Глава 10
Начало монгольских завоеваний

Объединение народов Восточной степи под единой властью и создание Йеке Монгол Улус стало последним деянием хана монголов-нирун Темучина из рода Борджигин. В марте 1206 года на арене мировой истории появляется фигура Чингисхана – великого организатора, великого законодателя, великого завоевателя. Череда дальнейших событий показывает, что это было не просто сменой имени, как, например, происходило в Китае при вступлении на престол каждого очередного императора. Превращение Темучина в Чингисхана стало подлинным символом смены эпохи. С этого момента начинает меняться один из важнейших векторов мировой истории. Темучин был объединителем степных народов, создателем могучей кочевой державы; Чингисхан стал величайшим в истории завоевателем, строителем-творцом всемирной монгольской империи.

Нельзя, конечно, сказать, что эта перемена произошла мгновенно – окончательный переход на новые рельсы, требующий политических, социальных и даже психологических изменений, занял несколько лет. И в действительности мы видим, что и после 1206 года в Йеке Монгол Улус долгое время господствует старая схема действий всех былых кочевых держав. Первые войны с оседлыми народами – с Тангутом в 1207 и 1209 годах и даже начальный этап войны с китайской империей Цзинь в 1211 году – носят характер обычных кочевнических набегов: нападение, захват добычи, уход в степи. Лишь после 1211 года войны начинают превращаться в подлинно завоевательные, и только с момента захвата Цзиньской столицы Чжунду (Пекина) можно утверждать, что этот переход к завоевательной политике произошел окончательно.

Такой переход был непрост и для самого Темучина-Чингисхана. Над ним, кочевником до мозга костей, не могли не довлеть извечные кочевые принципы ведения военных действий. Но полностью оправданные при покорении таких же кочевников, как и сами монголы, эти принципы оказались недостаточно эффективными в борьбе против крупных земледельческих держав. В полевых сражениях монголы стяжали себе славу поистине непобедимых воинов. Но людские ресурсы соседних стран были выше тех, что могла выставить Степь, в десятки раз. Кроме того, оседлые народы располагали сотнями, если не тысячами, крепостей, куда могли укрыться и разгромленные армии, и окрестное население. Набег монголов становился сокрушительным ударом, но последующий уход кочевников в степь лишал их почти всех завоеванных преимуществ. Разбитые армии быстро пополнялись новобранцами, крепости, брать которые кочевники не умели, оставались опорными пунктами сопротивления. Более того, даже те крепости, которыми монголам удавалось овладеть в результате хитрости, удачи или долгой осады, после ухода степняков вновь занимались гарнизонами противника. По существу, каждую военную кампанию монголам приходилось в такой ситуации начинать едва ли не с нуля, и огромные военные успехи не могли решить судьбу войны в пользу монголов.

Порочность такой стратегии, хоть и освященной тысячелетними традициями кочевников, со временем была осознана Чингисханом – первым степным вождем, сумевшим подняться над въевшимися в плоть и кровь военными стереотипами. Властелин монголов начинает уделять большое внимание осадному делу, а главное – от системы набегов переходит к стратегии войны до победного конца. Первый набег монголов на Цзинь (кампания 1211 года) закончившийся грандиозными военными победами монголов, тем не менее оказался и последним нападением, произведенным в классическом стиле. Когда в 1212 году Чингисхан вновь бросил свою конницу на Китай, выяснилось, что прошлогодний разгром цзиньцев отнюдь не уничтожил мощь чжурчжэньского государства. Чингисхан оказался хорошим аналитиком и прилежным учеником, не стеснявшимся учиться и у своих врагов. И с этого времени он начинает отходить от устоявшихся принципов ведения войны. О том, как это происходило, и пойдет речь дальше.

Кстати, такое понимание эволюции взглядов Чингисхана на войну развенчивает еще один устоявшийся миф об этом незаурядном человеке, возникший с легкой руки известного «сказочника» Гарольда Лэмба и воцарившийся в массовом сознании (и отчасти даже в профессиональных исследованиях монголоведов).{Книга Гарольда Лэмба «Чингисхан», написанная чрезвычайно эффектным языком, представляет собой, в то же время, труд совершенно уникальный по количеству бредней и нелепиц на страницу текста.} Лэмб, без всяких на то оснований, заявляет, что Чингисхан уже на курултае 1206 года провозгласил своей целью завоевание всего мира. Такое утверждение не выдерживает никакой критики и опровергается дальнейшими событиями. Цель Чингисхана в этот момент, в общем, достаточно ясна – стать единоличным «владыкой поколения людей, живущих в войлочных кибитках». Сам кочевник, он стремился объединить всех кочевников, установить в степи твердый порядок и, в пределах возможного, сделать своих степных подданных богатыми и довольными жизнью. Степная держава, скрепленная единым законом и кочевым образом жизни – вот тогдашний идеал Чингисхана. Набеги на соседние государства главной своей целью имели грабеж, но никак не присоединение к Монгольской империи – не случайно законы Ясы никогда не применялись к оседлому населению. И лишь после великих побед на востоке и западе, уже на склоне жизни, Чингисхан, возможно, пришел к мысли о завоевании всего мира. Но даже и тогда наилучшим вариантом он явно считал ликвидацию в конечном итоге всех оседлых жителей и создание всемирной кочевой державы. И всерьез рассматривал вопрос об уничтожении всего населения Китая и превращении его земель в монгольские кочевья. Этого, как известно, не произошло: экономические выкладки Елюй Чуцая и собственный здравый смысл заставили его отказаться от этой идеи. Но сам факт подобной постановки вопроса говорит о многом, и не в последнюю очередь о том, что и сами эти завоевания были для Чингисхана не столько целью, сколько средством. В 1206 же году завоевание мира в повестке дня просто отсутствовало. Планы Чингисхана были иные, куда менее фантастические и масштабные, но зато гораздо более продуманные.

