29

Сидя в саду под тенистой орешиной, Алиса углубилась в Библию. Перед ней на столе стоял дымящийся чайник и тарелка теплых мадленок.

– Иди есть мадленки! – крикнула она Тео.

Конечно, трудно соперничать с качелями…

– Иначе я съем сама и поправлюсь на два кило, – прибавила она чуть тише.

Алиса подняла глаза от Священного Писания в затрепанной обложке Гражданского кодекса.

Она только что поняла важную вещь и воодушевилась. Дело в том, что Иисус указал основной путь к освобождению от эго, а она его еще не реализовала. В голове моментально сложился план ближайшей проповеди Жереми.

Сзади послышались шаги, Алиса обернулась.

– О! А я как раз о тебе подумала! – сказала она, увидя входящего в сад Жереми. – У меня идея насчет воскресной мессы. Бери стул.

Он уселся, Алиса подвинула ему тарелку с мадленками, но он отказался.

Он дружески махнул рукой Тео и посмотрел вокруг, словно хотел впитать в себя и сад, и мадленки, чтобы все отпечаталось в памяти. Потом перевел глаза на Алису и дружелюбно улыбнулся. Но она сразу уловила нотку грусти.

– Что-то случилось, Жереми?

Он приветливо улыбался, и она почувствовала, что Жереми стремится продлить мгновение душевной легкости, что встревожило больше всего. Наконец он заговорил спокойным, хорошо поставленным голосом:

– Это будет моя последняя месса в Клюни.

– Что?!

Он кивнул.

– Но… почему?

– Меня назначили священником в Яунде.

Алиса глядела на него, не веря своим ушам, не осознавая ни смысла, ни важности его слов. Она просто лишилась голоса.

Все вдруг стремительно рухнуло. Все, что они сделали, все усилия по привлечению в храм прихожан, все благодарности от людей…

Она вдруг почувствовала, как ее наполняет печаль, разочарование, горечь…

– Но отчего? Почему они так поступили?

Он ничего не ответил.

– У них что, есть право отослать тебя прямо завтра в Камерун?

Он кивнул, подняв плечи в знак того, что ничего не может поделать.

– Епископ напомнил мне, что апостолы всегда были в движении.

– А все то, чего мы добились…

– Назначат нового священника.

– И он все уничтожит.

– Ну, необязательно…

Алиса почувствовала, что у нее внутри тоже все рухнуло.

– Одна мысль о том, что в церкви снова начнется это блеянье и кудахтанье, портит мне настроение. Это всех оттолкнет.

– Нельзя знать наперед, Алиса.

Она поморщилась и тряхнула головой:

– Когда ты едешь?

– В четверг рано утром. Викарий заедет за мной и отвезет в Женеву, в аэропорт.

– В четверг? Почему так скоро?

– Наверное, есть какая-то необходимость. Я узнаю в воскресенье утром, меня вызывают перед мессой в резиденцию епископа.

Ей было очень больно сознавать, что скоро его здесь не будет, они станут видеться очень редко… И прихожанам его будет не хватать, это уж точно.

– У семейства из Шароля пока есть шанс, крещение назначено на воскресенье. Еще неделя промедления – и все бы сорвалось. А ведь они берегли малыша как зеницу ока…

– Да, представляю себе.

– И все-таки несправедливо переводить тебя сейчас, когда усилия начали приносить плоды!

Он вздохнул и спокойно улыбнулся:

– Главное – разбудить души и разум, Алиса, а не пожинать плоды своих трудов. Иисус говорил: «Пусть левая рука твоя не знает, что делает правая».

– Не думаю, что достигла такого уровня мудрости…

Он посмотрел на нее долгим добрым взглядом:

– Кто знает точный результат своих деяний? Кто знает, что нам принесет этот опыт? Мы зачастую не сознаем, что произошло на самом деле. Так и есть, во время действия мы не понимаем его глубинного смысла.

* * *

Жермена переходила рыночную площадь, прижимая к животу полотняную сумку.

– Манипулировать перьями – это черная магия!

– С трудом верится, – сказала Корнелия. – Если бы мне сказали, что такое произойдет в Клюни, вопреки всему…

– Иисус ведь говорил, что существуют лжепророки.

– Это правда, – сказала Корнелия.

Жермена понизила голос:

– Отец Жереми – посланник дьявола!

– Замолчи, мне страшно…

– Неудивительно, что он уезжает в Африку. Наверное, едет, чтобы разыскать там колдунов вуду.

– Ох! Господи боже!

– А я с самого начала говорила – его надо остерегаться! С самого начала!

