Жители Иерусалима с радостью встретили приход турок. Империя мамлюков переживала упадок, и ее правители совсем забросили город: пожертвования в вакуф прекратились, экономика пришла в упадок, а на дорогах хозяйничали разбойники-бедуины. Османы, уже успевшие приобрести опыт имперского строительства, ввели на покоренных землях действенную централизованную административную систему. Их государство, как и империя мамлюков, опиралось в первую очередь на армию, ядром которой были янычары — элитная пехота. Янычары отлично владели огнестрельным оружием, что делало их практически непобедимыми. В середине XVI в., в период наивысшего могущества империи, их численность составляла 12 000–15 000. Благодаря новой власти в Палестине вновь воцарились закон и порядок. Набеги бедуинов прекратились, и это благоприятно сказалось на состоянии сельского хозяйства. В первое время турки хорошо относились к арабским провинциям. Они назначали туда умелых правителей, что способствовало оздоровлению экономики, активизации торговли и ремесел. Палестина была разделена на три округа (санджака) с центрами в Иерусалиме, Наблусе и Газе; все они входили в состав провинции (эялета) Дамаск. Новые правители не предпринимали попыток привлечь в Иерусалим турецкое население. Они лишь назначали туда правителя (пашу), гражданских чиновников и держали в городе небольшой гарнизон, который был расквартирован в цитадели.

Счастье улыбнулось Иерусалиму в правление султана Сулеймана I Великолепного (1520–1566). В начале своего правления он вел завоевательные войны в Европе и значительно расширил империю на запад, а затем сосредоточился на внутренних делах. Под властью Сулеймана Османская империя переживала культурное возрождение, и Иерусалим был одним из главных городов, которых оно коснулось. Из-за турецких завоевательных войн в Европе снова разгорелось пламя ненависти к исламу, начались разговоры о новом крестовом походе. По преданию, Сулейману явился во сне Пророк Мухаммад и велел организовать защиту Иерусалима. Так или иначе, в 1536 г. султан действительно приказал восстановить стены города. Это было грандиозное предприя­тие, потребовавшее огромных расходов и недюжинного строительного мастерства. Мало где османы возводили столь же качественные укрепления. Общая протяженность крепостных стен, которые стоят и сегодня, превышала 3 км, а высота достигала примерно 12 м. Стены целиком окружали город, имели 34 башни и семь ворот. В период строительства в Иерусалиме побывал великий зодчий Синан, который, как считается, лично спроектировал Дамасские ворота с северной стороны города. В 1541 г. работы завершились, и впервые за триста с лишним лет Иерусалим вновь был хорошо укреплен.

Сулейман также вложил значительные средства в развитие системы водоснабжения Иерусалима. При нем в городе появились шесть изумительных по красоте водоразборных фонтанов, были вырыты новые каналы и пруды, реконструирован так называемый Бассейн султана в юго-западной части города и отремонтированы идущие от него акведуки. Чтобы еще усилить Иерусалим, султан поощрял своих подданных, желавших поселиться в городе, в частности, пригласил туда еврейских беженцев, изгнанных из христианской Испании в 1492 г. Из данных переписей, проводившихся при османах, следует, что к середине XVI в. население города утроилось. К 1553 г. его численность достигла 13 384 человек. Христиан и иудеев было примерно поровну, каждая община насчитывала около 1650 душ. Мусульманское население составляли преимущественно местные арабы суннитского толка, хотя присутствовали также выходцы из Северной Африки, Египта, Персии, Ирака, Боснии, Индии и Средней Азии. Иерусалим снова стал зажиточным процветающим городом. Появились новые и расширились старые рынки, выросли цены на товары — признак повышения уровня жизни в целом. В городе существовала пищевая, текстильная, мыловаренная, кожевенная и металлообрабатывающая промышленность. Мыло вывозили в Египет, туда же и еще на Родос и в Дубровник поставляли зерно. Из Египта ввозили рис и легкие ткани, из Дамаска — одежду и кофе, ткани и ковры поступали также из Стамбула (как при турках стал называться Константинополь), Хиджаза и Китая. Представители разных ремесел и профессий объединялись в гильдии — тайфы (от арабского слова, означающего «народ, племя»), — в каждой был шейх и помощник шейха. Всего насчитывалось около сорока тайф, существовала даже тайфа певцов и танцоров. Благодаря росту численности и благосостояния жителей, а также в силу его религиозного значения для мусульман, Иерусалим во второй половине XVI в. получил административный статус мутасарифлик, и ему стали подчиняться санджаки Наблуса и Газы. Паша Иерусалима носил титул мутасариф, а в юрисдикцию кади аль-Кудса входила вся территория от Газы до Хайфы. Два чиновника получали одинаковое жалование.

