История четвёртая. Предвестник
Песок в яме выглядел рыхлым и мягким, но, когда Джона бросили вниз, дно ямы оказалось твёрдым, как гранит. Падение вышибло дух, зубы клацнули, во рту расцвёл звенящий привкус крови. Джон помотал головой, прогоняя муть от удара. Напружинился всем связанным телом, рванулся в тщетной, отчаянно-глупой попытке выбраться. Сверху засмеялись на три голоса. Они стояли, глядели на Джона, смеясь, показывая зубы, и у одного из глаз струился дым, у другого по тёмной узорчатой коже пробегали искры, а третья была как обычный человек – красивая стройная женщина. Но за её плечами, разбивая пелену дождя, вздымались призрачные крылья, лицо норовило стянуться в клыкастый клюв, и дыхание было огнём. Джон бросил попытки освободиться и только смотрел на них, взглядом пытаясь сказать всё, что не мог выразить словами. Он молчал, потому что ему связали руки, а слова без жестов не значили ничего. О, если бы удалось освободить хотя бы одну руку! Он бы обрушил на их головы ледяной шторм, утопил в кипящем яде, насквозь прошил тела молниями. Но слова без жестов оставались только словами. Поэтому Джон молчал. Молчал, когда они глумились, молчал, когда бросали комья глины, стараясь попасть в лицо, молчал, когда женщина с крыльями напоказ поцеловала того, с дымящимися глазами – раньше она целовала только Джона... Молчал, когда слугам подали знак, когда застучали лопаты, когда ему засыпали ноги, живот и грудь. И только когда песок хлынул в лицо, он закричал, и кричал, проклиная всех троих, что стояли сверху, кричал, чтобы не слышать их смеха. Кричал, пока не проснулся.
– Опять? – спросила Джил.
Джон выдохнул, будто изгоняя из лёгких эхо крика. Потёр липкий от пота лоб. В спальне было тихо и душно, по углам громоздились знакомые тени. Равнодушно тикали из коридора ходики.
– Опять, – сказал он.
Джил вздохнула и повернулась к нему, прижавшись всем телом.
– Каждую ночь так, – сонно поведала она Джону в шею. – Или почти каждую. Всё то самое снится, а?
По тёмному потолку неспешно проехал отсвет фонаря: кэбмен правил по набережной в поисках припозднившегося ездока.
– Да, – признался Джон. – То самое.
Джил легонько брыкнулась, обтягивая ноги одеялом:
– Грёбаный этот Разрыв. Уж больше полгода прошло, а всё мучишься.
Джон провёл рукой по лицу, нашарил часы на тумбочке. Часы были старые, без стекла, с выпуклыми шишечками напротив цифр, чтобы определять время на ощупь. Часовая стрелка застыла между двумя и тремя, минутная целилась в шестёрку.
– Ладно, давай спать, – произнёс он, зевая. Ответом ему было сонное дыхание Джил. Стараясь не тревожить древние пружины матраса, он перевернулся набок, подмял кулаком подушку и закрыл глаза с твёрдым намерением уснуть. Ходики в коридоре тикали, с неумолимой точностью деля время на секунды. По улице проехал кэбмен – туда, обратно, снова и снова. Духота сгущалась, под одеялом было жарко. Вытерпев, казалось, целую вечность, Джон беззвучно выругался, откинул проклятое одеяло, встал и прошлёпал босиком на кухню. В бутылке, что хранилась над мойкой, оставалось ещё на треть виски, но, прежде чем откупорить пробку, он растворил окно и сделал долгий глоток весеннего ночного воздуха, сдобренного фабричной гарью и речной тиной. Только теперь отступил запах песка, который сыпался на лицо в проклятом сне.
Абрейн в этом году выдался тёплый и сухой, и сейчас, накануне Беалтайна, с улицы веяло не промозглым холодом, а мягкой прохладой. Джон приложился к горлышку, умиротворённо выдохнул, когда жидкий огонь прокатился по пищеводу, и так, не выпуская бутылки, поплёлся в спальню. Как известно, спиртное – это не средство, чтобы заснуть, а средство, чтобы было веселее бодрствовать. И он бодрствовал, периодически отхлёбывая виски, глядя в потолок, прикидывая, кем был тот, с узорчатой кожей, и почему у другого дымились глаза. Тем не менее, когда прямоугольник окна стал по-рассветному синим, Репейник незаметно для себя заснул – всего на минуту...
