В холле отеля сидела молодая женщина и пристально меня разглядывала. Я была так озабочена поисками своего чемодана, что не обратила на нее внимания. Когда я зашагала к выходу, она подошла и тихо спросила:

– Можно пойти с вами? – Она носила платье простого покроя с короткими рукавами и высоким воротом; было совершенно очевидно, что она местная, а платье сшила сама. Фасон начала 1960-х, а ткань – традиционный атласный шелк с асимметричным орнаментом из разноцветных полос. У девушки были светло-каштановые волосы и светлые глаза, но внешность типично азиатская. Ее звали Айнур; она говорила так мягко, тихо и вдумчиво, что мне нередко приходилось ждать, пока она ответит.

– Я иду на рынок скота. Вы, наверное, там сто раз были.

– Можно с вами? – повторила она.

В холл ворвалась Мелисса в пышной юбке и уйгурском платке с блестками.

– Смотрю, ты уже успела пройти по магазинам, – заметила я.

– Танцовщицы и блестки… опасное соседство! – рассмеялась она, подвязывая волосы платком.

– Мы идем на рынок скота, – сказала я.

– Классно! – улыбнулась она.

Мы поймали такси и помчались по ровному шоссе. Два года назад я не смогла заставить себя пробыть на рынке скота долго – мне было жалко животных. На этот раз меня больше занимали люди. Что может быть интереснее, чем смотреть на крестьян со всей округи во всевозможных традиционных головных уборах: расшитых квадратных тюбетейках, высоких колпаках с оторочкой из овчины, фетровых шляпах, похожих на те, что носили американские гангстеры в 1930-х.

Мой взгляд упал на вереницу толстых пушистых огузков – они принадлежали особым овцам, у которых ценился курдюк, жировое отложение в районе хвоста. Остриженные овцы выглядели исхудавшими. Для украшения им на ножках оставляли маленькие клочки шерсти и раскрашивали их ярко-розовой краской.

Ослы взбивали пыль. Недовольно мычащих коров гнали к фургонам, связав шеи веревками. На рынке стояли шум и вонь, наши легкие воспалились от пыли. Айнур с любопытством взглянула на меня, потом на Мелиссу. Здесь привыкли видеть иностранцев, щелкающих объективами; крестьяне занимались своими делами, давно уже не удивляясь тому, что, возможно, их портреты вскоре украсят страницы журналов и дорогих фотоальбомов в какой-нибудь далекой европейской стране.

Айнур училась на факультете туризма и гостиничного бизнеса.

– Неужели все это интересует иностранцев? – спросила она.

– Люди хотят увидеть, как живут настоящие уйгуры, – ответила Мелисса.

Мужчина резал на ломтики большую дыню сорта хами (нечто среднее между канталупской и медовой дыней). Его сосед подбрасывал кусочки смоченного водой теста и вытягивал их – получалась длинная круглая веревка. Так готовили традиционную лапшу для лагмана.

Что говорить – с тех пор как Кашгар появился на туристической карте, очарование экзотики стало привлекать такие толпы, что вся его мистика превратилась в продукт для обывателей.

Воскресный рынок — базар йилдыз – это попытка объединить традиционные занятия уйгуров, киргизов и таджиков, ради которых они веками собирались вместе: торговлю, бартер и поедание дынь. Там, где был пустырь, построили приземистую бетонную коробку. Теперь традиционными атласными шелками, инструментами, головными уборами и различными товарами для дома торгуют в аккуратных лавочках, каждая из которых находится в своем ряду.

Однако многочисленные представители тюркских и центральноазиатских народов не утруждали себя торговлей в этом здании, предпочитая хаотически возникающие уличные рынки. Пыльные улицы и немногие незастроенные пустыри кишели уйгурами, желавшими обменять свой товар. На расстеленном брезенте лежали горы фруктов и овощей; мимо то и дело проезжали тележки с товаром; люди спали в куче дынь, которые сами и продавали. На окрестных улицах было не протолкнуться: люди, телеги, запряженные ослами и лошадьми. Деревенские выбирались из города, набившись на платформы, которые тащили трехколесные тракторы.

Мы сели в тележку без бортиков, которую вез ослик. Держаться было не за что – только друг за друга. Водитель, украсивший своего ослика колокольчиками, цветами и металлическим шнуром, решил устроить гонки, объезжая другие тележки, и мы чудом не вывалились на тротуар. Айнур примостилась на краешке: она снова была в недоумении и переводила взгляд с Мелиссы на меня.

– Я никогда так не езжу, – серьезным тоном проговорила она.

Когда дикая гонка подошла к концу, Айнур спросила:

– Любите самосы? – И усадила нас на скамейку.

Рядом мужчина рубил баранину и складывал фарш горкой на деревянном подносе. Затем выбирал из такой же большой кучи бараньего жира белые сгустки и начинял ими маленькие пирожки.

– Бараний жир полезен для здоровья, – заявила Айнур.

Мы с Мелиссой переглянулись и судорожно сглотнули. Жирные мясные пирожки жарились на открытом огне.

Затем Айнур отвела нас к рядам деревянных скамеек. Очередной достопримечательностью оказался телевизор, который вынесли на улицу. Несколько десятков человек сидели, приклеившись к экрану. Рядом женщина стругала лед при помощи приспособления, похожего на маленькие грабли; ледяную стружку кидали в миску, добавляли пару ложек йогурта, сахарный сироп и немного воды. Затем жидкость хорошенько встряхивали, чтобы перемешать, – и вуаля! Освежающе сладкий напиток со вкусом овечьего молока (его называли дук) был готов.

Чуть позже я отправилась искать на рынке туалет. Весь блеск китайских вывесок не способен замаскировать вонь грязного туалета. Смочив кончики пальцев розовым маслом, я поднесла их к носу. Маленькую комнатку безо всякой вентиляции отделяла от всеобщего обозрения лишь занавеска. Три женщины одновременно справляли большую нужду в одну дырку в полу, а потом прихорашивались перед мутным зеркалом, не замечая ужасного запаха.