Этот парень пришел после Излучины.

Армия Подснежников уже перевалила за тридцать тысяч копий и пополнялась каждый день. Весть о них разносилась на десятки миль вокруг: Подснежники идут! В столицу, к ее величеству! За честный налог! Сотни и тысячи человек срывались с мест, чтобы примкнуть к походу. Как и предсказывал Джо, больше половины повстанцев теперь составляли горожане.

Подснежники имели деньги. Часть от трофеев, взятых на заставе; часть принесли с собой новобранцы; часть пожертвовали люди, разделявшие цели похода. О проблемах с провиантом речь уже не шла: торговцы тянулись хвостом за Подснежниками, как за настоящей армией, и продавали что угодно – только заплати.

Но этот парень не был обычным торговцем. Хотя на первый взгляд напоминал: круглолицый, хитроглазый, небедно одетый. При себе имел стражника – громилу с мечом и дубинкой на поясе. Громила нес подмышкой сундучок.

– Я хочу увидеть ваших вождей, – сказал парень молодчикам на часах. – Скажите, что пришел Бакли. Могер Бакли.

Имя никому ни о чем не говорило, но названо было таким значительным тоном, что молодчики сразу доложили Руке Доджу. Тот отрапортовал Зубу, и Зуб соизволил принять. Могер Бакли с громилой вошли в шатер зубного лекаря.

– Очень хорошо вы устроились, – не то с лестью, не то с насмешкой сказал Бакли. – Ковры, печурка… Повстанцы не бедствуют, а?

– Мы не повстанцы, а Подснежники, борцы за справедливость! – отчеканил Рука Додж. – Ты кто таков будешь?

– Могер Бакли, как вам уже доложили. А вы кто, господа?

– Генерал Зуб и майор Рука Додж!

– Генерал?.. Майор?.. Надо же!.. – Издевка стала отчетливей. – Но я не вижу главного героя – Салема из Саммерсвита. Где он?

– Мы отвечаем за все вопросы касательно…

– Рад за вас, – оборвал Бакли. – Салем – голова восстания. Хочу говорить с ним.

Сержант-майор обменялся взглядами с генералом-лекарем. Зуб сказал, разведя руки:

– Ладно, приятели, хотите Салема – получите Салема. Ума не приложу, на кой он вам сдался, но сейчас пошлю за ним.

– Вот и прекрасно. А я пока выпил бы чаю. Да, еще. У Салема есть дружки – бывший пивовар и трехпалый дворянчик. Позовите и их заодно.

Неясно, что убедило Зуба: значительный ли тон Могера Бакли, или редкая осведомленность об иерархии Подснежников. Так или иначе, он кивнул и позвал всех.

И вот собрались в шатре главари восстания, Джоакин с Бродягой и этот самый Бакли со своим громилой. Бакли пил чай, закусывая сахаром. Громила поставил ларец на пол и возвышался над ним, скрестив руки, будто каменный исполин.

– Здравствуй, Могер Бакли, – сказал вождь. – Я – Салем. Какое у тебя ко мне дело?

Гость оглядел вождя, будто снял глазами некую мерку. И заговорил совсем другим тоном – Зуб и Додж не могли не заметить перемену:

– Здравствуй, Салем. Я много слышал о тебе. И о твоей доброте, и о светлых целях, к которым идешь, и о военных успехах. Для меня честь – засвидетельствовать тебе свое уважение.

Он поднялся и отвесил Салему поклон. Рыжебородый смущенно протянул руку:

– Да чего уж…

Бакли крепко пожал.

– Давай-ка присядем, вождь. Как ты уже понял, имею к тебе разговор. Я очень уважаю твои дела, но это неважно, ведь я – человек маленький. Важно другое: те, кто прислал меня, тоже тебя уважают. Мои хозяева – большие люди, и им близки твои цели. Справедливость – это им по душе, честный налог – тоже по нраву. Чтобы всем жилось хорошо, чтобы каждый имел что намазать на хлеб, чтобы никто не голодал – мои хозяева говорят, что ты будто прочел их мысли. Взял идею из их головы и произнес вслух – вот что ты сделал, Салем.

– Да ладно…

– Не ладно, а – да! Так и есть! Ты – мудрец! Сама Глория Заступница писала, что лучшие мудрецы родятся не во дворцах, а в избах. Вот ты – таков, и хозяева это знают.

– Поблагодари их от меня за добрые слова. Но с чем же ты пришел?

– Пришел с тем, конечно, с чем меня прислали. Хозяева желают оказать посильную помощь тебе и твоему делу. Всею душой они болеют за твой успех – не только твой, а и всего честного народа, и той светлой миссии, что вы на себя взяли. Потому хозяева хотят сделать все, что в их силах. Не имея возможности лично присоединиться к походу, они шлют вам некоторую материальную поддержку и очень надеются, что она придется кстати.

Салем поклонился:

– Мы очень благодарны всем хорошим людям, которые жертвуют для нашего дела. Если бы не такие добродетели, как твои хозяева, вряд ли мы прошли бы дальше Ниара. Клянусь, что каждую агатку потрачу только на достижение цели. А коли захотят твои хозяева, при встрече с императрицей я скажу, как сильно они нам помогли.

– О, нет! Хозяева не ищут славы. Помощь ради собственных почестей была бы червивым даром. Пускай их имена останутся в секрете.

