У Мазена был странный приятель по имени Самир – лысеющий чиновник на госслужбе. Вместе они образовали неофициальный приветственный комитет для круга наших друзей-путешественников, который ширился с каждым днем. Из Англии приехала старшая сестра Сэма Табата, а Мазен взял под свое крыло парочку наших соседей-туристов, которые путешествовали налегке и с минимумом затрат. Нашу компанию можно было встретить в одном из трех мест: «У Рашида», «У Хашема» или на какой-нибудь улице пешеходного района Шемайзани со сверкающими неоновыми вывесками ресторанов быстрого питания и оглушительной музыкой, которая слышалась из проносящихся мимо машин. Здесь гуляли семьи и мужские компании, но женщин без сопровождения я ни разу не встречала.

Каждый день Мазен настойчиво предлагал отвезти нас на своей развалюхе через всю Иорданию к руинам набатейского города Петра.

– А потом можно поехать с палатками в знаменитую пустыню Вади Рам, – предложил он.

Мне хотелось побывать и там, и там, но колымага Мазена и его стиль вождения вызывали у меня много сомнений. Сэм с Табатой тоже собирались в Петру. Самир сказал, что поедет на автобусе и встретит их в Вади Рам. Лиза осталась в Аммане – она пыталась оформить визу в Иран. Я решила сначала сесть на автобус с Самиром, а потом отправиться в Петру в одиночестве.

Поездка на автобусе до Вади Рам заняла пять часов. Мы ехали по пустынной дороге. Серьезный вид Самира словно испарился вместе с исчезновением костюма и галстука. Всю дорогу он рассказывал байки, от которых меня мутило, – о безумных драках в барах, в которые они ввязывались с Мазеном, и о подробностях его горячей интернет-интрижки с американкой, с которой он общался с помощью веб-камеры. Я начала тревожиться, что окажусь в пустыне в такой компании, позвонила Мазену и попросила его дать трубку Сэму и Табате. Когда мы приехали, Табата с Мазеном ждали нас в машине.

Наконец мы оказались на месте лагеря для туристов. За ним возвышалась гигантская скала, которая переливалась разными цветами: каждая трещинка была подсвечена. Я ожидала увидеть дикие природные красоты, как в египетской пустыне, но наш лагерь был обустроен для городских жителей. В нем было электричество и все необходимое: палатки, столики, танцпол, ванная и душ.

Сотрудники лагеря запекли цыпленка в горячем песке, а Самир устроил настоящее шоу: высоко подняв руки и слегка покачивая бедрами, он исполнил своего рода танец живота. Мазен, Табата и Сэм пили коктейль из водки с фантой, и все мы курили кальян. Вскоре я поняла, что эта поездка больше похожа на довольно унылую пьянку, чем на небольшое путешествие с целью насладиться природой.

В полночь отключили электричество и наступила кромешная тьма – лишь звезды мерцали в небе. Тогда Мазен включил автомагнитолу на полную громкость, так что мы чуть не оглохли.

Наш повар Халед напился и принялся мямлить что-то на причудливой смеси арабского и ломаного французского – как я поняла, он пытался за мной ухаживать. Самир переговорил с ним и заявил, что Халед в качестве телохранителя будет спать около меня. Только этого мне не хватало! Табата с Мазеном исчезли за высокой скалой, а Сэм напился и упал под стол. Мне остались на выбор: Халед или Самир? У меня было такое чувство, будто я попала в веселую студенческую общагу, откуда нет выхода. Я расстелила матрас в самом центре танцпола, чтобы быть у всех на виду. Халед принес мне одеяла, и я забылась неспокойным сном. Вскоре я услышала, как Самир улегся рядом. Он стал жаловаться на холод и захотел лечь со мной под одно одеяло. Я тоже мерзла, однако греться таким способом была не согласна. Самир, у которого были жена и дети, вновь принялся рассказывать о своем романе по Интернету, о муже той американки и их дурацких выходках. Я спросила Самира, как поживает его жена и не волнуют ли ее хождения мужа вместе с Мазеном по барам или то, что он отправился в пустыню без нее.

– Ей нравится воображать себя хранительницей традиций. Она очень набожна и не хочет никуда выходить, – ответил он.

Тут раздался голос Мазена:

– Моя двоюродная сестра, на которой я женился, тоже была такой. Поэтому я с ней и развелся.

К утру я уже мечтала поскорее уехать оттуда. Пейзаж был прекрасен и напоминал юго-запад США – красный песок, громадные скалы. Но того же восторга, как в Америке, я не испытала. Видимо, все лучшее было в глубине пустыни, однако никто из членов нашей группы все равно не смог бы это оценить.

