17. Отпуст

Возвращение в Виттенберг было безрадостным. Утешало лишь то, что Дисмаса удалось спасти. Коварство Альбрехта повергло Фридриха в уныние. Он проводил дни в своих покоях, а ночами бродил по разграбленным галереям.

Спалатин отчаянно пытался отыскать лазейку в каноническом законодательстве, которая позволила бы аннулировать наложенную Альбрехтом епитимью. Он запросил мнение нескольких богословов, и в первую очередь, естественно, брата Лютера, профессора теологии Виттенбергского университета.

Лютер постановил, что назначенная Альбрехтом епитимья необязательна к исполнению, поскольку наказание, исполнение которого требует противоправного деяния (в данном случае – похищения Шамберийской плащаницы), является eo ipso, contra lex naturalis. То есть само по себе противно естественному праву. А значит, с точки зрения права канонического безосновательно и не имеет веса.

Как ни заманчиво было принять такое толкование, Спалатин и Фридрих решили на всякий случай заручиться мнением других богословов. Авторитет Лютера в толковании церковного права к тому времени пошатнулся. Он хоть и по-прежнему оставался монахом Римско-католической церкви, но этот монах чуть ли не ежедневно именовал папу антихристом, а Рим – Вавилоном. В своих последних памфлетах он дошел до отрицания некоторых священных таинств, поскольку они не упомянуты в Новом Завете. Доктрина Лютера теперь не признавала миропомазания, венчания, рукоположения и соборования. Даже Эразм Роттердамский, будучи сторонником реформ, пришел в ужас. Лютер подтверждал правомерность таинства крещения, святого причастия и несколько облегченную форму епитимий, но при этом упрямо настаивал, что спасение достигается исключительно посредством веры, а не с помощью священников, и уж тем более не пап. Поговаривали, что он пересматривает Десять заповедей. Как далеко он зайдет? Брат Мартин переворачивал с ног на голову все церковные доктрины, сформулированные за полторы тысячи лет. Все это заставляло Фридриха и Спалатина усомниться в том, примут ли его заключение по епитимье Дисмаса.

Спалатин справился у других великих богословов, в том числе у Меланхтона и даже у самого Эразма, по очевидным причинам не упоминая ни Дисмаса, ни Шамберийской плащаницы. Эти столпы римского католицизма заключили, что, несмотря на необычность епитимьи, она остается правомочной, так как перенесение святыни само по себе не образует состава преступления. Ведь учение Церкви гласило, что святыня не может быть перенесена, если только какой-нибудь святой или член Святого семейства не пожелают этого. Таким образом, проверка правомочности епитимьи заключалась в ее исполнении: если грешнику удастся справиться с задачей, то это и будет подтверждением Божьего согласия как с назначенным наказанием, так и с перенесением реликвии. Подобное заявление не оправдало надежд ни Фридриха, ни Спалатина, которому пришлось сообщить горестную весть Дисмасу.

Дисмас шел на поправку. За ним ухаживал лекарь Фридриха, разговорчивый коротышка-итальянец, именовавший раны Дисмаса стигматами, в шутку, хотя и не вполне благочестиво, уподобляя их кровоточащим язвам, что чудесным образом возникли на теле святого Франциска Ассизского и символизировали раны Христовы. Немного окрепший Дисмас, полагая легкомысленную веселость лекаря хорошим знаком, увлеченно изобретал экзотические мучения и пытки для Дюрера.

Впереди было мало радостного: путешествие длиною в шестьсот миль и похищение самой охраняемой святыни в христианском мире, заведомо обреченное на провал. Унылая перспектива.

Спалатин, пытаясь подбодрить Дисмаса, сообщил ему мнение одного из богословов: если Дисмаса убьют за исполнением епитимьи, он избежит адского огня, а срок его пребывания в чистилище не превысит семисот лет.

Хандру Дисмаса усугубляло то, что Альбрехт отрядил ему в сопровождающие трех своих ландскнехтов, дабы Дисмас не сбежал в кантоны. Альбрехт настаивал на этом условии. Совсем недавно, в 1515 году, Швейцарская конфедерация объявила себя нейтральной территорией, и если Дисмас пересечет границу, то будет неподвластен ни Альбрехту, ни кому-либо еще.

Дисмас подозревал, что ландскнехтам приказано убить его, даже если он и не попытается сбежать, но ему было все равно – настолько безотрадными были все варианты развития событий. Ему предстояло погибнуть. Оставалось только надеяться на быструю смерть во время исполнения епитимьи. Поговаривали, что в чистилище время течет быстро, а семь веков – не такой уж и долгий срок. Вдобавок на пути в Шамбери можно будет обзавестись индульгенцией.

