1. Белый мужчина на мели

Девять месяцев назад. Лето 2012 года, жизнь прекрасна и удивительна. Мне пятьдесят один год, я счастлив в браке и живу в пригороде Бостона, у меня двое детей и любимая работа. «Newsweek платит мне за то, что я встречаюсь с необыкновенными людьми и пишу о том, что мне интересно: о термоядерной энергии, реформе образования, суперкомпьютерах, искусственном интеллекте, робототехнике, увеличивающейся конкуренции со стороны Китая, глобальной угрозе кибервзлома, спонсируемого государствами. Для меня Newsweek значит больше, чем просто компания, – это непременный атрибут моей жизни. Я пишу для журнала, и лучше этой работы, кажется, в мире нет.

Затем в один день, без предупреждения, все это закончилось. Утро пятницы, июнь. Дети были в школе. Я сидел со своей женой Сашей за столом на кухне, пил кофе и строил планы на предстоящий отпуск – трехнедельное путешествие в Австрию. Для нас эта поездка представлялась легким транжирством, но если использовать бонусные мили постоянного клиента авиалиний и останавливаться в скромных отелях, то мы вполне сможем себе это позволить. Нашим детям – близнецам, мальчику и девочке – через несколько недель исполнится семь лет, и они будут достаточно взрослыми, чтобы выдержать подобное приключение. Саша недавно оставила работу учителя, потому что страдала от хронической мигрени и проводила слишком много времени в пунктах «Скорой помощи». Ей нужно было отдохнуть и позаботиться о себе. Несколько недель в Альпах казались неплохим началом реабилитации. Мы оставались без ее зарплаты и страховки, первоклассной, между прочим, но хорошую страховку я могу получить и от Newsweek, а вдобавок к своей зарплате я заработал немного денег на стороне, выступив несколько раз с речами.

Итак, у нас все шло хорошо. Саша могла уйти с работы, а мы тем не менее еще сможем позволить себе отпуск. Все шло превосходно. Мы повторяли это друг другу, заходя на сайт того места, где собирались остановиться, – нескольких коттеджей на холмах в отдаленной деревушке, окруженной горами. Местный гид предлагал туристам пойти в дневной поход, а детей научить скалолазанию. Расположенная неподалеку конюшня предлагала поездки на крепких маленьких хафлингерах с кустистыми белыми гривами. Мы должны были ехать через три недели.

Вдруг запищал телефон. Это был мой редактор Эбби. Она спрашивала, могу ли я ей позвонить. Я поднялся наверх, в свой кабинет, и набрал номер ее офиса в Нью-Йорке. Я подумал, что Эбби хочет поделиться со мной новостями о техноблоге, который мы запускали. Но, к сожалению, причина была совсем в другом.

– У меня для тебя плохие новости, – сказала женщина. – Они проводят небольшое сокращение. Твою должность убирают.

Я не знал, как реагировать. С одной стороны, это не должно было стать для меня сюрпризом. На протяжении нескольких лет Newsweek терпел убытки. Два года назад журнал был продан новому владельцу, пообещавшему в корне все изменить. Вместо этого мы стали терять еще больше денег, чем два года назад. Подписчики и рекламщики начали уходить. Полагаю, что какая-то часть меня ждала такого звонка. И все-таки я не ожидал, что это произойдет именно сегодня.

Эбби сказала, что это было не ее решение – уволить меня. Я поинтересовался: «Чье?» Она ответила, что не знает. Якобы кто-то где-то принял решение, а Эбби просто доставила послание. Она ничего не может сделать, и нет никого, к кому бы я мог обратиться. Все это была явная чушь. Эбби была в курсе, кто принял это решение. Готов поспорить, что это она и была.

Эбби уже давно работала в Newsweek. Она ушла из журнала до того, как пришел я, но три месяца назад ее пригласили вернуться и сделали главным редактором. Я был очень рад, когда узнал, что буду отправлять статьи лично ей. Мы старые друзья, и знали друг друга вот уже двадцать лет. Как только Эбби приехала, мы начали говорить о запуске техноблога, который выходил бы под моим управлением. Я предположил, что понадобится год, может, больше, чтобы поднять его. Именно поэтому я надеялся, что работа мне была обеспечена, и поэтому теперь сидел здесь, пялясь в окно, с ощущением, что меня стукнули по голове.