– Очень благородные люди!

– Так и есть. Самые достойные, каких встречал, именно потому я и служу им. А теперь, чтобы не тратить излишне твое время, позволь передать упомянутую помощь.

Он кивнул своему громиле:

– Седьмой…

Тот поднял сундучок, поставил перед Салемом. Взял ключ, пристегнутый к поясу цепочкой, клацнул замком, откинул крышку. Внутри лежали фарфоровые трубки. С одного конца каждой крепилась рукоять, а из другого торчало острие.

Салем почесал бороду:

– Прости, Могер, но я что-то не возьму в толк…

Бакли жестом фокусника выхватил из ларца трубку. Сдвинул какой-то рычажок, издав звонкое клацанье. Из трубки выпала короткая стрелка – полфута длиной. У острия горел красный огонек.

Спустя секунду меч Джоакина упирался в грудь Бакли, а меч Седьмого – в грудь Джо.

– Опусти. Это. Дерьмо, – по словам отчеканил Трехпалый.

– Засунь клинок себе в зад! – рыкнул Седьмой.

– Тихо, тихо, друзья мои!.. – Бакли опустил стрелу в ларец и поднял руки вперед ладонями. – Это – дар Салему, я только показал его как следует, и больше даже пальцем к нему не притронусь. Все в ларце – твое, вождь.

Джо и Седьмой медленно опустили клинки. Салем растерянно вертел головой:

– Трехпалый, дружище… что это такое?

– Искровый самострел, – холодно ответил Джо. – Тот, в кого попадет стрелка, рухнет без чувств или даже умрет. В броне или без – все едино.

Могер Бакли ухмыльнулся:

– Не зря я просил позвать тебя, Трехпалый. Знал, что оценишь дар по достоинству. А вы, генерал с майором, что скажете?

– Чтоб меня забодали… – проронил Рука Додж.

– Тьма сожри!.. – выдохнул Зуб. – Можно мне?..

Он потянулся к сундучку, и Бакли кивнул со слащавой улыбкой:

– Отчего нет?

Зуб поднял самострел двумя руками, огладил ствол, поднес к глазам горящее острие. Было видно, как дрожат у него пальцы.

– Сила божья!.. Это правда настоящая искра?!

– Да, – кивнул Джо. – Положи ее лучше.

Зуб подчинился очень нехотя. Опустил оружие не в ларец, а перед собой, и не сводил с него взгляда.

– Значит, этой штукой можно убить? – уточнил Салем.

– С великой легкостью, – кивнул Бакли. – Если попадешь в грудь или выше, человек умрет. Если в живот и ниже – скорчится от боли и лишится чувств. Потом можешь добить кинжалом.

– Коль твои хозяева, Могер, уважают меня, то должны знать: я никому не желаю зла. Я не хочу убивать!

– Абсолютно верно. Ты не хочешь, и я не хочу, и мои хозяева тем более не хотят. Но иногда нам приходится. Порою встречаешь людей, что хотят убить тебя. Если позволишь им это сделать, то светлая цель – справедливость – останется не достигнута. А если прицелишься им в живот и нажмешь скобу – злодеи упадут к твоим ногам. Ты разоружишь их и пощадишь, как сделал на заставе у Излучины, только без боя – быстро и просто.

– Хм… – Салем покосился на Джо и Бродягу, ища у них совета.

– Искра – самое сильное оружие в мире, – сказал Джоакин.

– А очи чертовски дороги, – добавил пивовар.

Но никто не ответил прямо: принять дар или нет. А именно об этом размышлял вождь.

– Чего хотят за помощь твои хозяева?

Салем, кажется, надеялся, что цена окажется непомерной, и он без колебаний откажется.

– Ничего, кроме справедливости и честного налога.

– Они ждут, что я кого-то убью?

– Надеются, что тебе не придется.

– Тогда зачем дарят оружие?

– Пока твое оружие слабо, как вилы да цепы, у многих возникнет желание тебя остановить. Но когда держишь в руках искру, все враги без боя уйдут с дороги.

– Разве у нас много врагов? Мне думалось, только министр налогов…

Бакли рассмеялся и хлопнул Салема по плечу.

– Дружище, прости, но ты слишком наивен! Министр налогов – собачонка лорда-канцлера. Все в столице это знают! Дрейфус Борн приносит лорду-канцлеру косточки по сотне тысяч в месяц, и лает на того, в кого лорд-канцлер ткнет мизинцем.

Салем не понял:

– Лорд-канцлер?..

– Герцог Эрвин Ориджин, – пояснил Джо.

Вождь нахмурился.

– Послушай, Могер… Я вижу, что ты хороший парень, но, верно, ты ошибся. Герцог Ориджин дал денег на пищу для сотен путевских крестьян, а то и тысяч. Он рискнул жизнью у Лабелина, чтобы пощадить солдат и пройти без боя. Его люди отпустили меня с войны. Я сказал: «Не хочу убивать», – и они ответили: «Тогда ступай». Не верю, что такой человек спускает на нас собак! Мы же ничего плохого не сделали, только просим справедливости! Герцог Ориджин должен понимать!..