Главным для Чингисхана после завоевания власти в степи стала подготовка войны с цзиньским Китаем. Этой войны с извечным врагом требовало монгольское общественное мнение; о мести чжурчжэням за кровь Амбагай-хана и смерть Есугэй-багатура с детских лет мечтал и сам Темучин-Чингисхан. На это накладывалось и неприятие самолюбивым владыкой степи своего приниженного положения – ведь он должен был платить дань чжурчжэням и формально считался лишь простым пограничным генералом, подчиняющимся китайскому императору. Теперь, после провозглашения Йеке Монгол Улус, такое положение становилось для Чингисхана неприемлемым. Разрешить ситуацию могла только война.

Чингисхан прекрасно осознавал все трудности предстоящей войны с одним из крупнейших государств мира. Империя Цзинь была, по существу, региональной сверхдержавой, а в глазах монголов она представлялась еще более могущественной, чем это было в реальности. Чингисхан не без оснований считал, что борьба с ней потребует напряжения всех сил. Между тем, провозглашенный Йеке Монгол Улус такую тотальную войну позволить себе не мог. Да, в 1206 году Чингисхан уже не имел в степи противников, способных помериться с ним силой в открытом столкновении. Но на западных рубежах державы с надеждой ожидали благоприятного для них поворота событий неукротимые меркиты во главе с сыновьями Тохтоа; здесь же подвизался неистовый найманский царевич Кучлук, мечтающий о восстановлении разгромленного найманского ханства. На юге тангуты, разозленные карательным набегом 1205 года,{Набег 1205 года на Тангут был произведен по приказу Чингисхана одним из его полководцев в качестве карательной и назидательной меры, в отместку за то, что тангуты приняли у себя бежавшего Нилха-Сангума. Серьезных последствий этот поход не имел, хотя монголам удалось – видимо, благодаря внезапности – захватить одну тангутскую крепость.} также не преминули бы воспользоваться любой подходящей возможностью для ответного удара. На юго-западе неясной была позиция кара-киданьского гурхана, но можно предположить, что стремительное возвышение Чингисхана не оставило его равнодушным – а ведь мощь кара-киданьского ханства подкреплялась огромными экономическими возможностями уйгурских купцов (Уйгурия подчинялась кара-киданям на правах автономии). Столь же неопределенным было и положение на севере: лесные племена Баргуджин-Токума и сибирской тайги сохраняли свою независимость и при определенных раскладах также могли представлять угрозу для новорожденной империи.

Таким образом, политическая обстановка в 1206 году была достаточно сложной и явно неблагоприятной для вступления в столь масштабный военный конфликт, как война с Цзинь. К тому же надо учесть, что десятилетия непрерывных степных войн серьезно подорвали экономическую базу монгольской степи. Недоставало скота, в том числе и коней; достаточно сложно было и обеспечить стотысячную монгольскую армию всем необходимым для крупного похода на Китай. Конечно, в походе армия была способна кормить себя сама за счет покоренного населения, но при любом наступлении следует учитывать возможность его неудачи, и такой выдающийся стратег, как Чингисхан, разумеется, должен был подготовиться и к худшему варианту. Вероятно, так и было – события следующего пятилетия доказывают это: Чингисхан, оценив реальную ситуацию, понял, что большая война еще слишком опасна и непредсказуема. Прежде чем идти на риск серьезной войны, – войны, грозящей гибелью только что созданной державе, – нужно было максимально обезопасить тылы, по возможности еще более усилить и подготовить армию. Трудно сказать, был ли у Чингисхана тщательно разработанный план подготовки к войне с цзиньским Китаем, но его действия в период с весны 1206 до весны 1211 годов были чрезвычайно точны и рациональны.

Весь 1206 год был, как уже сказано, подчинен внутренним реформам – внедрению единого законодательства, изменениям в системе управления и в армии. А после этого укрепления основ складывающегося государства можно было приступить и к решению основных внешнеполитических задач. Здесь необходимо, однако, оговориться, что данные наших источников, касающиеся первого десятилетия существования Монгольской империи, крайне разноречивы. Не в последнюю очередь это относится к внешнеполитическим и военным вопросам. Так, в «Сокровенном Сказании» при довольно точном описании событий автор почти полностью пренебрегает их последовательностью и вообще хронологией. В результате, например, окончательное покорение хори-туматов в 1217 году приводится в тексте, повествующем о времени, предшествующем войне с Китаем; два похода на меркитов 1208 и 1216 – 18 годов явно смешаны в один. Рашид ад-Дин, наоборот, приводит весьма скрупулезную хронологию, но она изобилует совершенно нелепыми анахронизмами и часто не совпадает с известиями других авторов. В особенности это касается монголо-китайской войны: персу Рашид ад-Дину было сложно разобраться во всех перипетиях этой кампании Чингисхана. Китайская летопись «Юань ши» дает более точные описания китайских походов, но очень слабо ориентируется в других, параллельно происходивших событиях. Единственной возможностью в такой ситуации стал комплексный анализ источников и изложение на их базе наиболее приемлемой и вероятной версии развития событий в 1207 – 1217 годах.

Весной 1207 года Чингисхан приступает к осуществлению своей широкомасштабной внешнеполитической программы. Начинает он с северного направления, куда посылает значительные воинские силы (вероятно, два тумена) под руководством своего старшего сына Джучи и относительно молодого, но осторожного Субэдэя. Поход этот оказался исключительно успешным. Не рискнув противостоять завоевателям, сразу же покорилось большое монгольское племя ойратов, кочевавшее на границе леса и степи. Не без помощи ойратов, ставших проводниками войска, без борьбы были подчинены и другие северные племена, в том числе и такие крупные, как буряты и баргуты. Вероятно, тогда же признали монгольскую власть и свободолюбивые хори-туматы, которые, впрочем, вскоре восстали и довольно долго успешно оборонялись против превосходящих монгольских сил.

Летом войска Джучи и Субэдэя вышли к Енисею в районе благодатной Минусинской котловины. Здесь издавна проживал многочисленный полуоседлый народ енисейских кыргызов. Кыргызы обладали высокой по центрально-азиатским меркам культурой и весьма значительной и хорошо вооруженной армией, которая в былые времена нагнала немало страху на народы Великой степи. Однако и здесь обошлось без столкновений. Старейшины кыргызов не отважились противостоять победоносным монголам, памятуя о крахе, который постиг их соседей – найманов. Кыргызы согласились выплачивать дань: «Поклонились государю белыми кречетами, белыми меринами да белыми же соболями». А поскольку старыми данниками кыргызов были немонгольские племена большей части сибирской тайги, то с этого момента можно говорить о присоединении к Монгольской империи значительной части Сибири.

После столь крупных успехов, достигнутых к тому же без каких-либо военных потерь, Джучи возвратился в ставку своего отца. Обрадованный Чингисхан сделал ему поистине царский подарок, передав в подданство все покоренные им народы. И, вероятно, уже с этого момента можно отсчитывать историю улуса Джучи. Субэдэй же с войском, причем значительно пополненным за счет изъявивших покорность племен, двинулся на запад, к Иртышу. И здесь, на берегу Иртыша, уже в следующем, 1208 году, произошло сражение между монголами, ведомыми Субэдэем, и меркито-найманским войском во главе с сыновьями Тохтоа и Кучлуком. Победа, и притом полная, в очередной раз осталась за монголами. Меркито-найманская орда распалась, при этом меркиты бежали в Западную степь, к кыпчакам, в надежде уйти, наконец, от карающей длани Чингисхана. Царевич Кучлук с остатками своих сторонников бежал на юг, в Семиречье.

Судьба Кучлука оказалась более счастливой, чем участь Ван-хана и Нилха-Сангума. Кара-киданьский гурхан не отказал в приюте внуку своего старого союзника (а возможно, и родича – ведь найманы, вполне вероятно, имели кара-киданьское происхождение). Кучлук был обласкан престарелым гурханом Джулху и даже стал одним из главных его военачальников. Несомненно, такая добросердечность гурхана объясняется тем сложным положением, в котором оказалось кара-киданьское ханство. По существу, кара-кидани попали между двух огромных жерновов: нарождающейся Монгольской империей и стремительно расширяющейся державой Хорезмшахов. В 1208 году сильный удар по могуществу гурхана нанес хорезмшах Мухаммед, захвативший Бухару и Самарканд; в 1209 году уйгуры отказались подчиняться кара-киданям, сделав выбор в пользу Чингисхана. В таком положении Джулху был рад любому союзнику. Однако Кучлук не оценил доброту гурхана – своего названого отца. Сначала он захватил гурханскую казну, а в 1211 году и вовсе отстранил гурхана от власти, посадив его под домашний арест. В 1213 году разочаровавшийся в людях старый Джулху умер, а собрание кара-киданьской знати провозгласило новым гурханом Кучлука.

Любопытно проследить судьбу этого неистового противника Чингисхана. В меру своих способностей (а Кучлук был, несомненно, толковым полководцем) он старался сохранить распадавшуюся на глазах каракиданьскую державу. Словно огрызающийся волк, он то тут, то там наносил удары по своим могучим соперникам на западе и на востоке. Вскоре, обозленный соглашательскими настроениями своих подданных-мусульман, стремившихся перейти в подчинение к их единоверцу – хорезмшаху Мухаммеду, Кучлук запрещает исповедовать в своем государстве ислам и начинает суровые гонения против непокорных. Стоит напомнить, что сам Кучлук, как найман, был, по-видимому, христианином несторианского толка. Кроме того, по некоторым данным, в этом вопросе на него серьезно повлияла жена, которая «поклонялась странным богам». Неясно, что за религию воспринял Кучлук (из некоторых слов Рашид ад-Дина можно заключить, что речь, возможно, идет о зороастризме), но репрессии, которые он обрушил на мусульман, оказались чрезвычайно жестокими. Такой необдуманный шаг, бесспорно, оттолкнул от него народные массы и, заметим, облегчил монголам, отличавшимся полной веротерпимостью, борьбу с Кучлуком. Развязка наступила в 1218 году, когда гурхан напал на город Алмалык в Восточном Туркестане. Город этот находился под покровительством монголов, которым к тому же приходилось учитывать непростые отношения с хорезмшахом. Против Кучлука был послан Джебэ-нойон. Когда стало известно о приближении монголов, мусульмане восстали против гурхана и начали избивать его сторонников. Кучлук снова был вынужден бежать, на этот раз в Припамирье, но там был настигнут авангардом Джебэ и убит. Так закончилась жизнь этого талантливого полководца и авантюриста. Нужно отметить, что свою ненависть к Кучлуку монголы не перенесли на кара-киданей, которые не оказали сопротивления и перешли на сторону завоевателей. Поскольку кидани были кочевниками, это позволило включить их в монгольскую армию в качестве отдельного корпуса, и в дальнейшем они принимали участие во многих походах Чингисхана и его преемников.

Но вернемся в Монголию, где Чингисхан продолжал претворять в жизнь свой план подготовки к большой войне с цзиньским Китаем. В том же 1207 году другая крупная монгольская армия была брошена на тангутское государство Си-Ся. Неясно, кто руководил этим большим походом – возможно, то был и сам Чингисхан. Набег этот, в целом, оказался довольно успешным (заметим, что это была, по сути, первая война против большого оседлого государства, так как карательный набег 1205 года едва ли можно принимать в расчет) – было захвачено много скота, особенно верблюдов, которых монголы высоко ценили за силу и неприхотливость. В то же время, Чингисхан понимал, что поставленные перед этим походом цели не достигнуты. Склонить тангутов к покорности не удалось, ни одной из многочисленных крепостей с хранимыми там богатствами не было захвачено. Эффект оказался ненамного большим, чем от карательной акции двухлетней давности. Но теперь новый урок пошел впрок монголам.

