Глава 15
Нарушая все запреты
Утром следующего дня большая часть бандитов страдала с похмелья, проклиная себя за количество выпитого накануне. Подопечные Мэри проснулись в притоне на соседней улице. Колченогий отдал распоряжение, чтобы немых бравых новобранцев обслужили по первому классу. Изголодавшиеся по женской ласке мужчины встретили рассвет очень довольными. Не повезло только Федьке-чечеточнику, которого «рассекретили» люди Колченогого, узнав в нем старуху с пирожками. В драке они разнесли половину ресторана, но «Москва» уже свыклась с разгромами, периодически причиняемыми разбушевавшимися «захватчиками». Силы были не равные, но Федька дрался, как лев. Фомке пришлось искать доктора, т. к. любитель перевоплощений не мог полноценно встретить новый день — оба глаза не открывались. Это вызвало серьезные опасения, ведь немым карманник быть может, а вот слепым — нет.
Мэри очнулась в крепких объятиях Колченогого, отчего была счастлива. Каждый раз, просыпаясь рядом с ним, она некоторое время оценивала, где находится, и явь ли это.
— Впервые за много дней мне приснился теплый сон, — произнесла она шепотом.
— Теплый? Хм… Ты сидела на горячей печке в шубе и валенках?
— Нет, я была на берегу блестящей реки прямо в моей картине Левитана. Мне было семнадцать лет, и кто-то позвал меня по имени — Маруся. Я обернулась, а это был ты, Сережа. В своих смешных круглых очках, в которых отражались блики воды, такой забавный и счастливый.
— Я никогда не носил очков…
— Правда? — удивилась Мэри. В эту минуту она почувствовала себя неловко. О далеком прошлом — о том, что было до Петрограда, она помнила лишь жалкие крохи. Ее вторая жизнь с полноценными воспоминаниями началась с прихода в банду Тулупа.
— Ты так и не рассказала, что с тобой приключилось. После того, как меня отправили по этапу…
Мэри вздохнула, на лице ее появилась мрачная тень. Вместе с ее настроением погас солнечный летний день — на небосводе появились тучи, укрывшие яркое солнце. Все вдруг стало бесцветным.
— А я, Сережа, отправилась тогда за тобой… Начиталась книжек и, вдохновившись, решила, что разделю невзгоды с любимым. Если бы я знала…
— Знала что? — настороженно уточнил Колченогий, ее охватила легкая паника — предчувствие нехороших вестей. Он вдруг подумал, что не готов дослушивать ее рассказ. Пусть все останется, как есть: Колченогий и Мурка — не совсем романтичная история, зато пронизанная чувственностью и любовью.
— Знаешь, иногда мне кажется, что у меня — как у кошки — девять жизней! — слабым голосом почти нараспев, произнесла Мэри, как будто угасала. Тепло сна развеялось, оставив прохладу реальности.
Он попытался дотронуться до ее волос, но она выскользнула, немного грубо ответив «Перестань!». Резкая перемена состояния насторожила мужчину, и он очень мягко произнес:
— Что тебя мучит, моя сладкая девочка? Мурка, милая, скажи мне! Я рядом! И ты можешь мне доверять!
Мэри села на краю кровати, завернувшись в часть простыни. Чуть раскачиваясь на краю, она вела внутренний диалог сама с собой. С одной стороны, ей хотелось поделиться с любимым мужчиной той невыносимой болью, которая напоминает о себе так часто, что порой хочется уничтожить себя. «Забавный» случай в поле, когда охранники решили развеять тоску и покуражиться с невинной девицей, мчащейся на поиски возлюбленного, перевернул все вверх дном в ее мироощущении. Погасли светлые тона, и бедная Маруся долго блуждала в темноте. Она спряталась в оболочке Мэри от своих страхов, которые все равно напоминали о себе и ждали удобного момента, чтобы отгрызть еще кусок измученной страданиями души. Она так жаждала покоя! Искала смерти, рисковала, но для чего-то мироздание заставляло ее продолжать жить.
— Имею ли я право так поступать с тобой? — еле слышно произнесла Мурка. Голос ее дрожал, она выглядела странно, словно у нее начиналась лихорадка. Колченогому казалось, что она меняется внешне, превращается в ту Марусю из далеко прошлого. Возможно, это была всего лишь игра утреннего света, падающего на нее через окно.
— Если бы я получила какой-то сигнал… знак… Я бы осмелилась рассказать тебе о…
Неожиданно сверкнула молния, напугав Мэри так, что она вскрикнула. Колченогий попытался притянуть ее к себе, но она начала отбиваться:
— Не надо! Не надо! Не трогай меня! — закричала она, после чего отбежала от кровати и забилась в угол. Подобные приступы с ней были очень давно — в далекой деревне, в которой она медленно обретала вторую жизнь.
Послышались раскаты грома — начиналась гроза. От этого звука Варфаламеев резко подскочил на кровати, в которой был один, без Соньки, и это почему-то его встревожило. Обычно он спал очень чутко, но насыщенная событиями ночь физически вымотала его. Чекист поднялся с постели и увидел лежащее рядом с кроватью платье Соньки, что свидетельствовало о ее присутствии в гостинице. Дорогие фешенебельные апартаменты были весьма просторны. Покинув спальню, он оказался в комнате для приема посетителей. Сонька сидела прямо на полу, кутаясь в его рубашку, лицо ее было заплакано. Варфаламеев пытался понять, что послужило причиной ее расстройства. Он не сразу заметил на полу документы, раскрывающие, кем он является на самом деле.
Она повернула к нему припухшее от слез лицо, подбородок ее дрожал.
— Доброе утро, начальничек! — бесцветно произнесла она. — Быть может оно последнее в твоей жизни.
Сонька дрожащими руками навела на него пистолет. Он похолодел. Что ждать от той, что живет среди воров и убийц? Александр мог предвидеть, что она могла обшарить гостиничный номер. Впускать ее было безалаберно — он это признавал. Чекист не любит визитов без предупреждения. Возникшая на пороге гостиничного номера заплаканная девушка застала его врасплох. Ей просто хотелось отогреться, после того, как Колченогий прогнал ее с праздника, при этом прилюдно унизив. Вечер прошел как обычное свидание страстно жаждущих друг друга любовников.
— Я все могу объяснить! — уверено произнес Варфаламеев, он казался спокойным, будто наставленный пистолет его совсем не смущал.
— Ты знаешь, что будет, когда узнают, что я провела ночь с чекистом?!
По суровым законам уркаганов ничего хорошего ее не ожидало. «Обувая» фраера — то есть ограбив его — репутация не пачкается, даже если девушка опускается до постели. Но вступив в связь с тем, кто по другую сторону баррикад — представителем правоохранительных органов — опрометчивая дама подписывала себе смертный приговор. Подобную оплошность воры не прощали никогда. Еще в притоне Сонька слышала массу леденящих душу историй о зверски убитых девушках, пренебрегших правилами блатного мира. Ее «настоятельница» твердила: «Коль случилось, что оступилась — беги топись или вешайся!».
— Я тебя застрелю! Тогда мне ничего не будет. И Колченогий снова обратит на меня внимание! Да, я буду героиней! Меня будут уважать… Меня будут бояться…
Руки Соньки тряслись, состояние у нее было на грани истерики, пистолет плясал из стороны в сторону, что было весьма опасно. Столько людей погибало от случайных пуль!
— Поверь, я смогу тебя защитить. Просто мне нужна твоя помощь и все. Ты меня выслушаешь и все поймешь!
— Они делают ужасные вещи! Я не хочу! — Сонька беспомощно разрыдалась в голос, в ее плаче было столько трагедии, боли, отчаянья. Она снова наставила на него пистолет. Удар грома, казалось, разорвал небо на части. Сонька вскрикнула от неожиданности и выронила оружие. Варфаламеев тут же поднял его и отшвырнул в сторону.
— Зачем ты рылась в моих вещах? — осторожно спросил он, приближаясь к бьющейся в агонии девице.
— Мне нужен был трофей на всякий случай. Я хотела украсть у тебя что-нибудь ценное. А если бы меня снова шантажировали…
— Тебя кто-то шантажирует?
Сонька кивнула.
— Кто?
— Псина Колченогого.
— Что ему нужно? — спросил Александр, опустив руки на ее плечи, чтобы она чувствовала его поддержку и доверяла ему.
— Я уже решила этот вопрос. Но если бы опять… То тогда бы… — она захлебнулась своим отчаянием и снова рыдания выплескивались из ее души. Он обнял ее и бережно погладил по голове.
— Нас теперь распинают! — причитала Сонька.
— Ты хотела сказать… распнут? — осторожно уточнил чекист, со вздохом.
Ее животный страх совсем не трогал Александра. Он переживал за то, что его задание под угрозой срыва. Теперь придется придумывать новый план. Механизм, вырабатывающий мысли, скрежетал, на ум не шло ничего дельного. Свернуть ей шею и ночью вышвырнуть где-нибудь в подворотне? Но убирать подстилку местного авторитета ему было не выгодно. Если бы он не притворялся нэпмэном, а был здесь по долгу службы, то без труда решил бы эту проблему — пустил бы ей в лоб пулю. Он делал это много раз. И даже получал удовольствие от убийств, хотя и не признавался себе в этом. Наверное, это были последствия войны. Или же просто призвание.
После ликвидации Всероссийской Чрезвычайной Комиссии появились «гэпэушники», как прозвали их в преступном мире. Для них уже разрабатывался декрет, который официально развяжет руки блюстителям закона и предоставит возможность расправы без суда и следствия. Оставалось ждать совсем не долго — до осени. Но Варфаламеев уже получил «благословение» от «верхушки», он имел право вынести приговор самостоятельно, иными словами принять решение: жизнь или смерть, не неся за это никакой ответственности. Подобный документ и раскопала Сонька, ведь он был в городе инкогнито и при стычке с местными властями всегда мог объясниться с помощью важной бумаги.
Он предложил Соньке перебраться в просторную ванну, где неслышно раскатов истеричного грома.
— Я все тебе расскажу! Всю правду! И мы с тобой придумаем, как действовать дальше!
— Почему я должна верить тебе? — слабым голосом спросила Сонька.
— Потому что… я люблю тебя! — из уст чекиста эта фраза прозвучала фальшиво, но Сонька так отчаянно нуждалась в поддержке, что готова была принимать стекло за алмазы.
Мурка забилась в угол, как маленький напуганный звереныш, оставшийся без родительского попечительства. Колченогий понимал, что ее состояние сравнимо со стихийным бедствием, которое уже не остановить. Мэри произносила слова тихим спокойным голосом. Без запинок, ровно. Будто опытный невидимый суфлер подсказывал ей текст. Она поведала, как однажды в просторном поле ее полумертвое тело обнаружила старуха из деревни неподалеку. Несколько месяцев умирающая девушка была в полусознании. Благодаря теплым шершавым заботливым ладоням, которые не отпускали ее, девушка начала подниматься и осталась жить в маленькой игрушечной избушке с печкой, столом и лавкой. Да и идти ей было некуда. Относилась старая женщина к найденышу хорошо, почти как к дочери. И всем в деревне рассказала, что это ее родственница — сестры старшей дочка. Верующая бабушка называла ее Машкой в честь святой Марии, а фамилию дала свою — Климова. Так и ходила по деревне названная Машка Климова, не зная ни своего настоящего имени, ни родителей, потому как потеряла память. После той самой трагедии по пути в ссылку. Ночами ей снились разные сны, в которых мелькали незнакомые лица…
— Это мое бремя, Сережа, и ты не обязан со мной его делить, — выдохнула Мэри, захлебываясь леденящими душу воспоминанием.
Она сделала несколько глубоких вдохов, затем решительно встала и подошла к кровати. Сверкающие молнии высвечивали ее — это было странное зрелище, похожее на мелькающие кадры из кино. Все, что происходило, казалось иллюзией. Мэри прикоснулась к волосам и мягко сняла парик. Волос на голове было немного, виднелись шрамы, она напоминала хрупкого подростка, перенесшего тяжелое заболевание.
— Волосы не растут теперь совсем… Это удобно — можно менять образы, — выдавила она безысходно. Непослушными дрожащими руками Мэри попыталась водрузить парик обратно.
— Не надо, — спокойно произнес Колченогий и протянул к ней руки, добавив: — Пожалуйста, иди ко мне!
Его сердце наполнилось жалостью, она свернулась у него на руках такая трепетная и беззащитная, как маленький котенок, заблудившийся на чужой улице и попавший под проливной дождь.
— В чем смысл нашего существования? Можешь мне ответить? — спросила еле слышно Мэри, греясь о его теплое, пульсирующее нежностью тело. Ей было важно услышать ответ, который помог бы хоть как-то оправдать несовершенство ее жизненного пути.
— Твой любимый Аристотель считал, что смысл жизни в том, чтобы быть добрым и счастливым.
— Аристотель… Его любила не Кровавая Мэри, а Маруся. Я мало что помню из прочитанного мною в те годы. Теперь на моих книжных полках — энциклопедия жизни. А на ее страницах мало информации о добре и счастье.
— Моя Мурка, мой маленький котенок! — прошептал мужчина, бережно касаясь ее истерзанной головы, после чего прижал ее к себе еще сильнее, и тихо раскачивался в такт бьющемуся сердцу своей любимой, убаюкивая ее.
— Разве сейчас ты не чувствуешь добро? Обязательно впиши это воспоминание на страницы своей энциклопедии. И еще, что я люблю тебя, Мурка, — произнес он бережно, но Мэри ответила ему тихим сопением, погрузившись в глубокий спокойный сон.
Александр честно рассказал размякшей в теплой воде девушке о цели своего визита в город. Обнажаться перед ней во всех смыслах этого слова, он не опасался, потому что понимал: страх быть растерзанной бандой Колченогого куда сильнее, чем пусть сомнительный, но все же шанс выжить. Он выяснил, что Сонька ничего не знает о смерти у ресторана, но зато он понял, что главный ее враг — знаменитая Кровавая Мэри — наперсница Тулупа, славящаяся своим бесстрашием и… страстью лишать людей разных частей тела. А как раз она-то и была ему нужна… Варфаламеев возрадовался, потому что наконец-то распутал этот клубок и стал на несколько шагов ближе к тому, чтобы завершить начатое. Чекист понимал, что вернувшись обратно со знаменитостью преступного мира, вопросы его карьерного роста будут решаться намного стремительнее.
Церемония прощания у дверей гостиничного номера затянулась. Сонька все рассказывала о своей нелегкой жизни в притоне и щедрости Колченогого, лепетала всякий вздор про женское счастье, которое обрела рядом с сильным мужчиной. Варфаламеев откровенно скучал, слушая заунывные песнопения канарейки, попавшей в ловушку. Он устал держать открытой дверь и из вежливости предложил Соньке остаться, подозревая, что уходить она совсем не хочет:
— Там дождь. Можешь подождать, пока закончится гроза.
— Дождь — это хорошо. Он смоет всю грязь. Я люблю дождь.
Сонька прильнула к нему, чтобы еще раз почувствовать тепло человека, который обещал ее защитить. В это самое мгновение по коридору прошел немолодой мужчина, он бросил взгляд на Александра, стоящего в проеме двери к нему лицом. Волчий взгляд и рыхлое лицо под шляпой, тяжелая челюсть, выдвинутая вперед — такие лица не забываются никогда. Это был Дурень — лидер одной из московских бандитских группировок. Но какого черта он делает в этом захолустье?
— Что случилось? — обеспокоенно спросила Сонька, увидев застывшее лицо Варфаламеева. Она обернулась, но в коридоре гостиницы никого не было.
— Нормально все, — сдавлено произнес чекист, почувствовав приступ удушья. — Иди! — он немного грубо оттолкнул ее и захлопнул дверь. Сонька некоторое время стояла возле двери, потом медленно двинулась к лестнице. Она чувствовала себя героиней очень трагической пьесы, в финале которой персонаж всенепременно погибает от разбитого сердца.
