7 месяцев назад
Каникулы после одиннадцатого класса, июль
В этом крещендо что-то звучало неправильно. Прищурившись, я всмотрелась в ноты на экране, одновременно вслушиваясь в звучащие в наушниках аккорды. Нужно больше резонанса. Если я попробую добавить плавное легато…
Не отводя взгляда от экрана, я нашарила свой стакан с розовым лимонадом и отпила немного, одновременно пытаясь внести исправления в трек, но тут кто-то похлопал меня по плечу. Я подпрыгнула от неожиданности, лимонад выплеснулся из стакана и залил мою пижаму.
– Ай!
– Ай! – папа отскочил назад.
Я сняла наушники.
– О боже. Ты до смерти меня напугал.
Он рассмеялся.
– Ну, иначе у меня не получается привлечь твое внимание. Ты не слышишь ничего, кроме музыки. Ни дверного звонка. Ни того, как мама кричит. Дом может сгореть дотла, а ты так и будешь тут сидеть, довольная, как моллюск в ракушке.
Я уперла руки в колени, ожидая, пока успокоится сердце. Я не выносила, когда ко мне подкрадывались сзади. Не потому, что боялась неожиданностей. А потому, что это напоминало мне о Мэгги.
О том, как мы разговаривали в последний раз.
Тогда я еще только разбиралась, как пользоваться многополосным секвенсором, и примерно в пятнадцатый раз пыталась синхронизировать партии пианино и скрипки. Внезапно чья-то рука схватила меня за плечо. Я подпрыгнула, взмахнув руками.
– Ай!
– Ой! – Мэгги отскочила и нервно рассмеялась. – Прости, это же я.
– Какого черта, Мэгс, – рявкнула я, сорвав с себя наушники. – Я уже почти разобралась с этим треком. Он был почти идеален. – Я нажала на кнопку «стоп», стукнув мышкой по столу сильнее, чем нужно было, и запись остановилась.
Глаза Мэгги расширились, и она заправила за ухо непослушную жесткую прядь.
– Извини! Бога ради, не паникуй так.
– Чего тебе надо? – резко спросила я, будучи не в настроении ссориться с ней снова. В последний год она была мрачной и какой-то дерганой. Несмотря на разницу в возрасте, мы много времени проводили вместе – сходили с ума по модным фантастическим фильмам, устраивали киномарафоны на выходных, поглощали фанфики в огромных количествах и слушали саундтреки – величайшие в мире саундтреки. Именно тогда я узнала, что обожаю саундтреки. Но потом я из верного спутника превратилась для нее в обузу.
Мэгги переступила с ноги на ногу.
– Я хотела тебе кое-что отдать. – Она сунула руку в карман и вытащила из него свой аметистовый браслет – тот, который мой дедушка подарил бабушке Бетти на свадьбу. – Держи. Он твой.
Я резко развернулась на стуле, лицом к ней, и ошарашенно уставилась на браслет. Когда мы были маленькими, мы по очереди сидели на коленях у бабушки Бетти, пересчитывая бусины неправильной формы и пытаясь решить, какая из них нам больше нравится. Когда в прошлом году бабушка умерла, браслет достался Мэгги. Я покачала головой.
– Но ты хотела надеть его с твоим выпускным платьем. Мама собиралась помочь тебе с выбором фиолетового платья, чтобы оно было как раз подходящего оттенка…
– Знаю. Но я не хочу идти на выпускной. – Она подошла немного ближе и помахала браслетом передо мной. Я вытянула руку, и она отпустила браслет. Он упал в мою раскрытую ладонь. Аметистовые бусины нагрелись, пока лежали у нее в кармане.
– Почему нет?
Она пожала плечами:
– Ни один парень не станет со мной танцевать. Так какой тогда смысл?
– Чтобы пойти на выпускной бал, необязательно с кем-то встречаться, так ведь?
– Я просто не хочу идти, вот и все, ясно? – Она повысила голос, и ее подбородок слегка дрогнул. – Вот, давай помогу. – Она снова взяла браслет в руки и обернула его вокруг моего запястья, а затем застегнула крепление. – Вот так.
