День второй

Проснулся я на рассвете, чайки тонко поквакивали за окном, корабль чуть покачивало на волнах, в иллюминаторе маячил кондово-деревянный Козмодемьянск, очень напоминавший городок, где закончил жизнь герой новеллы Тетерева. В каюту осторожно постучали. По тональности мягких, но хватких пальцев я понял, что это Марфуша с очередным рапортом. Так оно и оказалось. Ты не представляешь, Джованни, как приятно выслушивать рапорт рано утром, на Волге, так сказать, на коровьем реву. Твоим итальянцам, не говоря об американцах, этого не понять: вы давным-давно променяли здоровую первобытность на судорожные ритмы цивилизации, и теперь уже ничто вас не спасет – ни бег рысцой, ни борьба с курением, ни маниакальное воздержание от алкоголя; ничего не спасет, утерян навеки вкус к женщине, ощущение женщины, и хоть сто презеров натягивай, все равно подхватите СПИД, никуда не деться, и удовольствия никакого – один страх… Ужасно жить на Западе, воистину ужасно. Кто-то из наших классиков написал: «У них в Европе темно, как в попе, там волчий пир. У нас же сладость, восторги, радость, любовь и мир». Вечная песня всех русских. Я встал и тихо спел старый партийный гимн «Интернационал»: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!»

Доклад Марфуши после непримечательного постельного ритуала вертелся вокруг Гуся, который, оказывается, нарочито зевал во время рассказа Тетерева, рассеянно глядел по сторонам, затем тихо встал, подтянул брюки и, стараясь не шаркать, слинял с общего горизонта, – признаться, я этого не заметил, увлеченный жаркими импульсами бедра той же Марфуши. Как отследили многочисленные глаза и уши, насованные по всему кораблю, немец спустился по винтовой лестнице на свою палубу, прошел мимо задранного Монблана моющей палубу Марфуши, на миг задержался у своей каюты, тихо открыл ее, обернулся, всмотрелся в темноту и вдруг влез в соседнюю каюту Тетерева, не подозревая, что на гордости агентессы растут перископы, и она, как выразился бы Дали, постоянно пребывает в состоянии интеллектуальной эрекции. Что он там делал? Послушал тетеревский радиоприемник «Зенит», видимо, последние известия. Забавная любовь к новостям. Вернулся к себе в каюту, достал машинку «Филипс» и аккуратно подстриг свой лобок, так, кажется, называется то место, к которому прикреплено нечто более существенное. Необычно, не правда ли, Джованни? Даже загадочно.

Боже мой, как я хотел отдохнуть и поразвлечься после изнурительной победы, а тут проблемы и проблемы… То с этой Розой, сверлящей мне мозги, то вдруг со странным Гусем. Хотя… Что странного в том, что мужчина подстригает себе лобок? Или слушает свежие новости в каюте у приятеля? Оглядывался, вел себя излишне конспиративно, но, может, все это наворотила Марфуша? У страха глаза велики, и наша агентура всегда склонна выдавать нежный пук за международный заговор. Тем не менее я похвалил девицу за усердие, попросил принести мне кофе и включил свою черепную машину, ибо, мин херц, все самое светлое и гениальное приходит ко мне после «коровьего рева», об этом даже Учитель не подозревал, он вообще к этому приятному делу относился, как твой флорентийский монах Савонарола, для которого существовали лишь аскеза и революция. Секс сексом, лобок лобком, а как насчет финала «Голгофы»? Товарищ Лосев, работа адова будет сделана и делается уже! Как вытянуть несчастную и упертую страну из лап коварного Запада? И еще один пункт, состоявший из подпунктов, очень важный, о нем неоднократно упоминал ЮВ еще во время пребывания в больнице.