Осенью 1209 года после серьезной подготовки Чингисхан начинает новую войну с Тангутом. На этот раз в походе принимали участие и мастера осадного дела, да и сам хан был твердо намерен довести дело до конца. В результате был взят большой город Ургай (современный Нинся), а крупную крепость Имэнь, преграждавшую путь к столице Си-ся, монголы сумели блокировать. В двух полевых сражениях была наголову разбита тангутская армия, а ее лучшие полководцы попали в плен. Монголы попытались взять и сильно укрепленную столицу тангутов Чжунсин, но неискушенность в осадном деле сыграла с ними злую шутку. С помощью специально сооруженных дамб (несомненно, тут активно использовался хашар) они попытались отвести от тангутской столицы речные воды. Но плохо построенные дамбы прорвало, и вода залила всю равнину вокруг города. В результате монголам пришлось снять осаду и отступить. Однако сильно напуганный успехами и настойчивостью захватчиков тангутский правитель униженно просил мира. Он отдал в жены Чингисхану свою дочь, согласился стать данником и союзником монголов. Так, вслед за северной, решилась и южная проблема.

В том же 1209 году произошло еще одно важное событие, которое едва ли прогнозировалось Чингисханом, но очень хорошо совпало с его программой действий. В Уйгурии по приказу идикута был убит наместник кара-киданьского гурхана Шукам. Это явно стало следствием тяжелых поражений, понесенных кара-киданями в войне с державой хорезмшахов. Кара-кидани не смогли удержать под своей властью большие торговые города Бухару и Самарканд, являвшиеся важными опорными пунктами уйгурских купцов. Ала ад-Дин Мухаммед, естественно, сделал ставку на своих, мусульманских, купцов, которые были главными конкурентами уйгуров в транзитной торговле. В этих условиях идикут немедленно предпочел переменить ориентацию с западной на восточную. Поэтому, когда Чингисхан после гибели наместника Шукама направил в Уйгурию двух послов с целью прояснения ситуации, те были приняты с большим почетом и уважением. Переговоры с монгольскими послами, видимо, окончательно убедили идикута заявить о покорности Чингисхану. Вскоре он отправляет к каану монголов своих полномочных представителей, которые объявляют Чингисхану радостную весть, что Уйгурия готова покориться новому владыке и добровольно войти в состав Монгольской державы.

Вначале Чингисхан отнесся к этому неожиданному подарку с некоторым, вполне обоснованным, недоверием. Желая убедиться в том, что его не водят за нос, монгольский владыка потребовал, чтобы идикут лично прибыл в его ставку со всей полагающейся данью. Этот обмен послами и посланиями затянулся из-за тангутской войны и вполне оправданных колебаний идикута перед столь решительным поступком. Только через год, ближе к осени 1210 года, он прибыл к Чингисхану и по всей форме признал себя рабом великого владыки. Не забыв, правда, при этом намекнуть, что, чем больше будет благосклонность к нему хана, тем большей будет и покорность. Купцы остаются купцами, даже одевшись в мантии правителей! Мудрый Чингисхан все отлично понял, провозгласил идикута своим пятым сыном, выдал за него собственную дочь и, тем самым, прочно привязал к своей колеснице богатейшую и культурную Уйгурию. Причем трудно сказать, кто больше выиграл от этого объединения. Чингисхан получал массу грамотных людей для различных управленческих нужд и возможность быстрой реализации захваченных в набегах богатств, что в преддверии войны с Цзинь было весьма немаловажным. Уйгуры же получали совершенно уникальные возможности для обогащения и карьерного роста в возникающей огромной империи.

Интересно, что пример идикута оказался заразительным. В том же 1210 году в ставку Чингисхана с подобным же предложением явился еще один правитель. Это был Арслан, хан карлуков, многочисленного кочевого народа Семиречья, до этого также входившего в орбиту кара-киданьского влияния. Результатом стало включение тридцатитысячной армии карлуков в состав монгольского войска на правах «ассоциированного члена». Такое солидное пополнение накануне большой войны оказалось вовсе не лишним.

Так к началу 1211 года Чингисханом были решены все основные внешнеполитические задачи. Военно-дипломатическая подготовка к намеченной войне с Китаем блестяще завершилась. Была обеспечена безопасность границ, обретены стратегические союзники, значительно усилена армия – и в количественном, и в качественном отношении. И наоборот, цзиньский Китай накануне войны оказался в полной дипломатической изоляции, окруженный одними врагами (не стоит забывать и об извечном его враге – южнокитайской Сунской династии). Но рассказ об этом важном пятилетии монгольской истории был бы неполным без изложения одного крупнейшего внутриполитического события тех лет. Речь идет о выступлении в Монголии шамана Теб-Тенгри и подавлении последней серьезной оппозиции безграничной ханской власти.

Довольно подробно об этом событии повествуется в «Сокровенном Сказании». Год, когда оно случилось, не упомянут, но, скорее всего, дело происходило в 1209 году, накануне тангутской войны. «Сокровенное Сказание» не вскрывает также и истинных причин противостояния светской и духовной властей, сводя все, как это часто бывает, к чисто личностным взаимоотношениям. Между тем, суть дела, разумеется, лежала значительно глубже, нежели это представлялось автору тайной монгольской истории.

Верховный жрец монголов Теб-Тенгри был сыном одного из виднейших соратников Чингисхана, уже известного нам Мунлика-эчиге, и являлся, по-видимому, личностью незаурядной, чрезвычайно волевым и, безусловно, умным человеком. Его настоящее имя было Кокочу, и путь его к высшей духовной власти оказался тернистым. С помощью различных упражнений он развил в себе уникальные способности – например, мог долгое время голым находиться на жестоком морозе без особого ущерба для себя – и у темной кочевнической массы пользовался огромным авторитетом как человек, близкий к богам. Сохранилось и предание, что Кокочу заранее предсказал приход Темучина к верховной власти у монголов. Все это, наряду с выдающимися заслугами отца, делало его чрезвычайно влиятельной фигурой в степи. По своему политическому весу он уступал, пожалуй, лишь самому Чингисхану. А несколько удачных предсказаний и советов возвели Кокочу и в первые ряды приближенных хана, что давало ему уже не только духовную, но и значительную светскую власть. Однако такая впечатляющая карьера, видимо, вскружила ему голову.

