – Очень тихий ангел. Или демон – это уже зависит сугубо от точки зрения. А если не столь поэтично, то сталкер-ликвидатор. Вот с ним в узком тоннеле встречаться не советую. Или ты уже? Судя по реакции, вы знакомы.
– Заочно, – признался Тим. – Имя необычное.
– Хорошо, – кивнул Немчинов неизвестно чему. – Пусть пока так и останется. Так предположения? Почему ты здесь?
– Боитесь, как бы никто не перехватил?
– И не услышал твой весьма познавательный бред, – улыбнулся Немчинов. – Ты очень красноречив во сне.
– Неужели?
– Никаких пыток не требуется, – сообщил ганзеец и прибавил с явной угрозой: – Пока. – И тотчас словно ни в чем не бывало поинтересовался: – Ты в настольные игры играешь?
– Шахматы, шашки, нарды, карты… – принялся перечислять Тим.
– Поразительно… ты действительно настоящий подарок судьбы, – кажется, Немчинов обрадовался вполне искренне. – Будем скрашивать твое медленное выздоровление, да и мне не так скучно будет. Какую игру предпочитаешь с учетом, что лишь одному человеку пока удавалось свести шахматную баталию со мной вничью?
– Нарды.
– Прекрасный выбор. Игра, в которой все зависит не от чистой логики, а еще и от удачи, хотя некоторые утверждают, будто попросту нужно уметь правильно кидать кости, – сказал Немчинов и поднялся. – В таком случае пойду за доской.