– Думаю, они просто хотят нанять более молодых людей, – приоткрыла карты Эбби. – На твою зарплату они смогут нанять пятерых недавних выпускников колледжа.

– Конечно. – Я не злился. Я просто был ошеломлен. – Я понимаю.

Снаружи доносился рев газонокосилки. Я выглянул из окна и увидел, что на своем грузовике приехали ребята стричь газон. Мысленно я сделал пометку, что теперь нам придется обойтись без подобной роскоши, ведь безработный не может платить другим людям, чтобы те стригли его газон. Я не был еще даже до конца уволен, а уже искал способы сэкономить деньги. Нужно ли отказаться от кабельного ТВ? Перестанем ли мы ужинать вне дома? Сможем ли мы все же поехать в Австрию?

Эбби продолжала говорить, что я ей действительно нравлюсь, и для нее это тяжелый звонок, и ей не хочется этого делать, потому что мы знаем друг друга так давно, и никто никогда бы не хотел звонить своему другу с подобной новостью. В каком-то смысле я начал ее жалеть, даже учитывая, что это меня увольняют.

Я сказал ей, что все понимаю. В конце концов, я ведь репортер, пишущий на темы бизнеса. Меня самого коснулось то, о чем я писал: старые компании рушатся под напором новых технологий, гибнут, а сотрудники подлежат увольнению. Если бы я управлял журналом, который терял деньги, я бы тоже искал способы сократить издержки. Избавился от дорогих стариков и нанял кучу голодных молодых ребят. В этом был смысл.

Я пришел на это место, зная наверняка, что не успею здесь состариться. В 2008 году, когда я получил работу, ветеранам Newsweek предлагали продать контрольный пакет акций и досрочно выйти на пенсию. И это был не просто Newsweek. Газеты и журналы поголовно умирали, становясь жертвами интернета. Несмотря ни на что, Newsweek все еще был отличным местом для работы, и даже если бы журналу оставалось лишь несколько лет, я бы все равно хотел работать в нем.

Теперь, в это солнечное утро пятницы, все закончилось.

Мой последний день в журнале наступит через две недели, сказала Эбби. Я не получу выходное пособие, только две оплаченные недели и сколько у меня там оставалось дней отпуска. По прошествии двух недель я также потеряю свою медицинскую страховку, но люди из HR подскажут мне, как сделать так, чтобы COBRA продолжала заниматься моим страхованием.

Некоторые мои коллеги, ушедшие в 2010 году, когда журнал был продан, получили выплаты, равные годовой зарплате. Я ожидал, что, если (или когда) я попаду под сокращение, мне дадут достаточно средств, чтобы обеспечить подушку безопасности. Две недели показались мне откровенной жестокостью. Я попытался договориться. Спрашиваю Эбби, смогут ли они меня продержать шесть месяцев, пока я ищу новую работу. Это позволило бы мне сохранить лицо и облегчило поиски нового места. Прости, заявила она, но нет. Я предлагаю тебе взять урезанную зарплату. Твое предложение все равно не прокатит, говорила она. Что, если я возьмусь за другую работу, продолжал я. Вариант не блестящий, но я бы остался в штате со всеми бонусами, пока не подыщу что-нибудь.

Эбби не вдохновилась ничем из мною перечисленного.

– Эбби, у меня есть дети. – Мой голос дрожал. Я набрал воздуха. Я не хотел, чтобы он звучал так, словно я в панике. – У меня близнецы. Им по шесть лет.

Она вздохнула, мол, очень жаль, она все понимает, но сделать ничего не может.

Я рассказал ей, что моя жена на днях ушла с учительской работы. Я недавно закончил отсылку документов на переход со страховки Саши на ту, что предлагал Newsweek. Отдел HR должен был быть в курсе этого. Это было «квалификационное жизненное событие», которое позволило нам присоединиться к плану страхования на случай болезни, который предлагал Newsweek вне рамок ежегодного периода свободного приема.

– Послушай, – просил я, – если ты сможешь отодвинуть дату моего увольнения и продержать меня в рядах сотрудников несколько месяцев, я, по крайней мере, смогу оставить свою медицинскую страховку и обещаю, что найду за это время другую работу и свалю отсюда.