– Эх, Салем, святая ты душа… Ориджин – мятежник. Он поднял восстание не за справедливость, как ты, а ради власти. Пока шел к ней, старался казаться добрым, чтобы находить союзников. Но только вырвался наверх – показал настоящее нутро! В твоей армии много мещан. Есть и такие, кто бывал в столице. Спроси любого – они расскажут, как правит лорд-канцлер. Ему же плевать на все, кроме забав! Пиры, танцы, развлечения – вот все, что у него на уме! А народ – да чихать ему теперь на народ. Чернь только затем и нужна, чтобы платить налоги.

– Я никак не возьму в толк… Отчего ты все говоришь: «Ориджин правит»? Он сражался и сверг тирана, и отдал трон законной наследнице. Правит владычица Минерва, а не он.

Могер Бакли покрутил головой и остановил взгляд на Зубе:

– Прости, дружище, сделаю из тебя пример. Смотри, Салем: этот парень зовет себя генералом, а кое-кто поддакивает, хотя на деле он – зубодер, и не сразил ни одного врага страшнее, чем дырявый клык. Вот так же и с императрицей: она только носит титул, а управляет страной Ориджин. Все поборы, все налоговое бесчинство – его дело. Моим хозяевам это не по нраву. И никому в столице тоже! Владычица бессильна скинуть его гнет. Но если ты придешь в Фаунтерру, во дворец, и скажешь: «Ваше величество, мы за честный налог!» А потом еще скажешь: «Мы против лорда-канцлера. Пускай он умерит аппетиты, иначе мы поднимем не тридцать тысяч, а всех крестьян государства. Вы должны править, владычица, а Ориджин пускай уйдет». Если ты скажешь так, ее величеству будет на кого опереться. Она получит рычаг, чтобы прижать подлеца и скинуть со своей шеи!

Салем задумался. Встал, упер руки в бока, глянул исподлобья.

– Вот что скажу тебе, Могер. Я не понимаю этого «лорд-кансер», или как оно там. Я знаю только герцога Ориджина. Он пощадил тысячи моих земляков. Он и меня пощадил. Я видел северных волков – им ничего не стоило расстрелять и растоптать нас там, под Лабелином. Герцог мог щелкнуть пальцами, и это бы случилось. Но он вышел впереди войска, подставил грудь под рыцарское копье. Только потому я сейчас жив и говорю с тобой. Может, он ошибся. Может, опьянел от победы, натворил всяких глупостей. Но я не подниму против него эту вот штуку.

Салем пнул сундучок с самострелами.

– Могу обещать только одно: я поговорю с владычицей и Ориджином, и попрошу их поступить по правде. Если твоим хозяевам этого мало – пусть забирают свой дар.

Бакли развел руками:

– Ладно, друг, ладно. Я ни на чем не настаиваю. Просто поговори с людьми, кто бывал в столице, расспроси, что да как. А дар возьми – бескорыстно, без никаких условий.

Салем шумно вздохнул и долго молчал прежде, чем кивнуть головой.

Зуб спросил:

– Сколько их тут?

– Шестнадцать штук – святая дюжина, – мигом ответил Бакли. – Это только первые, на пробу.

– А есть еще?!

– О, у хозяев много чего имеется! Я же сказал: они – сильные люди… Тридцатью милями северней Фаунтерры есть поле, что зовется Святым. Там боги явили чудо, послав людям свой первый Дар. Мои хозяева – конечно, не боги, но тоже подарят вам кое-что чудесное. Придите на Святое Поле через две недели – и получите тысячу искровых копий и тысячу самострелов, по шесть стрел на каждый.

Зрачки Бакли отразили огонь, вспыхнувший в глазах Зуба и Доджа.

– А тебя, вождь Салем, прошу об одном: подумай. Просто подумай. Если я ошибусь, и ты побеседуешь с Ориджином, и он образумится – я выкачу тебе бочку шиммерийского вина. Но если я прав… Если – да спасут Праматери! – я прав, то лорд-канцлер встретит вас со всем своим войском.

* * *

Когда Могер Бакли покинул шатер, случилось еще кое-что, достойное внимания. Все молчали, осмысливая ситуацию, и в голове Зуба возникла некая мысль. Она побудила его потянуться к сундучку, а Рука Додж мигом уловил зубову мысль и сказал:

– Могучее искровое оружие обязано быть помещено под строгую охрану. Передадим его на хранение нашей самой боеспособной части – роте молодчиков.

Салем не возразил, поскольку думал о своем, и две руки разом – зубова и доджева – схватили ларец. Прежде, чем они захлопнули его, третья рука, принадлежавшая Бродяге, выхватила изнутри два самострела.

– Для личной безопасности вождя! – сурово заявил он.

Ларец с оставшимся оружием был быстро заперт и засунут под ковер в дальнем углу шатра. А четверо молодчиков были поставлены на вахту со строжайшим приказом: не допускать вынесения из шатра любых вещей, без личного разрешения Зуба или Доджа. Имя Салема почему-то упомянуто не было – видимо, само собой подразумевалось.

Джоакин ушел восвояси, думая нелегкую думу. Он поделился ею с Весельчаком. Рассказал обо всем, что случилось, и подвел итог:

– Какой-то богач ненавидит Ориджина и дарит нам искровые самострелы. Сейчас мало, а позже обещает много. Он же просит нас поднять голос против Ориджина. Чего же этот богач добивается? Прозрачно, как стекло: стравить нас с кайрами. Но неужели он думает, что мы сможем их побить? Глупо было бы питать надежды. А если он таки надеется на нашу победу, то почему не дал все самострелы сразу?

