На следующий день в сумерках Ксан пришел к моему домику. У него за спиной был мешок, а в руке – фонарь. У меня же не было ничего, кроме нескольких нацарапанных записок и трепещущего сердца.

– Я взял то, о чем ты просила, у Фалады, – сказал он, – и заодно увидел, что ты с ней сделала. Ее не узнать.

– Мне нужна была практика. Я подумала, что неплохо начать с этого.

– Думаешь, ты готова?

– Конечно нет, – ответила я. – Но разве у меня есть выбор?

– Конечно нет, – эхом ответил он и робко улыбнулся.

Наступила та самая ночь. Мы собирались укрепить Высшие Врата, установив Фаладу в виде символической замены одного из эмпирейцев, уже потерянного. С помощью записей, в которых сообщалось, как проводились первоначальные ритуалы, я составила из фрагментов новое заклинание. Мне бы хотелось иметь в своем распоряжении больше времени, но сегодня был десятый день месяца. И чтобы совершить это действо, маг крови должен приступить к нему сейчас или никогда.

Мы шли сквозь густой лес мимо старого русла ручья, пока не оказались у основания стены.

– Где-то здесь, наверху, должна быть лестница, – сказал он, двигаясь вдоль каменной кладки. – Ею никто не пользуется. Вот она.

Ксан оказался прав: мы увидели очень узкую лестницу, не более двух футов шириной, которая, если смотреть снизу, сливалась со стеной. Он стал решительно подниматься по ступенькам.

Я почувствовала, как мной овладевает тревога. Что, если я ошибаюсь? Что, если в итоге мне не удастся сделать все необходимое? Мне хотелось бежать, спешить, поскорее взяться за дело, но я застряла на лестнице позади Ксана, а он, как ни странно, никуда не торопился.

– Похоже, ты знаешь множество тайных ходов, – заметила я.

– Я провел много времени, пытаясь понять, как избежать встреч с людьми. Я достаточно всего исследовал.

– В это трудно поверить, – сухо заметила я. – Ты прекрасно ладишь с людьми.

Наверху стена была шести футов в толщину, плоский проход был зажат между бойницами. Здесь мелькали обрывки древних теней повстанцев, солдаты, запускающие призрачные стрелы в призрачную армию внизу. Я старалась не наступить ни на одного из тусклых призраков, которые как мусор валялись под ногами, пока мы поднимались по самому крутому подъему стены, направляясь на север. Мы часто останавливались, и Ксан волновался, что я иду слишком быстро и что рана у меня на боку вот-вот откроется. Разумеется, его это беспокоило; он хотел, чтобы я истекала кровью лишь тогда, когда того потребует случай.

Дальний восточный отрезок стены был встроен непосредственно в склон горы. Деревья редели по мере того, как стена поднималась вверх, и теперь она упиралась не в землю, а в твердый фундамент. Сквозь высокие облака просачивался лунный свет, бросая на землю тонкие полосы: идеальное сочетание света и тьмы. Нарастал низкий рев, и я почувствовала, как под ногами мягко завибрировал камень.

– Что это за звук? – спросила я.

– Сама посмотри. – Он перегнулся через край внутренних зубчатых стен и указал вниз.

Двадцатифутовая стена выстроилась в идеальную линию с самим краем обрыва, расположенным на головокружительной высоте. Прямо под нами ревел водный поток, устремлявшийся вниз по краю скалы и исчезавший в темной полосе леса у ее основания. За ним мелькали мягкие огни города. Единственное, что возвышалось над нами, – это мрачная и одинокая башня. Мое сердце забилось чаще.

– Аклев знал, что, возведя стену, он защитит нас от дождя, но он не хотел полностью лишить нас свежей воды. Ворота должны были оставаться единственными способами попасть в город, поэтому… он использовал толщу самой скалы. Проделал в ней отверстия, достаточно большие для того, чтобы пропускать воду, но слишком маленькие, чтобы поставить под угрозу устойчивость горы или чтобы по ним в город могли пробраться правонарушители. Итак, что ты думаешь?