Но Эбби, мой старый друг, женщина, с которой я был знаком с тех пор, когда нам обоим было по двадцать и мы только начинали свои журналистские пути, сказала «нет», она не может это сделать. Мой срок – две недели. И все.

Я повесил трубку, спустился вниз и рассказал Саше о произошедшем. Она была поражена. Не я ли только что говорил, что она спокойно может увольняться со своей работы, потому что моей карьере в Newsweek ничто не угрожает?

– Я думала, Эбби – твой друг, – сказала Саша.

– Я тоже так думал.

У Саши на столе все еще лежала папка с брошюрами, билетами и подтверждениями о бронировании номера в оте- ле и аренды автомобиля.

– Может, нам стоит отменить поездку? – предложила она.

Я возразил ей, что нет смысла этого делать. Сколько-то денег все равно уже потрачено на депозиты, которые мы не сможем вернуть.

– Лучше съездим, – решил я. – Съездим и используем это время для того, чтобы подумать о том, что делать дальше. Мы же можем заняться чем угодно. Начать все заново. Можем переехать на новое место. Воспринимай это как новый старт.

Я вспомнил о Вермонте. Мы всегда говорили о том, как было бы здорово там жить. Наши друзья так и сделали: в один прекрасный день они все продали и переехали в Вермонт. Они обожают это место! А есть еще Боулдер или Бозмен. Мы могли бы жить в Скалистых горах! Нам стоило составить список мест, где мы хотели бы жить, арендовать дом на колесах и посетить каждое из этих мест, а затем определиться. Мы могли бы провести все лето, путешествуя по стране! Могли бы увидеть Большой каньон, Зайон, Йеллоустоун и Йосемити. В каком-то смысле такой расклад – даже подарок. Потому что теперь у нас есть куча свободного времени. Когда нам еще выдастся такой шанс?

Саша понимала, что я несу полную ахинею, а еще она так же хорошо понимала, что я в панике, потому что это именно то, что я делаю, когда паникую, – я говорю, говорю и говорю. Но даже когда я полностью погрузился в мечты о фантастических горных городках, где я могу носить клетчатые рубашки, ездить на пикапе и отрастить бороду, Саша вернула меня на землю, объяснив свое видение произошедшего с нами. Она предложила мне перейти на менее эмоциональный тон для большего контроля над ситуацией.

– Давай спокойно обсудим, что происходит здесь и сейчас, – произнесла жена. Она сделала колоссальное усилие над собой, чтобы сохранить спокойствие. – Реальность такова: я только что уволилась и не могу получить эту работу назад. Они уже кого-то наняли на мое место. А теперь уволили тебя.

– Освободили от работы, – ввернул я. – Так лучше звучит.

– Правда в том, что мы оба безработные, и у нас шестилетние близнецы, и нет медицинской страховки и дохода. И мы вот-вот отправимся в очень дорогой отпуск.

– Что ж, – протянул я, – если рассуждать так…

– А как еще?

Я вновь начал свою болтовню о переезде в горы, но она оборвала меня. Ничего из этого не выйдет, и мы оба это знаем. Мы не станем проводить лето, разъезжая по США в трейлере, как какие-нибудь Гризвольды во время какого-то дурацкого путешествия.

– Послушай. – Я начинал терять терпение. – Я найду другую работу. Сегодня же начну обзвон. Прямо сейчас. Напишу на электронку каждому, кого знаю. У меня забронировано несколько речей, они помогут нам продержаться до осени. И я могу взять что-нибудь на фриланс.

Я пытался говорить уверенно. Но правда состояла в том, что мне пятьдесят один год и до этого момента мне никогда не приходилось искать работу. У меня она всегда была, я просто периодически менял ее на лучшую. Мне никогда не приходилось звонить друзьям и просить их иметь меня в виду, если что-нибудь всплывет. Я всегда был тем, кто находится по ту сторону провода, и всегда сочувствовал друзьям, которые звонили мне. Разумеется, я им говорил, что замолвлю за них словечко. Буду держать ухо востро. Обнадеживал, что найду что-нибудь для них.

Но всем нам известно, что бывает в реальной жизни в таких ситуациях. Год от года работы в сфере журналистики становится все меньше. Музыкальные стулья, в которые играет кучка стариков, бегающих по кругу и борющихся за несколько оставшихся мест, – вот что такое журналистика сегодня!