Сулейман не обошел вниманием и Харам. При нем верх внешней стены Купола Скалы был заново покрыт мозаикой, а ее низ облицован мрамором. Купол Цепи получил великолепное фаянсовое покрытие, а перед мечетью Аль-Акса появился великолепный фонтан для омовений. Вновь выросли вакуфные пожертвования на Харам и некоторые из медресе. По распоряжению султана входная плата, взимаемая с мусульманских паломников, перестала передаваться в казну и шла на финансирование круглогодичных чтений Корана в Куполе Скалы. Возобновление и увеличение вакуфа обеспечило рост числа рабочих мест и объема благотворительности. Жена Сулеймана Великолепного Роксолана, русская по происхождению, в 1551 г. выстроила в Иерусалиме комплекс Такия, включавший мечеть, рибат, медресе, гостиницу и кухню, где готовили еду для раздачи учащимся медресе, суфиям и беднякам. В пользу Такии шел внушительный доход от вакуфного имущества, включавшего несколько сел и ферм в окрестностях Рамаллы, благодаря чему она стала важнейшим благотворительным учреждением в Палестине.

Упрочение стабильности в период правления османов положительно сказалось и на положении зимми. Хотя евреи по-прежнему предпочитали селиться в Тивериаде и Цфате, при Сулеймане значительно увеличилась также численность еврейской общины Иерусалима. Своего квартала у евреев все еще не было, и они селились главным образом на юге города, в районах Риша, Шараф и Маслах, где жили бок о бок с мусульманами. Свобода, которой пользовались евреи в Палестине, приводила в изумление еврейских путешественников из Европы. Так, в 1535 г. итальянский еврей Давид деи Росси писал, что некоторые евреи даже занимают там государственные должности, — вещь абсолютно немыслимая в то время в Европе: «Здесь мы не в изгнании, как в нашей собственной стране. Здесь… сборщики пошлин и податей — евреи. Здесь нет специальных еврейских налогов» (Peters, p. 484). Османы не придерживались строго буквы шариатского законодательства в том, что касалось налогообложения евреев. Не все евреи в Иерусалиме были обязаны платить джизью, а для тех, кто ее платил, обычно устанавливалась минимальная ставка. Евреи пользовались правом защиты в суде и могли выступать свидетелями по делам; власти по­ощряли и сохраняли самоуправление еврейской общины (Cohen 1984, pp. 119, 123–25).

