Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
В день поминовения святого Иосифа Аримафейского, в 1519 год от Рождества Христова, необычная компания монахов-паломников – бывший швейцарский наемник (впоследствии торговец мощами), три германских ландскнехта и меланхоличный нюрнбергский живописец – переправилась через Эльбу и двинулась на юг.
Дисмас правил повозкой, сидя в безмолвном соседстве с Дюрером. Ландскнехты ехали верхом: один впереди, двое сзади. Звали ландскнехтов Кунрат, Нуткер и Ункс. Дисмас не пытался завести с ними разговор. Как и все ландскнехты, эта троица безумно гордилась своими яркими одеяниями, напоминавшими мундиры папских гвардейцев в Ватикане. Дисмас злорадно заставил ландскнехтов облачиться в монашеские рясы грубой шерсти. Ландскнехты поввозмущались, но подчинились.
В отместку они надели щегольские наряды под рясы с куколями, но не по времени теплая погода обратила их дерзость в пиррову победу. Дисмас удовлетворенно наблюдал, как франты беспрестанно почесываются, обливаясь потом.
Как и все ландскнехты, Кунрат, Нуткер и Ункс были нахальны, спесивы и грубы. Они по поводу и без повода перебрасывались сальными шуточками, заливались хохотом, если лошадь пускала ветры, и глумливо рассказывали о всяких жутких случаях. Ландскнехты обсуждали Дисмаса вслух, словно его не было рядом, и насмехались над ним самым издевательским образом.
Однажды они весь день спорили об изуродованных ушах Дисмаса, пытаясь определить, к какому подвиду гоблинов его следует отнести. В другой раз предметом дискуссии стала скотоложеская содомия – любимая тема ландскнехтов, поскольку они давно прозвали швейцарских райзляуферов «коровопорами». Остроумие било из них фонтаном.
Не обращая внимания на этот обезьянник, Дисмас молил святого Франциска ниспослать ему долготерпение. Устав от молитв, он начал прикидывать, скольких сумеет уложить, прежде чем прикончат его самого. Он наверняка справился бы с одним, а может, даже и с двумя, но уж никак не с третьим. Ландскнехты были отличными бойцами. Пропуская мимо ушей зубоскальство спутников, он сосредоточился на предстоящей безнадежной операции.
Не выдержав издевок, Дюрер решил встать на защиту Дисмаса. А может, надеялся таким образом отыскать путь к примирению с приятелем.
– Эй, красотки, – крикнул он, – неужели у вас нет других тем для разговора, кроме дебильных шуточек о скотоложестве?
Нуткер заржал:
– Слыхал, Кунрат? Маляр назвал нас красотками!
– Ну, раз мы красотки, пусть вдует нам как следует!
– Эй, маляр! – заорал Ункс. – Иди к нам. Поцелуй красотку!
– Друг другу вдувайте, – ответил Дюрер.
Дисмас подавил стон. И вот так будет все шестьсот миль?
«Святой Франциск, наикротчайший из святых, ниспошли во благости своей – один-единственный раз! – чтобы спутников моих, всех до единого, поразила чума, или оспа, или, если тебе угодно, молния…»
– Гм, чудесная поездочка, – доверительным тоном пробормотал Дюрер.
– Не разговаривай со мной.
– Да ладно тебе, Дис… Слушай, прости, что так вышло.
– Молчи, кому говорят! Ни слова больше.
– Но я же не виноват!
– Не виноват? Ах вот как?! А кто пририсовал подпись Кранаха? Да еще и своим же семенем!
– Откуда мне было знать, что они засунут плащаницу в очаг?
– При чем тут очаг? Ризница сгорела! Так что помалкивай, а то пририсую тебе подпись Кранаха вот этой кисточкой, – пригрозил Дисмас, поигрывая кинжалом.
Немного погодя Дюрер сказал:
– Между прочим, не ты один настрадался…
Тут уж не выдержал Дисмас. Он резко остановил повозку и спросил:
– Мне послышалось или ты сейчас сказал, что не я один настрадался? У тебя совесть есть?
– А что такого? Я тоже настрадался. Сидел себе спокойно в мастерской, а меня похитили какие-то отморозки. Это не страдания, что ли?
– То есть страдания – это когда тебе мешают заниматься живописью в мастерской, так? А хочешь узнать мое определение?
– Я же не говорю, что ты тоже не настрадался.
– Вон отсюда.
– Что?
– Пошел вон. Сойди с повозки.
– С удовольствием.
Дюрер сошел на дорогу.
– Что ж, до свидания. Удачи тебе. – Он двинулся прочь.
– Э, нет. Никаких «до свидания». Остаешься с нами до самого Шамбери. Дойдешь туда пешочком. Шестьсот миль. Прогулка тебе не помешает. Заодно и настрадаешься, будет о чем ныть.
Дисмас обернулся к ландскнехтам:
– Художник идет до Шамбери пешком. Если вздумает сбежать – пристрелите. Цельтесь в голову, не промахнетесь – из нее самомнение так и прет.
Отличное начало путешествия.