Весельчак ответил:

– Темное дело – эта ваша политика. Я в ней ни черта не понимаю. Но одно чую наверняка…

– Лопатки? Сегодня, брат, я их тоже чую. А как избежать – не знаю. Салем считает меня своим советником. Скоро позовет и спросит: как поступить? А что ему ответить – не пойму.

– Так может, того… Просто не биться с Ориджином? Если человек не хочет сражаться, то его ведь никто не заставит. Не полезем к нетопырю – и он нас не тронет.

– Боюсь, это не сработает. Если хозяева Бакли не спровоцируют нас, то найдут подход к самому Ориджину. Наплетут ему что-нибудь, убедят послать на нас полки. Бакли прямо сказал: я уверен – это он сказал – Ориджин встретит вас со всем войском. Значит, по плану его хозяев непременно быть битве меж нами и нетопырями.

– И-иии, брат, – Весельчак нахмурился пуще обычного. – Это верные гробки-досточки!

– Согласен…

Оба подумали какое-то время. Джо сказал:

– Может, послать гонца к Ориджину? Чтобы подробно ему рассказал, как все складывается. Чтобы герцог понимал, что кто-то нас нарочно стравливает.

– Может, и послать, да кто ж согласится? Ведь говорят, что герцог озверел, все милосердие растерял. Он того гонца вот так вот повесит, – Весельчак лихо прищелкнул языком, – раз и готово!

– Меня не повесит… – угрюмо вымолвил Джо. – По крайней мере, сначала выслушает. Меня-то он в лицо знает…

Весельчак уставился на него:

– Нет, брат! Слышишь, что говорю? Нет, нет и нет! Ты ж сам обещал, что во дворец – ни ногой! Дал слово – теперь держи! Ты благородный, в конце концов! Что я твоему отцу скажу? Что ты сперва нарушил слово, а потом еще и помер?! Позорище!

– Ты прав… – кивнул Джо. – Не хочу я во дворец. Надо что-то другое выдумать…

– О! – воскликнул Весельчак. – Что, если так сделать: принести самострелы на встречу с императрицей, как бы в подарок? Они же дорогущие, ее величество обрадуется. А вдобавок все увидят, что мы отдали оружие – значит, пришли с миром. Никто не станет бить парней, которые сами отдали оружие!

– Может, ты и прав… – Джо помял подбородок. – Но это если нас пустят к императрице. А если перехватят по дороге…

– Кхм, – кашлянул подошедший Бродяга. – Прерву ваш военный совет. Салем дал нам троим задание: пойти в хвост и расспросить людей.

– О чем?

– О лорде-канцлере. Правда ли вся та дрянь, которую нагородил Бакли.

– Что ж, идем.

Поначалу, в первые дни от Саммерсвита, каждый повстанец сам заботился о своем пропитании. То бишь, нес с собой из дому столько харчей, сколько мог, а когда они кончались, сам думал, где украсть репу или курицу. Потом, после первого боя, Салем централизовал снабжение. Все трофеи – в общую копилку; скопом продать, оптом закупить продовольствия на всех. Это убрало неравенство распределения (то бишь, постоянную грызню между соседними палатками), но создало другие проблемы. Сложно было посчитать нужное число фунтов репы, лука, крупы, сухарей на такую ораву народу. А уж разделить их поровну, да так, чтобы всем хватило, – задача совсем неподъемная. Люди-то все прибывали, Салем знал численность своей армии с точностью до сотен, а не единиц. Тогда ввели третью систему: у каждой сотни – отдельная кухня, при которой состоит дюжина «кормильцев». Они получают от Салема деньги или трофеи, они же и заботятся о пропитании для своей сотни. До Ниара служба кормильцев считалась самой неблагодарной: денег мало, харчей не хватает, крестьяне злятся с голодухи – и на кого выплескивают злость? На кормильцев же, на кого еще! Только старики и женщины соглашались на эту роль, ведь ни на что другое не годились… Но в Ниаре повстанцы получили богатые пожертвования от городских вельмож, а под Излучиной взяли в бою обильные трофеи. Внезапно денег стало больше, чем требовалось на пищу, и кормильцы очутились на самом выгодном месте. У каждой женщины из счастливой дюжины сразу нашелся муж или брат; у каждого старика – сын или внук. И всякий имел свое мнение, как правильно потратить казну сотни.

Отправляться за покупками в дальнюю дорогу теперь не приходилось. Торговцы Земель Короны быстро сообразили, как выгодно иметь дело с Подснежниками: те не умеют сбивать цену, плохо разбираются в товарах, им можно сплавить залежалый хлам, какой в городе никому не нужен. Передвижная ярмарка, прозванная «хвостом», следовала по пятам за повстанцами. Впрочем, лишь на марше телеги торговцев составляли хвост колонны. На стоянке же они нагло въезжали в самую середину лагеря, открывали борта, развертывали лотки. Кормильцы из многих сотен войска сразу наводняли рынок.

Легко понять, что торговали здесь не только съестным. Главные деньги купцы делали на одежде, обуви, инструментах, домашней утвари. Крестьяне одержали серьезную победу и вместе с трофеями обрели веру в успех похода. Вот побили министерских холуев – теперь легко до столицы дойдем. Салем бухнется в ноженьки императрице, договорится обо всем – и тогда по домам вернемся, заживем по-новому. А раз уж мы в Короне, не прикупить ли вещичек, которые для новой жизни понадобятся? Ведь когда еще доведется побывать на большой ярмарке. А тут на прилавках все хорошее, столичное!..