Я провела пальцами по бусинам, не понимая, что все это значит.
– Спасибо.
– Не за что. – Она повернулась к выходу на лестницу.
– Подожди! – крикнула я ей вслед. Она остановилась, но не оглянулась. – Хочешь, немного отдохнем вместе? Может, кино посмотрим?
– Ты вся в своей музыке. Лучше возвращайся к ней.
Я взглянула на клавиатуру – мне так хотелось закончить этот трек сегодня. А что, если Мэгги захотела снова наладить со мной контакт, снова побыть для меня настоящей сестрой, как раньше? Иногда я с тоской вспоминала, как мы совместно проводили время. Но когда я снова подняла взгляд, она уже вышла из комнаты и торопливо поднималась по лестнице.
Я не пошла следом.
И это был последний раз, когда я видела ее живой.
Теперь папа стоял рядом со мной, скрестив руки на груди, и, прищурившись, глядел на строки вокальной партии на экране.
– Выглядит неплохо.
Я фыркнула, пытаясь стряхнуть с себя печальные воспоминания.
– Правда?
– Понятия не имею. – Мы оба рассмеялись. – Так что, эта бесплатная программа неплохо справляется? – Папа обеспокоенно наморщил лоб. Когда в прошлом году мой ноутбук превратился в бесполезный кирпич, я отказалась взять старый ноут Мэгги, так что мне пришлось купить подержанный. Та классная программа для записи нот, к которой я привыкла, на нем не запускалась. А лучшие из совместимых программ оказались слишком дорогими.
– Ага. Прекрасно подходит. Я почти закончила трек; это – конец третьего акта.
– О, отлично. – Он заметно расслабился. – И останется еще один, верно?
– Точно. – Я улыбнулась. Папа знал, что я уже закончила пятый акт: ему нравилось, когда я регулярно сообщала ему, как продвигается дело. Он был впечатлен тем, что я создаю саундтрек для пьесы Шекспира, и даже перечитал ее, чтобы потом слушать, имея общее представление о происходящем на сцене.
– Эмбер! – крикнула мама сверху.
– Ах да. – Папа вытер рукой верхнюю губу. – Там к тебе кто-то пришел.
– Правда? – Кто это мог быть? Все разъехались на лето. Прия отправилась в Индию – навестить бабушку, а Саша, Мария и Эми поехали в качестве наставников в какой-то спортивный лагерь для чирлидеров в Пенсильвании.
– Ага. Но я тебе напоминаю. Тебе не разрешается ходить на свидания, пока тебе не исполнится сорок семь. – Я подняла брови. Он сделал то же самое, но не добавил ни слова, так что я бросилась наверх, перепрыгивая ступеньки.
Добравшись до прихожей, я встретилась взглядом с Робби, который пришел ко мне домой, держа в руках красную розу. Видимо, для меня. Легкие сдавило так, что у меня перехватило дыхание.
– Привет, – наконец, смогла выдавить я. Мама стояла рядом с лестницей, улыбаясь во весь рот. Я не видела Робби с начала каникул. После того случая с Филом Праттом я отменила наше свидание. Потрясение было слишком сильным, и меня напрягала сама мысль о том, что можно ходить на свидания, с кем-то целоваться и вообще хорошо проводить время.
Но тогда Робби решил, что самое главное в жизни – заставить меня рассмеяться. Он засовывал записки в мой шкафчик с такими дурацкими шутками, что я не могла сдержать смех. Например: «Как называются протухшие спагетти? Пропаста!» Мне особенно нравилось, когда он пытался проиллюстрировать свои шутки – например, изображал, как один маффин пугается другого, говорящего. Каждый вечер мы допоздна переписывались, соревнуясь, как долго нам удастся продержаться, используя одни только эмодзи. Я все сильнее убеждалась, что Робби – ботан, притворяющийся спортсменом. Причем невероятно симпатичным спортсменом.
– М-м? В чем дело? – Я посмотрела на розу. Варежка уже как следует обработал лодыжки Робби, вытер своей мордочкой все его джинсы, но, несмотря на окружавший его избыток милоты, Робби выдержал мой взгляд.
