Не ешь того, что жрет шакал. Не езди с тем, кого не знаешь.

Эту мудрость всякий сын Степи впитывает раньше, чем садится в седло. Дели путь только с тем, кому доверяешь. Иначе твой путь выйдет коротким.

Не кодекс чести порождает доверие (Запад беден честью, как и золотом), не твердость принципов и не правдивость. Доверие идет от знания. Можно полагаться на лжеца, вора или труса – если знаешь, в какой момент он солжет, украдет или сбежит. Нельзя полагаться на того, кого не знаешь.

Спутники Ней и Чара презирали шаванов Бирая: те зазря хвастливы, малодушны и гнут шеи перед мерзавцем-Колдуном. Шаваны Бирая недолюбливали Спутников: Ней хитер и скользок, как змея; Чара зла и когтиста, как рысь. Но Спутники и шаваны хорошо знали друг друга, потому могли делить один путь. О Новичке этого не скажешь.

– Ты повидал все земли и народы, – говорил Неймиру ганта Бирай, вытянув ноги к огню. – Вот и ответь мне: что за зверь этот Новичок? Откуда он? Какое мясо жрет? Какого цвета изнанка его шкуры?

Миновало пять дней. Изломав свой путь, чтобы сбить со следа ищеек, отряд пришел к Лаксетту, что в графстве Блэкмор. Колдун вышел из лесу поглядеть на город и взял с собой лишь одного парня – Новичка. Прочие остались ждать у костра, и ганта Бирай усадил Неймира справа от себя – как человека, с которым хотел крепко посоветоваться. Неймир же хотел поднять цену своим словам, потому сперва не ответил, а спросил сам:

– А ты-то как думаешь, ганта? Имеешь догадки?

Бирай покрутил длинный ус, прочистил ногтем щель меж зубов, сплюнул в костер – тоже выдержал паузу перед ответом. Наконец, сказал:

– Это очень странный тип: как будто сшили полкозы и полкоровы. Бьется он ловко и движется плавно – значит, воин. Но меч короткий, кинжал поганый, а брони нет совсем – значит, не воин. В седле держится как влитой, дороги знает, земли видел – значит, всадник. Но если нужно встать на ночлег, развести огонь, сжарить мяса, то два часа провозится, будто копыта вместо рук. Значит, не всадник. За деньги может все – значит, бандит или наемник. Но морда гладкая, без единого шрама, и все зубы целы – значит, не бандит и не наемник.

Ганта покачал головой, недоумевая. Гурлах сказал:

– Еще он много слов говорит. Будто малец или баба.

Чара повела бровью, и Гурлах уточнил:

– Не как ты. У ползунов бабы – коль раскроют пасть, то уже не заткнешь. Вот он на них смахивает.

Косматый добавил:

– И еще сильно борзый. Как козлик, которому рогов не обломали. Лезет по-наглому, силу не уважает.

Косматый потер колено. Оно почти уже не досаждало, но шаван все припоминал Новичку внезапный и подлый пинок.

– Вот потому, – сказал ганта Бирай, – я и спрашиваю тебя, Неймир-Оборотень: что ты понял про Новичка?

Ней заговорил с видом превосходства:

– Понял я поболе вас, уж не обижайтесь. Значит, так. Новичок говорит витиевато, но не потому, что баба, а потому, что так научен. Рос он, стало быть, в замке, а грамоте учился в пансионе, или где там богаческие детки учатся. В седле и с мечом хорош – значит, и этому его научили, выходит, сын не просто богача, а вояки, лорда. Но меч, одежда, лошаденка – все худое. Спросите – почему? Я отвечу: потому, что он – бастард. Богатство родным сыновьям лорда ушло, а ублюдку – шиш. Потому он и денег жаждет: с детства привык к роскоши, теперь мечтает все вернуть. И дерзкий по той же причине: все лорденыши дерзкие, пока жизнь их не накажет.

– То бишь, он – благородный?

– Наполовину.

Ганта подергал ус.

– А почему нас не боится? И Колдуна тоже? И почему вообще грабить пошел, если такой благородный? Нанялся бы к какому-то лорду этим… оруженосцем. Жил бы на молоке с белым хлебом.

– Потому, – сказал Неймир, – что Новичок – изгой. Если кто из лордов нарушит ихние правила – кодекс чести – то нигде ему потом житья нет, ни в одном замке не примут. Вот он – нарушил. Теперь и вынужден грабить, поскольку благородной службы не найдет. И связался с нами потому, что выбора иного не имеет. Его дорога лежит вдоль нашей.

– Стало быть, он – гнилой лорд?.. – уточнил ганта Бирай.

– Выходит, да.

Гурлах и Косматый хохотнули: гнилой лорд – забавное прозвище. Но Бирай все хмурился:

– Тогда скажи мне главное, Неймир. Как с ним быть?

– С Новичком-то?

– Нет, с Духом Червя!.. С Новичком, конечно.

– А в чем вопрос?

– Ты знаешь, в чем. Вопрос в Хагготе.

Пять дней назад Колдун объявил, что если Новичок подойдет для дела, то займет в отряде место Хаггота, которого сам же и убьет. Завтра отряд возьмет банк в Лаксетте, и станет ясно, на что годится Новичок. Если Колдун сочтет его годным, то прикажет зарезать Хаггота. А тот еще не до конца окреп после ранения, не сможет постоять за себя.

– Убей Новичка сегодня, – посоветовал Ней.

– Колдун озлится. Он же не затем взял Новичка, чтоб его прикончили. Хотел бы убить – сразу бы убил.

– Тогда не убивай, – развел руками Ней.

– Он зарежет Хаггота. И я буду не ганта, а коровье дерьмо, если не отомщу!

– Так отомстишь.

– Колдун озлится.

Ней усмехнулся:

– Сложно быть тобой. Хорошо, что я – не ты.

Ганта фыркнул и стал грызть окорок, отвернувшись от Нея. А Спутник промолвил:

– Впрочем, есть еще идея.

– У?..

– Колдун сказал: возьмем Новичка, если он проявит себя в деле. Вот и сделай так, чтобы не проявил. Дай задание, с которым он не справится.

– Х-ха, – только и успел сказать ганта, как на тропинке раздались шаги.

Колдун с Новичком шли так, словно всю дорогу болтали о чем-то. Колдун выпячивал губу в ухмылке – видать, Новичок удачно сострил.

– Третья вода на молоке, ага, точно! – повторил Колдун, посмеиваясь. Уселся на шкуру у костра, раздвинув шаванов. – Что, парни, соскучились? Изныли от тоски?

Всадники раздались в стороны, образовав почтительный зазор между собой и Колдуном.

– Мы обсудили завтрашнее дело, – изрек ганта.

– Вот как? По совпадению, мы тоже. Этот городишко, Лаксетт, показался нам… каким, Новичок?

– Совершенно обычным, что и вызвало тревогу. Время-то ныне отнюдь не обычное: сменилась власть и в герцогстве, и в Империи. Феодалы бурлят, воины точат копья, богачи прячут золото… Лаксетт же выглядит со стороны до крайности будничным, чем навевает скверные мысли.

– Червь сточи твои скверные мысли, – буркнул ганта Бирай, уязвленный тем, как Колдун прислушался к Новичку. – Прошлые взяли и этот возьмем.

– Возьмем вне сомнений, – подмигнул Колдун, – но сперва проведем разведку. Найдем все капканы, чтобы ловко их обойти. Пускай двое пойдут в город и там заночуют, а утром доложат, чем пахнет.

Ганта кивнул на Спутников, а те только пожали плечами. Ходить в разведку для обоих – столь же привычно, как жечь огонь зимой.

Рожа Колдуна стала неприятно хитрой, аж слащавой от предвкушения будущей проделки.

– Пойдут двое, но я не сказал, что вы. Одним из двух станет Новичок, а вторым… – он побегал глазами меж Неем и Чарой, вынул агатку. – Перышко – значит, Ней. Дамочка – хе-хе, значит, дамочка.

Он швырнул монетку в воздух.