– Ну, по крайней мере, его здесь не будет, – сказала Корнелия. – И никакое это не прегрешение: предупредить остальных.

– Погляди на мадам де Сирдего. Она недавно принялась его защищать.

– Должно быть, он ее околдовал!

– Бедняжка…

Жермена закивала с понимающим видом.

Вдруг она застыла на месте и остановила Корнелию, удержав за талию:

– Ты только погляди, кто идет!

По улице Республики с другого конца площади шел отец Жереми в длинной сутане цвета воронова крыла.

– Господи! – воскликнула Корнелия, осеняя себя крестом.

Жермена, сохраняя хладнокровие, обеими руками схватила нательный крест и направила в сторону священника, бормоча нравоучительным голосом:

– Изыди, Сатана!

30

Когда Алиса вышла на площадь, ее охватила тоска.

На паперти храма, как обычно, собралось еще больше народу, настроение у всех было веселое и беззаботное. Видимо, весть о том, что Жереми уезжает, не успела дойти.

Утреннее солнце освещало фасады средневековых домов, на старых камнях вспыхивали коричневато-золотистые отсветы. Большинство окон были широко распахнуты, чтобы впустить утреннюю прохладу.

Алиса поздоровалась со знакомыми и вошла в храм, чтобы увидеться с Жереми. Прихожане уже расселись по местам, особенно старики, которые опасались, что новенькие не дадут сесть на привычные места и оттеснят их куда-нибудь назад.

Она обменялась взглядом с супружеской четой из Шароля, сидевшей рядом с купелью. Малыша держал на руках отец, старший мальчик, лет семи, стоял рядом. Вокруг толпился народ – видимо, родственники и друзья. Супруги встали и направились ей навстречу. Глаза у них сияли.

– Мы хотим еще раз сказать вам спасибо. Это ведь благодаря вам сегодня его окрестят.

– Ну что вы…

Алиса пересекла неф. Жереми еще не пришел, в ризнице никого не было. Видимо, встреча с епископом немного затянулась…

По боковому нефу она вышла из собора. На паперти шли оживленные беседы. В воздухе витала какая-то особенная легкость, и Алисе стало грустно при мысли, что сегодня они собрались в последний раз на мессу, которую будет служить Жереми.

Но когда же он придет?

* * *

– Я сделал все возможное, чтобы удержать его, монсеньор. Но думаю, теперь лучше его принять, иначе я ни за что не отвечаю.

Сидя за массивным столом с позолотой, епископ поднял бровь:

– Пусть войдет.

Викарий вышел в прихожую.

– Мне необходимо уйти, – сказал отец Жереми, увидев его. – Прошу вас извиниться за меня перед епископом, скажите ему, что я обязан исполнить свой долг перед прихожанами. Я готов вернуться после мессы, если он пожелает. Предупредите меня, пожалуйста.

Он уже собрался уйти, но викарий удержал его за руку:

– Подождите…

– Я не могу больше ждать.

– Монсеньор примет вас тотчас же, – сказал викарий.

Отец Жереми помедлил несколько мгновений.

– Сожалею, но у меня нет больше времени.

Он снова повернулся к выходу, но тут из кабинета раздался голос епископа:

– Войдите, отец Жереми!

Священник застыл на месте.

– Идите за мной, – шепнул викарий.

Они вошли в кабинет.

– Садитесь, отец Жереми, – сказал епископ, занимая место в огромном кресле в торце длинного прямоугольного стола.

Викарий отошел назад и занял незаметную позицию возле двери, за высокими окнами.

– К сожалению, я не могу остаться, монсеньор, поскольку месса в Клюни должна начаться в…

– Не беспокойтесь, времени у нас предостаточно. Прошу прощения за опоздание, нам необходимо заняться подготовкой вашего отъезда.

– Меня к десяти часам ждут к мессе.

– Не тревожьтесь. Мы сообщим, что вас задержали чрезвычайные обстоятельства. Прихожане поймут.

Священник ничего не ответил.

Викарий вздохнул с облегчением.

Мессы не будет, а значит – ни слов прощания, ни взрывов чувств. Диоцез не сделает из священника жертву.

Лучше коротким и решительным ударом обрубить эту ветку и перейти к другим занятиям.

* * *

10:15.

Опоздание Жереми выходило за рамки приличия.

Алиса подумала, что встреча с епископом перед мессой была не лучшей идеей.

Среди прихожан она заметила монашку и подошла к той.

– Отца Жереми еще нет, – тихо сказала она. – Позвоните в епископство и узнайте, когда вернется отец Жереми.

Монашка поколебалась минуту, но послушалась.

Люди стали смотреть на часы и проявлять признаки нетерпения. Паперть понемногу пустела, а храм заполнялся народом.

К ней подошел старый Виктор. Он узнал, что Жереми уезжает, и очень сожалел. Даже принялся перечислять всех его предшественников. Но Алиса не слушала. Она была слишком обеспокоена отсутствием друга.

Только бы с ним ничего не случилось по дороге…

10:25.

Монахиня наконец вернулась.

– Отца Жереми задержали в епископстве, – сказала она. – Месса отменена, мне велели предупредить прихожан.

– Месса отменена?

Монашка качнула головой. Похоже, она разделяла чувства Алисы.

– А вы не могли бы… сами сказать людям? – умоляющим голосом произнесла она.

Алиса согласно кивнула.

Сестра скрылась.

Задержали в епископстве.

Хуже ничего быть не могло.

А обещанное крещение…

А проповедь, которую он считал такой важной…

Это подлый удар в спину. Бедный Жереми не сможет даже попрощаться с паствой. Вызвать его перед мессой в епископство, до которого от Клюни больше часа дороги… Удивительно. Почему нельзя было пригласить его накануне? Во второй половине дня или завтра? А сейчас еще задержали… Очень все это странно.

А может, все для того, чтобы не дать окрестить малыша?

Не доверяла она церковному начальству, особенно после явно беззаконного перевода Жереми. Алиса догадывалась – они способны на все.

Удрученная, скрепя сердце, она вошла в храм, чтобы объявить скверную новость. Теперь ей чудилось, будто она невольно оказалась вовлечена в махинации епископства.

Когда Алиса снова увидела семью из Шароля, сердце у нее сжалось. Но она взяла себя в руки и подошла к ним.

– Возникла проблема, – сказала она. – Отца Жереми задержали в епископстве. Мессу отменили.

– Отменили? – вытаращив глаза, ужаснулась мать.

– А… а как же крещение? – спросил отец.

– Я искренне вам сочувствую, сама ничего не понимаю…

Они выглядели такими растерянными, что Алиса не решилась добавить: отец Жереми больше не будет служить мессы, крещение точно не состоится.

– Пожалуйста, сделайте что-нибудь…

Алиса беспомощно заглянула в умоляющие глаза супругов.

Они прошли сквозь огонь и воду, к тому же она обещала, что сегодня ребенок будет окрещен.

– Мне очень жаль…

Она отошла от них и двинулась к клиросу. К ее печали, смятению и гневу прибавилось огромное разочарование молодых родителей.

Алиса прошла мимо грустно мигающих огоньков восковых свечей. Дыхания ее горечи вполне хватило бы, чтобы все загасить.

Как всегда, когда что-то не получалось, к ней вернулось желание взять дело в свои руки, не сдаваясь перед обстоятельствами, случайными или порожденными злой волей. Но сейчас сделать ничего было нельзя, и это только усиливало огорчение.

Дойдя до возвышения, она обернулась к прихожанам. Неф храма на три четверти был заполнен народом. Ей вспомнилась первая месса, на которую она пришла пять месяцев назад. Тогда на стульях сидели всего двенадцать человек… А теперь на мессу собралось двести, а то и триста. И было бы еще больше, если бы пришли все, кто ходил на исповедь. А сколько же останется к концу года?

Алиса заметила мадам де Сирдего, как всегда сидевшую на своем месте в первом ряду. Интересно, отчего у нее такой взволнованный вид? Чуть дальше она увидела Этьена. Потом снова встретилась глазами с молодой парой. Старший сын сидел на коленях, малыш на руках, вокруг них – крестный отец, крестная мать, родственники, друзья… И у всех были потерянные лица. Они, несомненно, ждали праздника, подарков, крестильных облаток с датой, написанной на пакетиках… А теперь все покатилось в тартарары.

Алиса тряхнула головой. Ситуация сложилась несправедливая во всех отношениях.

Она глубоко вдохнула, чтобы унять волнение. И чем яснее она ощущала несправедливость события, тем настойчивее в ней росла жажда деятельности.

Внезапно Алису пронзила мысль, настолько невероятная, что пришлось отмести ее с порога.

Однако изнутри поднималась волна небывалой энергии, Алису что-то звало и влекло за собой…

Нет. Этого она позволить себе не может, это неприемлемо.

Она разрывалась между мощным внутренним зовом и здравым смыслом. Нет, следует немного остыть, рассудить разумно и соблюсти правила…

И тут она вспомнила Иисуса: ведь Он говорил, что Бог отвергает теплых.