– Помните, Мисаил, работу «Государство и революция», в которой Ильич анализирует причины победы Великой Октябрьской? Одна из главных – слабость и глупость рваческой русской буржуазии, которая, собственно, и довела страну до революции. Нет чтобы поделиться, отдать кусок ближнему… В конце концов, смотались за границу, нищенствовали, кроме тех, кто успел шугануть туда капиталы. Помните об этой глупости, дорогой мой!

Только потом, когда появились новые русские, я понял всю глубину мысли Учителя, по сути дела открывшего новый социальный закон, равный по силе теории относительности Эйнштейна. Это же нужно было додуматься, чтобы в полунищей стране уже при Борисе составить правительство из банкиров, монополистов и прочих грабителей! Даже в тех странах, где мало гремучей смеси, и то все маскируют, наводят глянец, швыряют народу крохи со стола, а не тычут постоянно носом в роскошные особняки, мобильные телефоны, Лас-Вегас или Монте-Карло, замки под Парижем и экзотические острова в океане. Впрочем, при ВВ почти все правительство уже состояло из долларовых миллионеров, которые ловко перевели свои капиталы на жен и любовниц и в своих декларациях о доходах выглядели бескорыстными служителями народа. Глупая, глупая буржуазия! Пусть сама себе и роет яму, как знаменитый Марксов крот истории.

Тем не менее ВВ довольно умело начал очищаться от неугодных, кое-кого сажал, кое-кого тонко изгонял, с кем-то серьезно поговорил (у бедняги последовал инфаркт). Естественно, набирал команду из своих сослуживцев, избегая, правда, слишком умных и самостоятельных. Неужели брать кадры с улицы? Чекисты – народ закаленный, проверенный, стрелявший и топивший, сам стреляный-перестреляный, в тюрьмах посидевший. Вполне логично формировать команду из своих людей, собственно, так поступают все мировые лидеры.

Забегая вперед, скажу, что аналогичным образом действовал и президент Украины Зеленский, набравший команду из своих коллег-артистов и прочего культурного люда. В будущем, наверное, было бы разумно раздавать министерские портфели в соответствии с ролями актеров в театре и кино: городничих – на должности силовиков, хлестаковых и тартюфов бросать на культуру, коробочек и маниловых – на финансы и экономику.

Становление людей, которые играют разные роли, кроме своей собственной, выход их на ключевые позиции в государстве входили в задачи «Голгофы», ибо в этом процессе на задний план оттеснялись космонавты, летчики, хирурги, учителя и другие созидатели, и их место занимали актеры, по сути фальшфигуры, ведущие общество неизвестно куда и зачем.

Явилась Марфуша, снова пришлось с небольшой одышкой взойти на Монблан. Моя любимая агентесса страдала подозрительностью, все зудела о неадекватном поведении Гуся, мешала мыслить о высоком и задерживала оргазм. Недаром говорят, что излишний энтузиазм заводит в болото, ох уж эти усердные агенты, не зря Талейран, проходивший в царской разведке под кличкой «Анна Ивановна», говорил: «Et surtout pas de zele!», то бишь поменьше усердия, черт побери!

Утро туманное, утро седое… утро, мое утро, и поутру пред эскадроном в седле я буду свеж и прям… утро красит нежным светом стены древнего Кремля… с утра садимся мы в телегу, мы рады голову сломать и, презирая лень и негу, кричим: валяй, ядрена мать. Я тоже стишками баловался в свободное от агентурной работы время, разве не я создал классический завет шпионам: «Скользить по лезвию ножа, дрожать от сладости пореза, чтоб навсегда зашлась душа, привыкнув к холоду железа!» Вот так, Джованни, утрись своим венцом, вы, писаки, презираете тайных агентов и вбили себе в голову, что мы только и заняты сбором доносов о ваших педерастических играх.

Тихо. Только надрывались чайки за бортом, капризные и жадные детишки моря, которым только бы пожрать. Раскрыл Сальвадора Дали.

«… И влюбился я в нее поначалу главным образом потому, что она носила шляпу, каких не носили в моем семействе, и еще потому, что она жила на третьем этаже, а мне всегда хотелось попасть на этажи повыше и поважнее».