Закупку съестных припасов кормильцы понимали теперь как неприятный долг. Быстренько ударяли по рукам с хлеботорговцами и бежали к лоткам с овчинными тулупами, замшевыми кафтанами, меховыми сапогами, юбками в бисере; к телегам со стеклом и фарфором, к бусам, серьгам и браслетам, к хорошим ножам, клещам, рубанкам, пилам… В родном селе все это – редкость и роскошь! Торговля шло бойко, с гомоном, как на городской площади. Тут толпились в очереди за красной материей; там пробовали инструмент, одобрительно цокая языком; тут деревенские красотки примеряли сапожки, становясь на мешок, чтобы не пачкать…

Джо, однако, был смурен. Вспомнились разом и Полли, и Аланис – вот так вдвоем, одновременно. Потому, наверное, что обе не остались бы равнодушны к торжищу. Полли по скромности не рвалась бы в давку, а изредка брала бы примерить одну-другую тряпочку – но вещь всегда была бы к лицу. Джо покупал бы ей в подарок, не торгуясь, а Полли розовела от удовольствия и становилась дивно хороша… А герцогиня Альмера морщила бы нос, задирала подбородок: «Фи, мерзкая мещанская возня». Иногда язвительно и метко шутила бы, увидев что-то особенно нелепое. Но такого свойства была ее красота, что лишь выигрывала от надменности…

Поглощенный ностальгией, Джоакин не слишком тщательно выполнял приказ Салема. Всю тяжесть опросов взяли на себя Бродяга и Весельчак – и весьма успешно справлялись с этим делом. Округлое брюшко Бродяги и черный юморок Весельчака располагали к себе торговцев, беседы завязывались легко. За час-другой друзья услышали много познавательного о столичной жизни.

Да, двор тонет в роскоши – это чертовская правда. То у них пляски, то фейерверки, то вино с тортами, то театр. Съехалась во дворец тьма тьмущая гостей – всяческих лордов, – и никто не спешит убраться восвояси. Да и кто откажется пожировать за казенный счет!

Налоги?.. Нет, парни, в столице с налогами все хорошо. У нас леди-бургомистр строгая, но порядочная, лишнего не берет. Это они там, наверху, хитро выдумали: владычица видит Фаунтерру – а Фаунтерра всем довольна. А что по окраинам сборщики звереют – так разве ж императрица ездит на окраины?..

Лорд-канцлер?.. Ну, думали, будет хуже. Когда пришел с войском, боялись, что он всю Фаунтерру пожжет к чертям. Но обошлось: и город уцелел, и кайры оказались людьми… Что говорите?.. Герцог – милосердный?.. Ладно, парни, только вам и очень тихо: индюк самодовольный – вот кто этот герцог. Только наряжается, с дамочками пляшет да вино хлещет. Что говорите?.. Народ?.. Да чхал он на народ! Чему удивляетесь? При дворе всем плевать на народ. Это обычное дело, поживешь в столице – привыкнешь. Может, разве, владычица получше будет… Но от нее ж ничто не зависит.

Да, да, так и есть… Но это тоже тихо и только между нами. Всем заправляет лорд-канцлер. Еще министр Борн и леди-бургомистр. А владычице шагу не дают ступить без ихних советов… Потому, братцы, если хотите взаправду чего-то добиться, то проситесь на разговор не только к ее величеству, а еще к кому-то из этих – к лорду-канцлеру или Борну, или леди-бургомистр. Подольститесь как-нибудь, напойте сладких песенок, в ножки упадите, подарков подарите… Главное – покажите, что смекаете, кто при дворе по-настоящему главный. Тогда, может, и будет дело. А одна императрица ничего не решит.

– Джоакин! – голос был женский. – Джоакин Ив Ханна!

Джо вздрогнул от неожиданности: уже несколько месяцев никто не звал его полным именем. Обернулся. Круглощекая торговка в овчинном тулупе и красном платке таращилась на него из фургона.

– Что стоишь, как неродной? Иди же сюда, обниму!

Не дожидаясь ответа, она сама спрыгнула на землю и бросилась к нему. Вот тогда Джо понял: Луиза! Вдова Вихря, бывшая служанка Хармона!

Луиза без церемоний поцеловала его в губы, обняла, притиснула к груди.

– Святые боги, как здорово, что ты жив! Столько резни было, а ты-то со своим нравом, поди, ни одной битвы не пропустил! Думала, ты давно на Звезде – а ты вот он, живой!

– Луиза!.. – Джо схватил ее и поднял. – Хорошо же тебя встретить!

Они разговорились посреди базара, ни на кого не обращая внимания. Как ты? Где ты? Что было? Все ль хорошо?.. У Луизы, оказалось, да. Она взяла себе хармоново дело после того, как подлец сбежал. Стала торговать и преуспела. Война – славное время для торговцев. Что обычно дешево – дорожает: мука, крупа, репа, древесина, мешки, гвозди. Что обычно дорого – дешевеет: драгоценности, украшения, шелка, клинки, доспехи. Солдаты берут трофеи, потом продают по дешевке… А торговец, коль чутье имеет, одно вовремя купит, другое с выгодой продаст – в нищете не останется.