– Я хочу сводить тебя на карнавал. Ну, знаешь, по случаю твоего дня рождения.
Кажется, я отчетливо расслышала, как мама взвизгнула.
– Мой день рождения завтра. Погоди, откуда ты вообще знаешь, что у меня день рождения? – В восьмом классе я удалила свой профиль в фейсбуке, и я была почти уверена, что не говорила ему, когда родилась.
Он улыбнулся.
– Прия мне написала.
Каждый раз, на выходных после 4 июля, в городе устраивали весьма непритязательный карнавал, и мы с Прией ходили туда на мой день рождения. Когда мы были маленькими, он казался нам самым волшебным местом в мире, словно к нам в гости приезжал Диснейленд. Потом наши родители свозили нас в настоящий Диснейленд, и мы поняли, что на самом деле – ничего подобного. И все-таки мы продолжали ходить туда ежегодно. Хотя на этот раз Прия находилась на другом конце мира, она позаботилась о том, чтобы я продолжила нашу традицию.
– Впрочем, неважно, – сказал Робби. – Я догадался, что у тебя могут быть планы на завтра, так что решил: украду тебя сегодня. – Он передал мне розу, и я взяла ее, стараясь скрыть улыбку. Внутри разливалось тепло, от которого приятно покалывало все тело, а пальцы слегка дрожали, словно я быстро выпила слишком большую порцию капучино.
Мама выглядела так, словно вот-вот взорвется от радости. О боже. Как неловко. Я повернулась к ней и к папе, который, наконец, тоже поднялся наверх.
– Не против, если я пойду? – Как бы там ни шутил папа, я не знала, разрешат ли мне родители на самом деле пойти на свидание – весной я не рассказывала им про Робби.
– Конечно! – сказала мама. – С каких это пор тебе нужно спрашивать разрешения, чтобы сходить куда-то с друзьями?
С тех пор, как не стало Мэгги. Мне не нужно было произносить эти слова вслух, чтобы мама их услышала. Ее улыбка погасла.
После того, как не стало Мэгги, мои родители словно забыли о своих строгих правилах. Я думала, что они не выпустят меня из дома, стремясь защитить, но вместо этого они разрешали делать что угодно – главное, чтобы я писала маме сообщения. Они словно ходили вокруг меня на цыпочках, опасаясь хоть чем-нибудь расстроить.
– Отлично, – сказал Робби, который вообще не понял, почему мы так переглядываемся. Папа, кажется, тоже – он слишком сосредоточенно рассматривал Робби. – Так… ты не хочешь сначала переодеться?
Я опустила взгляд на свою однотонную пижаму и лохматые тапочки в виде кроликов. И пижама, и тапочки были залиты розовым лимонадом. Ладно, по крайней мере, на мне был лифчик, но я все равно ужасно покраснела.
– Верно. Сейчас вернусь.
Я убежала в свою комнату, положила розу на стол и переоделась в джинсовые шорты, блестящую футболку и «конверсы», а затем поднялась наверх, прежде чем папа успел предупредить Робби, что мне запрещено ходить на свидания ближайшие тридцать лет.
– Напиши мне, когда доберешься, – окликнула меня мама.
До карнавала мы доехали за несколько минут. Когда мы вышли из машины, Робби купил мне билет и огромную порцию розовой сахарной ваты. Я терпеть не могла сахарную вату, но все равно взяла ее, надеясь, что мой нервно сжавшийся желудок справится с тошнотворной сладостью.
– Уже чувствуешь себя старше? – спросил он.
Я хитро улыбнулась.
– А ты завтра меня спроси.
– Уже почти завтра.
Я пожала плечами:
– Мне не нравится думать о том, что я становлюсь старше.
– Что? – Он игриво толкнул меня в плечо. – Ну же. Тебе уже семнадцать! – Да. Семнадцать. Мэгги тоже было семнадцать, когда она умерла. – Ты, типа, даже одну пятую жизни еще не прожила.
– Верно, – сказала я, стараясь не выпускать на волю мрачные мысли.