Все становится еще хуже, когда тебе перевалит за пятьдесят. Злая ирония заключается в том, что об этом я узнал от своего же журнала. В 2011 году одна из главных статей Newsweek бросилась мне в глаза из-за своей обложки; статья называлась «Белый мужчина на мели». На обложке был изображен белый парень средних лет в костюме, насквозь промокший, лежащий ничком на пляже у воды, – он, возможно, не был мертв, но точно никому не был нужен.

В статье говорилось про целое поколение людей, некогда успешных, которых уволили во время рецессии, которую журнал обозвал «Мужцессией», и которые теперь слонялись повсюду в своих банных халатах, пораженные, обессиленные, психологически подавленные, униженные перед своими детьми и женами, плетущиеся по жизни, как кастрированные зомби. Согласно новой экономике, пятидесятилетний возраст равнялся шестидесяти пяти. Стукнет пятьдесят, и у твоей компании найдется повод, чтобы уволить тебя; и удачи тебе в поиске новой работы. А насчет того, чтобы подать иск о возрастной дискриминации: забудьте об этом. Ничего не выйдет. Даже если вы и выиграете дело, вам все равно не удастся устроиться вновь на работу.

Я прочитал эту статью, как только она вышла, но не сильно обеспокоился темой. Я думал, что каким-то образом обладаю иммунитетом ко всему этому. У Newsweek дела шли не очень, но пока журнал оставался на плаву, ему ведь будет нужен технологический репортер?

По-видимому, нет. Потому что внезапно, в этот солнечный июньский день, сидя на кухне и ожидая своих детей из школы, я думал, стоит ли им рассказать о том, что произошло, и если стоит, то как мне лучше преподнести эти новости, что я больше не технологический редактор Newsweek. Я парень с обложки: лежащий лицом вниз на пляже, весь вымокший, возможно, мертвый. Я белый парень на мели.

В 1983 году я начал работать в газетах, еще учась в колледже. После его окончания я не знал, чем еще можно заниматься, поэтому продолжил работать в той же сфере. Я задумывался о юридической школе, бизнес-школе, но ни на что из этого не отважился. Изначально я двигался в сторону медицины, но сбился с пути, и было уже поздно начинать по новой. Работа в газетах не казалась достойной карьерой. Это больше напоминало побочное занятие при поиске своего карьерного пути, или, как сказал мне один из моих друзей-репортеров, британец, в прошлом связанный с Флит-стрит: «Это лучше, чем вкалывать за копейки». В какой-то момент я осознал, что работал репортером уже достаточно долго, а журналистика как раз и стала моей карьерой. Я почувствовал это совершенно случайно.

В 1987 году мой друг уговорил меня присоединиться к нему в газету, ориентированную на компьютерную индустрию, под названием PC Week, расположенную в Бостоне. В те дни в Бостоне все еще было много хайтек-компаний. Я ничего не знал о компьютерах, как, впрочем, и все остальные. Персональный компьютер все еще казался экзотикой. Мы приобрели его на первом этаже в том месте, где впоследствии вырос большой новый маркет.

В 1980-х годах технологические компании Кремниевой долины начали активно пробивать себе дорогу, их инженеры работали в офис-парках, писали программное обеспечение или изготавливали полупроводники, микросхемы и сетевые маршрутизаторы. Знаменитостей среди них не было, кроме Стива Джобса из Apple, и даже он тогда еще не приобрел нынешнюю значимость. В начале 1990-х наступила эра интернета, и Кремниевая долина изменилась. Новые компании были непрочными, они сплошь состояли из шумихи, необузданного красноречия и обещаний за одну ночь сколотить состояние. Бум интернет-компаний предшествовал их краху, и наступило время, когда Кремниевая долина стала походить на город-призрак. По прошествии некоторого времени стало появляться новое поколение компаний, связанных с интернетом; и хотя вторая волна и не была точной копией первой, между ними существовали некоторые тревожные сходства, главным из которых было то, что ни одна из этих новых компаний также не сгенерировала никакой прибыли. Все они теряли деньги, причем некоторые теряли невероятно много, порой – миллиарды долларов, и, похоже, это никого не смущало.

