Мартин поднял флайер над деревьями, и Майлз определил местонахождение маленькой поляны, которую заприметил примерно в километре от озера. Он велел Мартину посадить аппарат во дворе перед небольшой хижиной из мореного дерева. Хижина со знакомым длинным крыльцом, откуда открывался вид на долину и новое озеро, казалась такой же, как раньше, хотя появилась пара дополнительных хозяйственных построек.

Привлеченный шумом, на крыльцо вышел мужчина. Не лысый однорукий староста Кейрел, а незнакомый высокий парень с аккуратно подстриженной черной бородой. Он по-хозяйски облокотился на перила, с интересом рассматривая вновь прибывших. Майлз вылез из флайера, немного постоял, глядя на мужчину, пытаясь найти объяснения своему визиту и втайне радуясь внушительным габаритам Мартина. Наверное, ему все же следовало взять с собой обученного телохранителя.

Лицо незнакомца вдруг засияло от радости.

– Лорд Форкосиган! – вскричал он. Мигом пролетев две ступеньки, он, расплывшись в широченной улыбке, побежал к Майлзу и приветственно замахал руками. – Рад снова вас видеть! – Он вдруг посерьезнел: – Надеюсь, ничего не случилось?

Что же, похоже, этот парень хорошо помнил Майлза, хоть и не видел почти десять лет.

– Нет, просто визит вежливости, – сообщил Майлз, когда подошедший человек пожал ему руку – обе руки – с чистосердечной радостью. – Совершенно неофициальный.

Мужчина чуть отошел. Внимательно посмотрел ему в лицо, и радостная улыбка сменилась застенчивой ухмылкой.

– Вы меня не узнаете, верно?

– Хм-м…

– Я Зед Кейрел.

– Зед? – Зед Кейрел, средний сын старосты Кейрела, тогда ему было лет двенадцать… Майлз быстро подсчитал в уме. Значит, сейчас ему двадцать два или около того. Ага. – Когда я видел тебя в последний раз, ты был ниже меня.

– Ну, моя ма была отличная стряпуха.

– Верно. Я помню. – Поколебавшись, Майлз спросил: – Была? Твои родители… хм-м…

– О, с ними все в порядке. Просто они не здесь. Старший брат женился на девушке из низин, из Зелиграда, и переехал туда. Ма с па перебираются на зиму к нему в город, тут им тяжело в период холодов. Ма помогает с внуками.

– Значит… Кейрел больше не староста Лесной долины?

– Нет, у нас нынче новый староста, вот уже почти два года. Молодой сорвиголова, набравшийся всяких прогрессивных идей в Хассадаре, как раз в вашем вкусе. Наверное, вы его помните. Лем Журик. – Улыбка Зеда стала еще шире.

– О! – Впервые за весь день губы Майлза растянулись в улыбке. – Правда? Я с удовольствием с ним повидаюсь.

– Я вас отвезу к нему прямо сейчас, если хотите. Сегодня он, наверное, работает в клинике. Вы не знаете, где это. Ее недавно построили. Минуточку. – Зед нырнул в хижину, чтобы что-то доделать, напомнив своей порывистостью того двенадцатилетнего мальчишку, каким его помнил Майлз. Майлзу захотелось стукнуться головой о флайер, чтобы поставить на место свои мозги.

Зед вернулся, запрыгнул на заднее сиденье флайера и принялся объяснять дорогу. Через несколько километров он велел снизиться возле самого большого дома, который Майлзу доводилось видеть в Лесной долине. К дому было подведено электричество. Человек шесть прекратили работу и смотрели, как они садятся.

Зед вылез и замахал рукой:

– Лем! Эй, Лем! Ты в жизни не догадаешься, кто приехал!

Майлз последовал за ним, а Мартин остался в машине, ошарашенно наблюдая за происходящим.

– Милорд! – Лем Журик тоже мгновенно узнал его. Внешность Майлза, увы, была весьма запоминающейся. Впрочем, Майлз тоже сумел бы довольно быстро найти Лема в толпе. Журик был все таким же сухопарым горцем, каким Майлз его помнил, только выглядел он гораздо более счастливым, чем десять лет назад, когда его ложно обвинили в убийстве, и даже более самоуверенным, чем шесть лет назад, когда Майлз встречался с ним в Хассадаре. Лем тоже радостно потряс ему обе руки.