– Уж вижу, что ты не бедствуешь, – улыбался Джоакин.

Правда: Луиза приоделась, разрумянилась, округлилась – любо-дорого посмотреть!

– Да что я!.. Торгую себе, как и раньше. Только выручка мне в карман, а не Хармону-гадюке. Ты про себя скажи. Как выжил-то? Кому служил? До чего дослужился?

Он ответил кратко, по верхам, но все равно вышло внушительно. Побывал в Альмере. Постоял заслоном при Лабелине. Повидал искровиков при Пикси. Дошел до столицы…

– А чин какой заработал? А рыцарство дали? Ты теперь, наверное, сир Джоакин. Я тебе, поди, и «тыкать» не могу – такой важный!..

Джоакин отмахнулся:

– Нет, не рыцарь. Взял деньгами.

Луиза рассмеялась от радости:

– Вот и правильно! Это по-нашему!

Но тут заметила трехпалую ладонь.

– Ой… Как же ты так?.. Бедняга…

Он пошутил: да никакая не беда, а даже к лучшему. Это как боевой шрам, только еще солидней. Все уважают.

– Слушай, Джоакин… Прости, что спрашиваю, но больно любопытно. Ты давеча какую-то барышню искал… имя, вроде, на А. И как, нашел?

Улыбка слетела с лица.

– Нашел.

Луиза поняла, что к чему.

– Ты не горюй. Значит, твоя пара еще где-то ходит по свету. Святая Софья каждому любовь посылает. Не может быть, чтобы остался без нее.

– А ты как, Луиза?

– Да как… все вдовствую. Сперва горевала, а потом просто не до мужиков было: война да торговля. Сама веду дела, Сара с Вихренком помогают. Наняла двух охранников – тьфу, дурные бараны! Не чета тебе…

Подошли Бродяга с Весельчаком. Джо представил их, Луиза позвала всех в свой фургон – пить чай. Сели, выпили, закусили пряниками. Вихренок и Сара прилипли к Джоакину, затараторили наперебой:

– Дядя Джо, дядя Джо! А ты в столице был? И мы были! А ты в вагоне ездил? А мы нет! А как оно? Дядя Джо, а где ты пропадал все время? Мы скучали! Чего ты раньше не приехал?..

Потом Бродяга сказал, что пора идти – Салем-то ждет результатов опроса. Джо позвал Луизу:

– Идем с нами. Салем – хороший мужик. Познакомлю вас.

Пришли в палатку вождя, только тут Джо задумался, как же представить торговку? Сказал:

– Это Луиза. Мы с нею вместе хлебнули много горя.

Для Салема это оказалась лучшая рекомендация. Он принял Луизу, как сестру: усадил, накормил, напоил вином. Едва узнал, что она тоже родилась на берегу Ханая, засыпал вопросами: в каком краю, в каком селе? Чем родители жили? Какую скотину держали? А поле большое?.. Она отвечала подробно, ей было приятно вспомнить, а ему – послушать. Салем замечтался, глаза затуманились. Представлял себе, видно, любимое гречневое поле, ревущие пороги, соседскую пасеку, избушки-пирожки… Почему-то сказал:

– Ты, Луиза, немного на мою жену похожа…

Она спросила:

– Ты, стало быть, женат?

Салем хмыкнул невесело:

– Кажись, уже нет. А у тебя супруг?..

Джоакин шикнул на Салема:

– Поосторожнее с вопросами. Убили ее супруга.

– Прости, Луиза. Я ж не знал.

Бродяга прервал эту бестактную беседу, напомнив:

– Салем, ты нас посылал разузнать. Мы готовы доложиться.

Он выразительно глянул на торговку – мол, не выставить ли постороннюю. Джо сказал:

– Да перестань. Она весь день на базаре. Все, что там говорят, знает лучше нас!

– Выкладывайте, – махнул Салем.

Они выложили. Могер Бакли, видимо, был прав во всем. Лорд-канцлер подмял двор под себя и крутит владычицей. Печали народа его не заботят. С налогами беда повсюду, кроме Фаунтерры, но для канцлера это хорошо – с этих денежек он пирует. Лишь в одном Бакли, кажется, ошибся: пока лорд-канцлер не думает слать на Подснежников войско. Он – не кровожадный зверь, а просто праздный лентяй. Но кто знает, как он поступит, когда повстанцы потребуют снизить налог.

Салем поразмышлял, почесывая бороду.

– М-да… Сложненько… Поди разберись…

Спросил Луизу:

– А ты как думаешь?

– Что думаю?

– Ну, ты ж слыхала: мы идем ко владычице за справедливостью. Что думаешь – получится у нас?

Луиза хмыкнула:

– Салем, не обижайся, но вы все – мужики. Невдомек вам… Императрица – барышня восемнадцати лет. Я помню свои восемнадцать – так у меня на уме было только одно. И это одно – поверь, совсем не справедливость.

Вождь нахмурился и дальше говорил мало.

Но когда Луиза собралась уходить, сказал:

– Я давеча звал Трехпалого к себе в гости, в Саммерсвит. Если будем живы, приезжай и ты! У нас очень хорошо, тебе понравится…

Она пообещала приехать и пошла в свой фургон, Джо – с нею, проводить.