При османах положение евреев заметно улучшилось, и потому они крайне обеспокоились, когда в 1523 г. в Иерусалиме объявился странноватый еврейский юноша по имени Давид Реувени, провозгласивший себя Мессией. Власти могли расценить его речи как подстрекательство к мятежу, а это грозило гонениями всей общине. Давид Реувени утверждал, что он — князь из далекого иудейского царства, где живут десять потерянных колен Израилевых. Вскоре эти колена вернутся в Иерусалим, но прежде ему, Давиду, необходимо выполнить одну важную миссию. При царе Соломоне мятежник Иеровоам заложил в западную стену Храмовой горы камень из языческого капища. И пока этот камень остается на месте, Спасение не наступит. Иерусалимские евреи не пожелали иметь ничего общего с планами Реувени, крайне опасными и явно абсурдными, — ведь стены, о которой шла речь, во времена Соломона не существовало. После того, как Реувени отбыл в Италию, один из раввинов Иерусалима послал итальянским евреям предупреждение, заклиная их держаться подальше от этого человека. Но пошли тревожные слухи о надвигающемся исходе евреев из Газы, Египта, Салоник, о том, что они распродают свое имущество и готовятся прийти в Иерусалим на Пасху приветствовать Мессию. «Боже, смилуйся над нами!» — в отчаянии писал раввин (Wilhelm, pp. 50–51). Массовый приход евреев в Иерусалим мог вызвать гнев властей, и невозможно было бы ни расселить, ни прокормить эти огромные толпы.

Тревога оказалась ложной — евреи со всего мира не явились в Иерусалим, и Пасха прошла как обычно. Однако Давид Реувени привлек значительное число последователей в Италии, где объявил себя новым царем Давидом. Он рассказывал ученикам фантастические вещи о своем пребывании в Иерусалиме: якобы его с почетом приняли именитые мусульмане и торжественно сопроводили на Харам. Там Реувени, по его словам, на пять недель уединился в пещере под Скалой, и в результате его длительного пребывания в молитве и посте на месте, где когда-то находился Двир, произошло необычайное событие. В первый день праздника Шавуот полумесяц, венчающий Купол Скалы, вдруг оборотился на восток, и никакими силами невозможно было вернуть его в правильное положение. Давид истолковал это как знамение, указывающее, что он должен отправиться в Рим.

Мессианское движение последователей Реувени вскоре иссякло, но это был симптом острого духовного кризиса, наступившего в еврейском мире после изгнания евреев из Испании. Период господства ислама был золотым веком для евреев аль-Андалуса, и их судьбу евреи всего мира оплакивали как величайшую катастрофу из всех постигших народ Израиля со времени разрушения Храма. В XV в. усилились и антисемитские гонения в Европе, где евреев выселяли из одного города за другим. Еврейский народ острее, чем когда-либо прежде, ощущал свою отверженность, и многие мечтали о Спасении, которое раз и навсегда положит конец их горькой разлуке с родиной и своим прошлым. Завое­вание Иерусалима турками, приютившими еврейских изгнанников, породило во всей диаспоре мессианские чаяния, которые потом более сотни лет будоражили умы и сердца.

План Давида Реувени касался западной подпорной стены Харама, построенной при царе Ироде, — последнем остатке иудейского Храма. При мамлюках вдоль всей стены были выстроены медресе, и свободным оставался лишь небольшой 22-метровый участок между улицей Цепи (Тарик аль-Силсила) и Магрибинскими воротами. Раньше это место не вызывало у евреев особого интереса. Оно не имело религиозного значения — в иродианские времена здесь располагались лавки. Еврейские паломники собирались для молитвы на Масличной горе и у ворот Харама, а при крестоносцах евреи, которых изгнали из Иерусалима, иногда молились у восточной подпорной стены Храмовой горы (Adler E. N., p. 21). Однако в последние годы правления мамлюков ситуация изменилась. Евреи — может быть, потому, что молиться на Масличной горе стало небезопасно из-за постоянных набегов бедуинов, — перешли на единственный не занятый мусульманскими постройками отрезок западной стены Харама, ставший для них последней связью с прошлым.