* * *

Чара Без Страха никогда не была мастаком говорить. Слова стоят мало. Кто много болтает, тот мало делает. Чара молча делала много и презирала болтунов, в особенности тех, кто обожает звук своего голоса.

Чара не любила чужеземцев. Всадник Степи, будь он даже лютым врагом Чары, все же смотрит на жизнь как она, бьется как она, скачет как она, чувствует так же. А чужеземец – даже самый лучший – отделен пропастью. В его сердце никогда не заглянуть… но можно всадить стрелу.

Чара опасалась добряков. Злой и корыстный поступок всегда понятен, а вот доброта – признак слабости или обмана. Если добряк не лжет тебе, то он – тряпка.

Чара Без Страха не спешила доверять людям. Узнать человека и поверить ему – занимало у нее несколько лет, быстрее никак не выходило. За это время кто-то умирал, кто-то предавал, кто-то менял путь и скакал своею дорогой… Лишь два человека пробыли с Чарой так долго, чтобы заслужить ее доверие: Неймир-Оборотень и ганта Корт. Но второму из них она недавно чуть не выпустила дух. Так что, говоря по правде, лишь один.

Как вдруг, неделю назад…

Новичок был чужеземцем и, наверное, никогда носа не совал в Степь. Новичок говорил без устали и от каждого удачного словца лучился самодовольством. Новичок рискнул жизнью и отдал кучу монет, чтобы спасти незнакомую девчушку. Он был лукав, хитер, непонятен. Он был последним, кому стоило бы доверять.

Если сказать, что он понравился Чаре, то выйдет ложь. Она отлично видела все его недостатки. Чувствовала фальшь, когда Новичок говорил неродные ему слова: «ганта», «ползуны», «делить путь», «течет река – скачет конь». Фыркала, когда он называл ее «миледи». Смеялась вместе со всеми, когда проявлял неуклюжесть. А Новичок был неуклюж во всем, что не касалось фехтования и речи. Отбил себе палец огнивом, лег спать в ложбине и проснулся в луже, сжарил индюка так, что все давились углями… И Чара до сих пор не поняла, какого хвоста он вступился за девчонку – и за нее, лучницу. Словом, не нравился он ей и понимания не вызывал.

Но Чаре хотелось быть рядом с этим человеком. Возле него было как-то… особенно. Интересно. Он говорил – многословно, чуждо – но хотелось слушать. Красота была в словах, прежде Чарой неизведанная. Ней тоже умел говорить красноречиво, но не искренне, с игрой; Новичок же – от чистого сердца. Он звал ее «миледи», и было смешно… но и приятно тоже, ведь Новичок не смеялся над нею. Он скакал – и хотелось бок о бок. Смотреть краем глаза, как он держится в седле, как горячит коня, натягивает поводья. Все манеры, вся школа езды – чужая, неправильная… но по-своему очень изящная. Он делал глупости – ронял угли на сапоги, путался в узлах, ломал ногти, пытаясь их подстричь, – и тут тоже хотелось быть рядом. Смотреть, добродушно посмеиваться, зная, что эта неловкость – оборот великого мастерства в чем-то другом.

Наконец, эта девчонка – дочь лекаря… Если бы ганта не согласился отпустить ее, то Новичок, наверное, махнул бы рукой: «Ну, и ладно. Хвост с нею…» Любой шаван сделал бы так. Но из его несходства с шаванами вытекала надежда: а что, если б не махнул? Что, если б выхватил меч и глупо бросил на кон собственную жизнь? Как парой минут раньше мечтала сама Чара – но рассудительно удержалась.

Словом, всю последнюю неделю она искала поводов побыть рядом с Новичком и свирепела от тщеты усилий. Просто так, без предлога, интересоваться чужаком было не с руки, а предлогов находилось мало. Поболтать? Так она не умелец. Предложить помощь? Без его просьбы унизительно, а он не просил. Попросить помощи? Глупо, ведь все бытовые штуки она умеет лучше него. Вот если бы дошло до схватки, Новичок показал бы мастерство, а Чара – свое. Но боев не было… Порой Чара подходила к нему и спрашивала что-то, лишь бы завязать разговор.

– Ты какое любишь мясо?

– Употребляю всякое, но предпочитаю курятину: она легка и не утомляет мозг.

Или:

– Умеешь стрелять?

– Да, но много хуже вас, миледи.

– Откуда знаешь?

– Вижу по вашему разрезу глаз и силе в ваших пальцах.

Или:

– Бывал на Севере?

– Доводилось.

– Видал медведей? А кайров?..

– Да, миледи, но вынужден вас разочаровать: и медведи, и кайры – редкость. Овцы с пастухами – вот истинные северяне.

Всякий раз до того веско звучал его ответ, что Чара терялась, о чем еще спросить. Хмурилась и уходила, а чего действительно хотелось – так это толкнуть его в бок или дать подзатыльник, чтобы не умничал и поговорил по-человечески. А еще мог бы сам спросить ее о чем-то! Или просто взять и рассказать что-нибудь длинное, чтобы она послушала. С другими-то болтает без умолку, даже с Колдуном!.. А с лучницей – нет. Чем она так ему плоха?!

Зорко присматривая за Новичком, Чара открыла то, чего пока не заметили другие: он обладал умением располагать к себе людей. Гурлах и Косматый злились на Новичка за унизительные ушибы, но уважали: превосходя их в мастерстве, он сохранял вежливость. Гирдану нравилась его посадка в седле, Колдуну – остроумие, ганте Бираю – наглость и жажда наживы. Пожалуй, не от страха перед Колдуном ганта до сих пор щадил Новичка. Скорее, видел в нем ценность, возможно – будущего лучшего своего всадника.

Кто явно недолюбливал Новичка, так это Хаггот и Неймир. Хаггот имел на то очевидную причину, а вот Ней… Его Чара не могла понять. Ведь Новичок – такой же хитрый сорвиголова, как сам Неймир! Тоже отличный мечник и знаток земель, и смельчак. Лишь одна разница: Новичок – чужеземец. Ну, и что такого? Чужеземец – зато хороший человек.

* * *

Монетка крутанулась в полете: перо – лицо – перо – лицо – перо, – и упала ликом Праматери кверху. Колдун сказал:

– Дамочка и Новичок – добро пожаловать в Лаксетт.

Новичок кивнул, Чара поднялась на ноги. Ней тоже вскочил.

– Она никуда не пойдет. Я вместо нее.

Колдун уставился на Нея:

– Это как? Светлая Агата выбрала Чару. Ты же не станешь спорить с Праматерью!

– Чара не пойдет в разведку… с этим.

– Почему? – спросила Чара.

– Почему? – спросил Колдун.

– Я ему не доверяю.

– Ты имеешь право не доверять кому угодно, – согласился Колдун. – А я имею право ссать толстой струей на твое недоверие. Те, кого я выбрал, пойдут или в разведку, или на Звезду.

– Меня прельщает первый вариант, – сказал Новичок.

– И меня, – сказала Чара.

Ней глубоко вздохнул, раздувая ноздри, мотнул головой – и сел на место.

– Ладно, лысый хвост. Пусть будет так.

Лаксетт торчал на холме, островерхий и многозубый, как гребень. В отличие от прочих городов, где побывал отряд, Лаксетт целиком опоясывала внушительная стена, усыпанная башнями. Выше городских стен краснела цитадель, на шпилях которой белели лоскуты флагов.

Дорога шла от леса вниз, а после снова вверх – к городским воротам. До них оставалось меньше мили. Солнце клонилось к горизонту, размазывало по дороге длиннющие тени двух всадников, заливало багрянцем громаду цитадели.

Чара спросила Новичка, с обычной неловкостью пытаясь завязать разговор:

– Почему он красный, этот замок?

– Мы в герцогстве Альмера, миледи. Оно недаром прозвано Красной Землей: излюбленный материал здешних зодчих – кирпич из красной глины.

– Значит, замок – из кирпича?

– В Альмере и Короне такие часто встречаются.

– Постой, откуда вообще замок? Мы брали банки только в вольных городах. Теперь уже нет?