– Так как идут дела с пьесой? – спросил он.
– Довольно неплохо. – Я отщипнула кусочек сахарной ваты и подержала его на языке, пока он не растворился, буквально ощущая, как сахар разрушает мои зубы. – Я стараюсь закончить, пока Саша не вернулась из лагеря для чирлидеров.
– Хорошо, что вы отложили ее на декабрь, а? – спросил он, когда мы проходили мимо карусели с вращающимися чашками – такой тошнотворной, что внутренности от катания на ней превращались в мерзкую жижу.
– Ага, я тоже так думаю.
Весной дело продвигалось намного хуже – было сложно сосредоточиться, потому что мои мысли постоянно возвращались к жутким картинам того, что могло произойти в школе, если бы я не выдала Фила. Но сейчас я не хотела об этом говорить.
– Ой, посмотри-ка, в этом году тут есть настоящие американские горки! – Я показала на аттракцион, радуясь, что появилась возможность сменить тему. – Хотя, прежде чем кататься на них, лучше исполнить свое предсмертное желание.
Я обернулась как раз вовремя, чтобы заметить, как внимательно Робби рассматривает меня. О боже. Это он на меня так смотрит.
– Я думаю, это безопасно.
– Ох, нет. Может, тележки застрянут, когда будут вверх тормашками. Или сойдут с рельсов. В новостях постоянно мелькает что-то подобное. Люди погибали на них.
– Верно, но с нами такого не случится. – Он усмехнулся, отмахнувшись от моего беспокойства, словно смерть – это то, что ты видишь только в новостях, что-то, что случается с другими.
Я откусила еще немного и протянула Робби розовое облако. Он отмахнулся.
– Лучше возьми сам, – сказала я. – В меня столько не влезет.
Он улыбнулся.
– Что, не можешь осилить квадратный фут чистого сахара?
– Вовсе нет. Это прозвучит слишком странно, если я скажу, что не выношу сахарную вату?
– Нисколечко. – Он забрал ее у меня и выбросил в ближайшую мусорку. – Скорее уж остальные странные, потому что она им нравится.
– Получается, ты решил, что я какая-то странная, да?
– Виноват. Что еще я могу тебе купить? Пирог, от которого забиваются артерии? Корн-дог с загадочным мясом?
Меня передернуло.
– Ой, ты что, из тех, кто помешан на здоровье?
– А что? – Он хлопнул себя по груди, делая вид, что оскорбился. – Я горжусь своими странностями, спасибо на добром слове.
Я рассмеялась.
– Думаю, если я странная, можно считать тебя помешанным.
– Отлично, – буркнул он и взял меня за руку. Бабочки устроили у меня внутри полный хаос, пока мы лавировали и кружили по проходам между карнавальными аттракционами и лотками с едой. В воздухе над ними плыл густой запах жареного теста и мяса.
Я усиленно пыталась придумать какую-нибудь умную фразу, но мне пришло в голову лишь:
– Ну так как у тебя дела?
Просто потрясающе, сама понимаю.
Он пожал плечами:
– Тренируюсь в зале, неплохие результаты.
Я попыталась не смотреть на его бицепсы, от которых старательно отводила взгляд, пока мы ехали на машине.
Ну ладно, я на них пялилась. Осудите меня за это.
– А в бейсбол не играл?
– Я поеду в спортивный лагерь на следующей неделе. Но он неподалеку, так что мы все равно сможем видеться. – Бабочки замолотили крыльями изо всех сил. Он хочет проводить больше времени со мной. Со мной. – А осенью я буду играть в любительской лиге, раз уж меня пока не взяли в команду какого-нибудь университета. – Он обеспокоенно нахмурил лоб.
– Пока не взяли? Но ведь еще даже последний учебный год не начался?
– Именно. Обычно игроков отбирают еще в одиннадцатом классе.
Мы остановились у ларька, наблюдая, как какой-то школьник кидает мешочки с бобами в пирамидки из молочных бутылок и совершенно позорно мажет.
– Моего брата Пола взяли в команду еще в десятом классе.
