Она стремительно идет по коридору, подметая пыль тяжелыми юбками, проходит мимо окна, и на нее падает полосатый свет, проникающий сквозь ставни, а потом снова, когда она проходит мимо следующего окна, и снова, и снова. Лорнет царапает ткань накрахмаленного лифа. Шелковый ридикюль, который она держит у талии, набит громоздкими инструментами: слуховой рожок; шпатель для языка; расширитель. В руке у нее блестящая металлическая линейка. Рот растянут проволочной сеткой. Говорят, перед отходом ко сну она смачивает губы типографскими чернилами и не снимает это приспособление даже на ночь. Натерев проволочный каркас стирательными резинками изнутри и снаружи, она оборачивает его марлей, и ее лицо становится похоже на поросячью морду. Но сегодня каркас не обернут, и слюна стекает по подбородку на аккуратно подвязанный льняной слюнявчик. Я отмечаю эту деталь, как отмечаю все, что может впоследствии оказаться полезным.

В пять утра, перед утренней гимнастикой, директриса приступает к разминке – она называет это «раздраить люки». В ход идут все инструменты из ее арсенала: распылители с камфарой и ментолом, челюстные динамометры, ватные тампоны, резиновые груши, кляп-намордник из металла и фарфора. Заслышав стук ее каблуков или завидев подрагивающую тень ее поросячьей морды, ученики, едва успевшие застегнуть пуговицы на форме, с щеками, посиневшими от умывания ледяной водой, спешат скрыться в коридорах или прячутся в шкафах, выходя оттуда только долгое время спустя в облаке выпорхнувшей моли и сами как моль, с глазищами в пол-лица.

Весь день директриса лавирует в лабиринте кабинетов и спален, комнат для живых и комнат для мертвых. Ее маршрут, как она сама объясняет, продиктован «скорее правилами построения высказывания, чем целесообразностью». Стук ее каблуков раздается в галереях, где витают призраки, в лабораториях, заставленных макетами и механизмами, в подземных темницах, где отбывают наказание нарушители, в спортивном зале, где дети снова и снова ныряют в свои глотки и выныривают из них. Ее юбки шуршат в отгороженном портьерами лазарете, где ожидающие появления на свет ротовых объектов лежат в полумраке, глядя на картины с изображением дыр и тьмы. Их губы густо смазаны гусиным жиром, а младшие ученики заботливо массируют их шеи, запеленатые в ткань. Проходя мимо шеренги самых маленьких воспитанников, выстроенных по росту, она наклоняется и прислушивается к каждому рту. Ватным тампоном, пропитанным морфином, смачивает саднящие миндалины; раздает желающим микстуру из чернил и рвотного корня и припарки из бумажной кашицы с кантаридином, а жалующимся советует «сделать вид, будто вас здесь нет». Шикает на праздно болтающих, пресекает шалости, завязывает кляпы морским узлом (и никогда двойным), выдает дефлекторы и туго затягивает намордники, осматривает проволочные сетки и ветроуказатели, настраивает частоту голоса, твердой рукой перекрыв дыхательное горло и дав обладателю слишком писклявого тембра нюхнуть аммиака. Наставница и монарх, первосвященница и инквизитор в одном лице, она властвует здесь безраздельно.

За ней в свинцовых ботинках как бык топает грузная и растрепанная Другая Мать: загоняет детей в классы, вручает указки преподавателям не-речи и поправляет маски, меха и бумажные рожки без спроса и разумения. Внезапно заходит в диктовочную, неся в руках дрожащий ворох бумажных шаров; комкает газеты, набивает ими искусственные легкие, заставляет проходящего мимо ученика высунуть язык и прижимает его деревянным шпателем. Тем временем Уит и Макдугал неслышной поступью шагают по рядам, ощупывая проволочные сетки пальцами в белых перчатках и извлекая из них родившиеся ротовые объекты, которые затем заворачивают в подгузники, чтобы впитать слюну и уберечь их на время пребывания в нашем мире, и уносят, благоговейно баюкая в объятиях. Каким-то образом эти двое всегда догадываются, когда и у кого объект должен появиться на свет. Подобно паукам, почувствовавшим дрожь в том или ином углу паутины, они отличаются особой чувствительностью к колебаниям в ткани Покрова, за которым находится край мертвых. Часто им удается оказаться на месте еще до того, как объект появляется на свет, и тогда они помогают доставляющему раскрыть рот чуть шире и, подцепляя объект согнутым пальцем, извлекают его. Порой кто-то из учеников, не понимая, что происходит, начинает сопротивляться.

– Вы не можете забрать его! Он мой! – Виктория уворачивается и бросается бежать, обхватив свою сетку руками; та бултыхается из стороны в сторону. – У-у-уйдите! От-т-т-тстаньте от меня! – Она бежит и опрокидывает стулья. Скрывается в конце коридора.

Вечером директриса, по-прежнему затянутая в креп и корсет на китовом усе, восседает на диване, набитом конским волосом, в окружении труб, чучел животных и траурных портретов с волосяными венками . Скрипучим голосом она начитывает запись на фонограф Эдисона: «З-з-зачем возвещать о чем-либо, коль скоро это не станет сенсацией? Что хорошего в том, чтобы быть директрисой Специальной школы Сибиллы Джойнс для детей, говорящих с призраками, раз мне все равно не стать популярнее сестер Фокс и прелестнее Коры Хэтч ?» Она отхлебывает из сосуда в форме мозга, за наполнением которого следит Другая Мать: чтобы облегчить накопившееся за день напряжение, вызванное руководством учебным заведением и общением с большим числом потусторонних сущностей, та подливает в него болеутоляющее от фирмы «Стикни и Пур» – «1,8 гранул опия на жидкую унцию». Помассировав ушные мочки, директриса измеряет рот штангенциркулем и снова принимается начитывать запись. «С-с-сами пос-с-судите, з-з-зачем…»

Когда в школу наведываются посетители, директриса устраивает показательные сеансы, окружая особым вниманием состоятельных родственников, которых можно уговорить оплатить не только обучение собственного чада, но и выделить деньги на стипендию для неимущих или новую спортивную площадку. По ее требованию мистер Ленор, наш учитель актерского искусства, заставляет нас разыгрывать сценарии «спонтанных» спиритических сеансов, заучивать их с точностью до последнего слова. Ничуть не смущаясь своего мошенничества, он заявляет, что раз мы показываем на публику поддельный сеанс, это вовсе не означает, что мертвых не существует. Мошенничество – не порок, внушает нам он: «Ведь именно когда мы притворяемся, в наших словах чаще всего проскальзывает истина». По маршруту, столь тщательно спланированному, что он производит впечатление спонтанного, директриса ведет гостей на прогулку, умело выуживая крупицы информации. После этого ей достаточно отвести в сторонку одного из учеников, и тот бежит к мистеру Ленору с указанием ввести изменения в сценарий: такая-то гостья желает пообщаться с усопшей теткой, старой девой, предпочтительно с помощью воспитанной юной леди; такой-то джентльмен – с малышом, безвременно почившим от скарлатины. Есть и те, кому особое удовольствие доставляет вид мальчика с повязкой на глазах и ветроуказателем во рту, и чтобы его язык был стреножен, щеки оттянуты в стороны защелкивающимися фланцами, а кто-нибудь из наставников щекотал бы ему глотку павлиньим пером.

Среди мальчиков любимцем публики был О’Доннелл: горделивый, белозубый, с прелестно взъерошенными белокурыми локонами (ерошил локоны перед приходом гостей мистер Мэллоу под руководством мистера Ленора). Из девочек предпочитали Смитсон – за кудряшки и крошечные ноготки-жемчужинки на розовых пальчиках – и Диксон за глянцевую темную кожу и театральность, с которой она выпрямлялась, вздергивала подбородок, вздрагивала и начинала вещать громким мужским басом. Я не радовала глаз своим видом, и для показов меня выбирали редко.

Кое-кто из посетителей, покраснев и говоря слишком громко, просил разрешения остаться наедине с одним из юных дарований; мол, им хотелось собственноручно прощупать ткань Покрова, дабы дуновение потусторонней жизни охладило их пылающие щеки. Они также желали своими глазами увидеть рождение ротового объекта, а может быть, даже подставить ладони или помочь ему появиться на свет, поддев его пальцем. На эти просьбы директриса или ее заместители спокойно отвечали, что это «н-не п-п-представляется возможным, к в-в-великому нашему сожалению, ибо дети должны находиться под присмотром специалиста на каждом этапе обучения. Всегда остается опасность, что ученик по неопытности вызовет враждебного призрака. Руководство школы неоднократно пыталось включить в договор пункт о снятии с себя ответственности за увечья или смерть, навлеченную гневом усопших, однако страховщики не пошли нам навстречу… Вы хорошо себя чувствуете?»