Во время строительства городских стен, — возможно, как раз тогда, когда Синан находился в Иерусалиме и работал над проектом Дамасских ворот, — Сулейман Великолепный издал специальный указ (фирман), по которому евреям предоставлялось место для молитв у Западной стены. По преданию, именно Синан распланировал молитвенный проход у Западной стены: ему принадлежала идея снять слой земли, чтобы стена в этом месте стала выше, и выстроить параллельную стену, отделяющую участок от Магрибинского квартала. Получился очень узкий проход, всего около 2,7 м шириной. Однако в этом было и свое преимущество — стена величественно возвышалась над молящимися. Очень скоро участок у Западной стены сделался центром еврейской религиозной жизни Иерусалима. Формальные обряды поклонения еще не выработались, но евреи охотно проводили здесь послеполуденные часы, читая псалмы и целуя камни. А Сулеймана Великолепного, который, скорее всего, хотел просто-напросто привлечь в город новых еврейских поселенцев, провозгласили другом и покровителем Израиля. По еврейской легенде, он собственноручно помогал расчищать участок и омывал стену розовой водой, как Омар и Салах ад-Дин, когда они восстанавливали святость Храмовой горы (Ben Dov, p. 108).

Очень скоро Западная стена обросла обычной для святых мест мифологией. Возникли естественные ассоциации с талмудическим преданием о западной стене Двира, которую, как учили раввины, не покинула Шехина и которую Бог обещал сохранить навеки (Песнь Р 2:9). Теперь эти утверждения относились к западной подпорной стене Харама. И поскольку она считалась местом Божественного Присутствия, евреи начали разуваться, прежде чем вступить в проход. Появился обычай записывать на маленьких листочках бумаги просьбы, обращенные к Всевышнему, и вкладывать эти листки между камнями кладки, дабы они постоянно пребывали перед Богом. А так как Западная стена находилась совсем близко к месту, где стоял Храм, евреи стали говорить, что именно над ней располагаются Небесные врата и молитвы поднимаются от нее прямо к Божественному Престолу. В 1658 г. посетивший Иерусалим караим из Кафы (Феодосии) Моше бен Элияху ха-Леви Ирушалми писал: «Великая святость покоится на Западной стене, изначальная святость, которая прилепилась к ней издавна и навечно» (Ben Dov, p. 69). Когда евреи входили в отгороженное тесное пространство и глядели снизу вверх на стену, возвышающуюся над ними несокрушимой громадой, они ощущали присутствие священного. Стена стала символом божественного, но одновременно и символом еврейского народа — при всем своем величии это все же были развалины, знак разрушения и поражения. «Одна и только одна стена осталась от Храма», — так продолжается рассказ Моше Ирушалми (Ben Dov, p. 69). Гигантские камни ассоциировались не только с Присутствием, но и с отсутствием. Припадая к ним, касаясь их губами, евреи обретали связь с ушедшими поколениями и минувшей славой. Подобно еврейскому народу, стена выстояла наперекор ударам судьбы. Но она напоминала и о поругании Храма — событии, которое само символизировало все трагедии, обрушившиеся на Израиль. Оплакивая Стену, евреи могли скорбеть обо всех своих потерях, прошлых и нынешних, очищаясь душой. Как и сам Храм, Западная стена, которую называют также Стеной Плача, представляла и Всевышнего, и дух еврейского народа.

Жизнь евреев в османском Иерусалиме все же была далеко не безоблачной. Так и не улеглись страсти вокруг синагоги Рамбана и примыкавшей к ней мечети аль-Умари. На протяжении 1530-х — 1540-х гг. служители мечети дважды пытались добиться закрытия синагоги, но кади Иерусалима оба раза выносил решение в пользу евреев. В 1556 г. в синагоге собиралось так много верующих, что мусульмане предприняли новую попытку изгнать соседей и пожаловались на них в суд. Главные обвинения заключались в том, что евреи нарушают закон, подражая в одежде мусульманам, — их молитвенные покрывала очень похожи на мусульманскую куфию, — а кроме того, слишком громко молятся, мешая мусульманскому намазу. В итоге в 1587 г. синагогу навсегда закрыли, хотя и с соблюдением порядка (Cohen 1984, pp. 75–85). Евреям разрешили сохранить священные свитки Торы и проводить молитвенные собрания по домам. Сходный конфликт возник вокруг гробницы пророка Самуила (Неби-Самвил) в 9 милях к северу от Иерусалима, почитавшейся и иудеями, и мусульманами. Там находилась синагога, которую охотно посещали еврейские паломники, и местные мусульмане жаловались властям, что евреи присвоили святыню и их поведение оскорбляет религиозные чувства мусульманских паломников. Правда, в этом случае кади твердо стоял на стороне евреев, и им удалось сохранить синагогу.

