В конверте лежали телеграммы из трех городов. Знакомые из правоохранительных органов, имен которых Джекаби называть не спешил, быстро прислали ответы из Браннасбурга, Гэдстона и Глэнвиля. По просьбе детектива работники телеграфа положили все послания в один конверт и отправили к нему домой. Джекаби сказал, что в ближайшее время ожидает еще две-три телеграммы, но ему оказалось достаточно и одной, чтобы узнать содержимое остальных. Формулировки были разными, но суть одна. В телеграммах содержалось очень простое сообщение: убийство.

Я просмотрела послания, пока мы спускались по винтовой лестнице. «ПОДТВЕРЖДАЮ ИНЦИДЕНТЫ В БРАННАСБУРГЕ ТЧК, – значилось в первой. – ДЕТАЛИ СОВПАДАЮТ С ОПИСАНИЕМ ТЧК ОДИННАДЦАТОГО НОЯБРЯ МЯСНИК ПС РАНЕНИЕ ШЕИ ТЧК ПЯТОГО ДЕКАБРЯ ПОЧТАЛЬОН ПС РАНЕНИЕ ГРУДИ ТЧК ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОГО СЕНТЯБРЯ БРОДЯГА ПС РАНЕНИЕ ГРУДИ ТЧК».

– ПС? – спросила я, пока мы спускались.

– Причина смерти, – просто ответил Джекаби.

«ВСЕ ИНЦИДЕНТЫ НЕ РАСКРЫТЫ ТЧК СВЯЗАННЫХ ДЕЛ НЕ ОБНАРУЖЕНО ТЧК СОДЕЙСТВИЕ ЖЕЛАТЕЛЬНО ТЧК». На этом телеграмма заканчивалась. Быстро взглянув на две другие, я увидела похожую сводку: отличались лишь даты и профессии жертв в Браннасбурге и Гэдстоне.

– Боже мой, – пробормотала я, второй раз просматривая телеграммы. – Но их ведь так много!

– Да. Похоже, мистер Брагг шел по следу серийных убийств, начавшихся несколько месяцев назад, если не раньше. Пометки на карте, «РШ» и «РГ», обозначают ранения шеи и груди. Судя по всему, убийца предпочитает убивать ударом в грудь. Все убийства произошли за пределами юрисдикции Нью-Фидлема, а значит, убийца старался держать власти в неведении. Попытки Брагга связать убийства друг с другом и пролить на них свет лишь привели его к гибели.

Когда мы вернулись в кабинет, детектив развернул нарисованную от руки карту покойного репортера и положил ее поверх огромной, очень подробной карты, занимавшей большую часть его стола. Покопавшись в ящике, он вытащил коробочку булавок с плоскими блестящими головками. Вывалив содержимое коробки на стол, он сравнил две карты.

Провести соответствия между ними оказалось несложно: Брагг скопировал все очень точно. Джекаби стал переносить все крестики на большую карту, втыкая булавки прямо в столешницу и временно закрепляя карту на месте. Стоя по другую сторону стола, я взяла несколько булавок и помогла ему закончить работу.

– Теперь все, – сказала я.

– Не совсем, – возразил Джекаби.

Я сосчитала крестики на первой карте. Пока я проверяла свою работу, Джекаби убрал все лишние булавки обратно в коробочку. Мы отметили двенадцать точек. Детектив многозначительно взглянул на меня и протянул мне еще одну булавку. Поняв, что он имеет в виду, я наклонилась, нашла на карте нужное место и добавила булавку Артура Брагга. Тринадцать блестящих отметок теперь стояли над городом как могильные камни.

– По очевидным причинам Брагг не отметил на карте собственное убийство. Вы заметили еще что-нибудь, что отличает его смерть от остальных? – спросил Джекаби.

Я взглянула на карту. Булавка Брагга одиноко торчала в самом центре, в то время как остальные заговорщицки сгрудились в группки по две-три, как школьные задиры.

– Он единственный, кого убили в Нью-Фидлеме, – сказала я.

– Хорошо. Какой тогда напрашивается вывод?

Мне в голову пришла ужасная мысль.

– Это значит… что убийца убивает по несколько человек в каждом городе и переходит к следующему. Теперь он здесь, в Нью-Фидлеме… и только начал охоту!

Я бывала в театре и прекрасно понимала, что подобное заявление требует драматического органного аккорда и громкого вздоха публики, но в реальности слова так и остались висеть в воздухе.

– Умно, – ответил Джекаби, – но неверно.