Мы решили, что слишком рискованно произносить столь серьезное заклинание под самими Высшими Вратами, когда вокруг так много людей, и потому я предложила использовать ту часть стены, где встреча с возможными свидетелями была менее вероятна. Теперь, глядя вниз с ужасающей высоты, я подумала, что, наверное, лучше было бы смириться с присутствием зрителей.

Нервно сглотнув, я кивнула.

– Придется это сделать.

Ксан снял со спины мешок и достал из него предметы, необходимые для проведения обряда. Мел. Чашу. Фонарь. И, наконец, прядь с гривы Фалады, которая снова стала серебристо-белой, отделившись от тела лошади и тем самым избавившись от моего заклинания маскировки.

Ксан взял мел и быстрым уверенным движением нарисовал на камне трехконечный узел-трилистник, который я теперь узнавала благодаря полной версии Compendium. Когда он закончил, я сбросила башмаки и босиком встала в его центр – осторожно, чтобы не стереть линии.

Глубоко вздохнув, я сказала:

– Мне нужен нож.

– Я об этом позаботился. – Ксан извлек из нагрудного кармана что-то похожее на миниатюрный кинжал. От рукояти до кончика лезвия нож был как раз длиной с мою ладонь. Надписи на футляре были неразборчивы, но в центре орнамента я разглядела другой трилистник. Ксан снял футляр, и я с изумлением обнаружила, что лезвие у ножа стеклянное, а не металлическое.

– Это луноцит, – объяснил Ксан. – Погружается в песок и нагревается как стекло. Однако в отличие от стекла, – он взял нож, ударил им по каменной стене, и нож отскочил от нее с громким тинг! – охлажденный луноцит не разобьется. – Он передал его обратно мне. – Такие ножи раньше выдавались членам триумвирата Ассамблеи. Этот нож принадлежал самому Аклеву. Я подумал, что если уж мы собираемся усилить его заклинания, нам не помешает использовать для этого и его нож.

– Острый, – сказала я, потрогав кончик лезвия пальцем. На коже выступила капля крови. – Очень острый.

– Верно, – сказал он, достал носовой платок и вытер мне палец. – Так что будь осторожна.

– Осторожна? – фыркнула я. – Через несколько минут я пролью куда больше крови.

– Да, – ухмыльнулся он. – Нам нужна твоя кровь. Постарайся не тратить ее понапрасну. Вот. Позволь-ка мне.

Он взял нож и поднял его ровно над моей ладонью. Чистое лезвие сверкало в тусклом лунном блеске, рассеивая по моей коже похожие на созвездия шарики света.

– Ты неправильно делаешь, – сказал он. – Ты режешь слишком глубоко, слишком широко – на коже могут остаться шрамы или откроются раны. Надо вот так.

Он проделал быстрое, резкое движение, чтобы показать, как надо, и вернул нож мне. Глядя из-под упавшей на лоб пряди волос, он объяснил:

– Я вырос, наблюдая за тем, как это делает Саймон. – Он помолчал. – Твой метод очень болезненный. Поверь: я бы никогда не попросил тебя об этом, не будь я уверен в том, что оно того стоит. Ты спасаешь жизни, Эмили. Жизни людей.

Наши взгляды встретились.

– Понимаю, – искренне ответила я. – Я очень хорошо тебя понимаю.

Затем я сделала надрез легким и очень осторожным движением, действуя, как показал Ксан, и почувствовала, как по мере того как вытекающая кровь приглушала сияние лезвия, во мне начали нарастать сила и боль.

Ксан бережно забрал нож из моей правой руки и вместо него положил мне в ладонь чашу, повернув мой кровоточащий кулак так, чтобы он оказался прямо над ней. Когда первая капля коснулась металла, этот звук отозвался во мне звоном колокольчика, но через секунду он превратился в вой. Через три секунды он стал криком, таким высоким и пронзительным, что я подумала, что клетки моего тела от него лопнут. Но сквозь боль я слышала голос Ксана, четкий и спокойный.

