Глава 8. Игра

За годы Великой Отечественной войны контрразведка «Смерш» провела 183 радиоигры с противником. Наиболее успешной считается акция, в результате которой до немецкого Генерального штаба (ОКБ) дошла информация о том, что советские войска не будут разворачивать наступательные операции зимой 1944 – 1945 годов. «Информацию» подготовили в Главном разведывательном управлении Красной Армии по прямому указанию И.В. Сталина. В радиоигре было задействовано 24 немецких радиста, задержанных и перевербованных контрразведкой «Смерш». В результате немцы не только перешли в наступление в Арденнах, но и перебросили с польского участка несколько танковых соединений, облегчив положение наших частей.

Предпринятая вермахтом попытка уничтожить англо-американский корпус, развернутый в Бельгии, оказалась настолько успешной, что У. Черчилль вынужден был обратиться к Сталину с просьбой ускорить начало активных действий нашей армии в Восточной Европе, дабы отвлечь фашистов, не дать им окончательно разметать группировку Д. Эйзенхауэра. Сталин откликнулся на призыв о помощи: 12 января, на восемь дней раньше намеченного срока, Красная Армия перешла в наступление от Балтийского моря до Карпат. Гитлер прекратил боевые действия в Арденнах и срочно перебросил на Восток 6-ю танковую армию СС. Следом за ней на советско-германский фронт с запада отправилось еще 16 дивизий. «Досрочное» начало Висло-Одерской операции стоило жизни тысячам советских солдат.

От имени Правительства Ее Величества Черчилль поблагодарил Сталина «по случаю гигантского наступления». Хотя за несколько месяцев до этого откровенно признавался: «Я очень хотел, чтобы мы опередили русских в некоторых районах Центральной Европы»…

А началось все с радиоигры, которую вела контрразведка «Смерш».

Эфир был полон тресков, голосов, каких-то жалобных завываний. Казалось, что весь мир сошелся поболтать в маленьком зеленом ящичке, привязанном нитями проводов-антенн к веткам деревьев в глубине России. Непосвященный человек вряд ли решился бы окунуться в этот океан звуков, чтобы отыскать один, еле различимый писк, от которого зависели судьбы сотен, а может, и тысяч людей, ведущих тяжелую, утомительную войну. Платонов покрутил ручку настройки, нашел нужную волну, отстучал ключом свой позывной, и почти тотчас на его сигнал откликнулся кто-то далекий, говоривший, как и он, на языке точек и тире.

– Есть связь, – Платонов оглянулся на Степанова и расправил лежавшую на корпусе рации бумажку с набором понятных только ему цифр.

– Передавай, Платонов. В конце, как всегда, «…целую, “Смерш” 2-го Прибалтийского»… Ха-ха, – подмигнул старлей и закурил.

Радиоигра, затеянная с санкции начальника Главного Управления военной контрразведки Абакумова, шла уже третий месяц. Регулярно в разведцентр «Абвергруппы 204» приходили шифровки, подписанные «Волковым», из которых складывалась яркая картина успешной работы немецкой агентуры в тылу советских войск. Уже через неделю Платонов передал: «В квадрате 66, 547 сделали засаду, обстреляли две автомашины: одну с офицерами, одну с продовольствием. Результаты неизвестны, так как машины успели скрыться. Волков». Через день пришел ответ: «Спасибо за храбрый поступок. Будьте осторожны, попробуйте увеличить отряд. Ваши товарищи». В «отряде», биографию которого сочиняли майор Кулинкович и старший лейтенант Степанов, как и было рекомендовано «Центром», стали появляться «новые люди». Сначала пристал «дезертир» Сомов, потом появился вдовец Кузин, тоже сбежавший из Красной Армии. С их участием в конце марта «на дороге у деревни в квадрате 55, 5-51, 3 захватили подводу с продуктами, повозочного взяли с собой. Что с ним делать? Он местный житель, настроен не в нашу пользу», – сообщил Волков. То ли в благодарность за конфискованную подводу, то ли за расстрел машины с офицерами Волкова, Платонова, Корытко и Сименцова «от имени вождя» наградили немецким орденом «За отвагу».

Степанов, прихватив последнюю шифровку, поехал в Управление. Нашел Кулинковича и шепнул, что у него есть для майора важное и приятное сообщение. Кулинкович уединился со Степановым в кабинете и приготовился слушать. Старлей вытянулся по стойке «смирно» и с серьезным выражением торжественно произнес:

– Герр майор, от имени вождя германского народа Адольфа Гитлера вы награждены четырьмя орденами рейха «За отвагу»! Разрешите вас поздравить и напроситься на праздничный обед по этому поводу!

– Ты что несешь, Степанов? – ошалело спросил Кулинкович. – Совсем там в лесу спятил!

Степанов протянул текст расшифрованной радиограммы и обиженно заметил:

– Не цените вы свой труд, товарищ майор, а Гитлер воздал вам по заслугам. Кто придумал подвиги, совершенные группой Волкова в тылу 2-го Прибалтийского фронта? Вы! Кто проинформировал руководство «Абверкоманды 204» о захваченной диверсантами стратегической подводе с продовольствием? Вы! Кто «расстрелял» в квадрате 66 машину с кадровым составом Красной Армии? Вы! А теперь отказываетесь от заслуженной награды? И только потому, чтобы не устраивать банкета!

– Ой, трепло… ой, трепло… – расплылся в улыбке Кулинкович. – А что, Степанов, ты и в самом деле принес хорошую весть. Значит, немцы верят «Бандуре». Значит, не дураки мы с тобой! Думаю, теперь можно быть понаглее с «нашими товарищами» из абвера.

– Возможно, – согласился Степанов. – Надо требовать, именно требовать укрепления отряда офицерскими кадрами. Хорошо бы немецкими.

– Ну, немцев не пришлют, а вот подготовленных разведчиков надо запросить. Как у вас там, в деревне? Не голодаете?

– Продукты на исходе, вызвали самолет, «наши товарищи» обещали поддержать продовольствием.

– Да у вас там курорт. Сыты, пьяны и нос в табаке.

– Этим делом, если вы про водку, не балуемся. Только для оперативных нужд.

– Это каких же?

– Работа с вражеской агентурой.

– Не переусердствуй, а то перевербуешь так, что они вместо тебя шифровки будут составлять.

– Уже составляют… Толковые ребята. Особенно «Балтиец». Его можно использовать в более серьезном деле.

– Послать за линию фронта?

– Да. Вроде как за орденами… Ха-ха… Он там свой, ему верят. Правда, хорошо бы организовать диверсию, о которой заговорили бы в округе, и легендировать ее под акцию «Бандуры». «Балтийцу» это было бы только на пользу.

– Я доложу Железникову… Ну, будь здоров, мне еще донесение наверх набросать надо!

– А банкет?..

– Вот я к вам приеду, там и закатим.

– Да-а, танкиста или летчика я бы уже давно уговорил, а с нашим братом ох, как непросто! – посокрушался Степанов, пожимая на прощание Кулинковичу руку.

Состав, вминая шпалы, тяжело вкатился на сортировочную горку станции Великие Луки. Из полутора десятков вагонов дорожная обслуга выбрала три и отогнала их в дальний конец товарного парка. Груз был военный, вагоны следовали на станцию Сущево. На ночь в парке выставили усиленный наряд часовых. А в половине двенадцатого все три груженные трофейными минами вагона взлетели на воздух. Разметало половину стоящего рядом уже сформированного состава, рельсы закрутило в штопор, десяток бойцов разорвало на куски. Городок, только-только начавший отряхивать с себя пепел ушедшего на запад фронта, проснулся в испуге, люди растерянно выглядывали на улицу, не зная, на что решиться: то ли искать укрытия, то ли бежать в сторону станции, где полыхало зарево пожара.

Слухи о причинах взрыва поползли уже к утру. Власти убеждали горожан, что всему виной неосторожное обращение со смертоносным грузом. Мол, какие-то молодые солдатики подумали, что в вагонах трофейное барахло, и решили немного пошуровать, а оно возьми да рвани!

Станционные шептались по углам, что диверсия это. Когда стемнело, кто-то видел, как в парк прошмыгнули двое в военной форме, а потом, после взрыва, похожую на них парочку заметили уже ближе к окраине.

К обеду генералу Железникову доложили, что виноваты те самые любопытные солдатики, от которых, к сожалению, ничего не осталось. Что никаких злоумышленников и шпионов не было и быть не могло, потому что мины остались ночевать в товарном парке случайно, о них никто, кроме двух-трех офицеров, и не знал. А чтобы подготовить такую диверсию, нужно как минимум хоть за день получить сведения о прибытии на станцию состава со взрывчаткой.

Правда, к вечеру среди гражданского начальства с уверенностью заговорили именно о диверсии, намекая на мнение неких чинов из контрразведки. Слухи быстро доползли до базара. Через день все только и рассуждали, как могли проникнуть в наш тыл вражеские шпионы и взорвать чуть ли не целый город. Особо догадливые убеждали сомневающихся, что и те три вагона с минами на станцию пригнали… переодетые диверсанты.

Кулинкович приехал в Гречухино на третий день, привез текст радиограммы.

– Неужели мы рванули? – догадался о причине визита майора Степанов. – Дорогая легенда получается…

– Ты в своем уме? – проворчал Кулинкович. – Случайность! Дикая, глупая случайность: только что призванный пацан полез поглядеть. Как мина сдетонировала, теперь один Бог знает. Но Железников дал команду пустить слух о диверсии. Наши вроде как случайно проговорились председателю райисполкома, тот жене, ну, а та разнесла до самой Москвы. А нам бы лучше в другую сторону.

– Послать жену председателя через линию фронта – послезавтра сам Гитлер будет знать, что у нас рвануло, – предложил Степанов.

– Председатель не отпустит, она у него новая, молодая. Так что вся надежда на «Бандуру». Через недельку надо выйти на связь и передать…

– …Что силами отряда Волкова уничтожена железнодорожная станция Великие Луки, через которую идет снабжение как минимум двух фронтов, – продолжил Степанов.

– Нет. Рано еще отряду Волкова шуровать в этих местах. Сначала надо получить согласие «Центра» на передислокацию. Этот взрыв, я думаю, ускорит решение абвера перебросить «Бандуру» ближе к линии фронта. Нам будет проще: во-первых, немцам не надо залетать в наш глубокий тыл, чтобы обеспечить отряд питанием, боеприпасами, взрывчаткой, людьми, в конце концов. Потом – мы рядом, легче связаться друг с другом.

– На обед заехать…

– Вот, заехал, где обед?

– Это мы мигом!.. Да, а почему радио о взрыве нужно передать через неделю?

– Ну, пока слух до леса, где сидят «бандуристы», дойдет… Пока то да се…

– Значит, готовим «Балтийца» в дорогу?

– Нет. «Под взрыв» пойдет другой человек. Но пойдет туда, откуда «бандуристы», поэтому вы и поможете ему.

– А «Балтиец»? Он что, хуже?

– Так и хочешь своего протолкнуть. Он тебе что, здесь надоел?

– Да нет, парень уж очень смышленый, пригодился бы «там».

– Здесь пригодится. Ладно, пошли обедать. Заодно на твоих подопечных посмотрю, давно их не видел.

– Поправились, морды круглые, на партизан, скитающихся по вражеским лесам, мало похожи.

– Надо на диету вас посадить.

– На диету – не в тюрьму! Да мы же состоим на довольствии при абвере, а там другой паек. И население нас поддерживает: кто картошечкой, кто капусткой, а то и яичком. Мы ж квартирьеры. К тому же завтра обещали самолет, сегодня радио пришло. Ждем!

Кулинкович, не скрывая удовольствия, хлопнул Степанова по плечу. В начале операции он откровенно сомневался в успехе всей этой затеи и даже подозревал, что немцы задумали какую-то многоходовую комбинацию, в которой группе Волкова отводилась некая второстепенная роль: уж очень легко оказалась в руках «Смерш» четверка хорошо подготовленных, щедро экипированных немецких диверсантов. В «раскаяние, совесть и любовь к Родине», о чем талдычили чуть ли не все захваченные контрразведкой агенты из числа бывших красноармейцев, Кулинкович верил мало. А уж если начистоту – не верил вовсе: три года войны научили его видеть в человеке, пришедшем с «той стороны», прежде всего противника. Впрочем, присутствуя на допросах задержанной агентуры, Кулинкович иногда спрашивал себя, а как бы поступил он, окажись с простреленной ногой или рукой и автоматом с пустым магазином перед направленным на него дулом «шмайсера»? И тут же отгонял эту мысль спасительной отговоркой: «Врут, что попали в плен ранеными… сами сдались… сами в разведшколу напросились… и не возьми мы их, шуровали бы в нашем тылу…»

Группа Волкова не стала исключением: радисту Платонову Кулинкович не доверял, отметив в первые же дни работы что-то чужое и недоброе во взгляде. Об остальных вообще разговора не было, «мелкие предатели», да и только; но вот командир, «Балтиец»… Присмотревшись, майор отметил в нем природный ум, хватку и… искренность, иногда даже во вред себе. И это подкупило Кулинковича. А уж когда между «Бандурой» и разведцентром группы «Норд» не без участия Волкова завязался прочный радиоконтакт, когда немцы в шифровках то и дело подчеркивали доверие к группе, когда стало ясно, что игра идет по правилам, утвержденным командованием 2-го Прибалтийского фронта, одобренным Москвой, стал подумывать о том, что работу Волкова на советскую контрразведку не стоит ограничивать участием в радиообмене.

Раз в два-три дня радист Платонов передавал в разведцентр донесения, сочиненные Кулинковичем, иногда Степановым.

«Сименцов и Сомов были посланы взорвать мост на пути Андреаполь – Торопец. Неудачно. Сименцов ранен, все в сборе кроме Волкова, Корытко, Кузина, которые в разведке. Платонов».

«Почему подрыв моста не удался? Был бой? Ранение тяжелое? Нуждаетесь в советах? По возможности произведите взрыв на железной дороге. Ваши товарищи».

«При подходе к мосту часовой, вероятно, по шороху дал очередь. Ранение легкое, в мякоть ноги. Отошли без шума. Под железнодорожное полотно положили тол с капсюлем замедленного действия. Уже прошло два дня, а взрыва не последовало. Платонов».

«Не отчаивайтесь при неудачах. Как железнодорожное движение? Сколько поездов идет к фронту в сутки, с каким грузом, войсками? Привет, ваши товарищи».

«Я вернулся, сходил очень удачно, собрано 7 человек дезертиров, есть шансы еще добавить, оказывается, их много. Просим выслать гранат, толу и ручных зарядов, капсюлей замедленного действия, автоматов 6, пулеметов 2, пилу и топор. Нужны чистые документы, обмундирование и погоны для десяти новых с запасом; бумага, больше жиров, мыла, водочки. Людей для руководства человека 4. Пришлите лейтенанта, они пользуются большим авторитетом. Волков».

«Где станция и антенны? В лесу, под деревьями? Постоянно или складываете? Ваша мощность колеблется, вызывайте только три минуты. Ваши товарищи».

«Станцию развертываем в лесу, после каждой работы свертываем. Дезертиров прибыло 7 и 3 было, всего – 10. На разведку железной дороги придется идти самому. Сомов и Мартынов, которые находятся с нами, самостоятельно с этим не справятся, у них нет нужных документов. Волков».

«Принято. Ваши товарищи».

«Переходите на саботаж и устройство банд. Уточните место сброски по план-квадрату. Зажгите огни, как в прошлый раз. Время сообщим после получения уточнений. Ваши товарищи».

«Спасибо за посылку. Груз сброшен очень хорошо. Немного попьянствовали, просим извинения, приступили к работе. Волков».

«Срочно сообщите, какой материал еще нужен, нужен ли второй радист? Всего сбрасываем четырех хороших людей. Железную дорогу взорвать несколько раз. Ваши товарищи».

«У нас много новичков, они разбросаны. Руководить ими тяжело. Подготовленные товарищи с радистом очень требуются. Одна лампа передатчика отказала, необходимо пополнить и выслать инструмент. Волков».

«Принято. Ваши товарищи».

«Убили мотоциклиста. Труп закопали в лесу, мотоцикл взяли себе. Если можно, пришлите бензина. Волков».

«Бензина пошлем следующей поездкой. Желательно, чтобы один из старых людей перебрался сюда, чтобы организовать нужную вам помощь. Шлем вам привет и наилучшие пожелания».

«Предложение о переходе хорошее. Вернуться обратно думаю сам, есть что обсудить. Другие мои ребята, боюсь, с этим не справятся. Я тронусь после прибытия новых товарищей, которые смогут меня заменить. Сообщите маршрут и вышлите нужные документы. Ребята довольны вашей заботой. Сомов с двумя новичками в квадрате 72, 50-42, в 18 километрах от лагеря обстрелял дрезину железнодорожной бригады. Дрезине удалось скрыться. Волков».

«Готовим пополнение, вышлем также документы и маршрут. Ваши товарищи».

Агентурная радиостанция «Бандура» продолжала «концерт» для немецкой разведки, исполняя «песни» на слова офицеров «Смерш» 2-го Прибалтийского.

– Фельдфебель Елкин! Елкин!

– Я здесь!

– Вас к капитану!

– Иду!

Небольшого роста черноволосый, темноглазый человек с угреватым лицом, украшенным шрамом на носу, пропищал тонким голосом «иду, иду!» и заторопился к белому, аккуратному домику, где размещалось руководство разведшколы «Абверкоманды 204». Елкин преподавал здесь парашютное дело, тактику и взрывотехнику, но начальство частенько использовало его как вербовщика, отмечая умение разбираться в людях, способность влезть в доверие к разочаровавшимся, утратившим веру в себя, в Родину, в победу, советским военнопленным.

В школу Елкин пришел дорогой тысяч бывших красноармейцев: плен, лагерь, вербовка. Сослуживцам по школе рассказывал, что плена избежать не мог. В августе 42-го их бывшая воздушно-десантная бригада, преобразованная в гвардейскую стрелковую дивизию, воевала под городом Калачом. Комбат послал их в разведку, они набрели на немецкий обоз, втихаря разжились продуктами, прихватив две бутылки рома, и поползли назад. Метров через сто устроили привал, крепко выпили. Вдруг один из них, армянин по фамилии Степанян, возомнил себя кавказским орлом и в полный рост двинулся прямиком к немецкому штабу, помахивая ручной гранатой. Его сразу заметили, дали залп из минометов и накрыли всю разведку. Елкину, тогда он вроде звался Виктором Терещенко, осколками перебило обе ноги. До того, как ему скомандовали «хенде хох!», он успел лишь порвать комсомольский билет.

История эта была до слез похожа на множество трагических с оттенком героической романтики легенд, рассказанных бывшими солдатами и офицерами Красной Армии, оказавшимися за немецкой колючей проволокой. В эти истории верили и те, кто говорил, и те, кто слушал. Первые, по вполне понятной причине, чтобы легенда из их уст звучала достовернее; вторые кивали и сочувствующе цокали языком, потому что знали: усомнись они сегодня в правдивости товарища, завтра, когда дойдет очередь до исповеди, их тоже поднимут на смех. Но за глаза, по двое, по трое друзья по несчастью обсуждали обстоятельства пленения соседей по нарам, камере, комнате общежития разведшколы, – с легкостью находя детали, говорящие о том, что все было совсем не романтично. Просто хотелось жить. А это желание извиняло всякую придуманную неправду. И ложь друг другу прощали…

Раненые ноги Елкина по всем медицинским меркам зажили с необычайной быстротой. В декабре 42-го он, в числе шести десятков военнопленных, отобранных из двух сотен претендентов двумя офицерами абвера, вышел из вагона на станции Вано-Нурси, в Эстонии, куда привезли будущих шпионов рейха. Их помыли в бане, накормили, выдали курево и положили спать на чистые постели. Для бывших лагерников эти незатейливые блага были знаками возвращения к жизни.

Наутро новички по одному уходили на беседу, откуда возвращались уже агентами немецкой разведки, подписавшими, по сути, отречение от Родины. Агент Виктор Терещенко получил псевдоним «Елкин», так и записали в анкету. Теперь у бывшего инструктора физкультуры городского Дворца пионеров из города Сталино было две фамилии: курсанты называли его Елкиным, в немецкой канцелярии он числился Терещенко, и только один человек знал, что абвер готовит в диверсанты… Давида Тевелевича Ротштейна, еврея из города Черкассы. И этим человеком был сам Давид Ротштейн. Он больше всего боялся, что его раскроют, что кто-то предаст его, устраивая свое благополучие. Во время боев под Калачом ему удалось обзавестись красноармейской книжкой на имя погибшего Виктора Терещенко. Она хранилась в нагрудном кармане гимнастерки, отдельно от комсомольского билета и другой армейской книжки, выписанных на Давида Ротштейна. Когда минометы накрыли «пьяную» разведку, он быстро порвал свое «еврейское прошлое» и предстал перед немцами «гарным украинцем». Из знающих его никого в живых не осталось.

Первые месяцы службы в немецкой разведке были для Елкина-Ротштейна невыносимо тревожными. Он сжимался от каждого косо брошенного на него взгляда. Ему казалось, что его раскусили, что начальство играет с ним, как кошка с мышкой, и не сегодня, так завтра в его комнату вломятся люди гестапо, сорвут с него мундир, наденут полосатую робу и кинут в один из страшных концлагерей с дымящими трубами крематориев. Но вскоре он немного успокоился: оказалось, что абвер почти не заражен болезнью антисемитизма. Немецкие офицеры поговаривали, что Канарис за год до начала Восточной кампании спас от неминуемой смерти большую группу евреев, награжденных за мужество, проявленное в Первую мировую войну. Называли даже имя некоего майора Зойберта из «Абвер-1», который по указанию адмирала провернул блестящую операцию, помешав гестапо отправить в лагерь смерти Терезиенштадт одну семью, жившую в Берлине. Разведчики сумели распродать еврейское имущество, подготовить документы, в результате вместо газовой камеры евреи оказались в тихой Швейцарии.

– Елкин, ну долго вас ждать?! – голос капитана Пицкена звучал неподдельно сердито.

– Виноват, герр гауптман, – щелкнул каблуками Елкин.

Зондерфюрер школы Пицкен редко вызывал сотрудников по пустякам, поэтому заставлять его ждать мало кто отваживался.

– Скажите, вы готовили группу, которую в марте забросили в Калининскую область? Командиром летел агент по кличке «Волков».