Машина Мазена была просто кошмарной. Самиру пришлось толкать ее, чтобы она завелась, потому что бензин у нас почти кончился, и Самир напомнил Мазену, что и масла у него не осталось – когда мы были на заправке, Мазен забыл его купить. Потом нас остановили полицейские, из-за того что Мазен забыл включить тормозные фары.

Я попросила, чтобы меня высадили на ближайшей автобусной остановке, и была счастлива наконец отвязаться от своих спутников. Какой-то старик показал мне, какой автобус идет в Петру, угостил чаем, и день тут же перестал казаться мне таким ужасным.

Вечером я прогулялась под звездами с группой из туристического центра. Дорога к руинам лежала через узкий каньон, вдоль которого в красивых бумажных подсвечниках стояли мерцающие свечи. Мы дошли до Эль-Хазне – впечатляющего строения, высеченного в скале набатейцами за сотни лет до рождения Христа. Изнутри лился свет сотен свечей и доносились звуки бедуинской флейты. Затем мы сели пить сладкий чай в маленьких стаканчиках, а старик бедуин запел и заиграл на однострунном инструменте под названием рабаб.

При свете дня Петра завораживала с первого взгляда. До середины 1980-х среди руин в пещерах жили бедуины, а потом в целях развития туризма и сохранения этого археологического памятника правительство построило им новый город, куда они и переселились. Должно быть, здорово было встречать их здесь в старые времена.

В Петру я теперь входила по той же дороге, что и вчера ночью, но ощущение было совершенно иное. Когда я шла по совершенно пустынной тропе, было слышно даже шуршание песка под моими ногами. Узкий каньон, где пролегала дорога, расширился на подходе к Эль-Хазне. Я подняла голову и увидела это прекрасно сохранившееся здание с колоннами и сводами, высеченными в скале. Камень был розовым, а кое-где золотистым. Некоторые могилы в городе были вырезаны из камня с рисунком из разноцветных полос и завитков.

На выходе из каньона меня сразу же окружила толпа погонщиков верблюдов и мальчишек с мулами. Сначала я хотела размяться и пройтись пешком, но потом решила поддержать местную экономику и прокатиться сперва на верблюде, а затем на ослике. Бедуинам из «нового города» разрешили работать в Петре – катать туристов на верблюдах, ослах, лошадях и повозках. Маленькие девочки торговали осколками камней, женщины продавали украшения с лотков. У костров сидели старики и кипятили чай. В течение дня меня одиннадцать раз подзывали присесть и угощали чаем. Чай бедуинов мне очень нравился – черный, с привкусом дыма, смешанный с полынью, приготовленный на открытом огне, с большим количеством сахара.

На некоторых участках тропы большие плиты, ведущие к гробницам, хорошо сохранились. Петру построили на обширной территории в то время, когда набатейцы еще были язычниками. Они изобрели способ собирать паводковую воду и создали искусственный оазис. Археологи раскопали лишь часть развалин, но посмотреть на это стоило: гробницы, Эль-Хазне, монастырь, алтари для жертвоприношений и раннехристианские церкви. Из последних можно было увидеть только одну – в данный момент над церквями возводился специальный навес, защищающий от воздействия природных стихий драгоценную мозаику.

Десять часов я гуляла, лазала по скалам и каталась на верблюдах и осликах, не чувствуя усталости и даже не замечая, что ничего не ела с утра. Большинство самозваных гидов рассказывали истории о том, как они или кто-нибудь из их родственников ездили за границу и женились на женщинах с Запада, которые впоследствии привозили их сюда, в родную страну, или же влюблялись в Петру и оставались здесь. При таком количестве туристов казалось неудивительным, что местным мужчинам удается завязывать столь выгодные отношения. Поскольку я путешествовала в одиночку, меня постоянно донимали, надеясь наткнуться на золотую жилу.

Я снова получила приглашение выпить чаю – на этот раз в лавке у человека, чье имя я даже не могла произнести. В переводе на английский оно означало «помощь». Помощь показался мне приличнее, чем трое молодцов, которые поджидали меня у выхода, чтобы увязаться за мной. Я попросила его отвести меня на чью-нибудь свадьбу. Он угостил меня чаем из восьми трав, который, по его словам, «волшебно влияет на пищеварение», и обещал узнать, не справляет ли кто-нибудь сегодня свадьбу.

В городе я заметила маленький ресторанчик. На женской половине его зала оказалось темно, там лежал дырявый ковер и, кроме меня, никого не было. Хозяева не хотели, чтобы я сидела на улице, опасаясь, что ко мне кто-нибудь пристанет, но я настояла на этом. За соседним столиком ужинал Дэвид, путешественник из Австралии, и я попросила разрешения составить ему компанию. Все работники ресторана были ошеломлены (как это женщина подсела к незнакомому мужчине?!), но сделали вид, словно ничего не произошло. Дэвид оказался удивительным собеседником: он объездил весь мир, свободно рассуждал об истории, современной политической ситуации в мире и даже знал японский.

В разгар нашей увлеченной беседы подошел Помощь и сел чаевничать с нами. Оказалось, он нанял водителя и взял напрокат фургон, чтобы отвезти меня незваным гостем на свадьбу. Дэвид решил не ехать, поэтому мы с Помощью и водителем отправились колесить по улицам построенного иорданским правительством бедуинского поселка и расспрашивать прохожих, не празднует ли кто свадьбу. Наконец мы остановились у простого бетонного дома. Во дворе сидела компания мужчин, они курили и разговаривали. Меня провели по переулку на женскую половину. Девичник был в самом разгаре.

В комнате с бетонным полом на циновках сидели женщины и дети. Девушки лет шестнадцати, в основном одетые по-европейски (джинсы, длинные джинсовые юбки, платья поверх широких брюк, голова почти у всех не покрыта), танцевали дабке. Дабке – это танец, который исполняют в шеренге, он довольно простой, если только вы его не ведете. Солист придумывает замысловатые притопывания, а остальные повторяют за ним.

Свадьбы иногда затягиваются на неделю. В данный момент я присутствовала на празднике, организованном семьей жениха. Я никак не могла понять, какая из двух жен отца жениха – его мать: обе женщины вели себя так, будто они здесь главные. Жена из Египта была очень полной, и характер у нее был под стать комплекции. Она размахивала палкой, то танцуя с ней, то грозя ею подросткам. Местная бедуинская жена оказалась ничуть не стройнее, и, кажется, обе женщины неплохо ладили.

Когда музыку выключили, две мамы сели в компании девушек-подростков и запели хвалебные песни, обращенные к невесте. После этого платки повязали на бедра, и настало время танца живота. Очень многие девушки работали в Петре продавщицами украшений и немного говорили по-английски. Меня позвали танцевать, хотя вряд ли они предполагали, что я умею это делать.

В компании знакомых я танцую немного иначе, чем на шоу. Мой «домашний» танцевальный стиль почти не включает движения рук, головы и туловища. Хотя на этом празднике звучала быстрая музыка из Южного Египта, большинство танцующих не «мельчили» и не дергались; они танцевали раскованно и чувственно. Женщины двигались хорошо и удивлялись, видя, как это делаю я. Некоторые девушки принялись толкать меня бедрами, но дама с палкой немедленно показала им что к чему. Она захотела, чтобы я станцевала для нее. Кое-кто из женщин снимал мое представление на камеру сотового телефона, одна девушка попросила мою видеокамеру и тоже записала мой танец. Я подошла поближе к потрясающе колоритной старухе бедуинке, на которой были традиционная расшитая туника и платок, повязанный на голову на манер банданы, так что и старуха попала в фильм. Она надела на пальцы четыре чайных стаканчика и принялась звенеть ими, как кимвалами, в такт движениям. К счастью, мне удалось снять достаточно; себя я потом вырезала и получила редкие кадры, на которых был запечатлен танец этой женщины.

Наконец пришел Помощь и сказал, что пора идти. Женская вечеринка была в самом разгаре, но ему стало скучно на мужской половине, и он захотел домой. Мамаша с палкой отказалась отпускать меня, преградив палкой путь. Мне и самой не хотелось уходить, поэтому палка оказалась хорошим предлогом. Зашел другой мужчина, и я притворилась, что ничего не понимаю. Они сказали: если я хочу, то могу переночевать в доме, но мой водитель должен уехать сейчас. Конечно, надо было остаться с женщинами, но я вспомнила, что утром обещала встретиться с Дэвидом. Иногда приходится делать выбор: или поступить порядочно, или воспользоваться возможностью получить такой интересный опыт.

На следующий день мы с Дэвидом решили вместе поехать на автобусе в Амман. Глядя в окно на огромное пустынное пространство, я предупредила его, что в столице он может заскучать, и рассказала о главных тусовочных местах – кафе «У Рашида» и «Палестина Джус». Вскоре после приезда я сводила его к Хашему, где мы наткнулись на Мазена, Самира, Сэма и Табату.

Табата рассказала, что на обратном пути у них возникло много проблем из-за колымаги Мазена. Например, отвалилось колесо, и их сильно занесло на дороге. К счастью, никто не пострадал.