Источник конфликтов такого рода — подспудная неуверенность людей в силе собственной веры. Присутствие соперничающего культа в том же святом месте способно вызывать чрезвычайное раздражение. Мусульмане ощущали угрозу в многочисленности евреев, чьи молитвы вторгались в их личное пространство. А то, что обе общины почитали одни и те же места, причем каждая претендовала на обладание монопольной истиной, порождало трудноразрешимые вопросы. Кто был прав? Жалобы по поводу еврейских молитвенных покрывал свидетельствуют о стремлении мусульман отмежеваться от других религиозных сообществ во избежание возможной путаницы. Множество подобных споров возникало уже в XX в. с его усилившейся тенденцией к плюрализму, особенно когда между религиозными группами существовали и политические разногласия. Самый известный случай — конфликт между мусульманами и индуистами в древнем городе Айодхья на востоке Гангской равнины, почитаемом как святое место представителями обеих общин. Евреи стали ощущать уязвимость своего положения в османском Иерусалиме и ближе к концу правления Сулеймана начали покидать город. Внутри Иерусалима они переселялись из районов Риша и Маслах, где жили по соседству с мусульманами, в район Шараф, поближе к Западной стене. Так постепенно образовывался еврейский анклав. На исходе XVI в. Шараф уже считался особым Еврейским кварталом и отчетливо выделялся из мусульманского окружения.

При Сулеймане I обострились также отношения между мусульманами и западными христианами в Иерусалиме. Османское завоевание неодинаково отразилось на судьбе представителей разных христианских деноминаций. Греко-православные христиане, армяне и сиро-яковиты считались законными подданными османов и входили в признаваемые правительством религиозные тайфы. Францисканцы же были просто проживающими в Иерусалиме иностранцами. Они по-прежнему обитали в тесных кельях на горе Сион и владели церковью Сионской горницы (Сенакулум), но не гробницей Давида. В последние годы мамлюкской империи францисканцам удалось обосноваться и в храме Гроба Господня; восемь священников и трое послушников жили там в темном и душном подвальном помещении, постоянно страдая от головной боли и лихорадки. Еще до прихода турок францисканцам каким-то образом удалось получить под свой контроль главные святыни храма. Официальный документ о передаче святынь до нас не дошел, но францисканцы понимали, сколь ценны должным образом выправленные бумаги для подтверждения прав, и с успехом занимались сбором всевозможных актов и фирманов. Однако в 1523 г. положение монахов ухудшилось. Сулейман, который тогда еще вел свои войны в Европе, заявил, что его приводит в ужас известие о неких «религиозных франках», занимающих церковь прямо над гробницей пророка Давида и попирающих эту гробницу ногами во время своих лживых богослужений (Peters 1993, p. 223). Последовал фирман с распоряжением закрыть церковь Сионской горницы и превратить ее в мечеть. На ее восточной стене до сих пор можно видеть надпись, гласящую: «Сулейман повелитель, потомок Османа, приказал это место очистить и избавить от неверных и создать здесь мечеть, где будет восхваляться имя Аллаха». Францисканцы переехали в пекарню по соседству. За монахов попытался вступиться король Франции Франциск I, но получил отказ. Правда, султан заверил его, что остальным христианским святым местам в Иерусалиме ничто не угрожает.

Заступничество великих европейских держав оказалось важным подспорьем для францисканцев в их пошатнувшемся положении в Иерусалиме. В 1535 г. султан Сулейман заключил с Франциском I союз против императора Священной Римской империи Карла V и в качестве жеста доброй воли (турки были более сильным союзником) добавил к политическому договору торговую конвенцию — Капитуляции. Капитуляции предоставляли французам в Османской империи особые льготы, выводя их из-под юрисдикции местных властей. Король получал право назначать своего консула, который разбирал гражданские и уголовные дела между французскими купцами и вообще подданными Франции на османской территории без вмешательства исламской судебной системы. Также подтверждался статус францисканцев как главных хранителей святых мест Иерусалима (Peters 1985, p. 483). Правда, на практике из всех громких слов почти ничего не воспоследовало. Должно было пройти еще триста лет, прежде чем европейский консул действительно получил возможность постоянно жить в Иерусалиме. Предлагая французам Капитуляции, Сулейман проявлял по отношению к ним снисходительность — Османская империя находилась тогда в зените могущества. Так же поступали и следующие султаны, заключая подобные союзы с Францией и другими западными государствами. Но в историческом плане это был просчет. Позднее, когда империя ослабла, существование консульской юрисдикции позволило Западу безнаказанно вмешиваться во внутренние дела Турции, нарушая ее суверенитет.

Передача святых мест под контроль францисканцев не могла не озлобить служителей греческой православной церкви, которые еще со времен крестоносцев ненавидели латинян. Те незаконно завладели их имуществом в храме Гроба Господня, а в 1204 г. воинство Четвертого крестового похода разграбило Константинополь, что стало одним из самых позорных эпизодов в истории крестоносцев. По мнению некоторых исследователей, Византия так никогда и не оправилась после этого удара. Поэтому не удивительно, что греки видели в латинянах заклятых врагов. Но они еще не научились манипулировать османскими властями и использовать тот факт, что их вселенский патриарх проживает в столице империи Стамбуле. В 1541 г. иерусалимский патриарх Герман I учредил Греческую конфедерацию Гроба Господня как официального хранителя святых мест от имени православного христианства. Одновременно с этим францисканцы сформировали свое национальное сообщество, призванное охранять те же святые места от имени латинского христианства. Так были намечены рубежи и нанесены первые удары в длительной и неблаговидной войне между греческими и западными христианами за право контроля над усыпальницей Иисуса. В 1551 г. францисканцы одержали еще одну победу. Венецианцы убедили Сулеймана передать им небольшой монастырь к западу от Гроба Господня, где в то время обитало лишь несколько грузинских монахинь. Грузинские христиане протестовали, но звонкая монета перекочевала в карманы турецких чиновников, и монахиням пришлось съехать. В июле 1559 г. францисканцы перебрались в обитель, которую переименовали в монастырь Святого Спасителя, и вскоре этот монастырь стал их главным оплотом в Иерусалиме. Им удалось приобрести несколько близлежащих домов, так что к 1600 г. монастырь Святого Спасителя уже представлял собой целый поселок с собственной кузней и столярными мастерскими. К 1665 г. там также появились школа для мальчиков, приют, библиотека и лучший в городе лазарет.

После смерти султана Сулеймана в 1566 г. Османская империя начала слабеть. Постепенно вырождалась феодальная система. С окончанием завоевательных войн сипахи — феодалы-землевладельцы — лишились дохода от военных трофеев и попытались компенсировать потерю за счет более жестокой эксплуатации крестьян. Это привело к резкому сокращению сельскохозяйственного производства, что, в свою очередь, вызвало кризис во всей империи. Из-за освоения европейцами морского пути в Индию потеряла прежнее значение транзитная торговля османов, в результате колонизации Нового Света упала цена серебра, росло недовольство янычаров и крестьянства, как в самой Турции, так и в имперских провинциях. А после поражения в битве при Лепанто в 1571 г. Османская империя стала терять и свое военное превосходство. В Иерусалиме ухудшение положения дел проявилось в том, что туда теперь назначали посредственных правителей и чиновников. Паши притесняли как зимми, так и мусульман: между 1572 и 1584 гг. и евреи, и христиане, и мусульмане начали покидать город. Заметно ухудшилась охрана общественного порядка, в особенности на дорогах, ведущих к Иерусалиму, где вновь распоясались бедуины. С конца XVI в. они регулярно грабили паломников, направлявшихся в Хеврон и в Неби-Муса, и не давали проповедникам произносить проповеди в мечетях. Чтобы справиться с проблемой, власти брали бедуинских заложников, выделяли шейхам феодальные владения, старались привлечь их, поручая им охрану караванов с паломниками. Предпринимались даже попытки создавать в сельской местности поселения для бедуинов. Для защиты от постоянных набегов возводились крепости, где размещали сильные гарнизоны; две больших крепости выстроил в 1630 г. султан Мурад IV: одна находилась неподалеку от Вифлеема, другая — у Бассейна султана. Но все было тщетно. Стамбульские власти, слишком занятые войнами в Европе и России, не могли выделить достаточно людей для наведения порядка в провинциях.

И все же султаны не оставляли своим вниманием Харам. Купол Скалы ремонтировался при Мехмеде III в 1597 г., при Ахмеде I в 1603 г. и при Мустафе I в 1617 г. Султаны выпустили большое количество фирманов, касающихся святых мест. Пашам предписывалось считать одной из своих важнейших обязанностей поддержание порядка и чистоты на Хараме, а также своевременный ремонт святынь. На эти цели направлялись доходы от вакуфного имущества, но если возникала надобность, османское правительство всегда выделяло дополнительные средства.

Несмотря на то, что положение Иерусалима в XVII в. стало ухудшаться, он все еще не утратил своего блеска. Турецкий путешественник Эвлия Челеби, побывавший в аль-Кудсе в 1648 г., восхищался цитаделью, Харамом и даже экономическим состоянием города. На Хараме и в прилегающих к нему медресе служили, по сообщению Челеби, 800 имамов и проповедников, получавших жалование, полсотни муэдзинов и множество профессиональных декламаторов Корана. Мусульманские паломники по-прежнему обходили Харам, задерживаясь для молитвы на различных «остановках». Исключительно сильное впечатление на Челеби произвел маленький Купол Пророка с черным камнем, который, как ему рассказали, изначально был кроваво-красного цвета, но потемнел, соприкоснувшись с водами Всемирного потопа. Челеби совершил намаз в Куполе Цепи и любовался его великолепными изразцами цвета лазури. Харам был центром напряженной духовной жизни. В галереях по его краям, освещенных на всем протяжении дрожащим светом масляных ламп, многочисленные дервиши из Индии, Персии, Курдистана и Малой Азии ночи напролет читали Коран и совершали зикры, произнося нараспев различные имена Бога. Еще один зикр происходил после утреннего намаза в Магрибинской мечети в юго-западном углу Харама: Челеби нашел это мероприятие весьма шумным и бестолковым.

По сообщению Челеби, под командованием иерусалимского паши находились 500 солдат, причем одной из главных задач этого войска было сопровождение каравана паломников, ежегодно отправлявшегося из Дамаска в Мекку. Кади и паша Иерусалима все так же получали одинаковое жалование и дополнительно еще примерно по 50 000 пиастров за счет паломничества. Только на Пасху в город прибывало от пяти до десяти тысяч христианских пилигримов, и каждый платил за вход в храм Гроба Господня 10–15 пиастров. Мусульманским паломникам приходилось оплачивать охрану по дороге не только в Мекку, но также в Хеврон и Неби-Муса. Из-за добротных каменных домов и внушительных стен Иерусалим казался Челеби похожим на крепость, и все же, по его рассказу, в городе насчитывалось 43 000 виноградников, плодами которых жители наслаждались по три месяца в году, а также множество цветников и огородов. Окрестные холмы были покрыты оливковыми рощами, воздух отличался свежестью, а вода — отменным вкусом. Ознакомившись с официальными записями мухтасиба (чиновника, надзиравшего за рынками), Челеби писал, что в Иерусалиме 2045 лавок; там также имелось шесть гостиниц, шесть бань и несколько прекрасных рынков. Но прежде всего это был религиозный город — с двумя армянскими церквями, тремя греческими, двумя синагогами, и:

хотя город не кажется большим, в нем 240 михрабов, семь школ, где изучают хадисы, десять — где обучают Корану, 40 медресе и обители для семидесяти суфийских орденов.

