1 месяц и 2 недели назад
Выпускной класс, декабрь
Оставалось только справиться или сдохнуть.
Я крепко сжала в руках скрипку, подавляя тошноту, то и дело подступающую к горлу, и наблюдала за тем, как переговариваются и хихикают участники оркестра, собравшиеся вокруг меня. Джейсон нервничал так сильно, что постоянно ронял свою трубу. Ожидая своей очереди войти в зрительный зал, мы собрались в столовой, одетые в форменные черные юбки или брюки и рубашки с белыми воротниками. Участники театрального клуба ждали за сценой, добавляя последние штрихи к своим утонченным костюмам и макияжу.
Вся работа, которую я проделала за последний год, вела к этому моменту. Всю оставшуюся неделю мы репетировали в костюмах, и представление шло хорошо, за исключением одного-двух мелких недочетов, которые, впрочем, не имели никакого значения. Имело значение только то, что случится сегодня, потому что завтра в полночь истекает срок подачи документов в Южно-Калифорнийский университет. Сегодня я должна получить запись. Поэтому сегодня решалось все.
Я посмотрела на дверь, ведущую в коридор, мечтая, чтобы она открылась, в нее вошел Робби и пожелал мне удачи на самом важном выступлении в моей жизни. Но ожидания были напрасны.
– Итак, приготовьтесь, – сказал мистер Торренте. – Нас могут вызвать в любой момент. Я просто хочу сказать вам, как горжусь всеми, присутствующими здесь. Сыграть музыку к целому спектаклю – непростая задача. – Мы разразились аплодисментами. – Да, Эмбер?
Я опустила дрожащую руку.
– Можно мне обратиться ко всем?
– Конечно. Это же твой проект.
Прокашлявшись, я встала, прижимая к себе скрипку. Все взгляды обратились на меня. О боже. Одно дело – играть на скрипке перед множеством зрителей. И совсем другое – говорить.
– Я просто… просто хотела поблагодарить вас. Спасибо, мистер Торренте, что позволили нам работать над этой постановкой вместо ежегодного зимнего концерта. – Он мне слегка поклонился. – И спасибо вам всем за то, что уделяли столько времени репетициям. Я знаю, как трудно освоить что-то совершенно новое. Быть может, это не настолько впечатляет, как разучивать песню про Рудольфа, оленя Санты. – Послышалось несколько смешков. – Так что спасибо, что рискнули в этом поучаствовать, и за то, что терпели меня.
– Спасибо тебе, что создала такую замечательную музыку! – Я резко обернулась и увидела, как Саша шагает к нам в своем обтягивающем, блестящем платье с цветочным орнаментом – настоящая принцесса Вероны наших дней. Эшер, наш Ромео, подошел следом. Они остановились рядом с мистером Торренте, и Саша ободряюще улыбнулась мне. Ее глаза искрились, словно она не замечала, что я на нее обижена. Я избегала ее с тех пор, как поссорилась с Прией, но мы обе были так заняты подготовкой пьесы, что она этого и не заметила. А мне было не под силу одновременно справляться с хаосом, царившим на последних репетициях, и выяснять отношения с Сашей из-за того, как она поступала с Прией. Под давлением всего происходившего я постоянно чувствовала себя на грани срыва.
– Думаю, музыка просто блестящая, – произнесла Саша. – Сегодня все как надо – у нас полный зал зрителей, – и я дождаться не могу, когда все вас услышат. Вперед, Эмбер! – Боже. Как она может так дружелюбно обращаться со мной и так омерзительно – с Прией? Как?
Кто-то из музыкантов издал восторженный возглас, и остальные снова разразились аплодисментами. Я ощутила приятное тепло в груди. Пока Саша общалась с остальными музыкантами, желая им удачи, Эшер подошел ко мне.
– У тебя отлично получилось.
– Спасибо! – Я заставила себя улыбнуться. – А ты отлично играешь Ромео. Переживаешь?
– Не-а. – Он отмахнулся от меня, а потом поморщился. – Ну ладно, чуть-чуть волнуюсь: из-за сцены на балконе. Но серьезно, спасибо, что мне придется петь только один раз.
Я наклонила голову, глядя на него.
– Не хочешь петь?
– Ой, не, никаких проблем. Но это по части Дэна и Марии – обычно я беру ту роль, где нужно петь меньше всего. – Он рассмеялся. – Когда Саша сказала, что ты обязательно хочешь добавить вокальные партии, меня чуть не стошнило. – Кровь застыла у меня в жилах. – Не пойми меня неправильно, все вышло просто отлично. Но мы все слегка переживали, что у тебя ничего не получится.
