День шестой

Со мной творилось черт знает что, словно я тяжело заболел. Хорошо, Джованни, когда знаешь о причине недуга, но настроен оптимистически, как англичанин Самуэль Пипс, считавший, что от любой болезни можно избавиться, подержав лапу зайца, а от зубной боли помогают зубы мертвеца, при этом желательно вырвать их зубами прямо изо рта трупа. Роза есть Роза есть Роза. Но она не пришла.

Казалось, что я никогда в жизни не испытывал такого сильного вожделения, никогда. Пытался погасить его мыслями о «Голгофе», но – о позор! что сказал бы Учитель? – Роза полностью заслонила это главное в моей жизни дело. Боже, как я ее желал! Никогда раньше я не думал, что секс может овладеть мною столь безраздельно, впрочем, если поразмыслить о том, что совокуплений на одну секунду бытия приходится в сотни раз больше, чем рождений и смертей, то становится ясно, что наши классики серьезно преуменьшили этот фактор, увлекшись с головой политэкономией.

Но зато ты, фривольный флорентинец, задолго до них показал сумасшествие страсти – как тут не вспомнить верную супругу из твоей новеллы, которая, забыв о трупе мужа в соседней комнате, бесстыдно отдается его другу. Роза есть Роза есть Роза. Я так и не сомкнул глаз, все ждал и ждал…

Уже забрезжил рассвет, я вынул из косметички флакончик с надписью «Flower of Sakkara», этот дикий цветок растет в оазисе Фюон, помочил палец в масле, тут же по каюте разлился непередаваемо тонкий запах. Я даже запустил во флакон кончик языка, запахло так одуряюще, что я решил не чистить зубы. В десять я уже поднимался по лестнице купеческого особняка у городской площади.

– Я допросил директрису продуктового магазина, любовницу Гремицкого, – отрапортовал утром Батов. – Ничего компрометирующего о нем она не сообщила. Добрый человек, легко тратит деньги. В последние годы пристрастился к зарубежному туризму, имеет кредитную карточку «Мост-банка». Машина, в которой видели с ним твоего Гуся, объявлена вместе с ними во всероссийский розыск. Нам остается только спокойно ждать.

– Ты поздно вчера уехал с корабля?

– А я и не ездил. Ты уехал один… (Неужели я спятил? Ведь точно помню, как мы сидели рядом, пока я не ушел в каюту).

– А Роза туда приезжала?

Он сделал каменное лицо.

– Она весь вечер была дома. Если хочешь, позвони… Кстати, Роза пришла поздно. Сейчас она дома, можешь ей позвонить.

Сказал и деликатно вышел из кабинета. Умница.

– Роза? – голос мой стал хриплым, не голос, а свистящий шепот, так говорят после тяжелого перепоя из кабины ресторанного клозета, когда швейцар стучит в дверцу и нагло заявляет, что там не принято сидеть больше часа. – Роза, я ждал вас весь вечер. Может быть, сегодня вы удостоите нас своим вниманием? (Заметь, Джованни, как трудно я перехожу на «ты» с женщинами).

– Хорошо, – сказала она просто. – К семи я буду на «Ленине».

И ни слова о косметичке, словно ничего она не заметила. Роза есть Роза есть Роза…

Время тянулось, как тяжелая вечность.

Беседуя с Батовым, я пытался найти общее между ним и сестрой, мое правило – изучать всю генерацию (и дегенерацию). Сколько раз я счастливо открывал характер объекта разработки, внимательно рассмотрев череп и полистав биографии его предков, вдумываясь в их недуги и отклонения! Небезынтересны были для меня взгляды и поведение Павла, сестра и брат вышли из-под одного и того же пера, и ключик разгадки Розы вполне мог таиться и в братце (о, как я был прав!).

В прошлом мой приятель был человек исключительно советский, пел дифирамбы Леониду Стабильному, в беседах со мной он так расхваливал и Михаила Рулевого, и Бориса Властолюбивого, и все нынешнее правительство, что я невольно подумал: а вдруг ему известно, что за спиной этих фигур действую я со своей «Голгофой»? Слова дурного о нынешних лидерах невозможно было вымолвить. На каждый тезис у него имелся антитезис.

Михаил все развалил и ничего не создал? – А как иначе было возможно преодолеть яростное сопротивление им же руководимой партии?

Борис жизнь отдаст ради власти и ляжет на рельсы, только если остановятся поезда? – А разве все остальные не такие?

Гайдар отпустил цены и всех обчистил? – Иного входа в рынок быть не может, а обчистил он малый процент, ибо народ у нас всегда жил с голой задницей.

Остановилось производство? – Туда ему и дорога! Оно военизировано на 70 %, не жрать же это оружие? Не превратить же его в рыбу или мясо?

Закрыли шахты? – И чудесно! Они нерентабельны, все страны их закрывают!

Война в Чечне? – Правильно сделали, что начали и вовремя закончили. Время от времени пускать кровь идет на пользу народу, он интуитивно ее жаждет, это разряжает; одновременно получают боевую закалку войска, которые давно разучились воевать вместе со своими разжиревшими генералами.

Не платят пенсии? – Очень разумно, у нас и так треть населения пенсионеры, нация от этого страдает, необходим естественный отбор.

Погорели на финансовых пирамидах? – Хороший урок и для дураков, и для умных, только осознав свою глупость, обретаешь мудрость.

Не платят зарплату? – Это закаляет нацию, заставляет ее искать и дерзать, менять профессии, а не протирать всю жизнь штаны на мизерной зарплате.

Народ обеднел? – Ерунда! Рестораны забиты, хотя их число увеличилось в сотни раз. Люди сдают квартиры и дачи, на эти деньги отдыхают на Ривьере, вся Россия застроена современными коттеджами.

Небывалое классовое расслоение? – Единственное средство динамичного развития общества: кучка сильных тянет за собой воз со слабосильными лентяями, постепенно впрягая их в свою колесницу.

Взятки? – Конечно, плохо, но неизбежно на этапе первоначального накопления капитала, все цивилизованные страны прошли через это! А разве в Италии, Корее или Японии не сидят видные мужи за взятки?

Нищие и бомжи? – Раньше было не меньше, выползли на свет, как тараканы, чем быстрее помрут, тем лучше для здоровой части общества.

Расширение НАТО? – Ну и что? Они на нас не нападут, и вообще, к счастью, мы уже не великая держава. Голландцы не лезут в великие державы, зато хорошо живут, и вообще лучше НАТО, чем тоталитаризм. Кстати, НАТО ни с кем не воевало и Восточную Европу не захватывало.

По Батову, дикий капитализм принес счастье народу, впервые раскрыл ему глаза на себя и окружающие страны, чему способствовало открытие границ. Если раньше у советского человека, по сути дела, не было стимула для труда, то теперь, когда он видит особняки с джакузи, радостные морды «новых русских» и даже проституток, забивших нарядами богатейших западных леди, этот стимул появился и, словно гвоздь в заднице, подвигает граждан на новые свершения. Откуда такая необычная любовь к нашим реформам? Может быть, он чокнутый? Ведь даже само правительство отзывалось о своих деяниях критически.

– Но разве Борис Властолюбивый не запятнал себя кровью в октябре 1993-го или в чеченской войне? – спросил я.

– «Государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его, потворствуют беспорядку», – процитировал он Макиавелли.

Чуешь русскую закваску, почтенный Джованни? Тебя бы в наши края, и не на баллату, а на российский пляс, когда не продохнуть! Иосиф Грозный – тоже молодчага, хотя по сравнению с ним все кровожадные Медичи годятся для детского сада. Почему нас всегда так волнуют полководцы, загубившие миллионы, или сатрапы, пролившие море крови? Цезарь, Ганнибал, Иван Грозный, Наполеон, Гитлер, Сталин? Отнюдь не Данте или Пушкин, Верди или Чайковский? Или Бенвенуто Челлини, серебряных дел мастер, или ты, наконец, блестящий мессер Джованни Боккаччо? Неужели так порочны, так испорчены наши души? Или все проще: человек одинаково может творить и зло, и добро, негодяй и убийца – обожать детей, разводить кроликов, плакать на концертах Шопена, жертвовать на строительство храмов и писать лирические стихи. С другой стороны, борец за свободу и отсидевший в тюрьмах демократ вполне может быть идиотом, которого нельзя допускать к государственному рулю, гнидой, жмотом, распутником, гомиком, казнокрадом и полным невеждой.

В своем время мы много рассуждали на эту тему с Юрием Владимировичем, спорили даже о том, во что одеваться нашим реформаторам. Невольно на ум приходили большевики: Владимир Неистовый – в кепочке, его друг Яша Свердлов – в кожанке, Иосиф Грозный – во френче, с трубкой во рту и в сапогах, его соратники: шляпа и пенсне – интеллигентный Молотов, толстовка со шнуром вместо пояса – крестьянствующий дедушка Калинин, гимнастерка и наган на боку – маршал Ворошилов, соломенная шляпа и узорная рубашка – кукурузник Никита Беспокойный. ЮВ волновало: брать ли все это на вооружение или сохранить стиль Леонида Стабильного, когда все в костюмах, при галстуках и фетровых шляпах, лишь Суслов в кепочке? До конца он это не решил, а ныне разнообразие уступило место тоскливому однообразию, у всех короткие стрижки, большинство вместо элегантных макинтошей носит курточки, ходит с открытой головой и обожает спортивные кроссовки.

Но все это семечки по сравнению с Розой. Она явилась ровно в семь, хотя я уже приготовился к многочасовым мукам ожидания, два раза стукнула в дверь своими костяшками (я тут же вспомнил об Анку!), вошла прямо в мои трепещущие объятия, обдала меня жарким дыханием, перемешанным с ароматом лотоса, сняла лифчик, и прямо у моего рта задрожали напряженные соски. Светло рыжий пушок попал мне в ноздрю, и я нелепо чихнул, обрызгав все вокруг.

– Возьми в косметичке «Пять секретов» и натри мне грудь! В этом масле эссенции жасмина, мимозы, нарцисса, фиалки, гелиотропа, сирени и многих других цветов…

Я достал пузырек, задыхаясь от волнения. Коснувшись груди, я стал осторожно, словно боясь измять ее, то бишь, грудь, втирать масло. Объект моих усилий медленно наливался соками и становился упругим, как футбольный мяч. Именно в тот момент я вспомнил знаменитый мяч, который мы гоняли всем правительством с показом по ТВ в первые месяцы после августовской эйфории. В наше время это стало традицией, и наше правительство во главе с ВВ постоянно радует зрителей своей спортивной формой.

Я втирал и втирал, соски набухли, и казалось, что они лопнут и божественный нектар зальет мне глаза. Уверен, что в Италии вряд ли встретишь такую грудь, от подушковых, висячих окороков флорентийских мадонн меня тянет в сплин. Не случайно Дали подрисовывал подобным мордоворотам усы. Я задыхался от сладости ощущения, от дурманящих ароматов масла, я целовал ее и двумя руками втирал ей масло в спину и бедра. Роза есть Роза есть Роза.

– Подожди, натри себя…

Я схватил другой пузырек и налил немного в ладонь.

– Нет, нет, не этот… Возьми «Секреты Нила», там зеленый горошек, апельсин, лилия, гвоздика, черный нарцисс и золотая вода.

– Что это за золотая вода?

– Потом узнаешь! – и нетерпеливой рукой она вырвала из косметички флакончик и вылила все на меня.

Как ни странно, Джованни, к этому моменту мы оба уже были полностью обнажены и напоминали неприличную картину великого художника Томаса Роуландсона. Она натирала меня быстро и бесстыдно, не обходя ни одной части тела, от этих ласк, сначала медлительных, затем переходящих на бешеный галоп, когда каждая клетка превращается в один горящий факел… Нет слов, Джованни, мы сплелись в одно существо! Единый, горячий, скользкий, восхитительно вибрировавший организм. Из экстаза меня вывел стук в дверь, это была, конечно, Марфуша, теперь я уже понимал, что ей руководит не служебное рвение, а элементарная бабская ревность.

– Все собрались в салоне и ожидают вас! – отрапортовала она через дверь.

Черт бы их всех побрал!

Пришлось натянуть кальсоны, впопыхах оторвав пуговичку. Распалился я невероятно, и все от этого масла, даже белье намокло и прилипло к телу.

– Вы пойдете со мной? (Заметь, Джованни, что, несмотря на апогей страсти, я не перешел на «ты»).

– С огромным удовольствием, я теперь никуда от ТЕБЯ не уйду! – ответила она.

Моя компания встретила Розу с настороженным безразличием, хотя я уверен, всем было дико интересно, что за даму я приволок на корабль. Был вечер Совы, она вырядилась в закрытое бархатное платье, словно чтица-декламатор на эстраде, и казалась еще значительней и отвратительней, чем обычно.