– Некоторые вольные города располагают замками, оставшимися от прежних лордов. Но в случае с Лаксеттом миледи права: этим городом владеет феодал. Наш Колдун поступил мудро: изменил тактику выбора целей, чтобы запутать возможных преследователей.

– Угу…

Чара мучительно не находила, что сказать еще. Рядом с Новичком будто язык отнимался: его слова звучали как-то… исчерпывающе, вот как. К ним ни прибавить, ни отнять. Но он, как на зло, искоса глядел на нее и словно ждал ответа. Никогда прежде Чара не думала, что разговор может представлять столько трудностей.

Вдруг на ум пришел вопрос, который давно хотелось задать:

– Новичок, почему ты все время говоришь мне «вы»?

– Это знак уважения. В центральных землях на «ты» обращаются к самым близким, либо к тем, кого не уважают.

– Я уважаю тебя! – воскликнула Чара.

– Знаю, – кивнул Новичок. – А Колдуна?

Она придержала коня.

– Ты это о чем?

– Вы говорили, что не можете уйти от него. Я спрашиваю: почему? Какая веревка держит?

– Много хочешь знать! – возмутилась Чара.

– Верно, много, – не моргнул глазом Новичок. – Собственно, миледи, я желаю знать о вас все.

– И думаешь, я тебе отвечу?

– Думаю, вы не купите половину коня.

Чара умолкла от удивления. Новичок сказал:

– Доверие, как и лошадь, продается только целиком. Нельзя доверять наполовину.

Она вперила в него взгляд:

– Решил, что я тебе доверяю?! Ты чужеземец, и я знаю тебя всего пять дней!

– Вы поверили мне с первой минуты в доме лекаря. Так верьте до конца – либо не верьте вовсе.

Есть люди, склонные лгать самим себе. Есть люди, готовые свернуть с половины пути. Чара никогда не входила в их число.

– Мы с Неймиром были с разведкой в Мелоранже. Принц Гектор Шиммерийский поймал нас и приказал казнить. Колдун спас. Так мы ему задолжали.

– Выходит, вы должны ему жизнь?

– Да.

– Если однажды спасете его, то будете в расчете?

– Да.

– Благодарю, миледи.

Он умолк с задумчивым видом.

– Какого хвоста?! – вот теперь Чара действительно разозлилась. – Запомни: я не люблю тех, кто темнит! Хочешь быть моим другом – выкладывай, что имеешь на уме!

– Вы правы, миледи, я хочу видеть вас своим другом. А ум мой занят тем фактом, что мы с вами… – он бросил взгляд на город, до ворот оставалась четверть мили, – …едем в ловушку.

– Дух Червя!.. В какую еще ловушку?

– Я кое-что слышал о бароне Лаксетте, здешнем лорде. Имеется у него премилая страстишка: вешать людей. Под это действо отводится лучшая площадь, строится роскошный эшефот, воздвигаются зрительские трибуны. В полдень трубят фанфары, бьют барабаны, милорд Лаксетт занимает почетное место и собственной рукою дает отмашку. Он заключает с вассалами пари о том, как долго будет дергаться казнимый, и сломается ли его шея. Говорят, ставки барона всегда выигрывают – ему довольно одного взгляда на человека, чтобы понять, насколько крепки шейные позвонки. Что доказывает, миледи, давнюю истину: опыт – великая сила.

– Но он же не повесит нас просто так.

– Конечно, нет. Барон уважает законы: сперва ждет какого-нибудь преступления, потом хватает кого-нибудь, годного в подозреваемые, и лишь тогда затевает действо. Поскольку собственные жители платят ему налоги, а приезжие – нет, то предпочтение отдается приезжим. Заведен такой порядок: всякому, кто вступает в город, на руке делается чернильная пометка – дата въезда. А когда выезжаешь, стражники сверяют пометку со списком последних преступлений. Если во время твоего присутствия в Лаксетте совершено злодеяние, ты попадаешь в каземат и шагу не ступишь, пока не докажешь невиновность.

– Выходит, Колдун выбрал скверный город для грабежа.

– В этом – самая соль моей мысли.

– Почему сразу не сказал Колдуну?

Новичок глянул на Чару с лукавым огоньком:

– Я хочу воплотить одну задумку. И вы, миледи, мне поможете.

* * *

Новичок вернулся в лагерь спустя пару часов. Один, без Чары. В ответ на общее недоумение сказал:

– Лаксетт – скверный город для грабежа. Здешний лорд обожает вешать людей, причем предпочитает приезжих. В полдень воздвигают эшефот…

Он повторил всю историю и показал руку. На запястье темнели чернильные цифры.

– Видите: нынешняя дата повторена дважды – в час въезда и выезда. Если бы в означенном промежутке времени в городе случилось преступление, меня бы задержали до прояснения ситуации.

Шаваны ворчливо зашептались. Ней спросил:

– Где Чара?

– Она осталась в городе, чтобы довести разведку до конца.

– А почему ты вернулся?

– Предупредить вас об опасности. Если бы я остался на ночь, а ночью в городе кого-нибудь убили, то нас с Чарой задержали бы до конца следствия, а вы остались в неведении.

Шаваны задумались, ганта Бирай проворчал:

– Дерьмо шакала. Нельзя в этот город. Войдем – не выйдем.

– Утром дождемся Чару и поскачем прочь, – сказал Гурлах. – Другую цель возьмем.

– Не очень-то хочется болтаться в петле, – добавил Косматый. – Паскудная смерть для всадника.

– Поедем отсюда, братья, – с надеждой выронил Хаггот.

Колдун оттопырил губу:

– У меня иное мнение, хе-хе. Говоришь, в Лаксетте вешают в полдень?

– Точно так.

– А завтра будет действо?

– Стражники только о том и говорят. Вздернут ведьму, насильника и воровку.

– Значит, завтра около полудня вся полиция будет на центральной площади и все горожане без дела – тоже. А если так, кто расскажет про ограбление стражникам на воротах? Налетим – и ускачем раньше, чем стражники узнает о нашем дельце!

– Должен заметить, план представляется весьма рискованным, – сказал Новичок.

– Я с ним согласен, – буркнул Бирай. – Хвосты нам прийдут.

– Советую, Колдун, избрать иную цель для атаки. Это будет проявлением ума.

Колдун опустил руки на чародейский пояс, усыпанный разноцветными бляшками.

– Ты, никак, хотел назвать меня глупцом?

– Пока еще нет. Я лишь сказал, что ты проявишь ум, если поведешь отряд в другой город.

– А если не поведу?

– Тогда не проявишь, – пожал плечами Новичок. – Логично, не правда ли?

Шаваны шарахнулись в стороны от Новичка, когда Колдун поднял руку и растопырил пальцы когтями ворона. Между большим и указательным вспыхнула синяя искра.

– Шуты живут лишь до тех пор, пока их шутки смешны. Твои перестали меня забавлять.

– А я и не шучу. Я спасаю жизни тебе и твоим бойцам.

– О своей жизни подумай!

Колдун протянул к нему руку, и Новичок поднял ладони:

– Прости, я сказал глупость. Тебе виднее. Скажешь брать Лаксетт – возьмем.

– Так и скажу, – процедил Колдун, опуская руку на пояс. – Кто-нибудь еще имеет возражения?

Ганта Бирай покорно склонил голову, за ним и Гурлах, и Косматый, и остальные. Лишь Хаггот тихо выронил:

– Колдун, прошу, не нужно…

Его чувства были ясны. До следующего города рана Хаггота совсем зажила бы, и он сумел бы защитить себя. Но завтра в Лаксетте ему конец: либо на виселице, либо от меча Новичка.

Колдун даже не глянул в его сторону:

– Спать. Утром идем в город.

И вдруг нахмурился:

– А где Неймир?

Оборотень исчез. Только что возился у своего шатра, а уже нету.

– Он туда пошел, – ответил Гирдан. – Сказал, за Чарой.

– Вернуть, – приказал Колдун.

– Позволь мне, – вызвался Новичок.

Он нагнал Нея на опушке леса. Едва Оборотень вышел из-под деревьев в лучи луны, как Новичок окликнул его:

– Сударь, вы совершаете ошибку. Ночью ворота города заперты, вам в них не войти. Но если попадетесь на глаза стражникам, то насторожите их. Вы рискуете арестом.

– Ты говоришь мне о риске? – прошипел Ней. – Бросил Чару одну в капкане!

– А вы предпочли бы, сударь, чтобы я остался с нею? На ночь вдвоем в гостиничной комнатушке… Согласен, в этом имелась бы доля романтики.

Ней шагнул к нему, играя желваками.

– Чего ты хочешь, чужак? Что тебе нужно от Чары?!

– Не от нее, сударь, а от вас. Я хочу, чтобы вы извлекли из ножен клинок и проявили доступный вам уровень мастерства.

Ней на миг замер от удивления. Встряхнул головой, заговорил совершенно другим тоном – снисходительным, ласковым:

– Послушай, приятель. Я планировал просто свалить тебя на землю, выбить пару зубов и избавить от лишней наглости. Я не собирался убивать. Ты не настолько плох, чтобы ложиться в пыль. Но если настаиваешь…

Новичок положил ладонь на эфес.

– В вас копится ревность, сударь. Она, беспричинная и мало осознанная, все же будет находить себе ежедневную пищу, пока не переполнит вас и вынудит схватиться за меч. Однако я тороплюсь, сударь, и не имею времени на подобные глупости. Если имеете ко мне претензии – разрешим их прямо сейчас.

Он выдернул сталь из ножен.

Великая Степь рождает много отменных всадников и метких стрелков, но мало мастеров клинка. Возможно, на это надеялся гнилой рыцарь, нарываясь на поединок. К его несчастью, Неймир был исключением. Он служил наемным воином в Шиммери и Дарквотере, в Надежде и Закатном Берегу. Он рубился с копьеносцами Львиных Скал и рыцарями джунглей, с ветер-всадниками Холливела и здоровенными нортвудскими медведями. Рубился даже с кайрами и нескольких положил в пыль. Неймир видел все стили фехтования Запада, Юга и Центра, пятью из них владел в совершенстве. Вынимая меч из ножен, он уже знал, как нанесет первый – обманный – удар, и второй – уводящий, – и как третьим ударом вспорет правый бицепс Новичка. Этот чужак – наглец, но все же не заслуживает смерти.

Меч взлетел, и первый удар пошел чуть-чуть не так, второй – совсем не так, а вместо третьего Неймиру пришлось поставить блок: выпад чужака опередил его! Ней отбил клинок врага, отскочил, увернулся, красиво обошел слева – и ударил со скоростью молнии. Вместо чавканья рубленого мяса услышал звон. Не поверил ушам: чужак не мог так быстро!.. Спустя секунду Ней уже отступал, отводя лихие жалящие удары. Один чуть не проткнул ему легкое – не достал буквально на дюйм. Новичок подмигнул Нею.

Оборотень сменил стиль. Закрутил клинок косой восьмеркой, как делают в Закатном Берегу. Стальным вихрем протаранил защиту Новичка, заставил отступить, сбиться с шага, пошатнуться. Нажал еще, смел остатки защиты, атаковал наверняка – и разрубил воздух. Новичок – змея! – выскользнул из-под вихря, ударил сбоку. Холод просвистел возле уха Неймира. Когда обернулся, наглец вновь подмигивал.

О пощаде речь больше не шла. Вопрос не в том, щадить или нет. Он или я – вот выбор! Хорошо, что Ней уже понял стиль Новичка: имперская классика, школа столичных мастеров. Он снова сменил стиль – стал чередовать верхние атаки с нижними, как в западной Альмере. Провел несколько пробных выпадов, дал Новичку прочувствовать стиль, настроиться. По усмешке врага увидел миг, когда тот понял манеру боя. И обрушил на Новичка тройную атаку: верхняя, косая, нижняя. Классический прием – против него есть традиционная защита: верхний блок, уход вправо, нижний блок. Это и сделает гнилой рыцарь – что ж еще? Так учил его мастер фехтования!

Ней ударил поверху – Новичок блокировал. Ней ударил наискось через грудь – Новичок ушел вправо. Теперь по классике – удар по ногам. Но Ней ударил на фут выше классики. Клинок вошел бы в живот, если б Новичок тупо следовал уроку… Но он был умен и прыгнул назад, крутанулся вокруг себя, обогнул клинок шавана. Вдох – и Новичок уже возле Нея, в левой руке – кинжал, занесенный для ближнего удара в грудь. Но и Ней не дитя: приготовил запасной план. Едва Новичок подошел слишком близко, Ней ошарашил его пинком в голень и опрокинул кулаком в лицо.

Новичок очутился на земле, а Ней занес над ним клинок:

– Бросай оружие!

Чужак послушно разжал руки. Несколько секунд оба молча дышали. Наконец, Ней сказал:

– Ты ловкий змей. Но ты же не думаешь, что я не заметил. Дважды ты промедлил на полвдоха, хотя мог успеть. Ты не хотел убивать меня.

– Как и вы меня, сударь. Кроме последней атаки, вы целились только по рукам.

Ней встал, подал руку противнику, помог подняться.

– Я вижу, что ты – честный парень. Слова могут врать, клинок – нет. Ты мне не враг.

– Рад, что вы это признали.

– Уясни кое-что. Чара – свободная женщина. С кем и как развлекаться решает сама, я ей не пастух. Но если вздумаешь обидеть ее – берегись, никакой стиль боя тебе не поможет.

– Сударь, Чара – весьма достойный человек. Она последняя, кого я бы хотел обидеть.

– Тогда зачем ты оставил ее одну в городе?

– Это она решила остаться. Мне требуется помощь в одном деле, и я попросил Чару об услуге. Она не отказала.

Ней вдруг смекнул кое-что.

– Ты сразился со мной, чтобы заслужить мое доверие. Выходит, меня тоже хотел просить о чем-то?

– Совершенно верно, сударь. Ваша помощь мне тоже требуется.

– И что это за дело, с которым ловкач вроде тебя не справится в одиночку?

Новичок подмигнул, убирая меч в ножны.

– Охота.

Нищий Новичок не имел шатра. Он спал на краю лагеря, завернувшись в две старые овечьи шкуры.

Вечером Хаггот невзначай дважды прошел мимо, чтобы притоптать снег. Когда костер угас и дыханье спящих сменилось храпом, Хаггот выждал еще с полчаса, поднялся и взял нож. Заблаговременно вынул клинок из ножен, чтобы не скрипнула сталь; оставил сапоги, чтобы не звякнули шпоры. Ступая по вмятым в снег следам, подошел к Новичку. Присел рядом, рассмотрел безмятежное лицо – Новичку, видно, снился отцовский замок или наследство, или еще что хорошее. Занес нож, шепнул одними губами: «Тирья тон тирья», – и ударил.

Рука встретила нежданное препятствие: теплое, шершавое, цепкое. Ладонь Новичка перехватила запястье шавана. Тот положил вторую руку поверх рукояти, чтобы продавить защиту. Новичок выставил колено из-под шкуры и пнул Хаггота прямо в шов на боку. От боли шаван ослабил хватку – и секунду спустя лежал на спине, а в руке Новичка блестел отнятый нож.

Хаггот не стал унижаться мольбами. Сказал с горечью:

– Ладно… Видать, судьба мне сдохнуть из-за этой раны. Так решил Дух Степи…

– Что я должен сказать? – уточнил Новичок.

– Тирья тон тирья.

– И что это означает?

– Нельзя было иначе.

– Ложь, – сказал Новичок. – Можно иначе.

И вернул Хагготу кинжал.

* * *

Они въехали в Лаксетт за час до полудня. Только впятером: Ней, Новичок, Колдун и ганта с Гурлахом. Даже в таком числе они вызвали опасное любопытство привратников.

– Куда направляетесь и не многовато ли несете железа?