Не слушая его больше, я потрясенно оглянулась на Сашу, которая о чем-то оживленно болтала с мистером Торренте. Вот паскуда. Она убедила меня, что актеры хотят добавить вокальные партии. Сказала, они будут ставить «Бриолин», если я откажусь. Но на самом деле это был ее замысел. И она предложила им это только после прослушиваний. Только после того, как они отдали ей главную роль. Когда что-то менять было уже слишком поздно. И как только она поняла, что главная роль за ней, она заставила меня сделать все так, чтобы она сама могла предстать перед всеми в лучшем свете.
Она лгала мне все это время.
И, хуже того, она лгала всем нам.
Водя смычком по струнам скрипки, я, сквозь дрожащие веки, смотрела мимо мистера Торренте, в залитый светом зрительный зал. Мне не нужно было смотреть на свои пальцы – я смогла бы сыграть свою партию задом наперед с закрытыми глазами.
В конце концов, я же ее и сочинила. Я написала музыку для всей постановки. Это было самое сложное, что я когда-либо делала, – не просто написать полный саундтрек, но сделать его достаточно простым, чтобы школьный оркестр мог сыграть его без ошибок и чтобы там не было арф и фаготов, не говоря уже о том, что наш единственный трубач, Джейсон, был совершенным тупицей. Но я справилась, и спустя множество часов работы над музыкой, упражнений и репетиций мы, наконец, добились своей цели.
Я старалась не думать о том, как Саша чуть все не испортила. Я не хотела, чтобы горечь проникла в мою музыку, просочившись сквозь кончики пальцев. Сегодня музыка – единственное, что имеет значение. Значит, я должна быть сильной.
Я различила несколько знакомых лиц в первых рядах. Мама сосредоточенно смотрела на меня, лучась от гордости. А поскольку Джульетта в исполнении Саши сейчас как раз скорбела о смерти Ромео и собиралась убить себя, мама посреди всеобщей скорбной атмосферы выглядела форменной психопаткой.
Место рядом с мамой с тем же успехом могло пустовать – Робби, похоже, терзался смертельной скукой. Он оперся о подлокотник со стороны мамы, подпер ладонью подбородок и мрачно смотрел на сцену. Иногда его лицо освещал экран телефона. На любом другом представлении мама тут же выбила бы телефон у него из рук, но сейчас она, похоже, была слишком зачарована происходившим, чтобы делать ему замечания.
По другую сторону от мамы сидел папа. В выражении его лица, как обычно, читалась вина. Мне было ужасно жаль, что на него постоянно давят мысли о том, что он не может оплатить мое обучение.
С центрального прохода мне улыбнулось еще одно знакомое лицо. Я встретилась взглядом с Диего, и он показал мне поднятые вверх большие пальцы, выглянув из-за стоящей на штативе камеры. Несмотря на случай на уроке физики на прошлой неделе, он сдержал свое обещание. Я выдавила улыбку и снова сосредоточилась на своей партии. Теперь мне нужно было играть особенно внимательно – приближалось мое соло. Именно эту часть я собиралась рассылать в вузы. Сердце дрогнуло, и я медленно, глубоко вдохнула.
Оркестр смолк. Я смотрела на мистера Торренте, ожидая, когда он подаст мне сигнал. Когда я занесла смычок над струнами, по моему позвоночнику словно пробежал ток. Вибрации, исходившие от скрипки, прижатой к подбородку, проходили по всему телу, поднимались в воздух, переплетались с Сашиным пением, и наша печальная мелодия заполняла зал скорбью и тоской. Я снова взглянула на первые ряды, оценивая их реакцию. Они восторженно смотрели на сцену, выпрямившись на своих сиденьях, наклонившись вперед, неотрывно глядя на то, как Саша собирается вонзить кинжал себе в сердце.
Но потом ее голос внезапно стал хриплым, и она кашлянула.
Она кашлянула.
Я продолжала играть. Только сегодня я могла сделать эту запись. Второго шанса не будет. Я оглянулась на сцену. Саша открывала и закрывала рот, словно пыталась угадать момент, когда нужно вступить. Сейчас она должна была вонзить кинжал себе в сердце, и тогда оркестр сыграл бы крещендо в момент ее смерти.
Проглотив панику, я продолжала играть и кивнула мистеру Торренте, чтобы он подал оркестру сигнал, как и было задумано. Но все струнные смотрели на Сашу, а Джейсон Годинг отвлекся, над чем-то хихикая, и забыл, что должен играть на трубе.
Оркестр растерялся – половина вступила, а другая глядела на Сашу. Наконец, она просто сделала вид, что вонзает кинжал себе в грудь, и упала на спину, изображая смерть.
Господи. Саша испортила все. Все.
И теперь я хотела лишь умереть.