Гордый и умный жрец посчитал себя равным Чингисхану, а возможно, лелеял мечту стать «серым кардиналом» – реальным правителем империи при каане, который полностью находился бы под его влиянием. В истории известно немало случаев такого рода: вспомним хотя бы кардинала Ришелье и Людовика XIII; а в общем, «имя им легион». И вполне вероятно, что с другим кааном, кем-нибудь вроде недалекого Хутулы, у Кокочу все прошло бы без сучка, без задоринки. Но не ему было тягаться с такой исключительной личностью, как Чингисхан.

Хотя сам замысел Теб-Тенгри был неплох. Для начала он решил посеять рознь в самой семье Чингисхана, опоре его трона, знаменитом «Алтан уруге». К тому же в семейных взаимоотношениях и без того не все было гладко, достаточно вспомнить эпопею «блудного сына» Джочи-Хасара. С него-то, как с самой уязвимой фигуры, и решил начать Кокочу.

Все началось со случайной или спровоцированной ссоры между Джочи-Хасаром и сыновьями Мунлика. Как ни крепок был могучий Хасар, но семеро хонхотанских братьев, во главе с Кокочу, хорошенько побили его, наставив синяков и шишек. Обиженный Джочи-Хасар побежал жаловаться старшему брату, однако Чингисхан только посмеялся над ним – вот, мол, слывешь непобедимым воином, а сам и в простой драке оказался побежденным. Вспыльчивый Хасар не стерпел еще одного унижения и ушел в слезах, зарекшись обращаться с чем-либо к брату. Этой размолвкой братьев воспользовался Теб-Тенгри, который стал нашептывать Чингисхану, что Хасар стремится отнять у брата верховную власть. При этом шаман ссылался на непререкаемый авторитет самого Тенгри – Великого Неба. Чингисхан поверил наговору и поехал разбираться. Хасара схватили и подвергли допросу. Спасла его примчавшаяся на подмогу мать, Оэлун, не преминувшая напомнить Чингисхану и о давнем убийстве Бектэра, соучастником которого был тот же Хасар. Напомнила она и о немалых заслугах Джочи-Хасара. Пристыженный Чингисхан отпустил брата, но вскоре втайне от матери отобрал у него большую часть пожалованных ранее людей и кочевий.

После такой развязки авторитет Теб-Тенгри взлетел в степи до небес. Многие «люди длинной воли», и в особенности те, кто принадлежал к недавно покоренным племенам, стали собираться под его руку. Даже среди подданных «золотого рода» началось брожение, и многие подумывали о переходе к Кокочу. Больше всего пострадал младший брат Чингисхана, Тэмугеотчигин, от которого к Кокочу побежали его утэгубоголы. Отчигин лично отправился к Теб-Тенгри и потребовал вернуть боголов. Но зарвавшийся шаман, чувствуя свою возросшую силу, не только отказался сделать это, но и заставил Тэмуге просить прощения на коленях. На этот раз он явно перегнул палку, потому что Чингисхан всегда любил своего младшего брата. Когда тот пожаловался хану и рассказал об унижении, которому его подвергли, Чингисхан рассвирепел. Масла в огонь подлила умная Борте: вот, мол, вчера была очередь Хасара, сегодня Отчигина, а завтра чья будет? Джучи, Угедэя, а может быть, самого Чингисхана? В разгар всех этих событий, вероятно, почуяв неладное, явился и сам Теб-Тенгри со своими братьями и отцом. Скорее всего, он хотел переломить ситуацию в свою пользу, ссылаясь, как обычно, на волю богов. Чингисхан же и устроил «божий суд», предложив соперникам помериться силами на дворе. Однако, чтобы «божий суд» закончился «правильно», перед этим он отдал трем сильнейшим борцам тайный приказ расправиться с обнаглевшим шаманом. И тут же, у Чингисхановой юрты, Теб-Тенгри переломили хребет. Мунлик и его сыновья попытались возмутиться, но хан кликнул своих кебтеулов и вышел вон.

Смерть Теб-Тенгри заставила присмиреть всех, кто мог составить оппозицию Чингисхану. Тем более, что, будучи мудрым правителем, он не стал преследовать хонхотанцев и простил Мунлика и его сыновей. Противостояние власти было раздавлено, и всем в Йеке Монгол Улус стало ясно – есть только один владыка, в его власти и карать, и миловать, и этот владыка – божественный Чингисхан.

Итак, первые пять лет, прошедшие после курултая 1206 года, стали решающими в деле укрепления монгольской державы и верховной ханской власти. Теперь, не имея серьезных врагов вне империи и противников внутри страны, Чингисхан мог приступить к решению давно обдуманной и такой желанной задачи – к войне с Китаем.

В современной исторической литературе господствует мнение, что созданная чжурчжэнями в завоеванной ими части Китая империя Цзинь была «колоссом на глиняных ногах». Что она фактически рухнула от первого же удара, нанесенного ей монголами в 1211 году, и последующие четверть века – это просто затянувшаяся агония нежизнеспособного образования. Нельзя сказать, что эта точка зрения полностью неверна, но реальной исторической действительности она соответствует лишь в незначительной степени. Считать Цзинь слабой – значит, излишне упрощать ситуацию, и тогда становится неясным, зачем тем же объединенным монголам потребовалась столь долгая и тщательная подготовка к этой войне. Но и представлять империю Цзинь сильной тоже было бы неверно, ибо за столетие никем не оспариваемой чжурчжэньской власти сама эта власть в значительной мере деградировала.

