VI

Я шел по улице, скользя по прохожим невидящим взглядом. Вилась веревочка, и хорошо вилась, да вдруг раз – и оборвалась. Был себе обычный коммивояжер, а превратился в гнусное насекомое.

Мыслей не было. Ничего не было. Пустота. Впрочем, дома ждала Настя.

Настя посмотрела на меня как-то странно. Как будто извинялась. Бывало, она по-разному смотрела на меня, но извиняющимся взглядом – никогда.

– Я приготовила ужин, – сказала Настя.

Ужин? Зачем ужин? Она никогда не готовила ужин. Она и завтрак-то почти никогда не готовила, не то что ужин.

Надо было что-то говорить.

– Интербригады больше не существует, – сказал я.

– Я знаю.

– Хорошо, что знаешь.

Вдруг в голове что-то разорвалось:

– Откуда ты знаешь?

– Меня предупредил Громбов. Мы с ним открываем новый проект.

– Вы с ним?

Настя села на диван и указала мне на кресло:

– Сядь и послушай. У нас с ним любовь. Я ухожу. К нему.

К Громбову? Настя? Настя и Громбов! Так не бывает. Этого не может быть. Хотя… почему не может? Очень даже может. Ровным счетом ничему это не противоречит.

– Чем он тебя, – я криво усмехнулся, – …пленил?

– Он надежный.

Надежный. С этим не поспоришь. А я, значит… это приговор… второй за сегодняшний день.

– Жженый знает про Ашота.

– Я знаю, что он знает, – сказала Настя.

– Громбов сказал?

– Семен ничего от меня не скрывает.

Кто бы сомневался…

– Наверное, я напишу признание. Чистосердечное.

Настя пожала плечами:

– Пиши.

– Естественно, я всё возьму на себя.

Она улыбнулась и поцеловала меня. В щеку. Лучше б ей этого не делать. Держись, не хватало еще разрыдаться.

– Уходи, – сказал я.

Она ушла. Я лег на постель. Пролежал с полчаса. Или час. А может быть, сутки, не знаю. Я был в шаге от тюрьмы, но думал только о ней. Все остальное не имело значения. И никогда не имело значения.

Я помыл посуду. Стер тряпочкой пыль с подоконников. Слегка поводил шваброй по полу и снова лег.

Пустота заполнялась и заполнилась болью. Я встал. Не могу лежать на этой кровати. Не могу находиться в этой квартире. Здесь – она. И она будет здесь всегда. Впрочем, если признание, то квартира мне больше не понадобится.

Я вышел на улицу. Можно идти направо, а можно налево – без разницы. Я пошел прямо.

Светило солнце.