Что делает сейчас Роза? Я выглянул в иллюминатор, теплоход уже болтался на причале, глаза слепило солнце, заливая бетонные берега испохабленной Волги, когда-то свежей и зеленой (о, Сызрань!), помню, как босиком летел вниз с холмика и нырял прямо в приветливые воды, и раскрывал глаза, всматриваясь в чуть затуманенное дно. Назад к Мафусаилу, жить в лесу, как у Генри Торо, жевать траву, грибы и ягоды, пить только березовый сок, постреливать рябчиков, поселить в шалаш девственницу (sic!)…Представил потную, вонючую, щекастую, блеющую, как овца. Тонкие, бледные ноги, тощий, бессмысленный зад. Чуть не вытошнило. Зачем подарила Дали?

Капитан ударил в колокол. Откушав тошнотворного мюсли (эта забота о здоровье, куда хлеще шампанский редерер с тонкими кусочками малосольной семги!), мои птички бодро спустились по трапу, быстренько миновали ряды купчишек и вышли прямо на площадь, посредине которой высилась когда-то торжественно-посеребренная и уже славно ободранная статуя Владимира Неистового, которую вначале местные власти под влиянием столичных идей чуть было не снесли, но удержались и толкнули какому-то сумасшедшему американцу, который вот-вот собирался увезти ее в свой жирный рай установить на небоскребе рядом с Гринвич-виллидж. Потом пассажиры пошли бродить по городку.

Снова нахлынул на меня водопад воспоминаний о волжских днях среди огородов, садиков, непритязательных домишек и женского населения в кофтах и косынках, вечно с тяжелыми сумками, вечно о чем-то калякающих и совсем не похожих на душевных чеховских трех сестер. О мужиках вспоминать не хотелось – спилась, опустилась провинциальная Россия. Да и столица не лучше. Козмодемьянцы уже привыкли к иностранцам и не пялили на них глаза, как на восьмое чудо света, однако детишки не обидели нас невниманием и мяукали рядом, клянча жвачку и выменивая букетики васильков на иноземные сувениры.

Местный рынок цвел, как акации в разгул любви, поражал навалами овощей и фруктов, их продавали ведрами, как и положено на великой Руси, исключение составляли ягоды и соленые грибы – они шли в стеклянных банках, кое-что мы приобрели.

Тут вроде бы само собой, по щучьему велению перед нами выросло некое заведеньице, не шибко чистое, но вполне опрятное, где торговали водкой, пивом и уже подтаявшей от жары краковской колбасой. Ноги не несли и сами собой размякли у харчевни, солнце палило, хотелось отрады и отдохновения. На свет, словно из глубины веков, явился допотопный дед с толстовской бородой и угрюмым взглядом, сдвинул ловко два стола, покрыл их неотглаженной скатертью с замытыми кофейными пятнами и замер в ожидании команды.

Потираешь руки, Джованни? Не спеши злорадствовать, эта неустроенность сервиса ближе моему сердцу, чем отлаженная выкачка дукатов в твоей Италии. Боже, как ободрали меня в ресторанчике на мосту Веккио, где установлен бюст авантюриста и серебряных дел мастера Бенвенуто Челлини, ради которого я и уселся за столик. Неужели и за вид со знаменитого моста на прокисшие воды Арно надо столько платить?

И вообще Италия – страна разбойничья, недавно выяснилось, что все правительства подпитывались мафиями, да и чувствуется это на каждом углу: полотна Тинторетто освещены чуть ли не лампадкой, и краски надо рассматривать с лупой. Зачем тратить деньги на реставрацию, если можно сэкономить? Все, устроено так, чтобы уставший турист, не находя места для своего зада на лавочке, с неизбежностью смерти уселся бы именно за ресторанный столик и там подвергся обираловке. Не скрою, что мне ближе магазинная бутыль вальполичеллы и готовые лангусты на скамейке, разумеется, аккуратно разложенные на газетке «Унита».