По дороге Луиза сказала:

– Ты прав: Салем хороший и добрый. Но очень простой, мой Вихорь таким же был… Ему не тягаться со знатью. Отговори от затеи, если сможешь. А то сгинет же.

– Не смогу, – ответил Джо. – Салем упрям, да и отступать ему некуда. Если вернется домой без императорского помилования, тут же угодит в петлю.

– Очень жаль… – Луиза вздохнула. – Ну тогда хоть сам уходи. Уже свое отвоевал, будет с тебя. Теперь поберегись, поживи в удовольствие. Поедем со мной в Уэймар. Я тут накупила задешево всяких железок: шлемов, кольчуг. Ты в этом понимаешь, сумеешь расхвалить и продать подороже. Треть выручки отдам! Поехали, Джо!

Он тоже вздохнул:

– Нет, прости, не могу.

– Чего? Ужели снова хочешь на бойню? По глазам вижу, что нет!

– Не хочу, – согласился Джоакин. – Но Салем – хороший мужик, и бьется за доброе дело. Я должен помочь, сколько смогу. Когда увижу, что ничего уже не сделаешь, тогда уйду. Но не раньше.

– Тогда большущей тебе удачи, – Луиза крепко обняла его на прощанье. – Я езжу старым маршрутом Хармона, только гостиницы сменила. Запомни названия… Если будете живы – найдите меня, ладно? Пообещай!

* * *

Город Хэмптон встретил Подснежников раскрытыми воротами, хлебом и медом. Мастера и подмастерья, трактирщики и слуги, извозчики и грузчики, священники и цеховые старшины – все высыпали на улицы и приветствовали повстанцев, размахивая шапками.

– За честный налог! За справедливость! Слава Салему!

Во главе колонны стройными рядами шагали молодчики. Все в шлемах и кольчугах, со щитами и копьями – заправский отряд. К остриям копий по завету Салема были привязаны цветы, но это не скрывало напористой силы шествия. Впереди авангарда вышагивали кони, Зуб и Рука Додж возвышались в седлах. Они занимали почетное место полководца-триумфатора. Время от времени Зуб вскидывал над головой руку, сжатую в кулак, и кричал:

– Честный налог! Божеская правда! Слава императрице!

Молодчики откликались стройным эхом:

– Честный налог! Правда! Слава!

Горожане ликовали.

Скромный вождь Салем вместе с Бродягой и Джо ехал в середине колонны на козлах телеги, поскольку так и не научился держаться в седле. Если горожане замечали его, он опускал глаза и скреб бороду.

На площади Подснежников встретила группа городской знати. Пока Салем и Джо добрались к голове колонны, приветствия уже отзвучали, и Салем не узнал имен встречавших.

– Вождь Салем! – отрекомендовал его Зуб, и молодчики рявкнули тройную «славу».

– Здравствуйте, добрые горожане… – пробормотал Салем, оглушенный криками и ослепленный торжественностью чиновничьих мундиров.

– Вождь устал от многих трудов, сопутствующих походу, – сообщил горожанам писарь. – С вашего позволения, он немного отдохнет, предоставив нам, его верным соратникам, вести беседу.

Писарь обвел собирательным жестом себя, Зуба и Доджа. Те двое с достоинством кивнули:

– К вашим услугам народный генерал Зуб и народный майор Додж. Мы – правая и левая руки вождя Салема!

– Почитаем за честь приветствовать защитников справедливости, – сказал старший из горожан.

Их препроводили в приемный зал ратуши, где были накрыты столы. Зуб, Додж и писарь заняли места ближе к городским старшинам, Салем – чуть в стороне, поскольку стеснялся быть в центре внимания.

Горожане по очереди произнесли речи, из коих следовало, что Хэмптон всем сердцем и душой разделяет цели Подснежников, особенно налоговую реформу.

– Реформу?.. – шепотом переспросил Салем. Джо пояснил значение слова.

Хэмптон – вели дальше горожане – готов выставить под знамена Подснежников пять тысяч человек. Не все экипированы должным образом, ведь это, по большинству, не воины, а простые мещане. Но сражение и не ожидается, верно? А для мирных переговоров с владычицей важно не вооружение, а число. Чем больше людей приведет Салем, тем вернее императрица поймет, что с нею говорит весь народ Полари.

– Да, совершенно правильно! – воскликнул Салем, но не факт, что его кто-то услышал: все загорланили «славу ее величеству» и подняли кубки.

Кроме того, – говорили старейшины Хэмптона, – город провел сбор средств и хочет предоставить благородным Подснежникам финансовую помощь в размере трех тысяч золотых эфесов.

– За щедрость добрых людей! – вскричал Рука Додж, поднимая кубок. Снова заголосили, зазвенели.

Когда улеглось, Салем прокашлялся и сказал:

– Добрые горожане, я очень признателен вам за помощь, но она не требуется. Жители Ниара и Излучины пожертвовали немало, да еще мы взяли трофеи и продали добрым торговцам. Мы обеспечены на месяц вперед, а до столицы только десять дней пути.

– Нет, нет, простите, господа! – прервал его Зуб. – Вождь Салем не по злобе допустил бестактность, а по неведению. Нельзя отказываться от дара – в Землях Короны это считается оскорблением. Мы непременно все возьмем и помянем щедрость жителей Хэмптона и в беседе с императрицей, и в наших молитвах.