– Железа ровно столько, чтобы чувствовать себя безопасно в нынешнее шумное время, – Новичок дружелюбно откинул плащ и показал свой простой короткий меч. – А движемся мы прямо на центральную площадь, чтобы увидеть славное действо. Нечасто случается день, когда вешают разом троих негодяев, а если уж случился, то никак нельзя пропустить!

Начальник стражи криво ухмыльнулся, встопорщив седой ус:

– Да уж… Я бы сам глядел, коли б не вахта… Меточный порядок знаете?

– Не первый день на свете живем.

– Тогда давайте руки.

Они обнажили запястья, а стражник взял крохотные печатки-цифры и проставил на коже путников дату и время. Новичок подал другую руку, чтобы не возбуждать подозрений видом вчерашней метки. Засим они въехали в Лаксетт.

– Всего трое на страже, – пренебрежительно буркнул Ней.

– Шестеро, – поправил Новичок. – Еще трое в надвратной башне.

За воротами лежала небольшая площадь, от которой расходились три улицы. Правая тянулась вдоль стены, сумрачная и заросшая худыми лачужками. Центральная, украшенная аркой, шла вверх, вглубь города. Левая упиралась в тупик с лошадиной поилкой и пирамидой бочек.

– Бочки, – сказал Новичок.

– Какие еще бочки?

– Хорошие. Ничего дурного не могу о них сказать.

– Гы-гы, – осклабился Колдун. – Побереги шуточки для банкиров: ты первым войдешь, развлечешь их беседой, поглядишь, что да как. А ты, Неймир, – на площадь. Когда там начнется забава, лети к нам.

Ней пришпорил коня. На площади должна ждать Чара – так она условилась с Новичком. Проблема в том, что Чара там вовсе не одна. Похоже, добрую четверть города барон Лаксетт заразил своей любовью к висельникам. Гомон толпы стал слышен уже за несколько кварталов, а за квартал поток прохожих стал таким густым, что Нею пришлось оставить лошадь у ближайшей коновязи и шагать пешком.

Выйдя на площадь, Неймир поднял взгляд выше голов и увидел сооружение. Виселица отнюдь не сводилась к простой перекладине с веревкой. Над толпою вздымались три деревянные башни разной высоты. Самая скромная имела двадцать футов росту, а самая значительная оставляла в тени все дома на площади, кроме церкви. На каждой башне висели здоровенные – больше человека – щиты с выведенными мелом именами преступников. Над каждым щитом полоскались флаги: желтый, красный в горошек и черный с крестом. Они, видимо, обозначали преступления казнимых, а высота башен отвечала тяжести злодеяний. Черный крест – знак ведьмы – темнел выше остальных. На верхушках башен толпилось немало народу, как стрелков при осаде: трубачи с фанфарами, охранники, судебные приставы, палач в маске – свой для каждой башни! А почетную середину занимали, конечно, сами виселицы. Они опирались на столбы, испещренные мелкой резьбою, а перекладины были обвиты праздничными лентами. Неймир смотрел на высшую – ведьминскую – башню, когда трубачи на ней подняли фанфары и исторгли надрывно бравый вой. Открылся люк, и, понукаемая копьями в спину, на крышу вышла преступница.

– Добрые горожане Лаксетта!.. – завопил судебный пристав, и толпа притихла. – Сегодня мы празднуем час великого торжества правосудия! День побеждает ночь, добро сокрушает зло, а закон берет верх над преступлением!

– Слава Лаксетту!.. – крикнул кто-то, и толпа отдалась эхом: «Слава, слава!» Видимо, это входило в церемонию – пристав вовремя сделал паузу и дал людям всласть поорать.

Неймир стал искать глазами Чару. В таком сборище высмотреть ее невозможно, но Чара-то понимает это и не стоит в толпе. Она должна быть на какой-то возвышенности, где Ней сможет ее углядеть. Возвышенностей, кроме виселиц, имелось две. Одна – украшенная вымпелами трибуна, где блестели мехом две дюжины богачей в шубах. Сам барон Лаксетт вольготно располагался в кресле, чашник наполнял его кубок, вассалы гомонили вокруг, как цыплята около наседки. Чары там, конечно же, не было.

– Добрые горожане!.. Всякое зло, как ядовитая змея, норовит скрыться впотьмах и выбирает самые глубокие норы. Дело служителей правосудия – вытащить его на солнечный свет и представить ясным взорам, чтобы добрые люди знали мерзкое лицо зла. И сегодня пред нами стоит поистине отвратное отродье змеиного племени…

– Смерть ей! Смееерть!.. – заорала толпа, поторопившись на полтакта. Имя змеиного отродья утонуло в криках.

Ней обратил взгляд ко второй возвышенности – паперти церкви. Она была переполнена людом, крайние с трудом удерживались, чтобы не скатиться по ступеням. Но Чара занимала место на самом углу, и Ней сразу заметил ее. Распихивая горожан, он двинулся к паперти.

– Жареные колбаски! – рявкнул прямо на ухо уличный торговец. – Желаете жареную колбаску, господин?..

Пристав же продолжал вещать:

– Сейчас вашему слуху предстанет полный список злодеяний преступницы. Да приведет он в дрожь всех добрых людей и на всю оставшуюся жизнь отвратит от скользкой тропы беззакония. Да послужит он воспитанию детей и юношей, да поможет он опомниться тем, кто допустил тень злодейства в свои помыслы. Итак, первой строкой…

– Смееерть!.. – крикнул кто-то невпопад, и вокруг него яростно зашипели.

– …гадание по ладони! Это исчадье зла брало с честных людей деньги за предсказание судьбы – но ее предсказания не сбывались! Так она нарушила заповедь Светлой Агаты: «Пускай говорит лишь тот, кому ведомо». Мошенница!..

Ней протиснулся сквозь группу парней, державших на плечах своих подружек. Одна махала руками над головой и радостно повизгивала.

– Вторая строка! Ведьма распутно обнажалась и показывала свои прелести в окно трем господам мужского пола, а позже оскорбительно высмеяла их знаки внимания. Она плюнула на заповедь Янмэй Милосердной: «Не обещай того, чего не дашь». Бесстыдная лгунья!..

Ней прошел под балконом особняка, сверху донеслось:

– Ищешь хорошего вида? За полтинку продам место на балконе! Ладно, за пару звездочек…

– Третье! Она продавала молодым матерям ложные обереги для младенцев и так наживалась на их доверии. Но сказано Глорией-Заступницей: «Честно трудись, и не ищи обманного пути». Злодейка!..

Неймир добрался до ступеней и начал взбираться на паперть. Теперь он смог разглядеть ведьму: та была худа, темноглаза, большерота и чертовски некрасива – будто скелет, одетый в девичью кожу. Вместо кандалов ее сдерживала петля на шее, привязанная к шесту в руках стражника. Очень умно: если ведьма решит покончить с собой, прыгнув с башни, она все равно повесится на этой петле – и барон Лаксетт так или иначе получит удовольствие.

– Четвертая и главная строка, – возопил, надсаживаясь, пристав, – откровенное колдовство! Сия дщерь Темного Идо брала с честных мужей и жен деньги за то, чтобы «выведать тайное». А после нашептывала им на ухо, и от минуты такого шепота распадались лучшие семьи! Что же это, как не чародейство?! Что, как не отворотное заклятие?! Она растоптала первую заповедь Мириам Темноокой – заповедь искренней любви! Она – ведьмааа!..

Пристав сделал долгожданную паузу, и толпа выплеснула накопившееся:

– Сдохни, тварь!.. Повисни, гадина!.. Смеееерть!..

Неймир криво усмехнулся:

– Против нашего Колдуна эта ведьма – сущее дитя. Если ее вешают, что бы они сделали с нашим?

– Повесили бы, – ответила шепотом Чара. – Здесь всех вешают.

Она похлопала Нея тремя пальцами по плечу – их тайное приветствие, знак нежности для случаев, когда нельзя обнять и поцеловать. Ней ощутил, как сладко теплеет на сердце. Но заговорил о деле, ведь дело всегда идет первым:

– Много имеем времени?