– Староста Журик, мои поздравления, – улыбнулся Майлз. – Заняты, как я вижу.

– О, вы и половины не знаете, милорд! Пойдемте, я вам покажу. Достраиваем новую больницу, она будет обслуживать весь район. Я тороплюсь, чтобы покрыть крышу до первого снега, а все хочу закончить к Зимнепразднику. К тому времени должен приехать врач, настоящий врач, а не медтехник, который облетает район раз в неделю. Врач – из студентов миледи, вашей матери, выпускник нового института в Хассадаре. Он будет работать у нас четыре года, чтобы расплатиться за обучение. К Зимнепразднику он должен получить диплом. Мы для него тоже строим дом, чуть выше по склону, оттуда отличный вид…

Лем представил ему остальных и повел Майлза смотреть – ну, если не больницу, то мечту о больнице, которую представлял так ярко, что Майлз видел чуть ли не наяву законченный больничный комплекс.

– По дороге сюда я видел дамбу, – сказал Майлз, воспользовавшись паузой. – Откуда она взялась?

– Мы построили! – с гордостью ответил Лем. – Ну работенка была, должен сказать! Пришлось здорово потрудиться. Мы ждали-ждали силовые установки, что нам обещали в районе, но поскольку стояли где-то в самом низу списка, то прождали бы до сих пор. И я начал думать. Съездил в Достовар и посмотрел на их гидростанцию, что стоит у них много лет. Старье, конечно, но работает. Тогда я привез оттуда пару ребят нам в помощь, подобрал самое подходящее место и пригласил одного инженера из Хассадара, которому когда-то помог дом построить. Он с тех пор пристрастился проводить отпуск в домике у озера. Мы еще не полностью расплатились за генераторы, но и только.

– И там было самое подходящее место, да?

– О да! Самый большой перепад высоты и самый быстрый поток. Со временем, конечно, нам не будет хватать энергии, но это лишь начало. Без электроэнергии это место находилось в застое. А теперь мы можем развиваться. Вот, врача заполучить не смогли бы, не будь у нас электричества.

– Тебя ничто не может остановить, верно?

– Ну, милорд, вам-то отлично известно, кто меня этому научил.

Конечно, Харра, его жена. Мать Райны. Майлз кивнул.

– Кстати о Харре, а где она?

Он приехал сюда, чтобы тихо постоять у могилы, но теперь ему очень захотелось поговорить с Харрой.

– В школе, где ж еще. Я там пристроил вторую комнату – у нас ведь нынче две учительницы. Девушка, выученица Харры, занимается с малышами, а Харра – со старшими.

– А я могу ее увидеть?

– Да Харра с меня шкуру сдерет, ежели вы улетите, не повидавшись с ней! Пойдемте, я вас к ней отведу.

Зед, передав Майлза с рук на руки, помахал на прощание и отправился восвояси, растворившись среди деревьев. Лем быстро переговорил со своими людьми и занял место Зеда на заднем сиденье флайера.

После короткого перелета они оказались у более старой и традиционной постройки – длинной хижины с каминными трубами. Над крыльцом висела вырезанная вручную деревянная вывеска «Школа имени Райны Журик». Лем провел Майлза внутрь, а Мартин остался скучать на улице. В классе за партами сидели человек двадцать подростков разного возраста и внимательно слушали живо жестикулирующую женщину, стоявшую у доски.

Харра Журик была такой же высокой и стройной, какой ее помнил Майлз. Прямые светлые волосы аккуратно уложены в традиционную прическу горянок. Одета в простое, но аккуратное и хорошо сшитое платье. Босоногая. Как и большинство учеников, поскольку погода позволяла. Увидев Лема с Майлзом, Харра резко оборвала урок.

– Лорд Форкосиган! Господи, я и предположить не могла!.. – Подлетев к нему с не меньшим энтузиазмом, чем Зед с Лемом, Харра не ограничилась рукопожатием, а горячо обняла Майлза. Спасибо, что хоть от земли не оторвала. Скрыв изумление, он спохватился и тоже обнял ее, а потом, взяв за руку, чуть развернул.

– Привет, Харра. Отлично выглядишь.

– Я не видела вас с того вашего приезда в Хассадар.

