Глава 17

Рассерженная Флора проснулась в узкой кровати, солнце уже светило вовсю, хотя было всего половина седьмого. Волосы Флоры перепутались, глаза слиплись. Она не сразу вспомнила, где находится.

А из Лондона по-прежнему не пришло ни слова.

Агот появилась в половине девятого, ее доставила неулыбчивая Эйлид. Она коротко кивнула Флоре и сказала, что слышала о том, что Флора «заглянула сюда», таким тоном, будто слово «заглянуть» было наихудшим оскорблением, какое только она смогла придумать.

Малышке Агот было три года, и для такой крохи она выглядела удивительно грозно.

– Это твоя тетя Флора, – сообщила ей Эйлид.

И если Флоре послышался в этом некий сарказм – ну, просто она была слишком взвинчена.

– Пливет, тетя Флова!

Голос девочки прозвучал неожиданно громко и низко, даже притом что она сунула в рот большой палец.

– Вы будете вместе играть и отлично проведете время.

Никто в кухне не казался очень уж уверенным в таком прогнозе. Эйлид отдала Флоре здоровенный рюкзак, набитый контейнерами с едой, пакетами влажных салфеток и – о ужас! – двумя парами запасных детских штанишек.

– Сможешь ее накормить?

– Конечно! – тут же ощетинилась Флора.

– Извини, я просто… Я слышала, ты здесь по работе.

– У меня много разных задач, – ответила Флора сквозь стиснутые зубы.

– Отлично, отлично, – рассеянно произнесла Эйлид, целуя дочь.

Флора отметила, что она не велела дочери вести себя хорошо или что-то в этом роде.

Эйлид ушла.

Утро стояло ясное, свежее, в общем – чудесное, если надеть свитер, и Флора предложила бы Брамблу прогуляться с ней, но пес еще немного припадал на переднюю лапу. И вместо того Флора и Агот стали осторожно присматриваться друг к другу.

– Это бабулин дом, – в конце концов заявила Агот.

Волосы у нее были очень светлыми, почти белыми, как у бабушки. И если верить Эку, они похожи как две капли воды. Длинные волосы придавали Агот вид существа из другого мира, как будто она была эльфом, принесенным невесть откуда северными волнами.

Иннес проворчал что-то насчет того, что не станет им мешать, и ушел заниматься делами. И Агот тут же принялась жаловаться, что у енотов вот не бывает длинных волос, никогда, но ее мама – у которой волосы были мышиного цвета – гордится волосами дочери и не хочет их обрезать. Похоже, их и в самом деле не стригли, потому что на концах остались младенческие завитки.

Флора предположила, что у кого-то из родителей это могло бы вызвать небольшую зависть, светловолосых детей вокруг, вообще-то, довольно много, но большинство из них с возрастом становились рыжими. Однако Агот, похоже, должна была на всю жизнь остаться эльфом.

– Чем хочешь сейчас заняться? – спросила Флора.

Агот покосилась на нее, и Флоре смутно почудилось, что есть нечто такое, что она должна знать, что у нее самой должен быть некий план…

– Ну-у… – прогудела Агот.

– Да?

– Это бабулин дом!

– Я знаю, – кивнула Флора.

Она вывела Агот наружу, и они уселись перед фермерским домом на скалистый выступ. Сюда не долетал ветер, и солнце внезапно обожгло лицо Флоры, она тут же подумала, что нужно смазывать малышку солнцезащитным кремом, потому что кожа у Агот была белой, как молоко.

– Но твоя бабуля была моей мамой.

Агот немножко подумала над этим.

– Она мама папули!

– Верно, была. И моей мамой она была тоже. Твой папа и я – брат и сестра, вот так.

– Как Дзолдзи и Пепа?

Флора решила, что лучше согласиться с этим заявлением.

– Да, – ответила она. – Точно как Джордж и Пеппа.

Агот свесила ноги с теплого камня.

– А ее здесь нет?

Флора покачала головой.

– А тетя Флова глустит, сто мамули нет?

Девочка задала этот вопрос доверительным тоном.

Флора смотрела на прилив, бившийся о камни под нижним полем.

– Да, – призналась она. – Очень грустит.

Лицо Агот начало кривиться.

– Хочу к мамуле! – загудела она.

Не нужно быть большим знатоком детей, чтобы сообразить: назревают неприятности.

– Все в порядке, – поспешила сказать Флора. – С твоей мамулей все в порядке. Я просто старше ее.

– Мне тли! – заявила Агот.

– Верно. Но я взрослая. Мне больше трех лет. Так что… видишь… ну, все в порядке.

Агот снова сунула в рот большой палец. Флора быстро огляделась в поисках чего-то такого, что могло бы отвлечь ребенка.

– Хочешь бросать камешки?

Агот энергично затрясла головой.

– Хочешь посмотреть на коров?

– Мне нлавяцца свинки!

– У нас нет свинок.

Губы девочки снова задрожали.

– Папуля говолил, бабуля петет петенье! – провозгласила Агот так, словно эта мысль только что пришла ей в голову. И она хитро покосилась на Флору. – Я люблю петенье!

– А тебе приходилось оставаться с дядей Хэмишем? – спросила Флора.

При этом она подумала о легком лимонном печенье, которое пекла мать, о крошечном волшебном печенье и о плотном фруктовом пироге, всегда стоявшем на полке в кладовой. И есть ли в материнской тетради рецепт этого печенья и пирога?

– Пойдем разберемся с этим, – предложила Флора.

Агот, просияв, спрыгнула с камня и схватила Флору за руку, и Флора, совершенно неожиданно для себя, почувствовала от этого удовольствие.

Конечно же, в конце тетради нашлось несколько рецептов печенья. По случаю дней рождения, Рождества и других приятных событий. Думая о коробках с изюмом и сушеными фруктами, которые Эйлид уложила в рюкзак, Флора решила, что сладкое может слегка развеселить Агот. Но Флора так давно не пекла печенья… Впрочем, все необходимое нашлось, и Флора улыбнулась, увидев это. Лепешки. Вот что получится.

Ее мать в верхней части страницы записала: «Горячая печь, холодное масло».

– Сто это знатит? – требовательно спросила Агот.

Она отодвинула от кухонного стола стул, шумно волоча его ножки по каменному полу. Брамбл неодобрительно фыркнул.

– Это значит, что печка должна быть горячей, а масло холодным, – пояснила Флора. – Это нужно для приготовления лепешек.

– Я люблю лепёски! – просияла Агот. – Сделай лепёски!

Флора отметила, что Агот всегда говорила коротко, выразительно и энергично. Она посмотрела на довольное лицо девочки и удивилась тому, что она сама не может быть такой же простой и искренней. Просто относиться к работе, к семье, ко всему, чего ей хочется.

– Ну… хорошо.

Она включила духовку, помыла девочке руки и принялась смешивать муку, молоко и холодное сливочное масло.

И тут ее поразила одна мысль: почему ей это раньше не пришло в голову? И почему парни этого не сообразили?

Флора отправилась в холодную кладовую за кухней. Да, похоже, братья не часто сюда заглядывали. Здесь хранилось бесчисленное множество консервных банок с бобами и фруктами – когда мать Флоры была молодой, на острове почти не имелось свежих фруктов и они были очень дорогими. Анни обожала консервированные мандарины, персики, груши. Когда свежие фрукты появились в достаточном количестве, Анни твердила, что они ее разочаровывают по сравнению с залитым сиропом содержимым консервных банок, которое она просто обожала, – и банки эти по-прежнему стояли в кладовой.

А на верхних полках – да! Сокровища, сиявшие в свете, проникавшем сквозь крошечное вентиляционное окошко. Розовые, темно-пурпурные, ярко-красные… Чернослив, клубника, ежевика, морошка. Богатые запасы ее матери.

Глядя на все эти банки, Флора осознавала, какая же это драгоценность. Здесь были и те самые банки, в которых Анни сама закатывала варенье из ягод и соки, ее руки прикасались ко всем стоявшим здесь емкостям… Многое она раздавала друзьям и соседям, но часть осталась на зиму. На ту зиму, которой она уже не увидела.

Флора внезапно села на пол и заплакала.

– Сто слутилось? – прогудел басовитый голосок. Маленькие ручки вцепились во Флору. – Ты платес?

– Нет, не плачу, – ответила Флора.

– Платес! – уверенно заявила Агот. После этого она помолчала пару секунд. – Тепель лутьсе?

Флора заметила, что уже готова улыбнуться, и энергично потерла лицо ладонями.

– Да, – кивнула она. – Да, теперь лучше.

– Я люблю валенье! – бодрым тоном сообщила Агот.

И Флора, посмотрев на банки с вареньем из дикой малины, подумала, что, в конце концов, нет смысла оставлять все это здесь, и взяла одну из банок, пальцем смахнув пыль с ее крышки.

Лепешки, выходившие из-под пальчиков Агот, выглядели довольно комковатыми. А Флора совсем забыла о простом удовольствии от подобных дел, об ощущении теста под руками и теперь аккуратно вырезала лепешки маленькой жестяной формочкой и выкладывала на смазанный маслом противень.

– Лепёски! – во все горло закричала Агот, когда на обед первым явился Иннес.

– О, прекрасно! – машинально ответил он.

А потом слегка отпрянул, когда девочка потребовала, чтобы он попробовал одно из ее слегка подгоревших творений. Но лепешки Флоры были безупречны, и она до смешного гордилась собой. Иннес даже посмотрел на нее с некоторым уважением.

– Можно мне и то и другое? – тактично спросил он.

Лепешки были еще теплыми, на них таяло масло, а поверх него – джем.

Ну да, это просто джем. Но вместе с его густой сладостью и легкой кислинкой малины нахлынули воспоминания о матери, стоявшей как раз на этом самом месте, энергично что-то размешивавшей с раскрасневшимся от жара лицом и постоянно предостерегавшей детей, если те подбирались слишком близко к кипевшему сахарному сиропу…

Дни, когда варили джемы и варенья, всегда были хлопотливыми и волнующими, дети дождаться не могли, когда им разрешат попробовать первые «образцы», намазанные на только что испеченный хлеб, с маслом из маслодельни… «Ягодная размазня» – так называл это отец, а Флора ела варенье каждый день, вернувшись затемно из школы… Вечера становились все короче и короче, пока не начинало казаться, что ночь вообще не кончается…

Но всегда-всегда, приходя домой, Флора находила это: свежий душистый хлеб и сладкое ароматное варенье.

Флора молча наблюдала за тем, как Иннес делает то же самое. Он поднес лепешку ко рту, но, прежде чем откусить, вдохнул ее запах и на мгновение прикрыл глаза. Флора отвела взгляд, смущенная тем, что застала брата в такой момент, когда ему явно не нужны были свидетели. Последовала пауза. Потом Иннес откусил от лепешки.

– Ох, сестренка… – проговорил он. – Думаю, ты запросто могла бы продавать такие в кафе.

– Помолчи! – бросила Флора.

Но она улыбалась.

Агот тем временем воспользовалась моментом и слопала сразу три лепешки – причем не свои собственные, как отметила Флора. Потом девочка потянула отца за рукав с таким видом, словно желала поделиться чем-то очень важным.

– Папуля! – громко прошептала она.

– Что, мелюзга?

Иннес присел на корточки перед девочкой.

– Мне нлавицца Флова!

Флора невольно улыбнулась во весь рот.

– И… – продолжила Агот, цепляясь за отца липкими пальчиками, – и валенье!

– Что ж, конечно, – кивнул Иннес. – Так и должно быть. Это варенье варила твоя бабушка.

– Бабуджем! – дала определение Агот.

Иннес и Флора усмехнулись.

– А где Финтан? – спросила Флора.

Иннес пожал плечами:

– Наверное, в маслодельне. В последнее время он там целыми днями пропадает. Понятия не имею, что он делает. Наверное, ничего хорошего.

– Как ты думаешь, может, мне отнести ему лепешек?

– Подношение мира? – сочувственно улыбнулся Иннес.

– Что, это так заметно? – огорчилась Флора. – Но почему он постоянно на меня нападает?

Иннес снова пожал плечами:

– Дело не в тебе. Он всеми нами недоволен, разве ты не заметила? – Он посмотрел на остывающую гору лепешек. – Лучше оставь с десяток для Хэмиша.

Флора собралась выйти, предоставив Агот возможность болтать с Иннесом. Брамбл тут же поднялся и потащился за ней. Флора почесала его за ухом и удержалась от желания показать язык Иннесу. Этот пес явно испытывал к ней особые чувства.

Флора прошла через открытый двор, где бродили куры и утки. Кур Флора не жаловала, хотя всем, конечно, нравятся их яйца. Что-то неприятное чудилось ей в их глазах-бусинках и в том, как они тучей налетали на уток, воровали у них корм, а после с победоносным видом – и Флоре казалось, что вполне сознательно, – гадили на ступенях крыльца. Иногда, зайдя в дом, Флора вдруг обнаруживала одну из куриц на кушетке, после чего начиналась изрядная суматоха.

Брамбл, совершенно бесполезный в качестве сторожевого пса, всегда затихал при появлении кур – а иначе они пытались клевать его и всячески дразнили. Это были весьма самоуверенные куры.

– Кыш! – прикрикнула Флора, когда куры с подозрением уставились на нее. – Кыш с дороги!

– Не бей кулотек! – раздался басок за спиной Флоры.

Она оглянулась. В дверях стояла Агот, строго смотревшая на нее.

– Если побьёс кулотек, не полутис вкусных яитек! – сообщила девочка.

По ее тону можно было предположить, что она все это уже испытала на собственном опыте.

– Ты права, – согласилась Флора. – Курочек бить нельзя.

Агот просияла, довольная тем, что верно проанализировала ситуацию, а Флора пошла дальше.

Маслодельня стояла справа от дома, на небольшом бугорке, с которого было удобнее спускать воду, и на таком расстоянии, чтобы нетрудно было подъехать грузовичку. По сравнению с серым, элегантным фермерским домом она выглядела техническим сооружением, со стенками из рифленого железа.

С одной стороны находилось очистное отделение, где мать Флоры обычно взбивала масло. Флора со дня приезда не заглядывала сюда. Здесь стоял тяжелый запах, в щели стен задувал холодный ветер. Флоре и в детстве не нравилось это место, оно было холодным и странным, хотя масло Флора любила не меньше, чем все остальные.

Она постучала в дверь, хотя это трудно было назвать дверью, просто на петлях висел лист жести.

– Финтан?

Голос Флоры разнесся по маслодельне. В примыкавшем к ней коровнике сейчас не было, конечно, коров, их утром выгнали на пастбище, но запах остался. В первый день Флора постоянно морщила нос от этого запаха, но вскоре перестала его замечать, а если и замечала, то он уже почему-то казался ей уютным.

После паузы из-за двери донеслось:

– Чего надо?

– Финтан, это же я, – хмыкнула Флора. – Принесла тебе кое-что. Если хочешь.

Дверь слегка приоткрылась. На Финтане был просторный старый свитер, весь в дырках. Волосы у него уже основательно отросли, борода тоже выглядела неухоженной.

– Чего тебе?

В щель вырвался изнутри холодный воздух.

– Ну и холод там! – заметила Флора.

И действительно, контраст с залитым солнцем двором был слишком заметным.

– Так и должно быть, – ответил Финтан. – Ты не беспокойся, это фермерские дела – тебе не понять.

Он хотел уже захлопнуть дверь.

– Финтан, погоди!

Он посмотрел наконец на поднос в ее руках. Флора рядом с тарелкой поставила баночку джема.

– Это мамино?..

– Думаю, она не стала бы возражать.

– И оно не испортилось?

– Нет, – улыбнулась Флора. – Она потрясающе умела варить варенье.

– Она потрясающе умела много чего, – откликнулся Финтан.

Они замолчали.

Потом Финтан вздохнул и смягчился, открыв дверь.

– Ладно, – произнес он делано небрежным тоном. – Хочешь войти? – И снова посмотрел на баночку.

– Я только удивляюсь, что вы не слопали все это раньше, – сказала Флора.

– Ну да. Просто… ну, как-то это казалось неправильным. Съесть то единственное, что нам осталось после нее.

Флора немножко подумала.

– Мне кажется, она как раз и хотела бы, чтобы мы это ели.

– Да, пожалуй, – кивнул Финтан. – Действительно хотела бы.

– Агот считает, что мы должны это съесть.

– Ну, если Агот так думает… – Финтан улыбнулся, взял одну лепешку и тут же ее проглотил. Потом сообщил: – Точно такие же и она пекла.

– Я воспользовалась ее рецептом.

Финтан разом слопал вторую лепешку.

– Изумительно… Даже странно. Изумительно!

Флора отдала ему поднос с тарелкой и чашкой чая. И огляделась вокруг:

– А что ты вообще здесь делаешь?

Снова последовала пауза.

– Ну…

– Ты не обязан мне рассказывать, – уточнила Флора.

– Нет, я хочу… только не говори отцу, Хэмишу и Иннесу.

– Почему?

– Не знаю… Они будут надо мной смеяться.

– Это было бы приятной переменой, они перестали бы постоянно насмехаться надо мной.

– Верно. Так что я тебе, пожалуй, не скажу.

– Скажи! Что это такое?

Финтан поманил ее внутрь, потом закрыл дверь, как будто ожидал, что кто-то явится подсматривать и подслушивать.

– Я тут экспериментирую, – сообщил он.

– С чем?

– Ну… Ты сядь вот здесь.

Флора в недоумении села.

– Ладно, – продолжил Финтан. – Ты сейчас попробуешь и скажешь мне, что ты думаешь.

В помещении стоял глубокий металлический бак с гибким металлическим шлангом, его следовало всегда держать в безупречной чистоте, чтобы в молоко не попали какие-нибудь бактерии. Финтан ушел в дальний угол и тут же вернулся с чем-то вроде колеса, завернутым в холст. Присмотревшись, Флора увидела на полке еще несколько таких же.

Финтан с превеликой осторожностью, как будто распеленывал младенца, развернул холст. Внутри оказался большой круг мягкого на вид сыра. Флора смотрела на Финтана, вскинув брови, но брат не обращал на нее внимания. Он взял крошечный острый нож и, отрезав от круга кусочек, протянул Флоре.

– Ты серьезно? – спросила Флора. – Ты сам это сделал?

– Попробуй.

– Попробовать? Но если ты приготовил сыр неправильно, ты можешь меня отравить!

– Я не собираюсь тебя травить.

– То есть ты не собираешься делать это намеренно.

– Послушай, – заговорил брат. – Я уже много его съел. Я несколько лет над ним работаю!

– Несколько лет?!

– Да. Ну, это было… вроде развлечения.

– Несколько лет?

– Ты попробуешь или нет?

Флора взяла нож, потом с большой осторожностью сняла с него кусочек сыра и сунула в рот.

Это оказалось нечто настолько вкусное, что Флора и припомнить не могла, чтобы когда-то такое пробовала. В этом сыре ощущалась острота старого чеддера, но по консистенции он был мягче, больше похож на голубые сыры и оставлял глубокое послевкусие.

В общем, это было потрясающе!

Флора моргнула.

– О боже мой… – пробормотала она. И протянула брату нож. – Дай еще кусочек!

По лицу Финтана медленно расплылась улыбка.

– Серьезно? Тебе понравилось?

– Серьезно! Это потрясающе!

Финтан беспокойно посмотрел на дверь.

– Только не говори им, – попросил он. – Я не шучу. Пожалуйста. Не говори, ладно?

– Но почему? – Флора огляделась по сторонам. – У тебя его целая куча! Сколько времени ты на него потратил, если точно?

Финтан пожал плечами:

– Понимаешь… мне просто… Мне нужно было куда-то сбежать, когда… ну, ты понимаешь.

Флора понимала. Когда ее мать положили в больницу и она уже, по сути, домой не вернулась.

– Ладно, но ты собираешься что-то с ним делать?

– Я не знаю… Иннеса только деньги волнуют.

– Конечно, он обязан о них думать.

– А папа жалуется, что я бездельник.

– Так они даже не знают, чем ты занят?

– Да им все равно, разве не так? Я же просто чудак Финтан, занимаюсь ерундой. – Он вздохнул.

Флора посмотрела на него.

– Семья – дело сложное, – заметила она.

– Да ни шиша они не сложные!

– При мне ты можешь ругаться и покрепче! – едва не рассмеявшись, сказала Флора.

– Что, в Лондоне все ругаются?

Флора с жадностью посмотрела на сыр:

– Дашь еще немножко?

– Вправду хочется? – улыбнулся Финтан.

– Да! И мне хочется, чтобы Агот его попробовала. Он плавится?

– Должен, это, вообще-то, твердый сыр, но вкус у него, как у мягкого.

Флора забрала протянутый ей кусок:

– Скажу, что купила его в Лондоне.

– Тогда они и пробовать не станут.

Флора включила гриль и подогрела сыр на ломте хлеба, пока его края не потемнели, слегка подсохнув и испуская восхитительный аромат, а в середине его светло-желтая масса запузырилась. Хлеб был свежим, с тонкой корочкой на краю, и Флора, посыпав сверху чуть-чуть черного перца, отдала его Агот. Та мигом проглотила весь кусок, едва тот чуть-чуть остыл.

– Ага! – сообщила девочка, одобрительно поглаживая свой животик. – Вкусно!

Довольная Флора улыбнулась. Это так весело – кормить других! Все налегали на еду, а она переглядывалась и обменивалась улыбками с Финтаном, видя, как всем нравится угощение, пусть даже такое простое, как жареный хлеб с сыром, – и на этот раз вечер прошел спокойно.