Следующие несколько миль Дисмас рассеянно размышлял об иронии судьбы. По его приказу ландскнехты грозили Дюреру тем самым оружием, которое под Чериньолой было обращено против Дисмаса и Маркуса.
В повозке имелся потайной отсек, куда ландскнехты загрузили внушительный арсенал: аркебузы, пики, алебарды, топоры, мечи и пару огнестрельных ручных штук, называемых пистолями, а также несколько бочонков проклятого пороха. Нищенствующие бродячие монахи с такой поклажей вызвали бы подозрение, поэтому, чтобы лишний раз не рисковать, Дисмас решил обходить крупные поселения, а на ночлег останавливаться в лесу, подальше от дороги.
Однажды вечером, у костра под звездным небом, Дюрер раскрыл альбом для эскизов. Дисмас и Дюрер вот уже неделю не обменялись ни словом. Дюрер подставил босые ступни поближе к огню.
– Ну и что ты там калякаешь? – спросил Дисмас.
– Не твое собачье дело.
Дисмас взглянул на рисунок:
– Это твои ноги? Еще один автопортрет. Пойдет нарасхват.
– Да что ты вообще понимаешь в искусстве?! – не поднимая головы, буркнул Дюрер. – Ты – зачуханный швейцарский филистер… Ха! Зачуханный швейцарский филистер… Целых три синонима.
– Эй, маляр! – завопил Ункс. – А мой елдак слабо́ намалевать?
За неделю наслушавшись идиотского трепа ландскнехтов, Дисмас пришел к выводу, что из троицы придурков Ункс был самым тупым, зато самым сильным и статным.
– Я не пишу миниатюр, – ответил Дюрер.
Ункс поднялся над Дюрером, обнажил меч и упер острие Дюреру в грудь:
– Такой размер тебя устроит?
Дюрер щелкнул по клинку. Сталь зазвенела.
– Стоит крепко. Что есть, то есть.
Решив, что честь его восстановлена, Ункс снова уселся. В мерцающем свете костра Дюрер продолжил рисовать свои ступни в кровавых мозолях.
Изображение постепенно приобретало четкие очертания. Работа ма́стерская, спору нет, хотя такую картинку вряд ли кто-то купит. Однажды Дюрер нарисовал сложенные в молитве руки, а потом сделал с рисунка гравюру, которая отлично продавалась. Но сложенные в молитве руки – это одно, а вот покрытые мозолями ступни – совсем другое.
– Назови это «Ноги паломника», – предложил Дисмас. – Глядишь, и спрос появится. – Он скрутил рогожу валиком и сунул под голову. – Только не забудь поставить подпись Кранаха, – сонно пробормотал он, – своим же свежевыжатым семенем.
– Я посчитал это самым достойным медиумом для подписи Кранаха. Лучше, чем мед, или карамель, или луковый сок, или уксус…
– Какой же ты все-таки… Нарцисс. Поэтому мы с тобой и сдохнем.
Дюрер отложил рисование:
– Думаешь, сдохнем?
– Да.
Дюрер долго смотрел в костер, а потом вытащил из альбома чистый лист:
– Я нарисую твой портрет. Останется на память.
– Я не хочу, чтобы обо мне помнили.
– Глупости. Я предлагаю тебе бессмертие.
– Ты меня соблазняешь прямо как Сатана… О господи, с кем я связался?!
– Знаешь, почему мне заказывают портреты? По стенам развешивать? Нет, все боятся забвения. Всем хочется бессмертия.
– Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует – все суета! Видит Бог, тебе это лучше всех известно.
– Да уж… внемлите богослову Дисмасу…
– Я не богослов. Меня убьют из-за твоего тщеславия. Хорошо хоть, что умру, исполняя епитимью. Какой-то богослов объяснил Спалатину, что в чистилище я попаду всего на семьсот лет. Интересно, сколько времени отпущено тебе, коль скоро ты один повинен в наших злоключениях? Может, тебя отправят не в чистилище, а куда-нибудь потеплее.
Дюрер снова отложил альбом:
– Дис, не злобствуй.
– Я тебя обидел? Ай-ай-ай, стыд и позор!
– Между прочим, у меня случаются приступы меланхолии. Зачем было говорить, что мне прямая дорога в ад?
– Я же не желаю тебе вечно гореть в аду… Хотя если честно, то последние пару месяцев я сулил тебе именно это.
– Лютер утверждает, что наказания, налагаемые священнослужителями, – чушь собачья, – сказал Дюрер. – Священники нам совершенно не нужны. С Господом можно говорить напрямую.
– Знаешь, на твоем месте я бы уже давно завел разговор с Господом.
– С какой стати священники или там кардиналы властны порицать нас или отпускать наши грехи? Я согласен с Лютером: спасение обретается через веру. Только через веру.
– Если тебе невтерпеж, ставь на кон свою бессмертную душу. А я лучше исполню епитимью.
– Это твоя месть, да? Мучить меня видениями ада все шестьсот миль, да?
– Нет, изначально такого плана у меня не было, но идея неплохая, – сказал Дисмас. – Спокойной ночи.
Войти с помощью соц. сетей: