16

В субботу мы с Лизой решили заняться домашними делами: она взялась за уборку квартиры, а я пошел в магазин. В гастрономе, сам того не желая, я встал в огромную очередь за колбасой по 2 руб. 20 коп., протолкался в ней почти полчаса и получил заветный кусочек, обернутый в грубую серую бумагу. Очередь за сметаной и яйцами была поменьше, но у самого прилавка сметана закончилась, и мне пришлось довольствоваться только десятком яиц, одно из которых оказалось треснутым. Я попросил продавщицу заменить бракованное яйцо, но толпа позади меня единодушно возмутилась: «Бери, что дают, не задерживай очередь!» Спорить с решительно настроенными массами трудящихся бесполезно. Переложив поврежденное яйцо поверх всех покупок, я покинул магазин.

На обратном пути я решил купить сигареты в киоске «Союзпечать».

– «Родопи» есть? – спросил я киоскершу.

– Один «Космос» остался. Будете брать?

Я в знак согласия кивнул головой. Киоскерша достала с витрины выцветшую на солнце пачку, протянула мне.

– Посвежее ничего нет? – недовольно спросил я.

Киоскерша приблизилась к стеклу и громко, чтобы я хорошо расслышал ее, сказала:

– Вообще ничего больше нет! Ни папирос, ни сигарет. Всю неделю завоза не было.

– Ничего, в понедельник завезут, – оптимистично заверил я. – С табаком и хлебом они играть не будут. Водка может опять исчезнуть, а сигареты – никогда!

Киоскерша пожала плечами: «Как знать! По нынешним временам всякое может случиться».

Для интереса я сделал крюк и в другом киоске купил две последние пачки «Опала».

– Вам тоже на неделе курево не завозили? – спросил я.

– Остатки распродаем, – подтвердила продавщица.

Размышляя об особенностях плановой экономики, я подошел к дому. У подъезда меня дожидался «уазик» дежурной части.

– Ты за мной приехал? – спросил я водителя. – Что случилось в нашем королевстве?

– Убийство, что еще может у нас произойти, – равнодушно ответил водитель.

– Погоди, убийство убийством, а при чем здесь я? Сегодня Клементьев ответственный по УВД, ему и выезжать… Или он того, не совсем работоспособен?

– Геннадий Александрович в норме. Он уже на месте. За вами просил Далайханов приехать.

«А вот это уже серьезно, – подумал я. – Айдар меня просто так в субботу на происшествие дергать не будет».

Я забежал домой, оставил покупки и поехал на другой конец города.

Местом происшествия было недостроенное четырехэтажное двухподъездное здание в спальном районе на окраине города. Айдар ждал меня на улице, возле сваленных в кучу железобетонных блоков.

– Где Клементьев? – поздоровавшись, спросил я.

– На втором этаже, прокурорского следователя дожидается.

– Зачем позвал?

– Помнишь, когда мы работали в Кировском РОВД, у нас на участке был «Зуб дракона»?

– Недостроенное здание около городской свалки? Конечно, помню. По моей инициативе в нем пункт наблюдения за цыганским табором устанавливали.

– Пошли наверх, кое-что покажу.

Вслед за Айдаром я поднялся на второй этаж, поприветствовал Клементьева, мельком глянул на залитый кровью женский труп.

– Личность установили? – для проформы спросил я.

– Бичевка местная. Кличка – Дунька-кладовщица. Фамилию пока не знаем. – Клементьев выщелкнул из пачки сигарету, сунул ее в уголок губ, но прикуривать не стал. – Андрей Николаевич, открой секрет: как ты тут очутился? Ехал мимо и решил заглянуть на огонек?

Я пробурчал в ответ что-то неразборчивое и пошел на третий этаж. У входа в пустую комнату Далайханов остановил меня.

– Труп видел? Вся спина ножом истыкана, места живого нет. Убийца после такой «работы» должен быть весь в крови. Если дело происходило в светлое время суток, то выйти на улицу он не мог.

Отстранив Айдара, я вошел в пустую комнату. Пол в помещении был истоптан, у окна темнело бурое пятно, рядом с ним чернели лучинки обгоревших спичек, в дальнем углу валялся свежий окурок.

– Смотри: вот это – раз, – Далайханов показал на фрагмент отпечатка кроссовки «Адидас» на пыльном полу. – А вот это – два!

Немного в стороне от окна лежали три выпотрошенные сигаретки.

– Я думаю, дело было так, – начал реконструировать события Айдар. – Он завел потерпевшую на второй этаж, приказал ей лечь на пол, стал насиловать, но потом внезапно передумал и убил ее в припадке ярости. Встал, успокоился, пришел в чувство. На улице день, идти ему некуда. Он поднялся на третий этаж и стал дожидаться темноты. По своему обычаю накрошил табаку, чтобы собаки след не взяли.