В первый раз о буме интернет-компаний я написал, будучи репортером Forbes. Оглядываясь назад, могу сказать, что те годы были своего рода золотым веком не только для Forbes, но и для журналов в целом. Писатели, сотрудничавшие с ними, не становились богачами, но могли позволить себе жить на широкую ногу, а бонусы были великолепными. Мы путешествовали по миру, останавливались в первоклассных отелях и веселились на «Горце», шикарной яхте Малкольма Форбса, на которую приглашались рок-звезды и главы государств. Во время своей работы в Forbes я встретил Сашу, а в 2005 году у нас родились близнецы, мальчик и девочка. После того как свои двадцать и тридцать лет я встретил, как скитающийся туда-сюда кочевник, в сорок я смог наконец остепениться, имея хорошую работу и новую семью.

В 2006 году я создал блог под названием «Секретный дневник Стива Джобса», в котором писал от лица человека по имени Фейковый Стив Джобс. Там в ироничной форме я освещал не только деятельность самого Стива Джобса, но и всей Кремниевой долины. Свое авторство я скрывал, и подобная интрига пошла на пользу моему блогу. Довольно скоро он имел 1,5 миллиона просмотров в месяц.

В блоге Джобс был изображен несносным, опасным человеком, страдающим манией величия, основателем странного культа, где его адепты поклоняются электронике. Джобс орал и оскорблял людей вокруг себя; он пьяным ездил на машине с Боно и вреза́лся в других водителей; он плеснул горячим чаем в своего многострадального ассистента; он ввязался в склоку с Государственной комиссией по ценным бумагам и биржам, а также лгал журналистам; он посетил фабрику в Китае, где дети делали iPhone, и вышел оттуда с чувством, что это он был жертвой. Они со Стингом отправились в путешествие в джунгли Перу, где активно употребляли местные галлюциногены, а закончилось все тем, что они обнимались и ревели на глиняном полу. Со своим лучшим другом, генеральным директором Ларри Эллисоном, они поехали в район Тендерлойн в Сан-Франциско, где стреляли из водометов по проституткам-трансвеститам. Они устраивали телефонные розыгрыши, набирая номера тайских ресторанов по соседству и заказывая в них «пенисный соус», или звонили в строительный магазин в районе Кастро, Сан-Франциско, чтобы узнать, есть ли в наличии черное долото.

В конце концов меня разоблачили. Один репортер из New York Times узнал, кто ведет блог Фейкового Стива Джобса, и обратился ко мне, призывая раскрыть карты. Обо мне начали писать везде. От New York Times до Der Spiegel в Германии и El Mundo в Испании. Меня начали приглашать выступить с речью на конференциях. Затем меня взяли на работу в Newsweek, где я добился еще большего успеха, регулярно появляясь на ТВ и предоставляя свои комментарии для Fox Business, CNBC или Al Jazeera. Я выпустил роман «Фейковый Стив» и продал права на него одной из голливудских продюсерских компаний, в результате чего оказался в Лос-Анджелесе, занимаясь постановкой комедийного шоу для кабельного ТВ, при этом продолжая работать в Newsweek.

Затем все стало разъезжаться по швам. Мое шоу на кабельном отменили еще до его выхода в эфир. Washington Post, владевшая Newsweek c 1961 года, продала журнал новому владельцу, который произвел слияние Newsweek с веб-сайтом под названием Daily Beast, чей великолепный, но сумасшедший редактор Тина Браун стала редактором в Newsweek. Большинство моих коллег ушли либо получили пинка. Я держался, но кругом царил хаос. Люди приходили и уходили. На протяжении следующих двух лет у меня сменилось полдюжины редакторов. Иногда редактора не было вовсе, и я находился в свободном полете, прилагая все силы для того, чтобы мои статьи попали в журнал. Это не было счастливым временем, но я продолжал надеяться на изменения к лучшему.

И, казалось, в марте 2012 года это «лучшее» произошло. Мою старую приятельницу Эбби взяли обратно и дали ей должность главного редактора, так что теперь я был ее подопечным. Моя работа, которая вызывала сомнения у нового руководства, казалось, становится гарантированной. Наконец-то у меня появился союзник и друг в Нью-Йорке, на которого я смог бы положиться. Как же я был глуп!