«Бог отвергает теплых», – повторяла она про себя.

Она поднялась на возвышение и подошла к закрепленному на аналое микрофону:

– Здравствуйте!

Голос ее разнесся по всей церкви.

– Я очень сожалею, что мне приходится вам сообщить: отца Жереми переводят в другой приход. Через несколько дней он уедет в далекую страну. Как мы только что узнали, сейчас его задержали в епископстве.

Она оглядела прихожан. В полной тишине на нее были устремлены все глаза.

И она решилась:

– Сегодня я… оглашу вам текст мессы.

По нефу со всех сторон прокатился шум, раздались даже негодующие крики.

Две старые сплетницы были на грани апоплексического удара. Казалось, что Пиду Берлю с макушки колонны взирал изумленнее, чем раньше.

Несколько человек встали и вышли, за ними потянулись другие.

Ситуация становилась опасной, особенно для Алисы, ведь она цепенела от страха, когда приходилось выступать публично. Но она ринулась в бой, повинуясь внутреннему зову, слушая только свое сердце. Она не пыталась изображать священника, войти в эту роль, а стремилась просто поделиться открытиями, высказать мысли, появившиеся при подготовке проповеди для Жереми. Конечно, дословно она ее не помнила, но решила положиться на интуицию, инстинкт и память сердца, вместо того чтобы цитировать слова, написанные в последнее время. Эти дни уже канули в прошлое, а истина настоящего момента всегда гораздо важнее былого.

Впрочем, это не должно было превратиться в шоу, она собиралась служить мессу для прихожан, а не для себя – и ничего не ждала взамен.

Она оглядела тех, кто остался. Если они пришли, значит стремились духовно пробудиться, как и она сама несколько месяцев назад. В конце концов, их поиски лежали в одном русле, и теперь ей хотелось поделиться своим опытом. Не сберечь для себя, а отдать другим.

В ней росло желание передать людям все, чему она научилась, и она вдруг заметила, что в глазах прихожан появилось дружеское выражение.

И случилось невероятное: страх растворился, словно по волшебству. Она всю жизнь боролась с робостью и так ловко ее прятала, заставляя себя идти напролом, что в результате ее стали считать дерзкой… А тут она играючи ощутила себя свободной, к тому же поняла, что застенчивость была порождением эго: она каждую секунду ловила оценивающие взгляды и потому робела. А не было ли это… нарциссизмом?

А теперь, отказавшись играть роль и блистать любой ценой, она радовалась, что сможет выразить все, что ее волнует. Она отодвинула в сторону амбиции и полностью посвятила себя служению идеям, что хотела донести до людей. Искренне обратившись к ним, она избавилась от робости.

– Меня зовут Алиса, с отцом Жереми мы дружим с детства. Хотя я много раз наблюдала, как он служит мессу, я все-таки не уверена, что смогу соблюсти все каноны, но…

– Да вы в Бога-то веруете?

Зычный голос нарушил тишину, и его раскаты пронеслись по всему храму. Внезапно остановленная в своем порыве, Алиса взглянула налево, откуда раздался вопрос, но не разглядела того, кто мог бы его задать. Судя по голосу, ему было лет шестьдесят. Это наверняка кто-то из соседей, знавших, что ее семья настроена атеистически…

В смущении Алиса начала подбирать слова, промедление вызвало новую волну шепота.

Она снова посмотрела туда, откуда послышался незнакомый голос.

– А вы скажите мне, кто такой Бог, и я отвечу, верю ли в Него.

По нефу опять прокатился гул, затем наступила тишина.

Все обернулись к человеку, задавшему вопрос.

Но ответа не последовало. Тот, кто так резко перебил Алису, видимо, был неспособен дать определение Богу.

Алиса, воодушевившись, снова ринулась в бой:

– Довольно долго я считала себя атеисткой, но потом мне открылось значение слов Иисуса, которого ныне считаю великим мудрецом. Я испытала Его заповеди на практике – и меня потрясло то, что я пережила. Тогда я осознала, что Его наставления ведут к освобождению от эго, и в те редкие моменты, когда мне это удавалось, я прикасалась к иной реальности. К миру, где больше не надо лихорадочно искать независимости, свободы от других, потому что я связана с ними, составляю единое целое с людьми, со Вселенной, со всем на свете. Возможно, это и есть то, что Иисус называл «Царствием Небесным»? Может быть, это было прикосновение к Божественному началу, что заложено в нас самих? Я часто слышала: глубоко в нас кроется грех. Сегодня я знаю, что это ерунда: внутри нас таится Божественность. А грех – это то, что нас отвращает от нее. Но тогда существует ли Бог? Меня всегда забавляла мысль о всемогущем бородатом старике, что сидит на облаке.

Евреи, несомненно, правы, когда отказываются именовать Бога. Дать имя – значит создать в сознании образ, персонифицировать то, что не является личностью, перевести нематериальное понятие на материальный уровень. Простое слово «Бог» заставляет подумать о совершенно реальной персоне, наделенной абсолютной властью, которая распоряжается всем на свете, от рождения до смерти, влияет на судьбу каждого создания и на ход светил. В это я поверить не могу.

Но возможно, существует некая творческая сила, энергия, мировой разум – и мы, сами того не ведая, являемся его частицей. Подобно тому как наши тела, сотканные из звездной пыли, – это крупицы Вселенной, так и наше сознание – часть мирового разума, высшей творческой силы. Несмотря на иллюзию независимости, мы все равно связаны с этой силой, ибо она превосходит индивидуальное сознание.

Алиса оглядела верующих.

– Личное сознание заставляет человека позабыть о едином мировом разуме, эго тоже отделяет от него и разобщает всех нас, побуждая каждого отличаться от других.

Ей понадобилось несколько секунд, чтобы отдышаться.

– Если именно эту неосязаемую энергию, творческую силу, мировой разум мы назовем Богом, то это будет вовсе не то могучее существо, отделенное от нас, которое надо молить о ниспослании благ, как властителя мира. Скорее это космическая сила, но также сила внутренняя, с которой любой может соединиться, возродиться к жизни, словно бы вернуться в отчий дом, избавившись от силы, которая нас туда не пускает, то есть от эго. Еще в тринадцатом веке Мейстер Экхарт говорил: «Человек должен освободиться, забыв о самом себе, и погрузиться со всем, что он есть, в бездонную глубину своего истока». Иисус неустанно призывал избавиться от эго, хотя даже не использовал это слово.

Я сама пыталась освободиться от эго, но это удавалось лишь на краткий миг. Ведь чем сильнее стремишься от него отделаться, тем отчаяннее оно противится. На самом деле именно поэтому христиане много столетий подряд внушали людям ложное чувство вины. Евангелия дают прекрасную иллюстрацию сопротивления эго, описывая огромные трудности, с которыми столкнулись апостолы, когда старались применить идеи Христа и пробудить божественное начало, дремлющее в них самих. Поистине, им это не удалось, сам Иисус на это сетует вечером накануне ареста, когда Он просит учеников бодрствовать вместе с Ним, а у них не получается. Все засыпают, несмотря на то что хотят поддержать Учителя. По этому поводу Иисус говорит: «Дух бодр, плоть же немощна». Но здесь есть одна тайна.

Она выдержала паузу, дождавшись, когда утихло эхо и в храме воцарилась полная тишина.

– Здесь есть одна тайна, сам Иисус, похоже, открыл ее под конец жизни, потому что в последние дни чаще всего о ней говорил. Надеяться больше не на что, и Он уповает только на нее. Я недавно поняла: именно она способна вызволить нас из ада эго и привести в рай просветления. Эта тайна – умение любить. Когда ты любишь – человека, животное, цветок или просто закат солнца, – ты выходишь за пределы самого себя. Все наши желания, страхи, сомнения рассеиваются. Исчезает жажда признания, мы больше не стремимся соперничать, не хотим быть лучше остальных. Когда нас переполняет любовь, душа вырастает и в этом сердечном порыве стремится обнять всех и вся. Философ Ален писал: любовь – это волшебное душевное движение, побуждающее выйти за пределы самого себя. А еще чудесное средство для того, чтобы обрести себя и слиться со Вселенной, с источником, где наши проблемы теряют силу и царит радость.

Алиса снова окинула взглядом людей. Они слушали, но удалось ли донести до них послание, которое должно помочь стать счастливыми и ощутить, что жизнь удалась?

– Любить – это любить и себя самого. Когда мы принимаем себя, мы способны не поддаваться на провокации окружающих, не давать им сдачи. Любить – значит принимать другого, уметь разглядеть личность за чужим эго, подчас очень неприятным, и тем самым его растворить. Любить – это находить в себе силы возлюбить врагов и обратить их в союзников. Это значит любить саму жизнь, какие бы удары мы ни получали, и понимать, что все эти передряги – всего лишь инструменты нашего освобождения и духовного роста. Любовь – это ключ ко всему. Она – главная тайна мира.

Ее слова гулко раздавались под высокими сводами церкви, озаренными светом.

Алиса немного передохнула и продолжила мессу.

Теперь она приступила к обряду крещения.