– Ух ты, серьезно?
– Ага. Но через год после того, как он попал в университет, его отобрали в низшую лигу. – Его голос звучал напряженно. А я думала, это у меня не хватает времени из-за того, что срок подачи документов истекает в декабре. Я бы чувствовала себя ужасно, если бы знала, что шанс уже упущен.
– Никогда не бывает слишком поздно, так ведь?
Он потер затылок.
– Честно говоря, бывает. Но я не сдаюсь. Я не могу позволить себе сдаться.
Ух ты. Меня восхищала его настойчивость. Но прежде чем я успела сказать ему об этом, он подошел к тому школьнику.
– Эй, приятель, давай я покажу тебе, как это делается. – Он купил три мешочка бобов у лысеющего продавца за стойкой. Мальчик отошел к своей старшей сестре, которую я раньше не заметила. Это была Бекки Уоллес. Помрачнев, она переводила взгляд с меня на Робби и обратно.
Робби бросил мне два мешочка и отошел от прилавка, держа оставшийся за спиной, словно готовился сделать подачу.
– Разве ты играешь не на третьей базе? – поддразнила я его, стараясь не замечать, как на меня смотрит Бекки.
– Но это вовсе не значит, что я не умею подавать.
Он сделал шаг вперед и швырнул пакетик в одну из пирамид, сбив все шесть бутылок. Я крикнула ему что-то одобрительное. Он поманил меня к себе указательным пальцем, и я, хихикнув, кинула ему следующий мешочек.
Он с легкостью обрушил две оставшиеся пирамидки, издал радостный возглас, обхватил меня руками, приподнял и закрутил. Младший брат Бекки закричал:
– Это было круто! – Но Бекки схватила его за руку и потащила прочь, не обращая внимания на его возражения. Да что с ней вообще не так?
– Ну, так что вы выберете? – спросил со скучающим видом лысеющий продавец. – Огромную собаку, огромного дракона или огромную кошку? – Он показал на плюшевые игрушки, висевшие у него над головой.
Робби взглянул на меня.
– Дай угадаю. Ты хочешь кошку, верно?
Мои глаза расширились от удивления.
– Откуда ты знаешь?
Он опустил взгляд на свои ноги; его темно-синие джинсы были покрыты шерстью Варежки.
– Да так, просто наугад сказал.
– Что ж, я тогда лучше возьму дракона. – Я скрестила руки на груди. – Называй меня матерью драконов. – Продавец начал отцеплять дракона с крючка с помощью длинной палки. – А, нет, погодите. Кошку. Я ужасно хочу кошку.
– Ха! – гаркнул Робби, глядя, как я обнимаю свою огромную кошку.
– Умолкни.
– Ладно.
Он завел меня за крайнюю палатку и поправил мою прическу, заправив за уши выбившиеся пряди. Прежде чем я успела осознать происходившее, его губы уже коснулись моих, и мне снова показалось, что сердце вот-вот вырвется из груди. Он обхватил ладонями мое лицо, а я свободной рукой взялась за его рубашку и притянула поближе к себе, чувствуя, как поцелуй становится все более страстным. По моей крови разливался жар, все тело покалывало, нервы словно пылали.
Рядом послышалось несколько вскриков, мы отвлеклись, и я испуганно ахнула. Это оказались тележки с пассажирами, пронесшиеся по американским горкам.
– Давай сделаем это.
– Не знаю… кажется, у меня нет последнего желания.
– У меня тоже! – Смеясь, он потащил меня к концу очереди – мы оказались как раз следом за Бекки и ее братом. О нет. Бекки по-прежнему бросала на меня хмурые взгляды – не со злостью, а с таким выражением, словно я только что вонзила кинжал ей в живот, и она не может поверить в мое предательство. Она видела, как мы целовались? Может, она ревновала?
Когда-то, когда мы были подругами, она то и дело влюблялась в разных мальчишек из нашего класса – то в одного, то в другого, и даже в Фила Пратта. Каждый раз, когда мы оставались с ночевкой у кого-то в гостях, она затевала игру в «Поцелуй, женись, убей», чтобы узнать, нравятся ли нам одни и те же мальчики.