Сила Цзиньской империи заключалась, в первую очередь, в ее почти неисчерпаемых людских и экономических ресурсах. По данным переписи 1207 года, ее население превышало сорок пять миллионов человек, что в десятки раз больше, чем проживало в Чингисхановом улусе, и по меньшей мере в десять раз больше, чем все население Великой степи того времени. Это позволяло чжурчжэньской империи содержать поистине колоссальную армию. По данным на 1161 год, то есть в период наивысшего расцвета империи, только элитные части, состоявшие из собственно чжурчжэней, насчитывали более шестидесяти пяти тысяч человек. Около двадцати пяти тысяч из них составляли армию, которую можно назвать «кадровой», сорок тысяч – это войска «запаса», готовые выступить в случае войны. Боеспособность этой группировки, особенно ее кадровой части, находилась на очень высоком уровне. По свидетельству источников, все чжурчжэньские воины были прекрасно вооружены и имели стальные пластинчатые доспехи, что у тех же монголов было редкостью. И по назначению, и по боевым качествам эту кадровую армию можно сравнить с монгольским корпусом кешиктенов, но отметим, что последний был в два с половиной раза меньшим. А помимо этого бронированного кулака, Цзинь имела еще и семисоттысячную армию из мобилизованных киданей, бохайцев и китайцев. Сами по себе ее боевые качества были невысоки, как и у любой армии, основанной на принципах насильственной вербовки (особенно в ее китайской составляющей, так как китайцы чжурчжэней-захватчиков ненавидели) Однако, у ее солдат имелось неплохое вооружение, и конечно, нельзя не учитывать огромное количественное превосходство этой армии над любым потенциальным врагом. Но и это было еще не все: Цзинь располагала и обученным мобилизационным резервом в триста-четыреста тысяч человек, с помощью которого можно было быстро восполнить любые потери в войсках. Наконец, были и крупные пограничные силы из подвластных окраинных народов – правда, к 1211 году Цзинь, по известным причинам, потеряла татарские и онгутские части, влившиеся в армию Чингисхана. Но этот корпус, собранный из разных народов (эти этнически разрозненные части известны под общим названием «дю»), сохранял еще значительную силу, а по своим боевым качествам находился между чжурчжэньской армией и мобилизованными воинами.

Помимо армии, мощь чжурчжэньской империи опиралась на хорошо продуманную систему из сотен крепостей и опорных пунктов. Каждая такая крепость располагала значительными запасами вооружения и продовольствия, обладала сильным воинским контингентом. Даже в 1216 году после тяжелейших военных поражений число солдат регулярной гарнизонной службы достигало ста шестнадцати тысяч двухсот человек, то есть количественно почти равнялось всей монгольской армии. Здесь важно учесть и тысячелетнюю историю военного дела в Китае: империя Цзинь располагала тысячами боевых машин разного типа, а также таким могучим оружием, как горючие смеси и порох. Не последнюю роль в мощи Цзинь играла и многолетняя привычка китайского народа к повиновению любой действующей власти, великолепно развитая система управления и налогообложения. Так что, учитывая все сказанное, империю Цзинь никоим образом нельзя было назвать слабой.

Но считать Чжурчжэньскую державу сильной тоже никак нельзя. К 1211 году она уже вступила в эпоху кризиса: такие циклические кризисы – совершенно неотъемлемая часть истории Китая. Все более нарастали противоречия между чжурчжэнями и покоренными ими народами. Особенно ненадежными были кидани: хотя и вобравшие в себя, как и чжурчжэни, китайскую культуру, они никогда не забывали о событиях 80 – 100-летней давности. Чжурчжэни являлись для киданей узурпаторами, захватчиками, и только сила держала их в повиновении. Кидани были потенциальными союзниками монголов (хотя тоже побаивались диких степных варваров), и когда чжурчжэньская мощь пошатнулась, в массовом порядке стали переходить на сторону Чингисхана. В целом похожую картину наблюдаем и в отношении основной массы населения – то есть, собственно китайцев. Для них чжурчжэни – варвары, завоеватели. И сколько же история Китая знала таких завоевателей! Хунны Модэ и сяньбийцы Таншихая, жужаньская орда и тюрки Вечного эля, табгачи – основатели династии Тан и те же кидани, основавшие династию Ляо... Тысячелетиями степь вторгалась в Поднебесную, создавались династии и могучие державы, но для населения Китая все эти пришельцы навсегда оставались чужаками. И в этом смысле монголы для китайцев почти ничем не отличались от цзиньцев. Пришли новые степные захватчики, побьют они старых, будет очередная новая династия, и все вновь пойдет своим чередом. К тому же в преддверии войны – а ее неизбежность после 1206 года была очевидной для всех – чжурчжэни резко усилили налоговый гнет, что, естественно, вызвало серьезное возмущение. Вспыхнуло крупнейшее крестьянское восстание «краснокафтанников», – кстати, классический показатель циклического кризиса, – и это восстание чжурчжэням так и не удалось подавить к началу монгольского вторжения.

Конечно, и сила империи Цзинь, и ее нарастающая слабость были хорошо известны Чингисхану. Но ожидать, когда Цзинь еще более ослабеет, он не мог: войны, а правильнее сказать, отмщения, требовала вся Степь. И монгольскому владыке теперь требовалось только определиться с оптимальным временем для удара. И таким поводом для войны стала смерть очередного чжурчжэньского императора. Новым императором был провозглашен Вэйский ван, человек, хорошо известный Чингисхану: в свое время он был послом Цзинь в монгольской степи. И, прямо скажем, уважения у хана он не снискал. Поэтому, когда к Чингисхану прибыли послы с манифестом о воцарении нового императора, – а манифест надлежало принимать с земными поклонами, – монгольский властелин отказался от унизительного церемониала. Он сказал: «Я считаю императором в Срединной равнине (то есть в Китае – авт.) того, кто отмечен Небом. Но ведь этот же является заурядным и робким, как такому кланяться!» («Юань Ши», цзюань 1). Чингисхан повернулся на юг, в сторону Китая, плюнул, а затем ускакал в степь. Это было отказом от вассально-даннических отношений, а фактически – формальным объявлением войны.