– Я расспросила людей. Ведьму заставят глядеть на смерть остальных двух, и лишь потом казнят. Сейчас выведут воровку, прочтут обвинение, повесят. Выведут насильника – все то же самое. Потом вздернут ведьму. Один удар часов у нас есть.

– Тогда не медлим!

Народ зароптал, когда они стали протискиваться к выходу с площади. Ней присвистнул:

– Угловое место на паперти! Отличный вид! Налетайте!

Их оставили в покое, на ступенях паперти забурлило…

Когда свернули в переулок, чтобы забрать коней, Ней спросил Чару:

– Зачем ты осталась на ночь?

– Ради разведки.

– А Новичок?

– Что – Новичок?

– О чем тебя просил?

– Он не просил, а только спрашивал.

– О чем?

– Дух Степи! Ней, ты прицепился, как южанин к альтессе!

– Ты – лучшая альтесса на Юге! Так о чем?

– Почему мы с Колдуном? Как он колдует? Каков нутром ганта Бирай? Кто в отряде умеет перевязывать раны?

– И что ты ответила?

– Новичок – честный парень. Я тоже не лгунья.

Они вспрыгнули в седла и поскакали к банку. Улица была восхитительно пуста: не глазели на висельников лишь те, кто имел по горло домашних забот.

– Тогда ответь честно, нелгунья. Мне есть причины ревновать?

Она фыркнула – как лошадь всхрапнула.

– Новичок – самый интересный человек изо всех, кого я встречала восточней Холливела. Но если ревнуешь к чужеземцу, то ты глупее ишака!

Ганта и Гурлах ждали в сквере напротив банка. Экий важный городишко этот Лаксетт – тут даже сквер имеется! Голые деревья по кругу, фонтан из трех чаш, доверху засыпанных снегом, памятник бронзовому лорду верхом на коне. Лицо всадника до странности напоминало конское. Гурлах озадаченно глядел то на одно, то на второе – искал отличия. Ганта Бирай обратился к Чаре:

– Что разведала?

– В банке пятеро охраны, как всегда. Никакой засады – не ждут нас в Лаксетте. До конца казни еще с полчаса. Справимся за полчаса – уйдем легко.

– Тогда вперед.

Ганта повернулся было к банку, Чара задержала его:

– Где Колдун с Новичком?

– Уже внутри. Заговаривают зубы ползунам.

– Они подали знак, чтоб мы входили?

Ответил Гурлах:

– Колдун сказал: если Чара даст добро – входите. Ты даешь добро?

Ней заметил короткое колебание на лице спутницы – буквально миг.

– Да, входим.

Оставив коней в сквере, они зашагали к банку. Отделение занимало двухэтажный дом из серого камня – на первый взгляд, неказистый. Однако, подойдя ближе, замечаешь и золоченый герб над входом, и окна цветного стекла, и витиеватые решетки, кованые в виде побегов плюща. В прошлых отделениях было то же: этакая скромная, малоприметная роскошь. Хозяева банка будто и хотели прихвастнуть богатством, и опасались.

Привратник, блестящий латунными пуговицами, молодцевато распахнул двери. Вошли ганта, Чара, Ней. Гурлах – последний – ткнул привратника ножом, подхватил тело и втащил внутрь здания. Здесь, в холле, торчала привычная пара стражников.

– Добро пожа… Твою Праматерь!

Увидев тело привратника, они схватились за оружие – и два вдоха спустя лежали. Ганта Бирай пнул дверь в главный зал. Там было жарко натоплено, квадратом стояли тяжелые столы на резных ногах, сияли искровые лампы. Из трех служителей двое были заняты беседой с Колдуном и Новичком, но третий поднял голову от книги и увидел вошедших. Он завопил.

– Ииииииии!..

О, Дух Степи! Ней никогда не слышал столь пронзительного визга! Будто железом по стеклу! Все застыли, пораженные, а служитель все визжал и визжал – хуже резаной свиньи! Чара опомнилась первой и метнула нож. Служитель даже не пытался уклониться, просто глядел на Чару и вопил так, будто крик должен был спасти ему жизнь. И нож пролетел мимо! Тогда Новичок поднялся с места, подошел к служителю и врезал по челюсти. Тот свалился за стол. Визг, наконец, утих. В звенящей тишине ясно прозвучал скрип арбалетной тетивы.

В секунду Чара, Ней, Гурлах очутились на полу, прячась за столами. Отдать должное Новичку – он тоже не промедлил. А Колдун так и остался сидеть, только провел рукой по поясу с бляшками – на пальцах остался зеленый блеск. Стражник с арбалетом, возникший в дальних дверях, пустил в него болт. Колдун вскинул раскрытую ладонь, болт отлетел в сторону. Стражник моргнул и прицелился снова. У него был особый арбалет – с тремя дугами одна под другой. Второй болт помчался в живот Колдуну, ниже раскрытой ладони – но тоже ударил в невидимую стену, отскочил. Охранник в ужасе шарахнулся назад. Чара, привстав из-за стола, метнула нож – и на этот раз попала.

Колдун проворчал:

– Не терплю лишнего шума. Вы что, не могли убить их быстро? Степные бездари…

– Еще один обычно сидит в кассе, – сказал ганта Бирай. – Новичок, ступай, убей его.

В кассе обычно сидят двое, причем второй – в тайнике. Ганте хорошо это известно, в отличие от Новичка. Ней засомневался: по-хорошему, надо предупредить. С другой стороны, это дело – проверка Новичку. Пусть покажет, умеет ли справляться с засадами…

Но Новичок не спешил идти в кассу. Он вытащил меч и стал пробовать пальцем лезвие.

– Чего замер? – рявкнул ганта. – Иди, кончи последнего!

– Колдун скажет – пойду, – спокойно ответил Новичок.

Меж тем Колдун присел у ближайшего трупа, развел пальцами веки. Постанывая от удовольствия, выпил душу. Шаваны и Спутники отвели глаза. Новичок смотрел на Колдуна: без ужаса или брезгливости, с живым любопытством.

– На что уставился? – спросил его Колдун, покончив с душой мертвеца.

– Жду твоих приказов. Мне идти в кассу или кому-либо еще?

– Тебе! Тебя же проверяем.

– Я бы не рекомендовал никому тратить время на кассу. Мне думается, наш план нуждается в коррекции.

Новичок поднял взгляд к потолку, и лишь тогда Ней обратил внимание на звук. Ритмичные гулкие удары на крыше – сперва глуше, теперь звонче. Гонг!

– Что за хвосты?!

– Изволите видеть, звуковая сигнальная система, – пояснил Новичок. – Банк оповещает об ограблении все заинтересованные стороны, в частности, городского шерифа, стражу на воротах…

– Гнойный Дух Червя! Отступаем!!!

Ганта Бирай продолжал сквернословить все время, пока отряд выбегал из банка, прыгал в седла, грохотал подковами по пустынным улицам. Он призывал проклятья на головы хитрюг-банкиров, мерзких городских стражников, осла-Новичка. Досталось даже Чаре – ночью не узнала про этот чертов гонг! Ней полагал, что ганта зря тратит дыхание на ругань. Ней пока еще не видел случая, чтобы даже самые забористые проклятья заставили городские ворота отпереться.

Когда ворота показались впереди, последние надежды развеялись: где раньше был выезд из города, сомкнулись дубовые створки, окованные железом. Трое стражников стояли перед ними, выставив готовые к бою алебарды. Всего трое – час назад Ней смеялся над их числом. Однако еще трое заперлись в башне, откуда их крайне сложно достать, и под руками у них арбалеты.

– Стоять! – крикнул начальник стражи.

Всадники не думали подчиняться, но стражники и не ждали этого. Сразу за окриком раздался звон тетивы. Болт снес дурацкую шляпу с головы Колдуна. Его волосы – длинные, но редкие, как у плешивого пса, – затрепыхались на ветру.

– Лысый хвост! – заорал ганта Бирай, когда второй болт свистнул возле его уха. – Что делаем?!