Он вытащил из верхнего ящика моток бечевки и взглянул на доску, где были аккуратно записаны все наши даты.

– Двадцать третье октября, – прочитал он и привязал один конец бечевки к соответствующей булавке в Гэдстоне. – А следующее – тридцатого – вот здесь. – Он протянул бечевку на другой конец карты и обернул ее вокруг булавки в Кроули. – Затем пятого ноября, вот здесь.

Бечевка снова пересекла всю карту до Глэнвиля, потом пошла чуть выше, в Браннасбург.

Детектив обматывал бечевкой одну булавку за другой. Убийства никогда не совершались в одном городе два раза подряд и редко происходили даже в соседних городах. Обычно они перескакивали с одного конца карты на другой. В итоге получилась неровная звезда, лучи которой пересекали весь Нью-Фидлем. Отрезав бечевку, Джекаби прикрепил свободный конец к булавке в самом центре города.

– Он планирует свои удары, чтобы как можно дольше избегать обнаружения, – сказал он. – Проходят недели, даже месяцы, прежде чем он возвращается туда, где уже был, и к этому времени предыдущее убийство уже забывается. Поскольку он меняет юрисдикции, убийства могли продолжаться еще не один месяц, прежде чем в полиции догадались бы, что везде орудует один и тот же преступник. Из-за вмешательства Брагга убийце пришлось нарушить свою схему, причем весьма существенным образом.

– Как именно? – спросила я.

– Он убил там, где живет. Судя по распределению более ранних смертей, он избегал Нью-Фидлема, но орудовал при этом неподалеку. Полицейские обычно с подозрением относятся к человеку, стоящему в самом центре груды трупов, так что наш убийца тщательно скрывал от них свои преступления. Но живет он здесь. Я в этом полностью уверен.

– Здесь? В этом городе? – спросила я, невольно посмотрев в окно, за которым гасли последние краски дня. Луна висела совсем низко, но была уже прекрасно видна. Ее почти идеальный диск окружали зловещие голые ветви деревьев. – Разве монстру не проще прятаться в лесу? Днем сидеть в тени, а по ночам выходить на охоту?

– Конечно, существует и такая возможность, но у нас есть основания предполагать, что мы ищем человека, причем человека обеспеченного, – сказал Джекаби. – Хатун утверждает, что хорошо разглядела убийцу. Описанное ей существо, может, и не существует на самом деле, но я не сомневаюсь, что она была рядом, когда наш злоумышленник пытался ускользнуть через окно. Он оставил следы на подоконнике, но на балконах нижних этажей их не было, что соответствует ее рассказу. Теперь подумайте: будь вы хладнокровным убийцей, способным вспороть грудь взрослому мужчине, разве вы испугались бы хромой седовласой старушки?

– Думаю, нет.

– Ну а если вы не видели, что вас ждет? Разве в таком случае вы не нашли бы другой выход, подобно нашему осторожному другу? Если преступник осмотрел переулок и ничего не заметил, как и утверждает Хатун, ее шаль, возможно, действительно меняет восприятие. Если злодей не видел Хатун, значит, у него есть дом, а если у него есть дом, можно не сомневаться, что он живет в Нью-Фидлеме, а если он разгуливает по Нью-Фидлему, все горожане в опасности, – на одном дыхании выпалил Джекаби и наконец остановился, чтобы глотнуть воздуха.

Мне все меньше хотелось вечером бродить по улицам в поисках жилья.

– Но почему он стал охотиться в Нью-Фидлеме? – спросила я. – Может, на то были особые причины? Брагг вышел на него. Как вы сказали, репортера, вероятно, убили лишь потому, что он связал между собой другие убийства.

– Как и мы? – изогнув бровь, произнес Джекаби. – Я понимаю, что вы хотите сказать, но убийца не мог не понимать, что его план лишь отсрочит его обнаружение. Теперь он должен осознать, что ему недолго осталось гулять на свободе. Как гусь в клетке, он теперь станет более непредсказуемым и опасным для любого, кто окажется в ловушке вместе с ним.

– Как гусь? – удивилась я.

– Да. Гуси ужасны. Но, какое животное ни возьми, суть в том, что именно мы подхватили расследование Брагга, а потому оказались в опасности. Полагаю, разумно усилить защиту этого дома и повысить бдительность, пока все не закончится. Уверен, вскоре злоумышленник пронюхает о наших расспросах и нанесет нам такой же визит, как и Артуру Браггу.