Весной 1211 года начались открытые военные действия.{Китайская кампания в разных источниках описывается весьма разноречиво. «Сокровенное Сказание» вообще сводит ее едва ли не к одному 1211 году – несомненно, в целях возвеличивания монгольской силы. У Рашид ад-Дина наблюдается слабое знание китайских реалий и театра военных действий, а также большое число анахронизмов. Пожалуй, наиболее адекватными являются сведения «Юань Ши» (что естественно для китайской летописи), и именно они взяты за основу дальнейшего изложения, но с учетом важных поправок – там, где «Юань Ши» явно приводит неверные данные.} Первые столкновения произошли у недавно построенной цзиньцами крепости Ушапу. Она была возведена весной 1210 года как северный форпост Китая на границе с монгольской степью. Само ее строительство свидетельствует о том, что не только монголы, но и цзиньцы активно готовились к войне. На Ушапу был брошен тумен Джебэ-нойона, но в силу до сих пор еще недостаточной осадной подготовки монголов военные действия у крепости затянулись до осени, когда она была окончательно разрушена.

Осенью собранные Чингисханом войска двинулись от местности Долон-Нур{Большинство историков почему-то считает, что место сбора армии находилось в районе озера Далай-Нур, что на двести километров севернее Долон-Нура. Такое мнение не оправдано ни в географическом, ни в военном плане. Для Чингисхана не было никакого смысла удлинять поход почти вдвое, притом в таком варианте пересекать обширные пространства сухой и голой пустыни к югу от Далай-Нура.} к Великой Китайской стене. Китайские владения к северу от стены были полностью разграблены. Монголы взяли несколько крупных городов, причем Баданчин (совр. Баочан) и Балагасун (развалины этой крепости находятся у современного города Чжанбэй) были захвачены самим Чингисханом, руководившим войсками центра. Правое крыло под командованием сыновей Чингисхана заняло крепость Фунан-Джиу (совр. Фынчжэнь) у самой Великой стены и вышло к городу Сигин (совр. Датун) – Западной столице Цзиньской империи (по некоторым сведениям, Сигин был ими даже взят, но это маловероятно). К тому времени Джебэ уже покончил с Ушапу и присоединился к армии Чингисхана; его группировка составила левое крыло. Монголы без задержки прошли через полуразрушенную Великую стену, и здесь, у хребта Ехулин, встретились с крупной чжурчжэньской армией. Чжурчжэни были разбиты наголову. Первое же полевое столкновение показало огромное преимущество монгольской конницы, однако после Ехулина осторожный Чингисхан приостановил армию и отправил к главному Чабчиялскому перевалу, прикрывавшему путь к Срединной столице (совр. Пекин), авангард под командованием Джебэ. И тот, пройдя каким-то ущельем, вышел с тыла к важнейшей в стратегическом отношении заставе-крепости Цзюйунгуань. Комендант крепости в панике бежал, и Джебэ, по-видимому, без боя занял заставу. Чингисхан немедленно двинулся ему навстречу и, по ходу разгромив еще одну крупную цзиньскую группировку, соединился со своим авангардом. Путь на Срединную столицу Чжунду был открыт. Вскоре монголы полностью разграбили богатые окрестности города; в том числе, ими был захвачен особо ценный императорский табун племенных лошадей. Войска Чингисхана подходили и к стенам Чжунду, но хан понял, что взять столь мощную крепость будет невозможно, и отдал приказ отходить в степи.

Таким образом, кампания 1211 года оказалась весьма успешной для монголов. Были разбиты две большие китайские армии, захвачены немалые богатства, нанесен огромный урон авторитету Цзиньской монархии. В то же время, значение этой кампании не стоит и преувеличивать. Главные силы цзиньцев не были разгромлены, крепости монголы оставили (у них просто не было людей, чтобы поставить там гарнизоны: сами же степняки оборонять города совершенно не умели), и те были вновь заняты цзиньцами. За исключением окрестностей Чжунду, коренные китайские земли остались нетронутыми, и экономическая мощь Цзиньской державы пострадала в незначительной мере. Набег 1211 года показал и слабость монголов при осадах: кроме Цзюйюнгуани, остальные взятые крепости были второстепенными.

Несомненно, Чингисхан хорошо проанализировал уроки кампании 1211 года, потому что после этого его стратегия ведения войны начинает меняться. Возможно, здесь следует учесть и еще один фактор, весьма способствовавший этому изменению принципов военных действий. С этого времени начинается переход на сторону Чингисхана полководцев и чиновников цзиньской монархии, постепенно приобретающий огромный размах. Первой ласточкой стал Елюй Ахай, в конце 1211 года перешедший к Чингисхану с большим киданьским отрядом. Еще более важным был приход весной 1212 года к монгольскому хану киданьского царевича из уничтоженной чжурчжэнями династии Ляо – Елюя Люгэ – вместе с его многочисленными сторонниками. Обрадованный Чингисхан всячески обласкал Елюя Люгэ и пообещал ему поддержку в восстановлении династии Ляо на северо-восточных землях Цзиньской империи.

Учет ошибок 1211 года, а может быть, и советы искушенных киданьских военачальников заставили Чингисхана отказаться от основного военного принципа степняков – ведения войны одиночными набегами. С осени 1212 года война с Цзинь превращается в перманентную, в войну до победного конца. Монголы теперь никогда не уходят полностью, их армии в Китае, выражаясь современным языком, действуют «вахтовым методом». Это был своего рода переходный этап от войны кочевой к войне тотальной. К 1217 году этот переход завершился: к тому времени судьба Цзинь была уже предрешена.

1212 и, в особенности, 1213 год стали решающими в монголо-чжурчжэньской войне. Размах операций стал еще более обширным: правое крыло сыновей Чингисхана активно действовало на западе Цзинь, вплоть до города Баотоу; Джебэ был отправлен к Восточной столице Дунцзину (совр. Ляоян); главными целями основной части армии под командованием самого хана были Срединная и Западная столицы. К лету 1212 года армия Чингисхана заняла все главные опорные пункты вдоль Великой стены. Обе столицы оказались под угрозой. Цзиньцы не могли не отреагировать и послали против Чингисхана трехсоттысячную армию. И здесь, в местности Хуанэрцзуй (Куан-Джиу у Рашид ад-Дина), произошло крупнейшее сражение всей войны. Чжурчжэньско-китайская армия под командованием Цзюцзиня (у Рашид ад-Дина – Гюгин) потерпела жестокое поражение и была почти полностью уничтожена. По сведениям «Сокровенного Сказания», «тут до самого Чабчияла пошло такое истребление, что кости трещали словно сухие сучья» («Сокровенное Сказание», § 247). Этот разгром серьезно подорвал силу чжурчжэньской армии, потерявшей самые боеспособные части и вынужденной заполнять прорехи новобранцами.