– Последняя возможность отступить. Ты уверена, что готова? Уверена, что справишься?

– Я изучила все книги. Именно так это делал Аклев. Я уверена.

Он кивнул.

– И каково это – спасать мир? Что ты при этом чувствуешь?

Я нервно ответила:

– Потом расскажу. Прочти заклинание, которое я тебе дала, слово в слово, делая паузы так, чтобы я могла повторить каждую строчку. – Уилстайну, возможно, заклинания были и не нужны, но я не хотела рисковать. – А в конце подожги в чаше волосы лошади и кровь.

Он зажег спичку и прочел первую строчку.

– Divinum empyrea deducet me. – Божественная Эмпирея, направь меня.

– Divinum empyrea deducet me.

Его спичка зависла над чашей.

– Hic unionem terram caelum mare. – Жар переходил из чаши к кончикам моих пальцев, где превращался в булавочные уколы, которые будто почесывали меня под кожей. Внутри чаши кровь сгустилась вокруг пряди из гривы Фалады.

– Продолжай, – сказал Ксан. – Nos venimus ad te dedi te in similitudinem. Мы пришли к тебе с предложением по подобию твоему.

– Nos venimus ad te dedi te in similitudinem. – Булавочные уколы превратились в острые осколки стекла, впивающиеся в мои вены. Они ходили по кругу в моей голове, спустились по горлу, проникли внутрь сердечных клапанов и вышли из них, а потом с криком спустились по моим ногам и вышли из ступней в стену. После этого начался рост. Как будто я выбралась из своей кожи и скелета и превратилась в круг света.

– Magnifico nomen tuum, et faciem tuam ad quaerendam. Восхваляю имя твое и ищу твоего расположения.

Я с трудом произносила слова. Я едва ощущала себя. Мне было трудно понять, какими частями тела нужно шевелить, я не чувствовала ни рта, ни губ, ни языка, которым нужно было ворочать. Ветер бешено хлестал по стене, как во время урагана, и я подчинила его себе, подчинила себе воздух, чтобы создать требуемые звуки. Magnifico nomen tuum, et faciem tuam ad quaerendam. Это был не мой голос, а печальный свист ветра.

Ксан опустил спичку в чашу, осветив ее содержимое вспышкой. Я почувствовала, как мощь раскаленного добела пламени поднялась и присоединилась к ветру, закручиваясь в горящую колонну и вырезая на небе круг.

Затем я увидела их – лей-линии.

Мир за пределами Аклева был покрыт ослепительными всполохами белого света. Справа, слева, позади… они нависли над землей как сеть, повсюду, но только не внутри аклевской стены, возле которой они сворачивались. Я смотрела на них и видела, что линии стали медленно тускнеть, а ветер – ослабевать.

– Не останавливайся, – приказал Ксан.

Кровь в чаше поглотила прядь из гривы Фалады, перекрасив огонь из золотистого в серебристый. Я увидела ее призрак, свободно скачущий по бескрайней туманной пустоши. Я почувствовала ее яростную гордость, ее буйную радость, ее дикую страсть. Как будто она знала, что, если захочет, сможет бежать так быстро, что взлетит и присоединится к богине на небе. Она была Эмпиреей. Она была волшебной. И она собиралась дать мне все, что нужно. Потому что она любила меня. Доверяла мне. Она не пользовалась словами, но я знаю, что она говорила мне: она хочет помочь, потому что Келлан хотел бы, чтобы она мне помогла.

Но затем огонь зашипел.

– Подожди! Подожди! – взмолилась я. – Я не закончила! Еще не все! – Я вышла из трилистника, пытаясь поймать ускользающий образ.

– Что ты делаешь? – спросил Ксан, когда я опрокинула чашу, проводя тонкую линию из крови и пепла вдоль краев мелового рисунка. – Подожди, Эмили! Не надо!