У меня по спине пробежал холодок, и я тревожно оглянулась. Я хотела что-то сказать, но меня прервал внезапный оглушительный грохот, донесшийся со второго этажа. Мы с детективом испуганно переглянулись, после чего он схватил шишковатую деревянную дубинку с полки позади стола и бросился в коридор. Я лихорадочно осмотрелась по сторонам, но не нашла никакого оружия и взяла с собой особенно увесистую книгу. Держа ее возле уха, подобно толкателю ядра, я вышла в коридор. Запястье подрагивало, но я в любой момент готова была запустить свой снаряд в негодяя.

Мои нервы вибрировали, как расстроенная арфа, и я молча проклинала винтовую лестницу, в холодном поту поднимаясь по ступенькам. В последний раз повернув, я увидела огромную гору артефактов, разбросанных по коридору. Они явно вывалились из захламленной спальни справа. Фарфоровая тарелка с золотистой окантовкой все еще кружилась на месте, а летающие в воздухе перья намекали, что в груде хлама оказалась и разорванная подушка.

На пороге комнаты стояла Дженни, колени которой скрывались в опрокинутом фонографе, лежащем вверх ногами на своей трубе. Сложно было сказать, о чем думает Дженни. Казалось, ее серебристые щеки и нос пылали, став темно-серыми. Позади нее Дуглас взлетел на резную спинку кровати, которую уже наполовину откопали с момента моего последнего визита. На шее нырка висели два шелковых галстука, напоминающих церемониальное облачение священников.

– Что здесь… – начал Джекаби.

– О, это вы, – невинно улыбаясь, сказала Дженни. На ней были отделанные кружевом шелковые перчатки, материальность которых резко контрастировала с полупрозрачностью ее фигуры. – Я просто помогаю вам начать. Нужно много всего передвинуть. Вы не представляете, как сложно оставаться материальной, передвигая крупногабаритные вещи.

Крякнув, Дуглас потоптался на своем насесте.

– Ой, не делай вид, что ты мне помогал! – воскликнула Дженни, погрозив ему пальцем, и снова повернулась к нам. – Мистер Джекаби, я не сомневалась, что вы согласитесь. И Дуглас сказал, что на чердаке найдется место. – Она переводила взгляд с меня на детектива, пытаясь понять, что мы думаем. – Ты ведь останешься?

– Я не… – начала я, но Джекаби прервал меня громким восклицанием:

– Само собой, она останется! Где еще ей жить? Но это не повод разбрасывать мои вещи по дому!

Так все и было решено. Дженни хлопнула в ладоши и обрадованно улыбнулась, а Джекаби повернулся ко мне.

– Ради всего святого, что вы делаете с моей «Историей ликантропии»?

– Я… с чем? – пробормотала я.

– Эта книга. Зачем вы ее сюда притащили?

– Ну вы же взяли палку.

Он нахмурил брови.

– Это дубинка. Ремесленник-лепрекон вырезал ее из ирландского терна, закалил в печи Гофаннона и наделил сверхъестественными защитными силами. А это, – он махнул рукой на книгу, – просто книга.

– Но весьма тяжелая. Лепрекон, говорите? Из тех малышей, что сидят с горшками золота возле радуги?

– Не глупите. Я говорю о настоящем лепреконе. Книга, которую вы держите, напечатана в шестнадцатом веке. Надеюсь, вы не собирались использовать ее в качестве снаряда.

Я протянула ему «Историю ликантропии», которую он забрал по дороге к лестнице.

– Джекаби, – сказала я, прежде чем он исчез за поворотом, – спасибо вам.

– За что?

– За комнату и за работу. Спасибо.

– Не благодарите меня. Просто постарайтесь не погибнуть, хорошо? И вот еще что, мисс Рук. Пообещайте мне, что если вы вдруг превратитесь в голубя, ежа или еще кого-то, то не будете упрямиться. А теперь мне пора вернуться к делам. Поможете мисс Кавано приготовить вам комнату? – Его голос стих, когда он спустился по лестнице.

Оставшуюся часть вечера мы с Дженни переносили на третий этаж всевозможные вещи. Некоторые из них обрели свое место среди зеленой растительности, а другие мы подняли на захламленный чердак. Дуглас только и делал, что клевал хлебные крошки да неодобрительно крякал, когда мы переставляли мебель. Джекаби тем временем укреплял ставни и «принимал защитные меры», которые, похоже, сводились к тому, чтобы ходить по дому с солью, рожью, святой водой и чесноком.

На другом конце города мистер Хендерсон – тот бедняга, что страдал от плача банши, – этим вечером умирал. Точнее говоря, умирал он лишь краткий миг, а остаток вечера был уже мертв.