– Да… Мне давно следовало сюда наведаться. Но я был сильно занят.

– Знаете, для меня было так важно, что вы приехали тогда на мой выпуск.

– Счастливое стечение обстоятельств. Просто я в тот момент оказался на Барраяре. Никакой моей заслуги в этом нет.

– Это зависит от точки зрения. Пойдемте, посмотрите… – Она повернулась к классу. – Смотрите, ребята, кто к нам приехал! Это сам лорд Форкосиган!

Дети уставились на него скорее с любопытством, чем с опаской или отвращением. Они внимательно глядели на странного коротышку, стоявшего во плоти под своим собственным портретом. На стене класса висели три портрета, два – вполне по праву: император Грегор в парадном мундире и граф Форкосиган, отец Майлза, в гораздо более скромном мундире, коричневом с серебром – родовых цветов Форкосиганов. Что касается третьего портрета!.. От государственных учреждений не требовали вешать на стенку изображения наследников – и однако на Майлза смотрела его собственная физиономия. Давний снимок, где он в зеленой форме с голубыми знаками различия. Должно быть, сразу после выпуска из Академии. Глаза Гора еще не сверкали в петлицах. Где, черт возьми, Харра его раздобыла?

Она гордо демонстрировала его своим ученикам, словно экскурсовод на выставке. С восторгом шестилетнего ребенка, получившего новую игрушку. Приехав в Лесную долину, он вовсе не собирался встречаться с кем-либо, не говоря уж о том, чтобы выступать на публике, и чувствовал себя крайне неловко в поношенной рубашке, старых черных форменных брюках и стоптанных сапогах, изрядно заляпанных грязью. Но он все же исхитрился пробормотать «очень хорошо, очень хорошо», что вроде бы всех удовлетворило. Харра провела его в соседний класс, где проиграла весь спектакль по новой, отчего молоденькая учительница впала в ступор, а восторг юных учеников чуть не перешел в форменный кавардак.

Когда они пошли обратно, Майлз остановил Харру, взяв за руку.

– Харра, ради Бога, я приехал сюда вовсе не с целью внеплановой проверки. Я приехал лишь для того… Ну, по правде говоря, я хотел лишь совершить церемониальное сожжение на могиле Райны. – Подставка, курильня и ароматические палочки лежали во флайере.

– Очень мило с вашей стороны, милорд, – ответила Харра. Майлз отмахнулся, но она лишь покачала головой.

– Похоже, теперь для этого нужна лодка, – продолжил Майлз, – а мне не хотелось рисковать поджечь лодку, в которой сижу. Или кладбище перенесли?

– Да, перед тем, как затопить, кое-какие могилы перенесли. Теперь кладбище на высоком берегу, как раз над старой деревней. Могилу моей матери мы, конечно, переносить не стали. Я оставила ее там. Пусть даже ее могила будет похоронена, и никаких возжиганий. – Харра скривилась. Майлз понимающе кивнул. – А могила Райны… Ну, наверное, потому что почва там сырая, а ее похоронили без гроба, просто завернув в саван, а она была такой крошечной… В общем, мы не смогли отыскать ее косточки. Наверное, она просто растворилась в земле. Для меня это не имело значения. Даже кажется правильным, когда я думаю об этом. На самом деле, я считаю, что лучший для нее памятник – наша школа. Каждый день я прихожу сюда учить детей, и это все равно что совершить возжигание, только лучше. Потому что это создает, а не разрушает. – Словно подтверждая сказанное, она кивнула, решительная и спокойная.

– Понимаю.

Она внимательно глянула на него:

– У вас все в порядке, милорд? Вы выглядите усталым. И очень бледным. Уж не болели ли вы, часом?

Надо полагать, три месяца пролежать трупом в криокамере равнозначно крайне тяжелой болезни.

– В общем, да. Можно сказать и так. Но я выздоравливаю.

– О! Очень хорошо. А потом вас куда-нибудь направят?

– Вряд ли… Я в своего рода… в отпуске.

– Мне бы хотелось показать вам наших с Лемом детишек. Мать Лема обычно сидит с ними, пока я на работе. Иногда помогает его сестра. Не пообедаете с нами?

К обеду он намеревался вернуться в Форкосиган-Сюрло.

– Детишек?

– Да, у нас двое. Мальчику четыре, а девочке годик.

В этих местах маточными репликаторами еще не пользовались. Значит, она сама выносила этих двоих. Совсем как свою Райну. Господи, да ведь эта женщина еще и работает! Майлз никак не мог отказаться от приглашения Харры.

– Это большая честь для меня.

– Лем, покажи пока лорду Форкосигану окрестности, – распорядилась Харра и нырнула обратно в школу, чтобы решить вопрос с занятиями, а Лем послушно повел Майлза смотреть архитектурные украшения. Через пару минут ребятня высыпала из школы и, восторженно вереща, разбежалась в разные стороны.

– Я не хотел нарушать ваш распорядок, – запротестовал Майлз. Но его протесты никто не слушал. Теперь он был обречен. Ни за какие миры он не мог обмануть этих радостно улыбавшихся людей.

Они свалились на голову сестре Лема, которая – надо отдать ей должное – достойно встретила удар. Приготовленный ею обед, слава Богу, оказался легким. Майлз познакомился с детьми, племянниками и племянницами семейства Журик. Попав к ним в плен, он совершил прогулку по лесу и проинспектировал их любимый пруд. С серьезным видом прошелся босиком по гальке, пока пальцы не окоченели, и самым авторитетным форским тоном провозгласил, что это, безусловно, отличный пруд, возможно, лучший во всей провинции. Для детишек он явно был завораживающей аномалией – взрослый человек почти одного с ними роста.

Так – одно за другим – почти наступил вечер, когда они вернулись обратно в школу. Майлз глянул на людей, снующих по большому двору с тарелками, корзинами, цветами, музыкальными инструментами, кувшинами и графинами, дровами и скатертями, и сердце у него ушло в пятки. Несмотря на все свои усилия, он таки угодил на торжественный ужин.

Фразы типа «Нам нужно улететь до темноты, Мартин не привык к полетам в горах» застыли у него на устах. Им крепко повезет, если удастся отсюда выбраться до завтрашнего утра. Или – он отметил огромное количество глиняных кувшинов с кленовой медовухой, самым сногсшибательным алкогольным напитком, когда-либо изобретенным человечеством – завтрашнего вечера.

Потребовалась хорошая еда, красивый закат, костер и довольно-таки приличное количество медовухи, чтобы он постепенно расслабился и начал получать удовольствие от происходящего. Затем заиграла музыка, и все вообще стало прекрасно. Мартин, сперва воротивший нос от деревенской простоты праздника, закончил тем, что начал обучать городским танцам группу подростков. Майлз решил избавить парня от предупреждений вроде: «Кленовая медовуха хоть и пьется легко, но плохо отражается на мозгах». Некоторые вещи нужно постигать на собственном опыте в определенном возрасте. Майлз танцевал традиционные танцы с Харрой и другими женщинами, пока не сбился со счета. В конце концов, этот праздник был вовсе не в его честь, хотя поздравления с днем рождения и шуточки сыпались в изобилии. Это был праздник Лесной долины. А если его приезд и послужил предлогом – ну что же, значит, он наконец принес хоть кому-то хотя бы какую-то пользу.

Но когда костер начал угасать и праздник пошел на убыль, им вновь овладело чувство неудовлетворенности. Он приехал сюда для того, чтобы… Что? Чтобы попытаться справиться со своей депрессией. Это – как вскрыть фурункул. Отвратительная метафора, но его тошнило от самого себя. Ему хотелось взять кувшин медовухи и пойти поговорить с Райной. Дурацкая мысль. Так он, пожалуй, начнет пьяно рыдать на водохранилище и утопится вместе со своим горем. Скверная плата жителям Лесной долины за столь теплый прием, и нарушение данного Айвену слова. Чего он ищет, исцеления или смерти? «И того, и другого». Именно это промежуточное состояние и невыносимо.

Однако ближе к полуночи он все же оказался на берегу. Но не один. Лем с Харрой пошли с ним и присели рядом на ствол дерева. Обе луны, высоко стоящие в небе, мягко отражались на водной глади, превращая поднимающийся туман в серебряную дымку. Лем прихватил кувшин медовухи и в тишине щедро налил каждому.

Сидя в темноте, Майлз понял, что вовсе не с мертвыми хотелось ему поговорить. С живыми. Бесполезно каяться перед мертвыми, не в их власти дать отпущение. «Но я поверю твоему Голосу, Харра, как когда-то ты поверила моему».

– Я должен кое-что тебе рассказать, – обратился он к Харре.

– Так я и знала, что что-то произошло, – вздохнула она. – Надеюсь, вы не умираете?

– Нет.

– А я боялась чего-то именно такого. Не многие мутанты живут долго, даже если им не перерезать глотку.

– Форкосиганы делают все наоборот. Глотку-то мне как раз перерезали – только для того, чтобы жил, а не для того, чтобы умер. Это длинная история и подробности засекречены, но в прошлом году я оказался в криокамере на одной планете, затерянной в просторах галактики. А когда меня откачали, возникли кое-какие проблемы медицинского характера. А потом я сделал глупость. А потом еще большую глупость, то есть солгал. И меня застукали. И уволили. Так что моим достижениям, которые тебя вдохновляли, пришел конец. Тринадцать лет отчаянных усилий пошли псу под хвост. Дай мне тот кувшин. – Отхлебнув сладкой огненной жидкости, он вернул кувшин Лему, который сперва передал медовуху Харре, потом глотнул сам. – Вот уж никогда не думал, что к тридцати годам окажусь штатским.

Лунные дорожки бежали по темной воде.

– Ты тогда велел мне стоять прямо и говорить правду, – произнесла Харра после продолжительного молчания. – И что же, это означает, что ты теперь будешь больше времени проводить в провинции?

– Возможно.

– Отлично.

– Ты жестокая, Харра, – простонал Майлз.

В лесу тихо пели жуки, исполняя свою маленькую лунную сонату.

– Человечек. – Голос Харры был так же ласков и опасен, как кленовая медовуха. – Моя мать убила мою дочь. И была судима за это перед всей Лесной долиной. И ты думаешь, я не знаю, что такое публичный позор? Или мне не знакомы утраты?

– А почему, по-твоему, я тебе все это рассказываю?

В призрачном лунном свете Харра молчала достаточно долго, чтобы Лем успел снова пустить кувшин по кругу. Затем она сказала:

– Продолжай. Ты просто продолжай. Ничего другого тебе не остается, и нет способа это исправить. Просто двигайся дальше.

– А что там, дальше? Когда придешь?

– Снова жизнь, – пожала она плечами. – Что же еще?

– Это обещание?

Харра подняла камешек, повертела в пальцах и кинула в воду. Лунная дорожка заколебалась и покрылась рябью.

– Это неизбежно. Никакого обмана. И никакого выбора. Ты просто живешь дальше.

На следующий день Майлз заставил Мартина поднять флайер в воздух около полудня. Глаза парня были красными и воспаленными, а физиономия приобрела зеленоватый оттенок, достойный скоростного пролета по Дендарийскому ущелью. Он вел флайер очень аккуратно, с большой осторожностью, что полностью устраивало Майлза. Мартин тоже не отличался разговорчивостью. Единственное, что он спросил, было:

– Вы нашли то, что искали, милорд?

– В этих горах свет ярче, чем где-либо еще на Барраяре, но… нет. Когда-то ответ здесь был, но теперь его нет. – Майлз извернулся под пристяжными ремнями и оглянулся на постепенно снижающиеся холмы. «Этим людям необходимы тысячи вещей. Но им не нужен герой. Во всяком случае, не такой, как адмирал Нейсмит. Им нужны такие, как Лем с Харрой».

Майлз хмыкнул, не слишком довольный сделанным открытием.

Помолчав, он спросил:

– Как по-твоему, Мартин, средний возраст – это сколько?

– О! – Мартин пожал плечами. – Лет тридцать, я думаю.

– Я тоже всегда так думал. – Хотя однажды он как-то слышал высказывание матери, что средний возраст – это на десять лет больше, чем тебе самому. Величина переменная.

– В Императорской Военной Академии был один профессор, – продолжил Майлз, – который читал вводный курс по тактике. Он говорил, что никогда не меняет экзаменационные вопросы от курса к курсу и не опасается списывания, потому что хоть вопросы и одни и те же, ответы всегда меняются. Тогда я думал, что это шутка.

– У? – послушно отреагировал Мартин.

– Не важно, Мартин, – вздохнул Майлз. – Просто двигай вперед.