Робби заглянул в кошелек.
– Блин, у меня наличка кончилась. Вроде рядом со входом был банкомат. Давай я по-быстрому туда сгоняю.
– У меня есть немного…
– Нет, сегодня я плачу. – Он нежно поцеловал меня в щеку. – Постой пока в очереди, чтоб не потерять место.
Как только он умчался прочь, Бекки, уже не скрываясь, уставилась на меня. Я неловко переступила с ноги на ногу.
– Думаешь, стоило заплатить за себя? – неуверенно рассмеялась я. Но она ничего не ответила. Вина сдавила мою грудь, когда я вспомнила, как Саша с подругами, и даже Прия вместе с ними, высмеивали наряд Бекки на вечеринке в честь дня рождения Марии, а я стояла рядом и ничего им не возразила.
Я встретилась с ней взглядом, решив, что стоит извиниться.
– Слушай, прости, я…
– Не передо мной тебе следует извиняться, – сказала она. Младший брат стоял у нее за спиной и играл во что-то на телефоне.
Теперь настал мой черед непонимающе смотреть на нее.
– Что? О чем ты?
Она покрутила в руках конец своей косы, спускавшейся на плечо.
– Я просто… не понимаю тебя. Считаешь, что ты теперь такая крутая и недосягаемая. Что с тобой стало?
Ух. О нет. Она что, злится на меня еще со средней школы? Может, она решила, что я стремлюсь забраться повыше и поэтому теперь дружу с Сашей и Робби? Но ведь на самом деле нас связывало вовсе не это.
– Слушай, Бекки… – Я покрепче прижала к себе огромную плюшевую кошку. – Я правда не хотела сделать тебе больно. Ты это понимаешь, верно? Долгое время я была не в лучшем состоянии…
Она оставила косу в покое и сжала кулаки.
– Дело не во мне.
– Тогда в чем?
Она посмотрела на своего младшего брата, но он по-прежнему пребывал в своем мире.
– Я про Фила.
Я удивленно охнула.
– Ты про Фила Пратта? Боже, Бекки, как тебя угораздило с ним связаться тогда?
– Я и сейчас с ним дружу. Подчеркиваю – сейчас.
Я покачала головой, не в силах поверить тому, что услышала.
– Он принес в школу пистолет. Больше я ничего не знаю.
Ее лицо помрачнело, в ее глазах отразилось сожаление и обида, особенно заметные благодаря толстым стеклам очков.
– Конечно, ты больше ничего не знаешь. Ты даже не потрудилась задуматься. Ты не знаешь, зачем ему пистолет.
Я поежилась от того, каким тоном она это сказала, – словно это я сделала что-то не так.
– А зачем?
Сжав губы, Бекки посмотрела на меня.
– Не мое это дело – тебе рассказывать. Я обещала ему не говорить. – Она громко сглотнула. – Но ты его не знаешь. Ничего не знаешь. Фил не заслуживал отчисления. А теперь он заперт дома с… с… он заперт дома, и это все твоя вина.
– Эй! – Протиснувшись через толпу, Робби добрался до очереди и встал передо мной, словно стремясь защитить. – Что ты творишь вообще? – Он надвигался на Бекки, и она, широко открыв глаза, отступила. Но Робби не останавливался. – Не заговаривай с Эмбер о Филе. Ты вообще представляешь, какое это потрясение для нее? Она спасла нас всех.
– Вовсе нет. – Ее голос дрожал, а нижняя губа затряслась. – Никого она не спасла.
– Чушь.
– Фил не причинил бы никому вреда. А вот вы и ваши друзья постоянно делали ему больно.
Робби скорчил гримасу.
– Мы не причиняли ему вреда.
Бекки покачала головой. Ее глаза наполнились слезами.
– Вот именно это я и называю чушью.
Не говоря ни слова, она схватила брата за руку, вытащила его из очереди и зашагала прочь. Ненависть в ее взгляде отпечаталась в моей памяти, словно клеймо, выжженное каленым железом.