И тут же его разбудил звонок в дверь.
– Джил, – сказал Джон, не открывая глаз. – Звонят.
– Пусть их, – невнятно сказала Джил. – Не вставай. Уйдут.
Джон, похоже, опять на мгновение заснул, потому что проснулся, когда позвонили во второй раз.
– Да чтоб вас, – произнёс Джон сквозь зубы и тут же стал засыпать снова.
Позвонили в третий раз. Ручку вертели долго, настойчиво и терпеливо, колокольчик бренчал надтреснутым дребезгом, то затихая, то снова раззваниваясь. Джил перевернулась на спину.
– А я знаю, – спокойно сказала она. – Это клиент пришёл. У нас же теперь контора. Тут.
Джон несколько секунд осознавал услышанное. Потом всё вспомнил.
– Да Хальдер вашу душу мать, – сказал он, выпрыгнул из кровати и, шатаясь от стены к стене, побрел в прихожую.
– Минуту! – заорал он. – Одну минуту!!
За дверью не ответили: ранний посетитель то ли ушёл, то ли молчаливо согласился ждать. Джон проковылял в ванную, поплескал на лицо ледяной водой, пригладил волосы. Вернулся в спальню, кое-как натянул штаны, долго и неприязненно возился с пуговицами рубашки. Огляделся, хлопая по карманам. Джил бросила ему портсигар, Джон поймал его на лету, сунул в карман и пошёл открывать.
– Покой вам! – провозгласил он, распахивая дверь. – Прошу, э-э, извинить за ожидание. Заработался на ночь глядя, знаете...
Он осёкся, встретив взгляд посетителя. На лестничной площадке стоял приземистый мужчина лет тридцати. Мощную шею венчала крупная голова, покрытая шапкой рыжих волос. По щекам рассыпались веснушки, веснушками был усеян даже курносый нос, и от этого лицо выглядело чуточку комично, словно добродушная карикатура на гэлтаха – уроженца острова Айрен. Но с забавной, немного детской физиономии глядели запавшие, тусклые глаза. Так смотрят безнадёжно больные люди, измученные давней хворью. Очень, очень странный был взгляд.
– Трой О'Беннет, – представился обладатель рыжей шевелюры. – Мне назначено на половину десятого. Сейчас девять сорок две.
– Заходите, – опомнившись, сказал Джон и отступил вглубь прихожей. "Айренская фамилия, – подумал он. – Ко мне с раннего утра заявился рыжий, веснушчатый, курносый гэлтах, страшно недовольный тем, что его заставили ждать двенадцать минут. Этакий ходячий стереотип. Похоже на начало анекдота... Того и гляди, достанет боевой топор и отхреначит мне башку во имя островной независимости".
Трой О'Беннет шагнул через порог. Репейник жестом указал ему путь в кабинет, одновременно стараясь загородить вход в спальню, где суетливо шуршала одеждой Джил. Скрипнула, затворяясь, дверь кабинета, и Джон в который раз порадовался, что они переехали выше по течению Линни в новую двухкомнатную квартиру, которую сумели превратить в настоящую, хоть и маленькую, сыщицкую контору. Кабинет стал отдельным миром, где всегда можно было принять и выслушать клиента, где царил запах табачного дыма и мастики для пола, где стоял стол, обтянутый поверху потёртой кожей, и три кресла, обтянутые точно такой же кожей, но поновей. И – лампа, лампа с зелёным абажуром. Гордость Джил, которая нашла эту дурацкую лампу в лавке старьёвщика, купила за непомерную цену и, притащив домой, триумфально водрузила на стол. По правде говоря, и стол, и кресла были родом из той же лавки, вот только в них, на взгляд Джона, заключался практический смысл, в то время как лампа... Впрочем, неважно.
– Устраивайтесь, – предложил Репейник, приглашающе махнув в сторону кресла, что стояло перед столом. Пока О'Беннет шаркал, скрипел сиденьем и поддёргивал брюки, Джон обогнул стол и рухнул в кресло у окна. Извлёк портсигар, вопросительно помахал им, предлагая закурить клиенту. Тот отрицательно качнул головой. Джон добыл из портсигара заготовленную с вечера самокрутку, закурил и, преодолевая сонное головокружение, произнёс:
– Рассказывайте.