(Evliya Çelebi Seyahatnemesi 13:253)

По соображениям безопасности городские ворота на ночь запирались, а за стенами города домов не было, за исключением горы Сион, названной у Челеби «Давидовым предместьем» (Evliya Çelebi Seyahatnemesi 8:156).

Иерусалим явно привел в восхищение турецкого путешественника, хотя он застал времена, когда строительный бум, преобразивший город при Сулеймане Великолепном, уже практически сошел на нет. Строи­тельные работы ограничивалась ремонтом существующих зданий, новостроек почти не было. Из-за кризиса, который переживала Османская империя, прервались почти все прямые связи со стамбульским двором. На должность паши Иерусалима и прежде иногда назначали представителей местной арабской знати, а в XVIII в. это стало нормой. Кади обычно прибывал из Стамбула, но менее значимые посты чаще всего доставались представителям знатных иерусалимских семейств. Так, четверо муфтиев (советников по вопросам шариата, имевших право выносить решения) происходили из рода Абу-л-Лутф, а пятый — из рода Даджани. Точно так же сыновья знатных семейств назначались и на важнейшие должности в системе исламского образования, которые в результате сделались наследственными, с неизбежным в таких случаях снижением стандартов. В 1670 г. путешественник по имени аль-Хийяри жаловался в своих записках, что во всем аль-Кудсе ему не удалось найти ни одного почтенного ученого. Медресе, впрочем, действовали — по свидетельству Челеби, в 40 из 56, построенных в мамлюкский период, происходили занятия. Учителя и администрация по-прежнему получали жалование из государственной казны — вот только в XVII в. их зачастую бывало больше, чем учащихся. Мечеть Аль-Акса крайне нуждалась в ремонте; кроме того, ей требовались средства, чтобы содержать дервишей, обитавших в галереях. Дала трещину и система вакуфа: участились случаи нерадивости, мошенничества, расхищения денег и имущества.

Параллельно с тем, как Османская империя сдавала позиции, европейские державы усиливались и уже могли диктовать туркам свою волю. Соответственно, францисканцы чувствовали себя в Иерусалиме все более уверенно. Чуть ли не в каждом военном или торговом соглашении Высокой Порты с европейскими государствами содержалась статья, касающаяся Гроба Господня. Однако европейские монархи еще не могли влиять на дела в Иерусалиме в такой степени, в какой им бы хотелось. Например, в 1621 г. в соответствии с торговым соглашением между французским королем и султаном Мустафой I в Иерусалим прибыл первый французский консул Жан Ламперер с предписанием защищать права францисканцев и европейских паломников. Ему и правда удалось ощутимо уменьшить суммы, которые вымогали у пилигримов турецкие чиновники в виде платы за посещение святых мест, штрафов и просто взяток, так что в 1631 г. паши всерьез обеспокоились. Они видели в появлении консула первый шаг. Яффский порт лежал всего в восьми часах пути от Иерусалима — сколько еще западных «консулов» могли вслед за Ламперером начать вмешиваться в местные обычаи? Распоряжение султана было аннулировано, и консул отправился домой. С тех пор французам не удавалось получить разрешение на пребывание консула в Иерусалиме, но в 1661 г. они сумели настоять на том, чтобы консул Сидона или Акко получил возможность защищать католиков в Иерусалиме. Консулу давалось право ежегодно прибывать в Иерусалим на Пасху и обеспечивать беспрепятственное проведение торжеств.