Я опустился на корточки, попробовал спичкой краешек следа. Пыль на полу была мягкой, не окаменевшей. Спичка без труда ворошила пылинки, при желании на полу можно было написать короткое и емкое слово из трех букв. Наш начальник курса в школе милиции, если замечал пыль в казарме, то всегда выводил на ней это слово.

– Что ты думаешь? – нетерпеливо спросил Айдар.

– Наш человек будет носить кроссовки «Адидас», пока они не развалятся.

– А если серьезно?

– По всем признакам, это он, имитатор. Здесь у него все пошло кувырком, и он пустил в дело нож. По моим прогнозам, он должен был слегка придушить жертву, а получилось море крови. Имитатор – насильник опытный, а вот от вида крови у него крышу снесло, и он немного наследил. Ты окурки под окнами не смотрел? Имитатор нервничал, много курил.

– Нет там окурков, он все с собой унес. Посмотри на подоконник, он весь в следах от затушенных сигарет: он курил, тушил окурки и складывал их в карман. Последнюю сигарету он закурил, когда уже успокоился, забылся на минуту, отбросил ее в угол, но в темноте искать не стал.

Я подошел к окну. С высоты третьего этажа открывался унылый пейзаж: пустырь, кое-где – просевшие кучи строительного мусора, вдалеке – жиденькая березовая рощица. Жилой микрорайон располагался с другой стороны здания.

– Кто обнаружил убитую? – спросил я.

– По ноль-два позвонила неизвестная женщина и сказала искаженным голосом, где искать труп. Дежурный отправил машину вневедомственной охраны, они нашли тело. Я пытался найти еще одни женские следы, но ничего не нашел. Второй женщины здесь не было.

– Случайный прохожий сюда не зайдет, а если забежит облегчиться, то выше первого этажа подниматься не станет. У нашего имитатора появилась сообщница или это он так исказил голос?

– Дежурный божится, что звонила женщина, а не ребенок и не писклявый мужик.

– Куда он отсюда мог пойти? Ай, чего сейчас гадать! Пошли посмотрим на покойницу. Судя по шуму у подъезда, прокурорский следователь приехал.

Следователю прокуратуры было лет двадцать пять, он только начинал работать. Весь его следственный опыт состоял из нескольких несложных уголовных дел и отказных материалов. Услышав от оперативников, что потерпевшую звали Дунька-кладовщица, следователь распорядился:

– Надо проверить ее связи по последнему месту работы. Кладовщица. У нее могла быть недостача на складе, растрата. Версию со складом надо обязательно отработать. Так, что тут у нас?

Следователь подошел к трупу, поморщился от вида искромсанной спины.

– Товарищ следователь, – вкрадчиво обратился к прокурорскому работнику Клементьев, – версия со складом заслуживает проверки, но я хотел бы обратить ваше внимание на одно обстоятельство: на потерпевшей нет трусов. Они валяются вон там, в углу. Мне кажется, что…

– Да, да, – охотно согласился следователь. – Версию с убийством для сокрытия изнасилования мы тоже проверим, но и недостачу на складе надо отработать в первую очередь.

Клементьев так, чтобы следователь не видел, покрутил пальцем у виска. Я жестом показал Геннадию Александровичу: «Что поделать! У них теперь одна желторотая молодежь осталась».

В последнее время следственные органы прокуратуры стали испытывать самый настоящий кадровый голод. Опытные следователи массово увольнялись и шли работать судьями, адвокатами, юристами на крупные предприятия. Работа следователя перестала быть престижной, нарастающие рыночные отношения сдули с нее ореол романтики и обнажили трудности и недостатки, на которые раньше никто не обращал внимания: ненормированный рабочий день, низкая зарплата, опасная «клиентура». Это раньше слово следователя было законом, а сейчас любой авторитетный урка мог заявить на допросе: «Но, но, полегче! У тебя ребенок в двенадцатый детский сад ходит? Хороший мальчик, я видел его на фотографии». Какая принципиальность может быть после таких угроз? Кому нужна такая работа? Своя семья дороже государственных интересов.

Дыры в кадровом составе прокуратура закрывала молодежью. Выпускников юридических институтов брали на работу без проверки. Продержится год – будет работать, сломается – нового найдем.

– Здесь нет никакого стула? – осмотревшись по сторонам, спросил следователь. – Придется стоя писать.

Он достал из чемоданчика-дипломата бланк осмотра трупа и стал заполнять его под диктовку судебного медика: «На поверхности спины трупа обнаружено пятнадцать колото-резаных ранений. Первая рана располагается…»

Мы с Айдаром незаметно выскользнули из помещения и поднялись на верхний этаж, откуда открывался отличный вид на окраину города.

– После убийства у имитатора было два пути, – сказал Далайханов, – или в рощу, или в город.

– Что ему в роще делать? – усомнился я.

– Постирает в ручье вещи, отожмет, просушит и пойдет домой.

– Нет, Айдар. Не будет он ночью на холоде вещи стирать. Я бы на его месте выбросил окровавленную куртку и мелкими перебежками, через пустыри и подворотни, пошел к дому. Знать бы, в каком районе он живет! Все нападения в разных местах.

– Два раза в сквере, – напомнил Айдар.

– Случайность. Совпадение… Надо прочесывать все поле от места убийства и до рощи. В окровавленной куртке он в город не пойдет. Он должен где-то здесь ее выбросить.

Покинув следователя, к нам поднялся Клементьев.

– Андрей, – сказал он, – хочешь, дам прогноз? Никто не разрешит тебе объединить в одно производство это убийство и остальные нападения на женщин. До тебя сюда приезжал прокурор города. Он мне прямо сказал: «Если на трупе нет следов изнасилования, то забудьте о маньяке».

– Геннадий Александрович, я не собираюсь биться лбом о стену. Это в книжках герои-одиночки добиваются правды, а у нас – как решит начальник, так и будет. Система! Не я ее придумал, не мне ее ломать.

Внизу раздались громкие голоса, кто-то искал нас. Клементьев вышел на лестничную клетку, крикнул вниз, подсказал, где мы находимся. На его голос к нам поднялся запыхавшийся оперуполномоченный Зиннер.

– Тьфу ты, мать его! – отплевываясь, сказал он. – Осень на дворе, а мне муха в рот залетела. Не пойму, проглотил ее или выплюнул.

– Если сожрал муху, то сегодня можешь не обедать, – с насмешкой сказал Клементьев. – Сибирская муха калорийней московской котлеты. Ты чего прибежал? Я тебя посылал вдоль канавы пройтись, следы посмотреть.

– Короче, там, вот так…

Зиннер стал носком ботинка рисовать на пыли схему. Айдар запротестовал:

– Ты что делаешь, эту площадку еще не осматривали!

– Рисуй дальше, – разрешил я. – Мы уже здесь все затоптали.

– Я нашел телефон, с которого убийца звонил! – торжественно объявил Зиннер.

– Он там свой автограф оставил? – не поверил ему Клементьев.

– Я, как Чингачгук, пошел по следу, – стал рассказывать опер. – У канавы убийца не наследил, а вот там, где он через нее перепрыгнул, на куске бетона осталась капля крови. С одежды слетела при приземлении. Я прикинул, куда он с этого места мог пойти, и увидел телефонную будку. Внутри будки есть мазки крови. Он, пока звонил, крутился в ней и стекла кровью измазал, а ночь же была, освещения нет…

Мы не стали дослушивать историю новоявленного следопыта и велели отвести нас к телефону.

– Чудны дела твои, Господи! – сказал Клементьев, убедившись в наличии следов крови в телефонной будке. – У нашего убийцы сообщник есть! Мы-то думали, что он – маньяк-одиночка, а у него какая-то баба на прикрытии стоит. Наш «дружок» дождался наступления полной темноты и позвонил ей.

– Он даже куртку снимать не стал, – показал я на характерные бурые мазки на стекле.

Клементьев двумя пальцами снял телефонную трубку, внимательно осмотрел ее поверхность.

– Пальчиков нет! Все следы стерты.

– Больше ты никаких следов не нашел? – спросил я у Зиннера.

– Я же не ищейка, по запаху следы искать, – обиделся опер. – Что нашел, то нашел.

– Хреновый из тебя Чингачгук, – поддел подчиненного Клементьев. – Надо тебя почаще дежурить ставить, а то останешься бледнолицым нытиком: «Я не собака, чтобы следы за версту чуять!»

С места происшествия Клементьев подбросил меня до городского УВД. В управлении он пошел докладывать Большакову о результатах работы на месте убийства, а я на карте города отметил очередную точку, где было совершено нападение. Через час в УВД привезли свидетелей – друзей-приятелей Дуньки-кладовщицы. Я зашел в соседний кабинет послушать их показания.

– Короче, дело было так, – рассказывал Геннадию Александровичу беззубый потрепанный мужик. – В половине седьмого, перед закрытием магазина, мы скинулись на пузырь. Взяли ноль-семь бормотухи, распили на пятерых. Кто пил, называть? Значит, я, Дунька, Вася Шапошников, Коля с пятого дома и Хромой. Как Хромого звать, не знаю, он приблудный, не с нашего района. Когда у него деньги есть, захаживает к нам, а так, кто он и чем занимается – я не знаю.

– Ближе к теме, – перебил его Клементьев.

– Мы, всей толпой, зашли в детский садик и там, на веранде, распили пузырь из горла. Понятно дело, что мало, а денег ни у кого больше нет. Тут появился этот ухарь. Он через ограду Дуньку к себе подозвал и о чем-то с ней пошептался. Она вернулась к нам и говорит: «Я схожу ненадолго, вернусь с червонцем». Мы прикинули: чирик – это две бутылки «Агдама», на всех хватит, а если магазин к тому времени закроется, то можно на «яме» бутылку взять.

– «Яма» – это квартира, на которой после закрытия магазинов спиртным торгуют? – уточнил Геннадий Александрович.

– Она, родимая! Три «ямы» в округе работают, у них всегда вино есть. Как с водкой – не знаю, у нас на водку денег никогда нет, а вино – в любое время дня и ночи…

– Дальше! – приказал Клементьев.

– Короче, он повел Дуньку на стройку, а мы – следом, но так, чтобы они нас не заметили. Хромого мы в садике оставили, Коля домой пошел, а я с Шапошниковым – за ними. Я Васе говорю: «Этот чувак, наверное, только что из зоны освободился. Жмет его! Дуньке цена – три копейки в базарный день, а он десятку дает». Вася отвечает: «Если у него давно бабы не было, то Дунька с минуты на минуту освободится. Зэковское дело оно такое, скоротечное».

Свидетель перевел дух и продолжил:

– Он завел Дуньку на стройку, а мы у трансформаторной будки присели, ждем, когда она с деньгами выйдет. Дунька, она ведь, тварь такая, кинуть может. Он с ней расплатится, а она нам соврет, что вместо денег ей тумаков выписали.

– Погоди, – остановил рассказчика Геннадий Александрович. – Дунька что, не в первый раз за деньги снимается? Сам же говоришь, что она вся потасканная и замызганная. Кто на грязнулю позарится?

Мужик показал пальцем на свои губы.

– Мастерски делала! – пояснил он. – Она, как работать бросила, решила телом торговать, а товарного-то вида нет, вот она и приспособилась по-заграничному мужиков ублажать. Тариф – трешка. Если с похмелья болеет, то за рубль согласится. Пацанчиков с ПТУ за пятерку обслуживала, а бывало так, что залетный фраер нарисуется: с того – червончик. Залетные, они ведь всегда спешат и всегда при деньгах, отчего бы хорошую сумму не выставить?

– Сколько ей лет было? – спросил я.

– Я в ее паспорт не заглядывал, – развязным тоном ответил свидетель, – а так, по разговорам, молодая еще – лет тридцать пять – сорок. У нее ребенок был, но его в детдом забрали. А квартира у нее своя, она с матерью живет. Я раз был у нее…

– Дальше! – оборвал не имеющие к делу воспоминания Клементьев.

– Чего дальше? Мы сидим, время идет, со стройки никто не выходит. Темнеть стало. Я говорю: «Вася, пошли посмотрим, что там. Чует мое сердце, кинула нас эта крыса, через окно с другой стороны дома выпрыгнула». Мы еще немного подождали и пошли. Вася мне по пути говорит: «Хрен с ним, пускай она от нас сбежала, а мужик-то куда делся? Ему-то зачем в окно выпрыгивать?» Пришли, значит, постояли у подъезда. Никого. Тишина. Мы позвали Дуньку, никто не отзывается. Пошли искать по этажам… и нашли. Убитую.

– Почему в милицию не сообщили? – строго спросил Геннадий Александрович.

– Вася говорит: «Нам от этого дела лучше подальше держаться, а то менты никого искать не станут и на нас убийство повесят». Мы к ней, к мертвой, даже близко не подходили. Как глянули: мать честная, да там все в крови, словно свинью резали, – так и ушли. Я все, что видел, то и рассказал.

– Как выглядел мужчина, с которым Дунька ушла?

– На него похож, – указал на меня свидетель. – Ростом, может, немного повыше… Хотя нет, он.

Клементьев удовлетворенно хмыкнул:

– Андрей Николаевич, ты, между делом, набросай объяснение, чем вчера вечером занимался. Свидетель зря говорить не будет.

Я внимательно посмотрел на дружка убитой Дуньки, сходил к себе в кабинет и вернулся с фотографией.

– Смотри сюда! – велел я свидетелю. – Этого мужика узнаешь?

– Он, он! – обрадовался очевидец. – Точно, он! Я с вами, гражданин начальник, немного промахнулся, а вот этот фраер – это точно он. Взгляд у него такой злодейский и ухмылочка, не дай бог второй раз увидеть! Как вспомню, так вздрогну. Это он Дуньку-кладовщицу вчера на стройку увел. Душегуб, кровопийца!

– Дай-ка я посмотрю, что там у тебя, – попросил Клементьев.

Он взял фотографию, мельком глянул на изображение, перевернул на оборотную сторону и прочитал:

– «Л.В. Большаков на субботнике. Весна, 1972 год». Откуда это у тебя?

– Стенгазету в прошлом году ко Дню милиции делали. Эта фотка лишняя была, я ее на память оставил.

– Что, опять я не того опознал? – извиняющимся тоном спросил свидетель. – Память у меня совсем никудышная стала. Портвейн проклятый всему виной. А кто этот, на фотографии? Бандит какой, в розыске? Лицо у него нехорошее, жестокое.

– Ты с какого расстояния убийцу видел? – спросил я.

– Метров пятнадцать, наверное. Замерить же можно! – оживился свидетель. – Я же помню, на какой веранде мы пили. Песочница, детская горка, а потом забор. Кусты растут. Он из-за кустов Дуньку позвал.

– Я поехал, у меня сегодня выходной, – объявил я.

Клементьев вышел за мной следом.

– Проклятый алкоголик, ничего толком не помнит, – сказал он. – С фоткой у тебя здорово получилось. Представляю лицо свидетеля, если бы Большаков к нам зашел… Ты, Андрей, чего такой мрачный стал?

– Имитатору фантастически везет. Никто его примет назвать не может. Безликий призрак, фантом. Когда попадется, как опознавать будем?

– Как всегда, – улыбнулся Клементьев. – Наши алкаши, если их правильно настроить, кого хочешь опознают: хоть тебя, хоть меня.

На лестнице сверху раздались тяжелые шаги. В коридор заглянул Большаков.

– Чего вы здесь шепчетесь, как два заговорщика? Свидетеля разговорили? Андрей Николаевич, я в твою сторону поехал, могу подвезти.

– Еду, еду! – обрадовался я. – В субботу после обеда транспорта не дождешься, а с вами я мигом домчусь.

В «Волге» начальника УВД я откинулся на заднем сиденье, прикрыл глаза.

– Что задумался? – спросил меня Леонид Васильевич.

– Хочу представить себя на месте имитатора. Сумерки. Он стоит у окна, внизу труп, в руке нож, а на улице два мужика свою подружку ищут…

– Вашим алкашам надо свечку в церкви поставить. Поднялись бы они к нему на этаж – там бы и остались. Кто раз кровь пролил, тот второй раз о цене человеческой жизни не задумывается. Был у меня случай, году так в 1969-м. Андрей Николаевич, ты что в 1969 году делал?

– В начальную школу ходил, – неохотно ответил я.

– Сам к тому времени нос вытирать научился?

– О, в то время я уже многое умел! Я знал, как пишется и что означает слово из трех букв. Сказать его вслух я бы никогда не решился, но слово-то знал! А еще я вырывал листы с плохими отметками из дневника и учился подделывать подпись классного руководителя. Первые опыты по подделке подписи были неудачными, но к концу третьего класса я уже интуитивно понял, что при копировании чужой подписи надо соблюдать скорость написания и наклон букв.

– Как ты в детстве научился мухлевать, так и продолжаешь. У тебя каждый месяц процент раскрываемости сам собой поднимается в нужный момент.

– Игры с цифрами не я придумал. Все вокруг передергивают карты, а я что, рыжий, что ли?

– Черт с ним, с процентом. Слушай историю. В 1969 году у нас в городе произошло тройное убийство, по тем временам преступление невиданной дерзости и жестокости…

За окном автомобиля проносились знакомые улицы. Мелькнул витринами Центральный универмаг. На площади Пушкина старушка разводила антисанитарию – кормила голубей. Огромная толпа мужиков штурмовала винно-водочный отдел универсама. Беззаботные школьники шустрыми стайками возвращались с занятий. На перекрестке молодая мамаша задумалась и чуть не пошла с коляской на красный свет светофора. Город жил своей обычной жизнью, и я, Большаков и прохожие на улицах были частью этой жизни, а имитатор – нет. Его следовало найти и выдернуть из городского тела, как выдергивают занозу из пальца.

«Я найду тебя, – мысленно пообещал я имитатору. – Ради спокойствия женщины с коляской найду и обезврежу».