Глава 59. Ария

Всю ночь не могу сомкнуть глаз. Энзо прижимает меня к груди, неосознанно гладит волосы и что-то шепчет, касается губами плеча, будто постоянно проверяет, не исчезла ли я. Во сне он кажется там беззащитным, открытым, что я могу любоваться его лицом бесконечно. Мне тепло и хорошо, я бы отдала что угодно, чтобы остановить именно это мгновение, застыть в янтаре и никогда не возвращаться в реальный мир.

Сон не идет, оставляет меня на отшибе реальности, выматывает до тошноты. Минуты медленно склеиваются между собой, и я чувствую приближение рассвета.

Выскальзываю из кокона теплых рук Энзо и подхожу к столу, куда вчера бросила медальон. Легкий надрез, и кровь капает на крышку, высвобождая то, что осталось от карты. Все один кусочек золота, едва ли покрывающий треть столешницы. Большая часть сгорела, стоило только дойти до нужных точек. Искра пульсирует черной мушкой у самого краешка, а в двух днях пути застывает неизвестный мне остров. Вокруг него дрожащие золотые волны. Карта рябит, будто собирается схлопнуться в любое мгновение.

Под ребрами ворочается тяжелый холодный клубок. Будто в сердце поселилась сотня скользких змей. Они впиваются ядовитыми зубами в плоть и вырывают из меня рваные вздохи.

Все это – ради мести. Какие еще сюрпризы Ишис может подготовить? И главный вопрос, существует ли сокровище вообще? Учитывая прошлую точку, не окажется ли единственная надежда одной большой насмешкой? Я уже ничему не доверяю. Карта может врать. Остров может оказаться чудовищной ловушкой.

И что будет с Федерико?

Мы должны его спасти! Нельзя отступать. Сомнения сейчас могут стать той последней соломинкой, что переломит хребет.

Ишис его не получит.

– И она не получит Энзо, – шиплю тихо. – Он – мой. И заплатил сполна.

Приложив руки к животу, прикрываю глаза. Никаких признаков еще нет, слишком рано. Живот появится нескоро, но я вижу своего сына, как живого. Он обнимает меня, ждет своей очереди в чертогах богини Жизни.

– Прости, Аскот, из меня никудышная мать. Я рискну еще один разок. Ты уж меня не осуждай.

– С кем ты говоришь? – подает хриплый голос Энзо и переворачивается в кровати. Прячет руки под подушкой утыкается в нее носом. Хищная птица распахивает крылья на его спине. Агрессивно. Злобно.

– Ария, каждый раз, когда ты так смотришь на карту, мне кажется, что ты не против прикупить себе бриг, а может, и не один.

Отворачиваюсь и смотрю на золотое полотно. Хочу поделиться всем, что видела, до последнего момента. Если не с ним, то с кем? Но вдруг Энзо просто посмеется? Все эти посмертные видения могут оказаться только видениями.

– Когда я умерла, – опираюсь на крышку стола, чтобы чувствовать хоть какую-то опору, – я встретила юношу. Он был очень похож на тебя. Всем. Твое лицо, черты, сложение, волосы почти такие же темные. От меня ему достались только глаза и насмешливость, – улыбаюсь и не решаюсь глянуть за спину. Боюсь растерять храбрость. – Его звали Аскот. И он ждал своей очереди, чтобы появиться на свет. Сказал, что мы встретимся очень скоро, и мне пора возвращаться, потому что ты ждешь. Последнее, что он сказал: «Передавай отцу привет».

Я поглаживаю живот и прикрываю глаза. Голова немного кружится от бессонной ночи.

– Это может показаться тебе смешным, наверное.

Хмурюсь и кладу руку на медальон. Стискиваю его так, что слышу тихий скрип и хруст под пальцами. Карта дрожит от прикосновения.

– Мне плевать на бриги. Я просто хочу, чтобы эта точка была последней. И если потребуется, я эту дрянь запихну в глотку Ишис по локоть.

Сжимаю украшение до белых костяшек, и меня душит ярость.

– Достаточно. Пусть катится в бездну со своей картой, – сутулюсь, будто на плечи навалился неподъемный груз, – и оставит нас в покое.

– Мне вовсе не кажется это смешным, – Энзо опускает голову мне на плечо и обнимает живот. – Когда я умер первый раз, – он запинается и мягко касается губами шеи, – ко мне пришла девочка. Крошечная, щуплая, с золотисто-медовыми волосами. Протянула ручки и сказала, что будет меня ждать. Много-много лет. Засмеялась, когда я спросил, как ее зовут. Знаешь, я так хотел ее обнять тогда, но очнулся…

Он молчит и глубоко дышит, распуская теплые волны по коже.

– Мне кажется, что это была ты.

– Я первая девочка в нашей семье, – слова срываются с языка быстрее, чем я могу их обдумать, – обычно рождались только мальчики. У деда были только сыновья. У прадеда тоже. А папа отличился, – хмыкаю и откладываю украшение в сторону. – Он даже растерялся, когда выяснилось, что новым хранителем карты станет девочка. Думал, что медальон меня не примет, хотя причин не было. Кровь – это всего лишь кровь. Неважно, кому она принадлежит.

На секунду понимаю, что если у нас ничего не получится, карта перейдет нашему сыну. Вот где настоящая насмешка богини. По телу идет крупная дрожь, а ноги не держат: отчего наваливаюсь спиной на пирата.

– Иди сюда, фурия моя, – Энзо тянет за руку и жестом просит лечь на кровать. Отступает на миг, роется в шкафу и когда возвращается, смеется: – Нет, на живот перевернись. И почему ты до сих пор в рубашке? Я разве не сказал ее снять?

Смотрю на него с подозрением, но рубашку стягиваю через голову. Медленно, неуверенно. Вспоминаю, что вся спина у меня – как поле боевых действий. Исполосована вдоль и поперек стеклом подземных переходов.

Осторожно откладываю рубашку в сторону и стараюсь лечь так, чтобы волосы закрывали весь этот ужас.

Энзо оглаживает меня взглядом. Присаживается на край кровати и, скользнув теплой рукой от поясницы вверх, тихо говорит:

– Не прячь шрамы. Не нужно, – ласково отодвигает волосы и бежит кончиками пальцев по затянувшимся ранам. Рисует, будто запоминает. Неожиданно откашлявшись, он тянется к тумбе и щедро наливает на ладони масло из высокой бутылочки.

По комнате растекается запах цедры и земляничной мяты. Я вдыхаю полной грудью и удивленно смотрю на пирата.

– Глаза меня обманывают? Ты собрался делать мне массаж? – я тихо смеюсь и утыкаюсь лицом в подушку. – Энзо, признайся. Есть что-то, чего ты не умеешь?

– Кто тебе сказал, что это будет массаж? – он усмехается и опускает теплые руки на напряженные плечи. – Я просто к тебе пристаю. Коварно…

– Хм, – блаженно зажмуриваюсь и закрываю глаза, – раз уж это называется «пристаю», то чуть сильнее приставай, пожалуйста, у меня спина ноет невыносимо.

Энзо водит ладонями вдоль, разминая глубоко мышцы. Растирает до легкого жжения плечи и руки, собирает поглаживания к сердцу. Танцует пальцами по коже, а я стискиваю зубами подушку, чтобы не дышать слишком шумно.

Опускаясь круговыми движениями к пояснице, Энзо тихо-тихо запевает:

– Холодный ветер, постой, постой! Куда спешишь ты, мой дорогой?

Пальцы сжимают мои ягодицы, срываются дальше и гладят ноги. Широко, быстро, точно. Энзо будто влазит под кожу: расслабляет и согревает. И продолжает петь:

– Я свое счастье сыскать хочу.

– Зачем тебе счастье, коль я плачу?

Мягкие, но сильные руки добираются до стоп.

Я сжимаюсь, потому что до ужаса боюсь щекотки. Сдерживаюсь из последних сил, чтобы не дернутся и не дать пирату в глаз ненароком. Стискиваю зубы на подушке, чтобы визг и хохот были не так слышны.

А он разминает и хихикает сдавленно.

– Какая чувствительная, – трогает каждый пальчик, пробирается между ними, чем вызывает еще большую реакцию. – Тише, терпи… фурия. Столько пережила, а боишься щекотки, – он поднимается снова к бедрам, не отрывая ладоней. – А теперь перевернись, – его голос ощутимо садится, а на окончании совсем гаснет.

Медленно переворачиваюсь, чувствую, как его ладони скользят по коже. Сталкиваюсь с горящим взглядом потемневших глаз.

Откидываю волосы назад, позволяю им свободно струиться по подушке. Невыносимо хочу прикоснуться к своему пирату, но терплю, стискиваю простыню пальцами.

Сначала Энзо поглаживает ребра и разминает грудь. Нежно обрисовывает ареолы, едва касается большими пальцами налитых сосков. Затем он опускается ниже, кладет ладони на живот и лукаво усмехается.

– Сыночек, значит…

Длинно выдохнув, Энзо соскальзывает ниже и, слегла раздвинув мне ноги, прижимает ладонь к пульсирующей жаром точке. Разминает, заставляя меня краснеть и плавиться, гладит, водит туда-сюда, но не проникает, ходит по краю. Дразнит и издевается.

Закидываю руки за голову и стискиваю подушку в руках. Нет уж! Сегодня я не буду просить, даже если в венах настоящая лава и она грозит расплавить кости и мышцы. Хочу видеть, как самоконтроль пирата даст трещину.

– Именно, – выдыхаю тихо, – и синие глаза.

– Это же прекрасно. Твои. Но сейчас попробуй ни о чем не думать и закрой их, – просит Энзо.

Я подчиняюсь и почти вскрикиваю, когда большие ладони скользят над телом, едва касаясь. Мурашки скачут по коже, превращаются в маленькие разряды и крупными молниями замыкаются на голове. Легкий поцелуй в губы, и пират, неожиданно отстранившись, накрывает меня пледом. Поправляет и поглаживает сверху.

– Поспи, я скоро. Принесу нам поесть. Тебе хочется что-то особенное?

– Все, что ты готовишь – особенное, – бормочу, уткнувшись носом в подушку. Будто кто-то повернул рубильник и бросил меня в теплый спасительный полумрак. Сон, о котором я просила всю ночь, подкрался тихо и обнял за плечи.