Глава 47. Ария

Большая розовая губка.

Первое, что я могу сказать об острове, куда карта нас привела. Как здоровенная туша кита, выпотрошенная акулами, вывернутая костями наружу и брошенная посреди моря. Зрелище было настолько мерзким, что я едва подавила тошноту.

Остров больше остальных. Не просто кучка земли посреди бескрайней лазури. На восточном краю вверх тянулись странные, завитые в спирали колонны. Стояли они так плотно, что едва можно было различить просветы.

Это мог быть местный лес, не берусь судить. Берег же достаточно пологий и ровный, лишенный мясистых губчатых наростов.

Карта лежит в руке ледяным булыжником, пока никакого движения, и с каждой минутой в груди все тужа затягивается узел страха. Что-то здесь чужое, разумное. Не просто русалки, охочие до свежего мяса, или деревья-заключенные, а настоящее разумное Нечто. Кожей чувствую, как кто-то следит за Искрой.

Можно списать все на мою мнительность. В последнее время у меня быстро менялось настроение, любимая еда не лезла в горло. За день до третьей точки я удосужилась вспомнить, когда в последний раз видела кровь на белье.

Мы же с Энзо никогда…

Сжимаюсь от одной этой мысли. Хочу побежать к нему и поделиться, но торможу, одергиваю себя и откладываю. Не хочу лишних волнений. Дура, но не могу перебороть себя. Я могу справиться, дождаться, когда будет подходящее время. Я должна стоять с ним плечом к плечу, а не быть якорем на шее.

Неосознанно прижимаю руку к животу и смотрю, как пламя заката растекается по красноватой почве острова, окрашивая его густым багрянцем.

Энзо тихо говорит с командой и раздает поручения тем, кто остается охранять шлюпку.

Они сблизились, стали роднее и дружнее. Вчера даже с капитаном играли в крэпс. И мне показалось, что Энзо поддавался. Проиграл матросам ящик рома, да и позволил коку побаловать всех сладостями.

Федерико сегодня молчит и сонливо поглядывает в небо, будто считает закаты. Зачем, ума не приложу. Но парень за несколько дней стал мрачным и скрытным. Даже огрызнулся на меня один раз, когда я попыталась узнать, в чем дело.

– Ария! – зовет меня Энзо и, отделившись от толпы, идет навстречу. – Куда нам двигаться, моя путеводная звезда?

– Твоя путеводная звезда в крепкой спячке, – даю ему коснуться медальона и убедиться, что он холодный, как лед. – Нужно на берег. Нет смысла топтаться на палубе.

Свистом подзываю Бикуля и бросаю еще один взгляд на Федерико. Во имя потрохов медузы, что с ним творится?

На острове на удивление тихо, птицы щебечут вдалеке, вечер гуляет по песку и путает волосы. Здесь пахнет ванилью и жженым сахаром.

– Бабулька, когда булочки пекла из папиной муки, вот точно так на весь дом пахло, – говорит мечтательно Энзо и берет меня за руку. – Держись рядом. Хорошо? – он оборачивается на сына и тоже мрачнеет. Хмурит брови и поджимает губы.

– Значит так, – отнимаю руку и подхожу к Федерико. – Вы тут в гляделки играете, ты на тучу грозовую похож. Объясняйте, что тут происходит?

Сын хмыкает и горько улыбается.

– А что папка тебе не сказал?

– Федерико! – обрывает его Энзо. – Зачем ты так?

– Как так? – парень пожимает плечом и ведет рукой по краю сабли. – Я давно смирился, пап. Все нормально. Я даже отношения с девушками не строил, только потому что тридцатник не за горами. А смысл?

Энзо, зыркнув на меня, опускает голову. Его будто в грудь ударили: смотрит в песок и ловит губами воздух.

Я встаю между ними и заглядываю в глаза Федерико.

– Что случится после того, как тебе стукнет тридцатник?

– А ты проси отца, есть ли у него дети, что пережили этот юбилей, – Федерико говорит уравновешено и даже слишком спокойно. Только глаза горят, будто в них темное золото расплавили. У Энзо научился прятать свои эмоции?

«Мое бессмертие забирало их жизни…»

Так он это имел в виду? Его дети умирали после определенного рубежа? Тридцать лет…

А ведь Федерико почти тридцать.

Запускаю пальцы в волосы, сцепляю их на затылке.

На Энзо смотреть просто страшно. Боюсь увидеть холод в его взгляде, будто он вернулся в прошлое.

– Сколько еще дней?

– Десять, – выдыхает он, не скрывая чувств. – Просто нужно идти дальше, Ария. Теперь ты понимаешь почему для меня это так важно.

– Мог бы и раньше сказать, – бросаю холодно, а в груди огненной спиралью закручиваются сотни эмоций. Их так много, что я едва могу дышать и снова касаюсь живота. Отдергиваю руку сразу же и кладу ладонь на рукоять клинка.

Значит, Энзо верит, что сняв с себя проклятье бессмертия, он спасет и сына тоже? Нет бессмертия – нет проблемы.

Но он же даже не знает, как это работает! Не знает, выживет ли вообще.

Зажмуриваюсь, всего на секунду, стискиваю зубы и поворачиваюсь к центру острова. Медальон все еще мертвее всех мертвых, но стоять на месте нельзя.

– Тогда нам нужно двигаться быстрее, – свист, и Бикуль уже у моих ног, подстраивается под шаг, и мы взбираемся на первые губчатые наросты.

Бродим несколько часов. Энзо все мрачнее, Федерико совсем перестал улыбаться. И мне утешить их нечем, медальон молчит, будто его в холодную воду бросили.

Наросты становятся выше, перебираться через них все сложнее.

Забираюсь на высокий губчатый выступ. Он опасно качается и крошится под ногами, трескается и заставляет замереть на месте.

Смотрю вперед, но вижу только розоватую пустыню, что щетинится редкими высокими столбами красных как кровь губок. Справа странное сооружение, несколько башен сложенных из идеальных розовых кубов, пирамид и цилиндров. Спирали слева.

– Где же этот чертов осколок…

Резкий треск за спиной заставляет вздрогнуть и податься вперед. Камень под ногами разлетается колкой пылью, и, не успевая зацепиться за край, я проваливаюсь в широкую темную расщелину.

– Бикуль! – кричу надрывно и сжимаюсь, когда чувствую скручивающие меня лианы.

Вверх улетает надрывный крик Энзо, а я падаю. Бесконечно падаю, обвитая древесным котом.

Темнота сгущается, давит и обрывается глухой розовой пустотой. Яркий свет бьет в глаза, ослепляет, а затем меня отшвыривает в сторону, и в руке заметно теплеет медальон.

Врезаюсь спиной в острое крошево и губчатые наросты, выпирающие из стены. Чувствую, как осколки раздирают куртку, оставляют на коже рваные полосы. Ткань быстро пропитывается кровью, а я перекатываюсь на живот и встаю на четвереньки.

– Что ж ты не плотно меня скрутил, дружище? – шиплю от боли и опираюсь на спину кота. Букуль рыкает, будто просит прощения.

Ну, хоть не убились, и слава Ишис.

Задираю голову, но даже не вижу просвета. Водоросли морские, да сколько же я летела?! Вокруг – каменный розовый мешок, освещенный тусклым розовым светом. И несколько проходов-туннелей, ведущих в неизвестность.

– У Энзо будет припадок…