Дюрер томился под домашним арестом в другой части замка и с растущим беспокойством считал дни. Фрау Дюрер известили, что муж ее пребывает в добром здравии; к тому же император заказал ему роспись большого алтаря. К сожалению, это исключает возможность его скорейшего возвращения в Нюрнберг.

Прошел месяц. Говорливый итальянец-доктор объявил, что раны Дисмаса зажили. Шрамы стигмат остались пожизненным увечьем. Ладони и стопы были проткнуты насквозь. Разорванные пополам уши телепались от резких движений, что придавало ему сходство с эльфом. Чтобы скрыть уши, Дисмас отрастил волосы подлиннее. Он часто молился святому Франциску Ассизскому – своему собрату по стигматам, хотя и осознавал разницу между ранами Франциска и собственными, заслуженными. Дисмас не питал никаких иллюзий относительно своей невиновности. Он знал, что совершил гнусный поступок. Он заслужил эти раны. Он был готов к будущим испытаниям и невзгодам.

Однако же он хотел встретить их открыто и честно. Он решил подготовиться к ним загодя. Во дворе замка он часами занимался с учителями фехтования и оружейниками Фридриха, вспоминая старые навыки и отрабатывая новые. Оружия он не брал в руки с Чериньолы, поклявшись никогда им не пользоваться иначе чем для самообороны.

В начале марта Фридрих призвал его к себе. В приемном зале Дисмаса встретили Фридрих, Спалатин и Дюрер, державшийся на удивление смущенно. Дисмас поклонился Фридриху, кивнул Спалатину, а Дюрера оставил без внимания.

– Племянник, вы выглядите много лучше.

– Я всем обязан моему дядюшке.

Фридрих тяжело вздохнул, напрягая мощную грудь:

– Как вам известно, Дисмас, мастер Спалатин испросил совета авторитетных богословов касательно вашей епитимьи. Если бы мог, я бы ее отменил. Но я не могу. О чем и сожалею. Сожалею до глубины души.

Дисмасу было больно видеть Фридриха в таком смятении.

– Понятно.

Фридрих кивнул Спалатину.

– Герцог Савойский выставляет Шамберийскую плащаницу на всеобщее обозрение четвертого мая, – объявил Спалатин. – Через два месяца.

«По десять миль в день», – подсчитал Дисмас.

– По настоянию кардинала вы отправляетесь в сопровождении трех его людей, – продолжил Фридрих. – Мы добились, чтобы их отдали под ваше начало. Вы будете ими командовать. Им приказано содействовать вам в перенесении. Я осведомлен о вашей неприязни к ландскнехтам. Следует принять во внимание, что кардинал озабочен успехом вашей миссии. Есть основания полагать, что вам будет оказано содействие. – Он искоса бросил испепеляющий взгляд на Дюрера. – Помимо этого, я приказал мастеру Дюреру вас сопровождать. Вам до́лжно искупить свои прегрешения, а ему – свой грех.

– С вашего позволения, дядюшка, лучше отправьте мастера Дюрера в силезские соляные копи. Пусть искупает свой грех там. Мне такой спутник ни к чему.

– Я вам его не навязываю, а отряжаю в помощники. Его способности могут быть полезными в предприятии такого рода.

– Мне хорошо известны способности мастера Дюрера. Я как-нибудь без них обойдусь.

– Это ради вашего же блага, Дисмас.

– С позволения вашей милости, – вмешался Дюрер, – у Дисмаса и так будет немало забот…

– Мастер Дюрер, я предлагаю вам выбор. Либо вы отправляетесь в Шамбери под началом Дисмаса и оказываете ему всяческое содействие, либо остаетесь здесь. Поработаете кистью. Нам такие работники всегда нужны. Правда, мастер Спалатин?

– Совершенно верно, ваша светлость. Эконом говорит, что неплохо бы побелить подвалы.

– Какие подвалы?

– Все, ваша светлость.

– А долгое ли это дело для одного человека?

– Долгое, ваша светлость. А как закончит, пора будет начинать с начала.

– Итак, мастер Дюрер, что вы выбираете?

Дюрер молчал.

– Что ж, решено. Георг, мастер Дюрер, оставьте нас.

Они вышли.

– Прими мое благословление, – сказал Фридрих и вложил что-то Дисмасу в руку.

Дисмас поглядел на обломок кости в золотой оправе, подвешенный на золотую цепочку, и улыбнулся:

– Сустав пальца святого Христофора, покровителя странствующих.

– За него я заплатил тебе двенадцать гульденов. По-моему, ты не заслужил такого подарка.

– Увы, не заслужил.

– Надеюсь, он настоящий. Уж за такие-то деньги… – Фридрих осекся, сдерживая слезы. – Иначе тебе еще и за него придется отвечать. А если он настоящий, то охранит тебя. Да не оставит тебя Господь, Дисмас.

– И вас, дядюшка.