Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
В поисках оригинального материала писатель должен в первую очередь обращаться к самому себе; эта мысль до такой степени не нова, что, наверное, вызовет у вас обреченный стон. Тем не менее ее необходимо разобрать, чтобы раз и навсегда избавиться от ложных представлений о природе оригинальности.
Все книги, все редакторы и все наставники единодушно твердят, что залог успеха на литературном поприще — оригинальность. На этом они обычно и останавливаются. Иногда они указывают назойливому ученику на пример искомой оригинальности, и эти образцы подчас становятся причиной самых серьезных заблуждений, в которые впадают молодые авторы. «Будьте оригинальны, как Уильям Фолкнер», — говорит издатель, надеясь подкрепить свои советы наглядной иллюстрацией. «Поглядите на миссис Бак; вот если бы вы принесли мне нечто подобное…» И добросовестный новичок, совершенно упустив сущность этих наставлений, идет домой и всеми силами пытается породить «отличный рассказ в духе Фолкнера» или «роман в стиле Перл Бак». В отдельных случаях — крайне редких, как подсказывает мне многолетний опыт редактора и наставника, — подражатель находит в избранном образце нечто настолько созвучное его дару, что результат получается вполне достойным. Однако на один случайный успех приходятся сотни закономерных неудач. Иногда мне хочется, чтобы всякий, кто кроит себе костюм по чужой мерке, быстро убеждался в безнадежности этой затеи, ибо таким путем к оригинальности не придешь.
Начинающему писателю желательно пораньше осознать, что каждый из нас может говорить лишь одним голосом. В копилку общечеловеческого опыта можно добавить лишь собственный персональный взнос. Каждый из вас уникален в одном отношении: никто другой не появился на свет в семье ваших родителей именно в этот период в истории именно этой страны; никто другой не пережил случившихся с вами событий, не сделал из пережитого ваших выводов, не смотрит на мир сквозь призму ваших убеждений. Если вы сумели достичь такой гармонии в отношениях с самим собой, что смело и свободно говорите все, что думаете, о любом персонаже в любой ситуации; если готовы рассказать историю так, как можете рассказать ее только вы и никто другой, вы непременно создадите оригинальный материал.
Казалось бы, что может быть проще; однако именно это — непосильная задача для заурядного писателя. Он склонен смотреть на мир чужими глазами — отчасти потому, что всю сознательную жизнь проводит, погрузившись в чужие тексты. При известной гибкости ума и воображения ему порой удается создать нечто добротное, и мы получаем историю, которая кажется вполне оригинальной или, по крайней мере, не слишком явно обнаруживает свою вторичность. Однако в большинстве случаев сбои внутренней логики и явное непонимание собственных персонажей объясняются тем, что автор смотрит на создаваемое произведение отнюдь не своими глазами, а взглядом Фолкнера, Хемингуэя, Лоуренса или Вулф.
Сила вышеперечисленных авторов в том, что они отказались идти тем путем, которым их подражатели следуют столь послушно. Каждый из этих знаменитых писателей имеет свою картину мира и смог выразить ее в собственном уникальном стиле. Именно поэтому творчеству каждого из них свойственны прямота и энергия, исходящие из самой глубины души без малейших отклонений и искажений. При этом в «драйзеровской» истории, рассказанной одним из подражателей Драйзера, или в мистической притче в духе Лоуренса, написанной его верным поклонником, всегда есть известная доля фальши; но попробуйте убедить в этом робкого или чересчур восторженного молодого автора!
Если автора обошла стороной «подражательная болезнь», это еще не значит, что он благополучно обрел собственный голос. В стремлении выделиться молодые писатели нередко порождают настоящих чудовищ. Они устраивают апокалиптическую кульминацию, выворачивают финал наизнанку, предают героя, заставляя его совершать немотивированные и нехарактерные для него поступки, — словом, приносят правдоподобие в жертву Священной Оригинальности. Количество мистики и ужасов переходит все разумные границы; преграды на пути героев исчезают по мановению руки. Когда же наставник или редактор указывают на натяжки и нестыковки, автор возмущенно бормочет: «А как же “Дракула”?» — или: «Посмотрите на Кэтлин Норрис!» И отказывается верить, что не справился с главной задачей: не сумел убедить читателя, что он, автор, придумал и изобразил полноценный художественный мир, где могут произойти подобные события (а вот тем, кому он подражает, это, бесспорно, удалось).
Итак, эти ученические работы страдают непоследовательностью, хотя в распоряжении автора есть лучший источник художественной правды: искренность. Познав самого себя, выяснив, как вы в действительности относитесь к важнейшим сторонам бытия, вы сумеете написать нечто честное, оригинальное, даже уникальное. Однако выполнить это условие весьма нелегко: придется приложить массу усилий, чтобы добраться до истока собственных убеждений.
Многие новички не могут полностью погрузиться в работу, потому что знают: завтра их воззрения едва ли будут такими же, как сегодня. Непостоянство суждений становится их проклятием. Они ждут окончательного прозрения — которое, разумеется, никак не приходит — и чувствуют, что без него не могут вынести свое творчество на суд мира. Когда речь идет о серьезном кризисе (а не очередном предлоге увильнуть от работы, что тоже возможно), автор способен породить зарисовку, набросок, незаконченный фрагмент текста, но не более того. Очевидно, такому писателю необходимо осознать, что его случай — не единичный; каждый из нас растет и меняется в течение всей жизни, поэтому творить всякий раз неизбежно приходится на основе нынешних убеждений. Тот, кто не готов работать с искренней, хоть, может быть, и не окончательной точкой зрения, характерной для его сегодняшнего «я», рискует дойти до смертного одра, так и не сказав свое слово миру — и поняв о законах мироздания ничуть не больше, чем в двадцать лет.
Драматических ситуаций, в которых может оказаться персонаж, не так уж много — тридцать шесть, если верить Жоржу Польти, — и, чтобы сделать вашу историю неотразимо притягательной, вовсе не нужно помещать героя в центр такого конфликта, о котором до вас никто не мог даже помыслить. Если вы и сумеете придумать совершенно беспрецедентную ситуацию, изобразить ее будет невероятно сложно: ведь читатель должен в любой истории найти нечто близкое и узнаваемое, иначе как же он разберется в происходящем? Как ваш герой подходит к своей дилемме; что вы думаете о возможном решении — вот что делает вашу историю особенной, уникальной. Именно ваш неповторимый характер, который сквозит в любой написанной вами фразе, приносит успех или неудачу. Я даже готова сказать, что банальных и заурядных сюжетов не бывает; бывают лишь скучные, лишенные воображения или плохо владеющие словом авторы. Ни одно испытание, которому подвергается человек, не оставит безучастным его собратьев, если изображено во всей художественной полноте. К примеру, между романами «Путь всякой плоти» Сэмюэла Батлера, «Клеэхенгер» Арнольда Беннетта и «Бремя страстей человеческих» Сомерсета Моэма есть несомненное сходство на уровне тем и мотивов; но какое же из этих произведений можно назвать банальным?
В книге «Литературный процесс» Агнес Мур Мак-Кензи говорит: «Ваша любовь и моя любовь, ваш гнев и мой гнев достаточно похожи, чтобы называться одними и теми же именами; однако опыт переживания этих чувств у вас, у меня и у любого другого человека уникален». В противном случае искусство не имело бы фундамента, да и в целом было бы невозможно. Некоторое время назад в журнале «Атлантик мансли» была опубликована статья Эдит Уортон под названием «Исповедь прозаика», где писательница заявляет: «В сущности, есть лишь два принципиально важных правила. Во-первых, писать нужно только о том, что тебе доступно — в прямом и переносном смысле, которые обычно совпадают. Во-вторых, ценность любой темы зависит исключительно от того, что автор в ней находит и насколько полно способен ее раскрыть».