– Возьмем под расписочку, – заверил писарь. – Коли требуется, я лично произведу пересчет сразу по окончании трапезы. И надежнейшая охрана будет приставлена к вашей финансовой помощи, дабы вы были убеждены, что все до агатки пошло исключительно на правое дело.

– Стража! – крикнул Зуб.

Чеканя шаг, вошли четверо молодчиков и заняли позиции по сторонам двери. Один из горожан похвалил выучку бойцов. Зуб сказал:

– Мы обязаны этим славной школе Руки Доджа – ветерана Мудрой Реки, Лабелина и Пикси. Сложно поверить, что всего два месяца назад эти воины были простыми крестьянами и не отличали «право» от «лево». Не зря Рука Додж удостоился чина народного майора!

Джоакин, помнится, тоже муштровал новобранцев, как и Лосось, и капрал Билли. Никто из них почему-то не удостоился ни чина, ни упоминания.

– А что значит – народный майор? – уточнил старейшина.

– Это чин, присвоенный не владыкой или лордом, а самим народом. Простые бойцы оказали Доджу доверие, поставив его над собой!

– Удивительно…

– Не удивительно, а исторично, – поправил писарь. – Коль армия набрана лордом, то он и назначает офицеров. Но если народ сам, по своей воле составил армию, то народ выбирает командиров. Этот прецедент будет вписан в исторические книги и повторен будущими поколениями!

– Народ – сам?.. Разве не Салем из Саммерсвита ведет вас?

Салем хотел что-то ответить, но Зуб опередил его:

– Салем – выходец из народа и его представитель. Устами Салема говорит не он лично, а весь поларийский простой люд!

– Как мудро!

– Поднимем чаши за народную мудрость!

Салем невольно прижал пальцы к губам – до сих пор не догадывался, что его ртом вещает глас народа.

– Салем, прервал бы ты этих пустобрехов, – посоветовал Джо. – Зуб слишком много болтает.

– Ну, он умеет… Видишь, как складно говорит – всем нравится. Горожанину легче с горожанами сладить…

– Пусть говорит, – поддержал Бродяга. – Главное, нам помогут людьми и золотом. А что там Зуб болтает – дело третье.

Застолье длилось до вечера, с небольшим перерывом на торжественную передачу сундука с финансовой помощью. Деньги были сосчитаны и описаны писарем, закрыты в кладовой и защищены стражей из четверых молодчиков.

Болтовня скоро надоела Джоакину, и он пошел развеяться. Выбрался на улицу, где царил всеобщий праздник. Горожане братались с Подснежниками, чем-то угощали, о чем-то расспрашивали. Повстанцы излагали славную историю похода, похлебывая винцо. Одну закономерность подметил Джоакин: те парни, что примкнули к походу недавно – в Лоувилле, Ниаре, Излучине – выглядели особенно гордо. Те же, что шли от самого Саммерсвита, скромно держались в сторонке. Джо и не заметил бы их, если бы многих не знал в лицо…

Как-то зябко ему сделалось. Когда пили чай с Луизой, было очень тепло. А сейчас прям до костей пробирает. Он вернулся в ратушу. Проходя мимо кладовой, увидел четверых часовых. Задумал кое-что, подошел:

– Парни, у меня к вам просьба. Пустите меня внутрь – хочу поглядеть. Три тысячи эфесов – я в жизни не видел такой кучи золота!

– Не велено, – отрезал старший часовой.

– Да что значит – не велено? Это ж наше общее золото, всем Подснежникам пожертвовано! Дайте глянуть, пока между сотнями не поделили.

– Приказ генерала Зуба: никого не пущать!

– Хм… – Джо заглянул в глаза часовым. – Тебя, помнится, зовут Чарли Бык. Месяц назад ты не умел держать копье: оно при ударе в землю клевало. А ты, Лысый Джон, не хотел бить щитом, все твердил: «Щит для защиты, щит для защиты…» – пока я не показал, как щитом сломать вражине челюсть. Помните, парни? А помните, кем тогда был генерал Зуб? Зубным лекарем, верно?..

– Ничего не знаем, – бросил Бык Чарли. – Приказ есть приказ.

– Ай, молодцы. Так служить, народные гр1еи.

Джоакин хлопнул Чарли по плечу и побрел к столу, где никому, кроме Салема, не был нужен.

* * *

День спустя Подснежники выступили из Хэмптона. Их число достигло сорока тысяч. Две трети составляли горожане, подчиненные Зубу с Доджем. Были они, как на подбор, бравые, самоуверенные, крикливые. Охотно орали по первому сигналу: «Честный налог!» Или любое другое, что подскажет командир… Путевские мужики – смурные, косноязычные – терялись среди них.

Стоял март, природа оживала. Лишь поэтому Джо заметил разницу: тогда пахло снегом, теперь – весной. А в остальном было точно как при Пикси.

Мороз проскреб спину, когда смысл слов пробил утреннюю дрему:

– Проснись, друг! Гробки нам пришли!

Весельчак тряс его за плечо, и голос дрожал. Казалось, Джо уснул в марте, а очнулся в декабре, в день разгрома.

– Лопатки нам, слышишь? Здесь искровики!

– Ты хотел сказать: нетопыри?..

– Искровики, черт возьми! Два полка под имперскими флагами! Встретила нас владычица. Встретила и выслушала…