Вопрос отнюдь не праздный. Взять ворота наскоком не выйдет: алебардщики удержат всадников хотя бы пару минут, а стрелки из башни нашпигуют болтами. А остановиться и обдумать план осады – значит, отдать себя в руки констеблей, что уже бегут сюда со всех ног.

– Что делать, Колдун?!

– Бейтесь!

До ворот оставалось ярдов десять, когда болт продырявил голову коня Гурлаха. Вошел в череп, как спица в шерсть, и конь рухнул на всем скаку. Гурлах вылетел из седла, чудом успел сгруппироваться, перекатился по земле – и очутился прямо перед носом стражников. Один тут же замахнулся алебардой.

Ганта метнул кинжал, но тот лишь звякнул по кольчуге стражника. Неймир подлетел и принял на свой меч удар, предназначенный Гурлаху. Вот рядом оказался и ганта, вдвоем они атаковали стражников – лишь для того, чтобы через минуту отступить. Алебарда сильна против меча, вдвойне сильна – против всадника, который утратил скорость. Стражник нагло ухмылялся, отбивая атаку Нея. Он на том конце шестифутового древка – все равно, что за стеной: недостижим для короткого меча.

Тем временем стрелки вновь перезарядились, высунули арбалеты в бойницы башни. Шаваны завертелись на открытой площадке, отчаянно пытаясь увернуться от прицела. И как на зло – ни единого укрытия! Площадь гладкая, как блюдце!

– Поджарь их, Колдун!.. – заорал ганта.

Колдун подхватил на пальцы искру с пояса, воздел раскрытую ладонь… Но то была не атака, а защита! Болт, нацеленный в него, сломался о невидимый щит, Колдун остался невредим. Но шаванам от этого не легче!

– Чара, стреляй в них!.. – крикнул Ней, выплясывая под прицелом арбалетчиков. – Чара, стреляй!..

Он понимал, что просит невозможного. Чтобы выстрелить, Чаре придется хоть на миг замереть. Тогда ей самой конец. Неймир и кричал-то не для Чары, а для стражников: авось немного присмиреют, испугавшись стрел… Но, крикнув, он поискал спутницу глазами – и весь похолодел, будто льда проглотил. Где Чара?!

На площади ее нет. На улице – тоже! Спряталась? Но негде тут прятаться! Всех преград – только мертвый конь, да и тот лежит так, что за ним не укрыться!

– Чара!!! – в панике заорал Ней.

Она отстала – вот единственный ответ! Отстала, и завтра окажется в петле!

Ней отчаянно вертел головой, все еще надеясь высмотреть ее где-нибудь. Он – растерянный, испуганный – был прекрасной мишенью. Арбалетчик нахально высунулся в бойницу, не спеша прицелился в голову шавана…

И вдруг Новичок рявкнул:

– Цель на башне! Залп!

Зычно, четко, будто офицер перед строем. На долю секунды даже поверилось, что за его спиной стоит рота лучников с натянутыми тетивами.

– Гы-гы! – гоготнул арбалетчик.

Хрипло булькнул, когда стрела пробила ему шею, выронил оружие и повис мешком в бойнице.

– Ты что?.. – ахнул другой.

– Залп! – повторил команду Новичок.

Стрела свистнула над площадью, влетела в темень бойницы и, судя по сдавленному стону, нашла свою цель. Лишь теперь Ней увидел Чару: она стояла в боковом тупике, на груде бочек (хороших бочек, ничего дурного не скажешь!) и накладывала на тетиву новую стрелу. Арбалетчики не заметили ее, увлекшись охотой на шаванов. А вот она с возвышения видела их отлично!..

– Спешиться, – приказал Новичок. – Окружить.

Никто не стал спорить. Все подчинились – это действительно был лучший маневр. Пешие стражники махали алебардами во все стороны, чтобы не дать шаванам приблизиться. Но их было трое, а шаванов – пятеро, сложно уследить за всеми. Вот Ней улучил миг, нырнул под алебарду и срубил мечом древко, а вторым ударом – и руку стражника. Тот рухнул, обливаясь кровью. Двое остальных вжались спинами в створку ворот и стали отбиваться с той яростью, какую придает отчаяние. Один выбил меч из руки ганты, другой чуть не снес голову Нею.

– Гурлах, на землю! – рявкнул Новичок. – Стрелок – цель у ворот!

Гурлах присел, но Колдун попался на линию, и стрела вспорола ему бедро. Вторым выстрелом Чара исправила ошибку. Стражник выронил алебарду, получив стрелу в плечо. Ганта схватил раненого и толкнул прямо на второго стражника. Тот невольно опустил алебарду, и ганта заколол его кинжалом. Гурлах издал победный клич и потянул засов. Чара спрыгнула с бочек, зашагала к воротам. Каждые пару шагов она пускала стрелу в бойницу башни, чтобы не дать последнему арбалетчику высунуться. Конь Чары шел следом, без слов понимая волю наездницы.

Ней бросился ей навстречу, а ганта и Гурлах уже отперли ворота и взбирались в седла.

– Отставить! – хлестнул окриком Новичок. – Колдун и Гурлах, вскройте башню, добейте последнего стрелка.

– Какого черта?

Это спросил Колдун, и Новичок глянул на него в упор, и на миг показалось, что сейчас он скажет: «Приказы не обсуждаются». Неймир не удивился бы, случись оно так. Но Новичок пояснил:

– Из башни он будет успешно стрелять нам в спины.

Колдун помедлил. Он не хотел выполнять приказ Новичка, все нутро его восставало. Но все же признал разумность довода. Припадая на раненую ногу, доковылял до двери, провел рукой по поясу, а затем приложил ладонь к замку. По железу пробежали искры, что-то хрустнуло, затрещало. Колдун кивнул Гурлаху, и тот саданул в дверь ногой – она легко распахнулась. Гурлах вбежал в башню и вскоре выбежал, стряхивая кровь с клинка.

– Теперь уходим, – сказал Колдун поспешно, пока Новичок не отдал этот же приказ.

* * *

Когда отряд прискакал на место встречи, Хаггот, Косматый и прочие выпучили глаза. Было чему удивиться: Колдун залит кровью, Гурлах едет на одном коне с гантой, и главное – ни к чьему седлу не приторочен мешок золота!

– Я оторву башку любому, кто спросит, что случилось! – прошипел Колдун. – И всех зажарю живьем, если мне сейчас же не обработают рану!

– Но, Колдун, – осторожно сказал ганта, – в моем отряде нет знахаря. Бейдар умел врачевать, да только остался в пыли под Мелоранжем.

– Сточи вас Червь, кретины! Хоть перевязать вы можете?!

– Я могу, – Хаггот выступил вперед.

Он помог Колдуну слезть с коня, бережно усадил на землю. Осмотрел рану.

– Вроде, нестрашная… Только надо перевязать хорошенько…

– Я о том и прошу, осел!

– Тогда нужно снять штаны…

– А, чтоб вам!..

Колдун выл от боли, пока Хаггот сдирал ткань с распоротого бедра. Потом шаван откинул штаны, положил ногу Колдуна на свернутое одеяло, промыл вином и принялся бинтовать. Когда повязка прикрыла рану, боль поутихла и стала слабее злобы. Колдун свистящим шепотом подозвал Новичка.

– А ну, иди с-сюда! Ответь-ка мне, с-сволочь, что это было?

– Прошу тебя конкретизировать вопрос. Какие события имеешь в виду? Чем я заслужил нелестный титул сволочи?

– Ты командовал Чарой так, будто сразу знал, что она на бочках.

– Верно, знал.

– Уж не потому ли, что сам посоветовал ей встать там?

– Это тоже верно. Я нашел эту позицию весьма выгодной для обстрела и предложил ее нашему единственному и лучшему стрелку.

– Но ты заметил чертовы бочки еще при въезде в город! Может быть, уже тогда знал, что все обернется дерьмом?

– От тебя, Колдун, ничего не утаишь. Я предвидел дерьмо с той минуты, как увидел Лаксетт, поскольку бывал в нем и знаю тамошние порядки. Всякий уважающий себя богач держит на крыше гонг. Стоит кому-то подвергнуться ограблению, как поднимается тревога, и ворота запираются. Наша миссия имела большие шансы кончиться провалом, о чем я и предупредил тебя вчера.