Трой О'Беннет не торопясь разгладил сюртук, одёрнул манжеты. Поднял на Джона болезненный взгляд.
– Я проклят, – сообщил он спокойно.
Джон сильно затянулся и кивнул с пониманием.
– Бывает, – согласился он. – Я про себя тоже иногда так думаю. Особенно по утрам.
О'Беннет не улыбнулся. Он смотрел на Джона, и на его лице не двигался ни один мускул.
– Нужно узнать, кто вас проклял? – уточнил Репейник.
О'Беннет покачал головой, не сводя глаз с Джона:
– Это я и так знаю. Нужно его найти.
Он не спеша сунул руку за отворот сюртука – рукав при этом задрался, обнажив по-обезьяньи волосатое запястье – и на свет явилась пачка купюр, схваченная зажимом, сделанным из старого форина с профилем Хальдер Прекрасной. О'Беннет высвободил деньги, положил пачку на стол. Таким же медленным, тягучим движением убрал зажим обратно в карман. Джон оценил толщину пачки. Толщина впечатляла. Ещё больше впечатлял форин, который тянул этак на полгода рудников. Было время, когда Джон и сам таскал с собой старинную, фонящую от магии монету, но украдкой, в потайном кармане – а зажим явно доставали по десять раз на дню, открыто и без стеснения. Для такого нужно быть очень глупым или очень богатым. Или быть уроженцем Айрена, который кичится тем, насколько ему плевать на законы Энландрии. Или всё вместе.
Джон уронил на пол пепел с самокрутки, откашлялся и сгрёб деньги. Пряча купюры в ящик стола, он деловито сказал:
– Слушаю вас.
О'Беннет наклонил голову набок. Пальцы его беспрестанно ощупывали край столешницы, мусолили чёрную кожу, собирали крошечные соринки.
– Это случилось три года назад, – проронил он глуховатым голосом. Слова сыпались неразборчиво, как будто О'Беннет не хотел, чтобы его услышали. – Я был молодым идиотом. Я, наверное, и сейчас молодой, но стал умнее. А может, и не стал. В общем...
– Всем покой, – просунулась в дверь Джил. – Чай будете?
О'Беннет вздрогнул и замолк. Джон затушил окурок в пепельнице. Пепельница изображала площадь Тоунстед в миниатюре, с ещё целой башней. Такие вещички стали бешено популярными после того, как башня рухнула, и Джон позволил себе купить одну на память о том деле.
– Чай будем, – сказал он. – Господин О'Беннет, это Джилена Корден, моя коллега. Джил, это господин О'Беннет, он считает, что его прокляли.
Джил кивнула гэлтаху. Тот резко повернулся в кресле, прищурился, глядя на русалку, и почему-то охнул, будто от внезапного болезненного удара. Да ещё съёжился при этом, почти закрывшись собственными коленями. Джон притворился, что всё идёт, как надо. Ему было тошно с недосыпа, на языке держался резиновый привкус виски. Богатый психованный клиент. Ничего, не в первый раз, продержимся.
– Джил, – попросил он, – заноси чай, и давайте уже к делу, ради богов мёртвых.
Джил, фыркнув, удалилась на кухню. Пока она гремела чайником и звякала посудой, О'Беннет шумно сопел носом, прикрыв глаза рыжими ресницами и вцепившись в подлокотники так, словно кресло вот-вот должно было рухнуть в пропасть. Джон боролся с желанием закурить ещё одну самокрутку. Через пару минут, толкнув дверь ногой, вошла Джил, брякнула поднос в центр стола, села в свободное кресло рядом с Джоном и взяла свой чай. Шумно, с удовольствием отпила глоток. О'Беннет посмотрел на неё с нескрываемым ужасом. Джил ответила спокойным наглым взглядом. Сейчас, на дневном свету, не был заметен кошачий блеск её глаз, и клыки подпиливали только вчера, поэтому оставалось совершенно неясным, отчего О'Беннет так напугался. Джон всё-таки закурил новую самокрутку и отпил чаю. Чай был, какой всегда делала Джил: крепкий, как полуночный сон, и такой же сладкий.
– Три года назад я часто играл на скачках, – нарушил молчание О'Беннет. – У меня, прямо скажу, очень состоятельные родители, и я не считал проигрыши. Играл ради азарта, не ради ставок. Но наступила чёрная полоса. Стал много проматывать, об этом узнал отец. Был скандал. С меня взяли слово больше не играть. Я держал слово пару месяцев, а потом нарушил.
Он поднял веки и с вызовом глянул на Джона. Репейник сделал понимающее лицо. Игровая мания часто идёт рука об руку с прочими душевными болезнями. Например, с навязчивой идеей, что тебя прокляли.
– Снова начал проигрывать, – продолжал О'Беннет. – Испробовал разные системы, математические и... ну, словом, разные. Не помогало. Тогда один приятель посоветовал сходить к магу. К прорицателю с хорошей репутацией.
Джон мельком посмотрел на Джил. Русалка сидела, прижав к губам кончики соединённых домиком указательных пальцев, и, похоже, изо всех сил сдерживала смех. "Прорицатель с хорошей репутацией" – это звучало забавно. Всё равно что "карманник с безупречным послужным списком". Прорицания, как и прочие виды магии, были строго запрещены и считались уделом либо шарлатанов, либо ушлых пройдох, использовавших бракованные артефакты довоенного времени.
– Я пришёл на встречу с прорицателем, – рассказывал тем временем О'Беннет. – Естественно, он принимал тайно. В подвале дома на окраине города. Дом брошенный, вокруг одни развалины – ну, знаете, этот трущобный райончик, Хатни. Я спустился в подвал, там уже горели свечки, стоял такой приторный запах от благовоний. В углу была ширма. Из-за ширмы голос, хриплый, с сильным акцентом: мол, проходите и не знайте страха. Посреди подвала – стул. Я сел. Маг – ну, прорицатель – спросил, что мне нужно. Я ответил, что хотел бы видеть связь прошлого и будущего. Мне тогда казалось, что успехи любой игры, м-м... описываются сложной формулой, математическим законом. Что из прошлых неудач и триумфов можно узнать грядущие результаты.
О'Беннет замолчал, переводя дыхание. "Частое заблуждение, – подумал Джон. – Нет никакого закона. Есть только удача. Единственный закон, который работает, заключается в том, что, чем больше играешь, тем удачи становится меньше". О'Беннет кашлянул:
– Тогда прорицатель сказал, что вызовет духа.
– Духа, – повторил Джон. – И вы поверили?
Гэлтах дёрнул углом рта.
– Я был не в том состоянии, чтобы выбирать: верить или нет. Нуждался в помощи. Думал, не так важно, откуда эта помощь придёт... Как выяснилось, напрасно. Маг велел мне коснуться ширмы и подумать о том, чего желаю. Я коснулся, подумал, и... Дальше явился дух. Он был в ярости. Визжал, ревел. Бранил мага, осыпал меня проклятиями. Потом замолк. И прорицателя за его ширмой тоже не стало слышно. Я почувствовал что-то очень нехорошее, какую-то гнетущую силу. Будто, знаете, этакая гигантская невидимая лапа залезла мне внутрь, а потом вырвала что-то из груди.
Он потупился. Руки его тискали подлокотники кресла. Джон осторожно, стараясь не производить шума, сделал глоток чая.
– Что ж у вас пропало? – подала голос Джил. О'Беннет бросил на неё взгляд и тут же, словно обжегшись, снова опустил глаза.
– Дух меня проклял, – тускло произнёс он. – Это стало ясно не сразу. Сначала я думал, что сеанс попросту закончился неудачей. Маг из-за ширмы так и не вышел, деньги тоже не взял. Сказал, что больше меня не задерживает – по голосу было ясно, что ему визит духа тоже изрядно насолил. Я поспешил убраться из подвала. Поднялся на улицу, дождался омнибуса, приехал домой. Там-то меня и накрыло. До сих пор помню. Простите, можно я всё-таки...
Он помахал перед лицом двумя пальцами в понятном любому курильщику жесте. Джон протянул портсигар. О'Беннет долго не мог взять самокрутку непослушной, прыгающей рукой. Потом так же долго ловил огонь зажигалки. Неумело затянувшись и откашлявшись, продолжил:
– Я тогда был влюблён в одну девушку, Бет, сестру моего старого друга Саймена. Когда вернулся домой, нашёл там их обоих: заглянули в гости, не застали меня и решили подождать, пока вернусь. Отворяю дверь, снимаю пальто. Они вдвоём выходят навстречу. Смотрю на Бет, на милую мою Бет... Боги, сам не знаю, что стряслось. Вдруг стало видно всё, что она делала... Ну, словом, до меня. Сколько было мужчин, как им лгала, как изменяла напропалую. Увидел это в одну минуту, будто в волшебном фонаре. И сверх того узнал, что она творила совсем ещё девчонкой. Мучила младшую сестру! В пансионе затравила сокурсницу – довела до того, что бедняжка порезала себе вены... Меня чуть не вырвало, я не мог с ней заговорить от отвращения. Посмотрел на Саймена – то же самое. Сразу увидел – бах, бах, бах! Будто из пистолета стреляли. Как он смеялся надо мной за глаза. Как постоянно мухлевал в картах. И, что гаже всего, увидел, как он совратил два года назад девочку, маленькую нищенку... Извините, я немного бессвязно... Это от волнения...
Он нервно приник к дотлевшему до пальцев окурку самокрутки, высосал весь дым без остатка и затушил окурок в пепельнице, о самое подножие башни Тоунстед. Джон нахмурился:
– Вам открылось их прошлое, я верно понимаю?
О'Беннет потряс рукой в воздухе.
– Не просто прошлое. Самые жуткие, самые паскудные вещи, которые они совершали. Дух меня проклял. Я и в самом деле прозревал в прошлое любого человека, но видел только дурные события. Самые грязные и отвратительные поступки. Я даже родителей перестал навещать. После того, как узнал, что мать, беременная мной, пыталась сделать аборт. А отец думал подбросить меня в сиротский приют. Да.
Он сцепил трясущиеся руки на груди и попытался улыбнуться. Попытка провалилась. Джон побарабанил по столешнице пальцами.
– Будущего я так и не научился видеть, – добавил О'Беннет.
– А вы пробовали найти этого мага? – спросил Джон.
Гэлтах стукнул кулаком по ладони:
– Ещё как пробовал! Я и духа пытался вызвать! Одни боги знают, через что мне пришлось пройти. Читал книги по искусству общения с духами. Поступил в ученики к каким-то сомнительным личностям. Учения никакого не вышло, они только читали заклинания, и... В общем, ничего не работало. Один раз принудили участвовать в жалкой, паршивой оргии. Тут-то нас и выследила полиция. Констебли ворвались в подвал, стали хватать этих так называемых адептов. Спасся буквально чудом, проскочил сквозь оцепление. Затем стал осторожней. Потратил целую прорву денег, подкупая мелких воришек, торговцев амулетами и прочую шушеру. Хотел выйти на того прорицателя. Но всё безрезультатно.
– А как он выглядел? – подала голос Джил. – Тот прорицатель? Хоть какие-то приметы?
О'Беннет покачал головой:
– Как я уже говорил, маг скрывался за ширмой. Я его даже мельком не видел. Никаких зацепок.
У Джона заболела голова. Он помассировал висок двумя пальцами. Как всегда, это помогло, но всего на пару секунд.
– Господин О'Беннет... – начал он.
– Пожалуйста, просто Трой, – перебил тот.
– Хорошо. Трой, у вас так получается только... Только с теми, кого вы знаете? Кто вам дорог?
– В том-то и дело, что нет. Я вижу всё плохое, что совершил любой человек. Из-за этого не могу ни с кем сойтись.
Джил взяла чашку и деликатно отпила глоток. Бережно поставила чашку обратно на стол и секунду глядела на то, как в ней расходятся крошечные круги.
– А если всё это мерещится? – коротко спросила она. – Что, если не было духа? И маг вас надурил. Сам устроил представление. Напугал вас. А вы от этого стали видеть то, чего нет. Что скажете, а? Трой?
О'Беннет набрал воздуха в грудь. Выдохнул так медленно, будто это был его последний глоток воздуха, и он хотел им насладиться сполна. "Зря она так, – с сожалением подумал Джон. – Сейчас этот гусь обидится, заберёт задаток и пойдёт к тем, кто ему будет поддакивать и смотреть в рот".
– Видите ли, – заговорил он мягко. – Мы с коллегой имеем солидный опыт в делах, связанных с правонарушениями магического характера. Работали со старыми артефактами. Встречались с существами нечеловеческой природы. Брали даже правительственные заказы. (Он с некоторой неловкостью вспомнил толстяка Мэллори из Министерства Обороны). В общем, поднаторели в вопросах, подобных вашему.
– Я знаю, – сказал О'Беннет. – О вас многие слышали. Репейник, сыщик, который берется за особенные дела. Ну, вы понимаете... особенные. Я потому сюда и пришёл.
– Вот как, – сказал Джон. "Многие слышали, надо же. Приятно, холера меня возьми". Он взъерошил волосы. Ну что ж, придётся разочаровать клиента. Как бы подоходчивей...
– Духов нет, – опередила его Джил. – Не бывает. Тарги есть. Кунтарги. Всякие мутаморфы есть. Ублюдков – полно. Боги... были. А духов нет. И демонов. Это выдумки.
О'Беннет смотрел на неё со смесью жалости и раздражения. Джон кашлянул.
– В словах Джилены есть здравое зерно, – сообщил он с совсем уж бархатной мягкостью. – Не исключено, что вы, Трой, стали жертвой внушения. Бывают нечистые на руку шарлатаны, которые пользуются...
– Вода, – перебил О'Беннет, по-прежнему глядя на Джил. – Глубокая вода. И кровь.
Джон осекся и замолчал. Джил уставилась на О'Беннета.
– Горло перегрызть, – проговорил он. – Крови напиться. Тащить на берег. И на дно. Там, где он спит. Там, где он ждёт. Отдать, чтобы не мучал. Уйти, пока ест. Снова на берег. Навстречу – человек. Прыгнуть, задавить. Хрустят кости. Мясо нежное. Нельзя, не тебе. Ему. Всё ему...
Джил вскочила и выбежала из кабинета. Хлопнула дверь спальни, от поднявшегося порыва сквозняка со скрипом распахнулась форточка. Джон стиснул зубы. "Он не может знать, – пронеслась мысль. – Никто не знает. Невозможно".
– Теперь вы мне верите, – устало заключил О'Беннет.
Джон достал портсигар, нашарил самокрутку и воткнул в рот. Зажигалка никак не хотела работать, и только после того как Джон пристукнул ей по столу, выплеснула короткий, пожухлый лепесток пламени.
– Мы берём ваше дело, – сказал он. – Но при одном условии. Не надо больше ничего говорить о прошлом Джил. И о моём, пожалуй, тоже не стоит.
О'Беннет наклонил рыжеволосую голову.
– Договорились, – ответил он. – А вы не будете меня убеждать, что духов не бывает.
Джон пожал плечами.
– Это несущественно, – возразил он. – Вы же просите найти не духа, а прорицателя. Человека.
О'Беннет встал и протянул руку.
– Спасибо, – сказал он. Джон, зажав губами самокрутку, тоже встал и, заранее морщась от предстоящей боли, пожал его ладонь.
Вопреки ожиданиям, это было почти не больно. О'Беннет не испытывал сильных эмоций, когда думал про Джона. Но то, что он думал – что он знал – было невыносимо. Будто смотришься в кривое, грязное зеркало. Хмурый отец, заплаканное лицо матери, когда Джон сказал, что уходит из дома пытать счастье в Дуббинге. Взгляд Имонны, когда он, пьяный, бил тарелки на крошечной кухне, крича "Зачем вышла за ублюдка?" Руки того карманника, парня, которого он загнал на весенний лёд Линни: посиневшие, обломанные ногти, пальцы цепляются за края полыньи и скользят, скользят... Жалкая гримаса Джил, когда он в первый раз подпиливал ей клыки. Жалкая улыбка Питтена Мэллори, крики Найвела, которого Джон вытащил из счастливого Сомниума, и кровь Найвела вокруг. Мёртвые Гриднеры, отец и сын, и их кровь вокруг. Мёртвый доктор Иматега, и его кровь вокруг. Мёртвый Хонна Фернакль, и кровь вокруг. Мёртвый Прогма...
Джон разжал пальцы и отдёрнул руку. О'Беннет смотрел на него глубоко посаженными, болезненно-красными глазами.
– Да, – произнёс Джон хрипло. – Хреново быть вами, Трой.