Заказали водки, немного грубых закусок и прочих колбас. Совершенно неожиданно для себя я обнаружил в кармане своего пиджака томик Сальвадора Дали, видимо, я сунул его туда по рассеянности. Раскрыл томик наугад и вдруг обнаружил там статью из неизвестной газеты, несомненно вырезанную Розой. Заголовок: «Секс как диета». Документ настолько поразительный, что я, Джованни, хотел бы воспроизвести его целиком, ибо наука любви в калориях, думается, небезынтересна даже для такого доки, как ты.

«УДАЛЕНИЕ ОДЕЖДЫ: с согласия партнера – 12 кал, без согласия – 187 кал.

РАССТЕГИВАНИЕ БЮСТГАЛЬТЕРА: двумя ватными руками – 7 кал, одной дрожащей рукой – 36, при помощи маникюрных ножниц – 15, при помощи бензопилы – 3 кал.

ОБЛАЧЕНИЕ ПЕНИСА В ПРЕЗЕРВАТИВ: при эрекции – 1,5 кал, без нее – 300, презерватив оказался мал – 12 кал.

ПОСТОРОННИЕ ЭФФЕКТЫ ПРИ ПОЛОВОМ АКТЕ: легкое пошлепывание – 7 кал, нанесение ударов плеткой – 27, нанесение ударов скалкой – 12 кал.

ОРГАЗМ: настоящий – 27 кал, фальсифицированный – 160 кал.

ЧУВСТВО ВИНЫ: несмотря на все старания, вы кончили слишком быстро – 53 кал, вы наслаждались сексом, а в Африке голодали дети – 2, из-за секса вам не удалось пообедать – 3 кал.

ПОМЕХИ ПРИ АКТЕ: партнер отправляется в туалет в 7-й раз – 10 кал, партнер отвечает на телефонные звонки – 7, партнер сам звонит по телефону – 40 кал».

Почему Роза вырезала это? Зачем запрятала в Дали? Или положила специально для меня? Я с ужасом констатировал, что нахожусь в состоянии крайнего эротического возбуждения, в уши ворвались оглушительные стоны Розы в больнице им. Соколова, хорошо, что я мирно сидел, иначе пришлось бы принимать меры. Тут дед наконец притащил водки, точнее самогона, ударило сивухой, приведшей моих иноземцев в бешеный восторг, к изжаренной, сморщенной колбасе боялись прикоснуться, зато в ход пошли закупленные соленья: забыв о всех цирлих-манирлих, все хватали оные прямо перстами, словно и не носили смокинги на своих Пикадилли.

Напротив меня сидела раскрашенная актерка Курица, дама жеманная и кокетливая, иногда что-то тихо кудахтала через стол, касаясь моих ног, что стимулировало не меньше, чем прочитанный кусочек о калориях. Ничего не оставалось, как снять шотландский носок марки «Бэрбери», немножко размять большой палец ноги и ласково погрузить его в нечто безумно горячее, сводящее с ума, пахучее, нежное и затягивающее… Гусь, сидевший рядом со мной в своей немецкой тошнотворности, видно, почувствовал наши прерывистые дыхания, тоже возбудился, и резво запустил руку в карман своих брюк. Тетерев и Орел посматривали друг на друга, как два неудовлетворенных педераста.

– Хотите, я расскажу вам одну историю? – предложил Гусь, уже благополучно закончивший свои процессы в штанах.

– Не разрушим ли мы этим вечернюю традицию нашего декамерона? – возразил я.

– Наоборот, – вмешался Тетерев, – сейчас мы славно празднуем, неплохо выпиваем и боюсь, что к вечеру многих из нас потянет в постель.

Остальные птицы согласно закивали головами. Гусь улыбнулся и разлил по стаканам мутно-голубой самогон.