– Но ты не сказал про гонги! Почему?

– Все прошлые твои вопросы имели свойство риторических. Быть может, и теперь у тебя есть готовый ответ?

Хаггот как раз завязал бинт узлом. Колдун злобно оттолкнул шавана и привстал на локте:

– Ты, тварь, нарочно завел нас в ловушку! Знал, что она будет, но не предупредил, а сам готовился! Хотел показать, какой ты крутой командир? Какой, значит, находчивый в трудный момент?! Хотел занять место ганты Бирая?! Так запомни: мне срать на то, кем ты был раньше! Командовал ты вонючей ротой, гребаным полком или всей, Праматерь ее за ногу, императорской армией! Здесь ты – мой солдат, и выполняешь мой приказ, и делаешь то, что нужно мне! Прикажу лизать мой зад – будешь лизать, иначе сдохнешь!

Колдун сплюнул и перевел дух. Сказал ровнее, отчего прозвучало гораздо более грозно:

– А теперь приведи мне хоть один довод за то, чтобы оставить тебя в живых. И молись своим богам, чтобы довод оказался убедительным.

Новичок огладил бородку и ответил своим красивым, бархатным голосом:

– Полагаю, ты найдешь мой довод крайне убедительным. Ты прав: я – хороший командир, и легко ориентируюсь в трудной ситуации. Но я подверг отряд опасности вовсе не затем, чтобы доказать это. Моей целью было, – он понизил голос до лукавого шепотка, – заставить тебя снять штаны и отложить их в сторону.

Колдун исказился в лице. Рванулся, попытался схватить штаны с блестящим поясом, но Новичок шагнул к нему и ударил сапогом прямо в челюсть. Колдун рухнул, лишившись чувств.

Новичок огляделся. Все до единого рты были раскрыты, глаза – выпучены. Он сказал Хагготу:

– Будьте добры, свяжите Колдуна.

Хаггот замер в нерешительности. Новичок поднял штаны Колдуна и выдернул пояс.

– Вам нет причин бояться. Субъект лежащий на земле – не маг и не демон. Он – всего лишь удачливый подонок, которому повезло украсть весьма дорогую вещь. Теперь он лишился ее, а с нею – и силы.

Новичок пинком опрокинул Колдуна навзничь и вытер подошву сапога о его спину.

– Видите, Хаггот: бояться нечего. Вяжите его!

Шаван взялся за дело.

– Кто ты такой?.. – выдохнул Бирай.

– Верно, ганта, я задолжал всем вам пояснения. Вы ошибочно определили меня как лордского бастарда и опозоренного рыцаря, подавшегося в бандиты. Я же до поры позволил вам остаться в заблуждении. Ныне пришло время его развеять. Я не был посвящен в рыцарское звание, не имел сомнительной чести быть бастардом феодала, и никогда не промышлял грабежом. Я – мастер крайне редкого ремесла: охотник на колдунов.

Ней и Чара переглянулись, и оба подумали одно. Новичок не хвастает, он – действительно мастер. Выследил отряд Колдуна, вошел в доверие, провел разведку, прощупал людей, оценил, кто чего стоит. Затем нанес один удар – меткий и разящий. И что особенно ценно, все это время Новичок играл честно. Не убивал без нужды, не лгал, не делал подлостей, а пришло время рисковать – рисковал вместе со всеми. Охотник вызывал много больше симпатии, чем его жертва.

– Ты что же, ловишь колдунов? – спросил ганта Бирай.

– Как видите, да, – Новичок носком сапога пошевелил бесчувственное тело.

– И тебе за это платят?

– Заплатят, – флегматично, как о решенном деле, сказал Новичок.

– Кто?

– Я устрою торги. За право мне заплатить поспорят пара-тройка графов, несколько герцогов, одна императрица.

Ганта спросил с насмешкой, подыгрывая шутке:

– И сколько же они тебе заплатят?

Новичок прикинул в уме:

– Пожалуй, так. Я оценю, какую сумму могу вообразить в самых безумных мечтах, и помножу на десять.

– Ха-ха-ха. И столько тебе заплатят?

– Нет, много больше. Десятикратные мечты – это только начало аукциона.

– Га-га-га!

Ганта Бирай утих, когда заметил, что больше никто не смеется. Внимательней пригляделся к Новичку и увидел: а он-то серьезен. Даже близко не думал шутить. Если вообразить самую забавную и невинную шутку, то слова Новичка – ее прямая противоположность.

– Дух Степи!.. – ганта обернулся. – Ней, ты ему веришь?

– Все ему верят, – ответил Ней, – потому, что он говорит правду.

– Откуда знаешь?

Ней хмыкнул:

– Уж такой бывалый лжец, как я, сумеет отличить вранье.

Ганта Бирай пошевелил тело Колдуна.

– Но лысый хвост!.. Неужели герцоги с графами отвалят столько золота за… этого?! Почему? Они хотят научиться колдовать? Хотят, как он, пить чужие души?!

Новичок громко рассмеялся.

– Вы до сих пор не поняли? О, боги! Он не пьет души и магией не владеет! Все это – игра. Страшилка, чтобы вы боялись и слушались! Ему просто повезло где-то украсть говорящий Предмет. Все его колдовство – один только пояс.

Новичок потряс ремнем, разноцветные бляшки мелодично зазвенели.

– Но ценность мерзавца в том, что он знает, у кого взял Предмет. И у тех людей есть еще.

Глаза Новичка азартно заблестели.

– Вы знаете, что такое Персты Вильгельма? Слышали о бригаде с говорящими Предметами? Полсотни дерзких парней, вроде вас, с полусотней божественных мечей в руках! Или божественных луков, если угодно. Это они сожгли Эвергард и испепелили Дом Альмера. Это они стравили Ориджинов с янмэйцами, это их шалости стоили владыке Адриану престола и жизни. Это они вершат нынешнюю политику Империи и заставляют Великие Дома трепетать от ужаса. Владычица думает, что правит Империей. Герцог Ориджин думает, что управляет владычицей. А на самом деле, все складывается так, как повернут парни из бригады.

Новичок сделал паузу, во время которой Колдун открыл глаза и бессильно дернулся в путах.

– Вот к этим парням и приведет нас так называемый Колдун, – завершил речь Новичок.

– Нас?.. – спросила Чара.

– Мне нужна помощь, – веско сказал Новичок. – А вам нужно, тьма сожри, подумать о жизни! Прислуживаете проходимцу, грабите ползунов, прячетесь от констеблей – неужто не видите, как это мелко? Ради чего вы сражаетесь, убиваете, рискуете собою? Ради десятка золотых? Ради сотни?.. Пфф! Найдите большую цель. Бейтесь за то, что стоит битвы. Рискуйте за то, за что не жалко умереть!

В эту минуту и Ней, и Чара вспомнили осень. Поход в Литленд, война за правду, битва за великую цель. Как ни наивно звучит, как ни смешно признаться самим себе, а тогда было хорошо. Лучше, чем теперь.

– Постой-ка, – возразил Ней, – но ты же тоже предлагаешь деньги, пускай и много.

– О, нет. Я предлагаю возможность решать. Мы найдем тех, кого до сих пор не нашел никто. Мы отдадим их тому, кого выберем, и повернем историю туда, куда сами захотим. А деньги – только милый довесок.

Прошла минута тишины.

Чара с Неем кивнули друг другу и оба встали рядом с Новичком. Потом кивнул Хаггот, за ним Гурлах, Косматый, Гирдан…

– Эй, жеребчики, потише! Разогнались! – прикрикнул ганта Бирай. – Я еще не принял решения!..

– Воля твоя, – сказал Новичок, и прозвучало так, словно он оказал милость ганте, позволив ему выбрать путь.

– И ты ждешь, что мы будем тебе подчиняться?

– Разумеется, – ответил Новичок с удивлением. Так, будто его власть никогда и не ставилась под вопрос.