После этого Чингисхан осадил Западную столицу, которая была более слабой крепостью, чем Чжунду. Под стенами города он разгромил еще одну армию чжурчжэней, шедшую на выручку гарнизону. Однако случайное ранение – в Чингисхана попала шальная стрела – заставило его снять осаду и уйти на север, в степь. Но это не прервало монгольского наступления. Большого успеха добился Джебэ-нойон, которому в январе 1213 года удалось с помощью военной хитрости взять Восточную столицу Дунцзин. Весной того же года Елюй Люгэ объявляет о восстановлении империи Ляо на землях, отвоеванных Джебэ. На сторону Чингисхана переходят еще несколько крупных китайских полководцев, большинство – вместе со своими армиями. Так монгольский хан получает и воинов для гарнизонов, и большие осадные силы вкупе с необходимой техникой и специалистами. Война вступает в решающую стадию.

Осенью 1213 года Чингисхан наносит удар в самое сердце империи Цзинь. Провинции Хэбэй и Шаньдун были захвачены почти полностью. Монголы завоевали восемьсот шестьдесят два города, и лишь одиннадцать городов устояли под их ударами. Важнейшая застава Цзюйюнгуань была сначала блокирована, а затем, благодаря очередным киданям-перебежчикам, взята армией Джебэ. Сыновья Чингисхана захватили всю западную часть Цзиньской империи. На восток, в помощь Елюю Люгэ, хан послал мощную группировку под командованием Джочи-Хасара и Алчи-нойона. Им удалось занять почти весь Ляодунский полуостров и выйти к берегу Желтого моря.

О том, в каком критическом состоянии осенью 1213 года находилась Цзиньская держава, красноречиво говорит и убийство чжурчжэньского императора Юнь Цзи (того самого Вэйского вана) своим собственным полководцем. Фактически этот момент стал переломным – поражение Цзинь в войне сделалось очевидным для всех. Все центральные области были разорены, экономическая мощь империи подорвана. Монголы действовали на китайской территории, почти не встречая больше сопротивления: Мухали с авангардом армии вообще продвинулся до самого устья Хуанхэ. Лишь Срединная столица стояла непоколебимым утесом, но она и стала теперь главной целью Чингисхана.

В декабре 1213 года он начинает осаду Чжунду и вскоре собирает под его стены все свои войска. Хотя могучие стены Срединной столицы по-прежнему неприступны, новый император постепенно осознает, что его положение практически безнадежно. И чжурчжэни предлагают Чингисхану заключить мир на чрезвычайно почетных условиях: признание юридического равенства Йеке Монгол Улус и Цзинь; в жены Чингисхану отдается цзиньская царевна; чжурчжэни выплачивают монголам гигантскую дань. Несмотря на то, что многие монгольские военачальники уговаривают хана штурмовать Чжунду, после некоторого раздумья Чингисхан соглашается с предложениями чжурчжэней. Весной 1214 года заключается мир, и вскоре армия монголов, отягощенная колоссальной добычей – даже вьюки перевязывались шелковыми тканями – уходит на север, в степь.

Что же, война закончена? Вовсе нет, она просто переходит в другую стадию. Уже летом того же года положение меняется. В июне цзиньский император бежит из Чжунду в Южную столицу Кайфын, оставив вместо себя наследника престола. А в июле 1214 года против цзиньцев восстают войска дю под командованием Чжода. Вскоре Чжода и другой перебежчик, Шимо Мингань, организуют блокаду Чжунду. Чтобы держать союзников под контролем, Чингисхан посылает к Срединной столице тумен салджиута Самухи, но формально перемирие продолжает действовать. Затем, спасая свою жизнь, из Чжунду бежит наследник. Оборону возглавляет чиновник Ваньянь Фусин, который и не помышляет о сдаче города. Между тем блокада все усиливается, в Чжунду начинается голод. К лету 1215 года положение столицы становится безнадежным, люди в городе поедают крыс и себе подобных. 26 июня обреченный Ваньянь Фусин, сознавая, что больше не может оборонять город, кончает жизнь самоубийством. Армия Шимо Минганя и Самухи практически беспрепятственно вступает в полумертвую столицу. Чингисхан, зорко следящий за развитием ситуации, немедленно посылает в Чжунду своих полномочных представителей – Шиги-Хутуху и Архай-Хасара, которые должны определить ханскую долю в огромных награбленных богатствах. А количество сокровищ, захваченных в столице, действительно невероятно.

Падение Чжунду знаменовало собой окончание первого этапа монголо-китайской войны, которая продлится до 1235 года и закончится уже при Угедэе полным уничтожением Цзинь. С этого времени меняется ее характер. Чингисхан, которого все больше занимают события на севере и западе, больше участия в боевых действиях не принимает, как и основная часть его армии. В Китае действует лишь относительно небольшая группировка монгольских войск под командованием Мухали, а в основном монголы ведут здесь войну чужими руками. Перебежчиков хватает: и киданей, и китайцев, и даже самих чжурчжэней. Так что задачей Мухали становится скорее сохранение общего контроля над ситуацией, да поддержание порядка в среде новоявленных союзников. В 1217 году Чингисхан окончательно возлагает ведение войны с Китаем на Мухали, назначает его своим полномочным заместителем – гованом, а сам переключается на другие проблемы, главной из которых постепенно становится западная – вначале меркиты и Кучлук, а с 1219 года – война с хорезмшахом Мухаммедом ибн Текешем. Тем временем война с Цзинь продолжается с переменным успехом и закончится уже после смерти Чингисхана.