– Я исцеляюсь слишком быстро, – в оцепенении произнесла я, пытаясь удержать убывающий серебристый огонь. – Боли не хватает.

Прежде, когда я экспериментировала с магией, я справлялась не с помощью боли. Что сказал Саймон? Магия крови завязана на эмоциях: чем быстрее бьется наше сердце, тем быстрее оно перекачивает кровь. Дома я, пользуясь магией, каждый раз испытывала страх, что Трибунал как-нибудь об этом проведает. Когда я спасала свою беременную матушку, я делала это от отчаяния. Когда я сжигала бандитов на улице Аклева, я пыталась предотвратить их посягательство на мою честь. Вслух я произнесла:

– Страх. Мне нужно почувствовать страх.

Я оттолкнула Ксана в сторону, побежала к стене, ногтями уцепилась за самый верх зубца и подтянулась. Крошки строительного раствора захрустели под босыми ногами, и несколько сыпучих кусков щебня упали в зияющую пустоту подо мной. Я перегнулась через край и вспомнила, что чувствовала, глядя, как Келлан выскальзывает из моих ладоней навстречу смерти, и мое сердце забилось в зловещем барабанном ритме. Если я упаду, то погибну – но потерять я боялась вовсе не свою жизнь. Единственный способ испугаться настолько, чтобы суметь завершить начатое, заключался в том, чтобы поставить на кон жизни тех, кто со мной связан. Я подняла руку еще раз, и капля крови упала прямо на камень зубчатой стены.

Это сработало, но я знала, что эффект будет недолгим. Я отчаянно потянулась сквозь пустоту к тому месту, где меня ждала Фалада. Она наклонила голову и положила свою красивую белую морду в мою кровоточащую ладонь.

– Спасибо, – сказала я ей, проводя серебристый свет ее души в свои ладони. Я взяла ровно столько, сколько мне было нужно, и держала этот свет внутри, позволяя ему циркулировать и расширяться. Затем я усилила свое сознание, снова обнаружила трещину в стене и загладила ее серебристой душой Фалады. «Почти!» – подумала я, но огонь вновь начал тускнеть. Мое тело останавливало кровотечение, и вместе с тем ограничивало доступ к магии внутри стены – кровь сворачивалась, я исцелялась. Нужно было почувствовать еще бо́льший страх. Я перегнулась как можно дальше и уже стояла на цыпочках…

– Эмили! – воскликнул Ксан и ухватил меня за руку. Я с трудом сохраняла равновесие. – Эмили, не надо. Это опасно. Не надо! – Он с силой притянул меня к себе, и я упала прямо в его объятия.

Я дрожала. Я была в крови. Но я не справилась. Не смогла.

– Ты в порядке? – Его белый воротничок съехал набок, волосы спутались, а глаза стали такими темными, как самый темный лес. Мы смотрели друг на друга. Я медленно поднесла окровавленные пальцы к его лицу и мягко прикоснулась к его губам. Никто из нас не произнес ни звука.

– Ничего-то вы не боитесь! – сказал мне Торис на ужине в Сирике. Всего, подумала я. – Кое-чего я все-таки боюсь, – ответила я вслух.

– Ничего-то вы не боитесь! – снова услышала я его слова, прозвучавшие эхом.

Да, ответила я.

Я боюсь Ксана.

Все замедлилось и остановилось. Мы были одни в этом хрупком мгновении, подвешенные вдвоем в магии и луче света.

Затем я закрыла глаза и расслабилась.

Оставшийся запас силы выплеснулся из меня волной, прокатился через стену и заполнил щели, подобно тому, как мазь заполняет рану. Как только это произошло, я упала на руки Ксана. Волшебство ушло, оставив меня опустошенной, похолодевшей. И все же, когда мы были в объятиях друг друга, удивленные и смущенные до такой степени, что захватывало дух, я была уверена, что еще никогда не чувствовала себя живее, чем в то мгновение.