Елкин лихорадочно перебирал страницы памяти. Волков… Волков… Попробуй вспомнить, через руки Елкина прошло тысячи полторы курсантов. Волков… Волков… Кажется, бывший моряк из Ленинграда. Да, точно… Подводник. Так, ничего особенного. В любимчики к начальству не лез, но и не из последних. Неужели с треском провалились? Если бы без «треска», о них бы и не вспомнили. Мало ли таких каждый день «горит» на пространстве от Белого до Черного морей? А если попались, то на чем? Чем может их провал грозить школе?..

– Ну что вы молчите? – рявкнул Пицкен, еще не переваривший наглости опоздания.

– Я готовил эту группу, герр гауптман. Но только в пределах программы – парашют, минное дело, тактика…

– Да не тряситесь вы, все в порядке. Я разговаривал сегодня с полковником Михлисом; группа прекрасно работает, есть результаты, фюрер наградил их боевыми медалями. Они формируют диверсионный отряд в глубоком тылу русских, численность уже приближается к двум десяткам бойцов. Сами понимаете, этот «Волков» не справляется с таким количеством людей, не может правильно планировать масштабные операции, ему нужна помощь. Кто из бывших русских офицеров готовится у нас к выпуску?

– Капитан Николаев… Лейтенант Мулин…

– Что за люди?

– Попробую по памяти. Николаев из Орджоникидзе, 30 лет, бывший член партии, командовал отдельным батальоном морской пехоты, награжден двумя советскими орденами. Мулин помоложе, ему 24 года, рязанский. Служил вместе с Николаевым в одной бригаде. Остальное – в документах. Я могу подготовить подробный отчет о биографии, настроениях, высказываниях.

– Кто их отбирал?

– Капитан Пурик и я.

Елкин вспомнил, как они с капитаном приехали в Крейсбург. Расположенный неподалеку лагерь поставлял «материал» для «Абверкоманды 204». Елкин не любил ездить на вербовки, он боялся встретить однажды среди массы оборванных, изможденных людей кого-то, кто знал его в мирное время, кто мог назвать его настоящую фамилию. На всякий случай он предусмотрительно держал в кармане заряженным маленький пистолет: случись нечаянная встреча, он, не задумываясь, пристрелил бы «земляка», не дав тому и слова сказать. Потом можно было разыграть попытку нападения на офицера абвера. Ну, поругали бы…

Впрочем, один момент в процессе вербовки доставлял Елкину трудно объяснимое удовольствие. Он выстраивал кандидатов в диверсанты и произносил короткую речь о подлости и коварстве советской власти. В конце он неизменно выкрикивал своим писклявым голосом фразу, которая щекотала его нервы: «Ну, кто хочет с оружием в руках бороться против иудо-большевизма?!» – орал Елкин, и сердце сладко замирало в его груди.

– Они способны принимать решения, эти… как их… – прервал воспоминания фельдфебеля Пицкен.

– Николаев и Мулин, – подсказал Елкин.

– Да. Вы можете поручиться за них?

– Не рискнул бы, как и за всякого пленного.

– В таком случае, почему бы вам, Елкин, не полететь самому к «Волкову»? Опыта вам не занимать.

Елкину действительно однажды пришлось побывать в советском тылу. Его группа взорвала мост и благополучно вернулась через линию фронта. Елкина наградили, но лететь еще раз в советский тыл его могли заставить только под угрозой расстрела.

– Мне казалось, что я приношу пользу рейху на своем месте, в школе, – промямлил Елкин.

– Опять вы затряслись, – недовольно прошипел капитан. – Я пошутил. Конечно, вы нужнее здесь. Готовьте Николаева и Мулина к отправке, подыщите им пару крепких парней без ненужных сомнений в голове, а то я не очень-то доверяю всем этим бывшим членам ВКПб, орденоносцам… Идите!

Елкин вышел из кабинета, вытер взмокший лоб и направился в учебный класс тактики, где в железном шкафу хранились его личные досье на курсантов-офицеров.