Возвращайтесь время от времени к этим двум цитатам. Возможно, они наконец убедят вас, что именно ваше уникальное мироощущение и придает ценность написанному и что усердие, искренность и ясность ума — лучшая защита от банальности.
На одном из первых занятий я неизменно стараюсь донести до учеников эту мысль путем наглядной демонстрации. Я прошу их задумать какой-нибудь сюжет и пересказать его буквально в одном предложении. Из всех собранных вариантов я выбираю самый «заезженный». В одной из групп мне предложили такой: «Избалованная девушка выходит замуж и едва не губит супруга своим отношением к деньгам». Сознаюсь: когда я зачитывала это ученикам, меня кольнуло недоброе предчувствие. Лично мне представлялся всего один возможный подход к такой теме — и только один дополнительный вариант, для которого требовалось проделать сложный умственный трюк под названием «диссоциация», то есть подметить свою первую реакцию на идею и сознательно пойти в противоположном направлении. Я велела ученикам поработать десять минут и развернуть предложение в два-три абзаца, как будто они собираются написать рассказ на эту тему. В результате двенадцать человек сдали настолько разные версии, что любой издатель мог бы прочесть их друг за другом, не догадавшись, что отправная точка у всех была одна.
Я получила историю об одаренной спортсменке-любительнице, что едва не разорила мужа, катаясь по разным чемпионатам. Я получила историю о дочери политика, привыкшей устраивать приемы для возможных сторонников отца и в результате организовавшей слишком пышный прием для начальника мужа, отчего тот решил, что его молодой помощник чересчур уверен в продвижении по службе. Еще один синопсис был о девушке, которой кто-то сказал, что молодые жены часто слишком расточительны, и она так рьяно взялась экономить буквально на всем, что довела мужа до белого каления. Я еще и половины версий не озвучила, а вся группа уже каталась со смеху. Каждый ученик понял, что подошел к заданию с сугубо личных позиций, а то, что ему представлялось совершенно очевидным, для других оказалось свежим и неожиданным. Хотелось бы сказать, что после этого случая я больше не слышала от них ни единой жалобы на банальности, которые лезут в голову, — но, увы, тогда я солгала бы.
Тем не менее можно с уверенностью утверждать, что даже близнецы будут рассматривать одну и ту же тему под разными углами. Каждый по-своему расставит акценты, сформулирует дилемму, предложит способ ее разрешения. Поверьте в это — и вы сможете незамедлительно воспользоваться любой идеей, которая вызывает у вас эмоциональный отклик. Если поиски материала зашли в тупик, могу дать очень простой, но действенный совет: пишите на любую тему, которая задевает вас достаточно глубоко, чтобы обсуждать ее в разговорах. Если некий предмет привлекает ваше внимание до такой степени, он имеет для вас значение. Сформулируйте это значение — и у вас появится основа для истории.
Любой текст, который предназначен не просто для передачи конкретной информации (как, например, формула или рецепт), — это, в сущности, попытка убеждения. Завладев вниманием читателя, вы приглашаете его взглянуть на мир вашими глазами, согласиться с тем, что некая тема интересна, что одна ситуация трагична, а другая, напротив, невероятно смешна. В этом смысле убеждение — главная задача всей литературы. За художественным вымыслом любого толка и уровня всегда кроются воззрения автора.
Вот почему вам обязательно нужно знать собственное отношение к фундаментальным вопросам мироустройства и к тем частным проблемам, о которых вы будете писать.
Рекомендую задать себе несколько вопросов, которые, вероятно, наведут вас на дальнейшие размышления. Их список далеко не полон, но, задумавшись об этих — и связанных с ними — материях, вы должны неплохо разобраться в своей жизненной философии.
И так далее. Если вы обнаружите, что затрудняетесь дать осознанный ответ на «вечные вопросы», — значит, вы пока не готовы работать с большими и серьезными темами. Для начала нужно искать такие, о которых вы можете высказать определенное мнение. Лучшие книги рождаются из твердых убеждений — доказательства тому стоят на любой книжной полке.
Войти с помощью соц. сетей: