Глава 14
Донна Лэсс
Обнаружение Дмитрия Доброхотова и Михаила Харитонова стало просто вопросом времени. Беда в том, что время как раз работало против следствия. Тот, кому нечего терять, уже не сдерживается.
Разговор с Маратом Нимом дал им не все детали мозаики — но об остальных можно было догадаться. Родители настоящего Дмитрия Доброхотова упоминали, что Никиту растила нестабильная мать-одиночка, другой родни у него не было. Это вполне могла оказаться та самая Ангелина. Леон не брался и представлять, чего ей стоили дни, проведенные на даче у зарвавшегося мажора. Она стала жертвой преступления, но помощи не получила — ей, скорее всего, никто не поверил.
Некоторые переживают такой травмирующий опыт, другие же сходят с ума. А если предположить, что рождение Никиты стало следствием изнасилования, становится понятно, почему мать так к нему относилась.
— Это его месть, — пояснила Анна. — Пока мы мало знаем о его детстве, поэтому нельзя сказать, что именно вдохновило его поступать именно так. Но в том, что он и сам психически нездоров, сомневаться не приходится.
Она выглядела совершенно спокойной, почти скучающей. Тот же Чеховский наверняка решил бы, что она просто недостаточно серьезно относится к делу. Но Леон знал ее куда лучше, он понимал, что она напряжена до предела. Сложно предположить, чем это аукнется ей в будущем. Но сейчас она была полна решимости вести игру до конца.
Они проверяли всю недвижимость Дмитрия и Марианны Доброхотовых. Нужно было выяснить, где убийца мог организовать убежище, где он затаился — вместе с заложниками.
— Я одного не понимаю: зачем он устроил эту клоунаду с письмами? — спросил Леон. — Неужели он всерьез надеется спихнуть все на Харитонова и выйти сухим из воды?
— Вряд ли. Письма маньяков почти никогда не могут считаться просто попыткой передать информацию. Думаю, Анониму принципиально важно свести эти смерти в одну цепь.
— Да, но зачем обвинять Харитонова?
— Вероятнее всего, это попытка поглумиться над родственниками жертв, — указала Анна. — В частности, над Мельничуком и Карауловым. Их поставили перед фактом, что убийца все время был рядом, следовательно, они могли защитить своих детей, но не сделали этого. Удар по больному месту. Сомневаюсь, что Никиту на данном этапе так уж волнует собственная судьба.
— Миссия важнее, чем жизнь?
— Вот именно.
Чем больше сведений они собирали об имуществе Никиты, тем яснее становилось: он не планировал жить долго. Из недвижимости у семьи была только квартира, они никакой дачей не обзавелись. Никите наследовать было нечего, да и его жене ничего не причиталось. Если у него и был подготовлен тайный угол, ни в каких документах это не отразилось.
С семьей Харитоновых вариантов было побольше. На Михаила и его жену Еву было записано несколько домов и квартир. Вопрос в том, о каких из них мог знать убийца. Да и потом, он не стал бы уезжать далеко от Москвы, если ему нужно было контролировать действия Харитонова.
— Я вот все думаю… Как он вышел на Дину Курцеву? — задумчиво спросил Леон, перебирая документы. — Даже мы не знали, что она — дочь Нима, это нигде не значилось!
— Думаю, он подошел к вопросу с другой стороны. Он вышел на Нима. А тот ни от кого не скрывал, что у него есть дочь. Или Никита просто проследил за ним. Это несложно.
— Черт, что бы он ни придумал, что бы ни сделали с его матерью. Почему он просто не отомстил ублюдкам? Их дети были ни в чем не виноваты! Дина Курцева даже не знала своего папашу.
— Это ты спросишь у него, когда мы его поймаем.
— Если мы его поймаем!
— Когда, — настаивала Анна.
— Тебе про Зодиака напомнить?
— Мне как раз не надо. Но он, как опытный игрок, сумел остановиться. Сначала было неудачное убийство Пола Стайна, когда полиция подошла слишком близко. Потом Кэтлин Джонс вообще сбежала от него. В поздних письмах он приписал себе убийство Донны Лэсс, вот только она не умерла, а пропала без вести. Она ушла из дома шестого сентября семидесятого года и не вернулась, тело не нашли. А Зодиак заявил, что убил ее, в марте семьдесят первого года.
— То есть, он вполне мог начитаться о ее исчезновении из газет? — догадался Леон.
— Именно. Его письма были последним, что у него осталось. Но в предыдущих случаях он находил способ доказать свое участие — оставлял следы на месте преступлений, сообщал нечто такое, что мог знать только преступник. В случае Донны Лэсс, никаких доказательств не было, голословное утверждение. После этого он вообще исчез на три года, в семьдесят четвертом решил написать, чтобы обсудить фильм «Изгоняющий дьявола», и все. Его охота исчерпала сама себя тихо и мирно. Никита, в свою очередь, несется в пропасть без тормозов.
— Но он все равно не прекращает писать письма…
Ему не нужно было новое пояснение от нее, Леон и сам видел, что к чему. Если принять во внимание то, что Никита, скорее всего, сделал всю эту охоту местью за участь матери, понятно, почему он посылал письма. Ему нужно было, чтобы назначенные им враги знали, за что их постигли несчастья. Может, поэтому он и убивал не их самих, а их детей! Жестокое, но пугающе верное решение: по Евгению Караулову было видно, что он с удовольствием поменялся бы местами с сыном.
Ну а еще Леон не мог избавиться от ощущения, что Никита хотел быть остановленным. Леон помнил, как тот выглядел при их последней встрече. Не похоже, что Никита притворялся, он казался откровенно сломленным. Тогда это приняли за тоску по жене. А что, если это было нечто большее? Убийство ни в чем не повинных людей могло причинить ему куда большие страдания, чем он ожидал.
— Кажется, я знаю, где он, — тихо сказал Леон.
Но Анна все равно услышала, она насторожилась, как охотничья собака, учуявшая зверя.
— Где?
— Помнишь, ты говорила, что маньяки не нуждаются во внутренней мотивации? У них есть осознание собственной правоты, им этого хватает. Но Аноним, скорее всего, не из этой породы.
— Точно не из этой.
— Ну вот! Раз он затеял вендетту, значит, у него есть определенное представление о справедливости. Ему нужно постоянно напоминать себе, что он прав. А он уже не очень-то в этом уверен, раз пошел вразнос! Ему нужно место, где он будет чувствовать себя достаточно уверенно.
Он не сомневался, что уж теперь Анна точно поймет, и она не подвела.
— Дача, на которую Ним привез Ангелину!
— В точку.
За годы, прошедшие с тех пор, многие дачные поселки изменили свое назначение, стали использоваться для круглогодичного проживания. Однако дачу семьи Мельничук эта участь не постигла — здание и вовсе сгорело лет пятнадцать назад. Это уменьшало шансы застать там Никиту, однако не отменяло их. Судя по всему, многие дома по-прежнему использовались только летом. В марте народу там будет немного, Никите есть где затаиться — даже с двумя заложниками.
Леон ожидал, что объяснить все это Чеховскому будет сложно, доказательств у них не было вообще. Однако полицейский поверил им сразу — ему сейчас нужно было во что-то верить.
— Диктуйте адрес, я вышлю туда группу захвата.
Телефон был переключен на громкую связь, поэтому разговор слышала и Анна. Она сразу предупредила:
— Высылай хоть нацгвардию, но мы с Леоном сейчас ближе, мы доберемся туда первыми.
— Солари, ты с ума сошла? — возмутился следователь. — Там же заложники!
— Вот именно. Там заложники и парень, у которого в башке бомба замедленного действия. Так что всем будет лучше, если первой его найду я, а не твои любители пострелять. Просто предупреди их, что мы там будем, с остальным разберемся на месте.
* * *
Михаила Харитонова не покидало ощущение, что он просто спит. Это не по-настоящему, почти как компьютерная игра, где все можно и ничего тебе за это не будет. Потому что если воспринимать реальность как-то иначе, можно сойти с ума.
Он ведь знал Егора Мельничука с детства! Это он подзадержался с браком, у его друзей дети появились гораздо раньше. Понятно, что они уже и друзьями-то не были в зрелом возрасте, но все же. Есть фотографии, есть интернет, жизнь на виду. Он помнил Егора. Он вогнал Егору нож в живот. Михаил сомневался, что когда-либо забудет это чудовищное ощущение — как его руку заливает горячая кровь. И взгляд он тоже не забудет. Взгляд, полный удивления и боли. Не злости, нет. Похоже, Егор так и не осознал до конца, что произошло.
Сложно было сказать, мертв парнишка или нет. У Михаила было четкое задание: убить. Но как дошло до дела, он смог нанести только один удар. О том, чтобы вырвать нож из раны и ударить снова, и речи не шло, как и о том, чтобы убедиться, жив ли еще Егор. Михаил слабо помнил, что произошло после атаки, память сохранила лишь неясные обрывки. Ему нужно было выбраться оттуда, и у него это каким-то чудом получилось. Он не ради себя старался, понятное дело, ради жены и дочери.
На себя ему было плевать. Он, в отличие от Евы и Ксюши, заслужил то, что с ним происходило.
Он ведь знал, что прошлое его так просто не отпустит. Мельничук ему говорил забыть. А как такое забудешь? Оно все равно разъедало память, заставляло то и дело просыпаться от ночных кошмаров и мучиться дурным предчувствием. Михаил просто не знал, что с этим можно поделать, и продолжал жить дальше.
Ему вся эта затея не понравилась сразу, когда Данила Мельничук рассказал ему, что выиграл девушку. Как можно выиграть девушку? Что за бред вообще? Михаил успокоил себя, решил, что это просто какая-то шутка, и поехал на вечеринку. Его семья была куда беднее семьи Мельничука, таких друзей лучше не терять.
Но никаких шуток не было. На дачу действительно привезли молоденькую девушку, запуганную и очень красивую. Оставили одну в доме — с ними тремя. Михаил до сих пор помнил, как она кричала. Но Данилу и Женю это не смущало, они налетели на нее сразу. А Михаил, не зная, что делать, пил. И чем больше он выпивал, тем тише возмущалась его совесть. Наконец она замолкла, и он присоединился к общему веселью.
Девушка пробыла у них неделю. Правда, однажды ей почти удалось сбежать — утром, когда они приходили в себя. К счастью, охранник Данилы, которого они звали дядя Толя, поймал девицу. Дядя Толя не одобрял то, что они делали. Но времена стояли неспокойные, и терять такую выгодную работу не хотелось. Поэтому он закрыл глаза на то, что там творилось, и девушка провела в плену еще несколько дней. Потом ее куда-то увезли, и Данила всех заверил, что беспокоиться о ней больше не нужно.
Тогда Михаил еще сумел убедить себя, что это нормально. Она сама тоже в чем-то виновата, раз согласилась быть отданной в долг! О том, что она, возможно, даже не знала, куда ее везут, Михаил догадался подумать лишь через несколько лет.
Он выкинул из памяти ее имя, но ее забыть так и не смог. Сам того не заметив, он стал меньше общаться с Женей и Данилой. Им жить было куда проще, и он не отказался бы от такой беззаботности. А происходило наоборот: чем старше и умнее он становился, тем сильнее его преследовало то, что он сделал с бедной девушкой. Он даже в день собственной свадьбы о ней думал!
Но особенно тяжело ему стало, когда у него родилась дочь. Он знал, что не нужно примерять на нее судьбу той девушки. Но подсознание сыграло с ним злую шутку, намекая, что Ксюше, возможно, однажды доведется платить по его счетам.
Поэтому он первым заподозрил неладное, когда началась череда смертей. Он еще на похоронах Вити Караулова пытался объяснить, что, возможно, эти события связаны и нужно предупредить полицию. Но Данила был верен себе. Он послал его куда подальше и отказался даже думать об этом.
И вот результат. Однажды Михаил вернулся домой — и не нашел там свою семью. Он сразу же позвонил на мобильный Евы, а ответил ему незнакомый мужской голос. Вот с того момента и начался его личный ад.
Когда смотришь нечто подобное в фильмах, невольно возникает вопрос: ну почему герой не идет в полицию? Это же самый понятный и правильный вариант! Но — нет. Потому что если есть хотя бы мизерный шанс, что из-за обращения в полицию пострадает твой ребенок, ты покорно опустишь голову и будешь играть по правилам. Ты выполнишь то, что раньше казалось тебе невыполнимым.
Михаил не питал иллюзий на свой счет. Он знал, что даже если ему удастся пережить столкновение с убийцей, даже если его освободят, даром ему нападение на Егора не пройдет. Если его и не посадят, ему перережет горло Мельничук. Ему было все равно. Будущее теперь сводилось к Еве и Ксюше, а его жизнь — это так… побочный эффект.
Ему дали чудовищное поручение, но он справился. Он думал, что уже все. Разве это недостаточное искупление за то, что случилось? Однако голос, шептавший ему через динамик, не желал оставлять его в покое. Он велел Михаилу ехать в лес, где его ожидал какой-то груз. Михаил попытался отказаться — не так решительно, как ему хотелось бы. Но достаточно было услышать голос Ксюши, чтобы снова забыть о сопротивлении и больше не дергаться.
На этот раз голос не оставил его в покое даже после задания, пока он ехал в указанное место.
— Ты знаешь, что вы сделали с ней на самом деле? Знаешь, какой она стала? Она ненавидела не только вас — она ненавидела весь белый свет.
Михаил совсем плохо помнил лицо той девушки, но хорошо помнил ее крики. Да, он мог в это поверить.
— У нее был ребенок. На других она срывалась время от времени, но ребенок был с ней постоянно, как напоминание о том кошмаре. Может, это был твой ребенок? А, что скажешь?
— Я ничего не знал об этом, — прошептал Михаил. — Никто из нас. Она никому не рассказала!
— Конечно, она не рассказала. Она бы не смогла приблизиться к вам. Но ребенок, которого вы оставили ей, год за годом отвечал за ваши грехи. Как тебе такой расклад?
— Я не хотел этого!
— Но сделал. А если несчастен был один ребенок, почему бы не сделать несчастными всех? Разве это так уж несправедливо? Пусть тоже получат за грехи отцов!
Вот, значит, как. Дочка Данилы Мельничука и сын Жени Караулова погибли не просто так, не случайно. Но они даже не знали, за что умирают! Хотя, если бы знали, разве им стало бы легче?
— Прошу вас, только не втягивайте в это Ксюшу! — взмолился Михаил. — Ей семь лет! Она ничего не понимает. Она еще совсем ребенок! Со мной — что угодно, но она.
— Езжай! — прервал его голос. — Делай, что тебе сказано. И если ты сделаешь достаточно, возможно, она будет жить.
Только ради этого Михаил и держался.
В лесу ему пришлось повозиться, но он все же нашел тайник, к которому подводил его голос. В тайнике лежало ружье, завернутое в несколько тряпок. Из такого Михаил раньше не стрелял, но знал, что у него получится.
Времени оставалось все меньше. Он прекрасно понимал, что после нападения на Егора Мельничука его ищет весь город. Скрываться долго не получится, его схватят с этим ружьем, а оно, возможно, свяжет его еще с каким-нибудь преступлением. Он думал об этом отстраненно, без тени страха. Ему просто хотелось, чтобы все закончилось.
Голос тоже понимал, что нужно торопиться.
— Ты облажался, — холодно бросил он. — Пацан выжил. Твоя задача — прийти в больницу и убить его. На этом — все, можешь быть свободен.
— Свободен или мертв? — горько усмехнулся Михаил.
Он не сомневался, что к Егору приставили охрану. С ружьем ему, возможно, удастся пройти в больницу… но вряд ли получится выйти оттуда.
— Ты намерен торговаться? — спросил голос.
— Нет, я. Я все сделаю. В какой он больнице?
Он понятия не имел, от кого голос получает информацию. Это тоже казалось частью сна: все всё знают по умолчанию, и только он один плывет по течению. Он ехал по городу, а рядом с ним лежало на пассажирском сидении ружье. Нереально, невозможно… но происходит же. Он думал о жене и дочери, и мысли были медленными, будто замерзшими.
Он остановился на парковке перед больницей, когда было уже темно. Михаил видел чуть поодаль полицейские автомобили — и видел машину Мельничуков. Они тоже здесь. Конечно, здесь, где ж им еще быть, когда их теперь уже единственный ребенок борется за жизнь?
Но от Егора уже ничего не зависит. Сейчас он, Михаил, пойдет туда, устроит хаос, принесет еще больше горя, которое заслужили только два человека — Данила и он сам.
А может?..
Михаил перевел взгляд с ружья на телефонную трубку, из которой раньше звучал голос. Теперь уже нет, и вряд ли этот человек способен следить за ним. Скорее, он будет следить за новостями, сообщение о нападении на больницу мгновенно облетит интернет!
Но до того, как это случится, у Михаила еще есть немного времени и возможность принять последнее самостоятельное решение.
Он понял, что пришла пора изменить правила игры.
* * *
Как и ожидала Анна, они прибыли в дачный поселок раньше группы захвата. Это нельзя было считать победой — но это давало им преимущество. Что творится в голове у убийцы — не угадаешь, и на появление вооруженных людей он может отреагировать как угодно.
Определить, в каком доме он скрывается, оказалось не так уж сложно. На этой улице было припарковано совсем мало машин, и лишь одна — возле забора с надписью «Аренда». Автомобиль этот не принадлежал Дмитрию Доброхотову официально, но по сравнению со всем, что он уже устроил, угон — меньшая из бед.
Они решили подобраться к дому со стороны заднего двора, там, где вероятность заметить их пониже. Над поселком уже сгущались сумерки, но слишком медленно, а возможности дождаться темноты у них не было. Продвигаясь вперед, Анна думала о последнем письме, которое им подбросили через Михаила Харитонова. Убийца стал небрежен — менее четкие буквы, больше указаний на личный почерк. Возможно, эксперты найдут там отпечатки пальцев. Это станет лишним доказательством, что он не пытался подставить Харитонова, он просто доигрывал свой же сценарий — кое-как, уже из последних сил.
В доме было тихо, со стороны улицы окна казались темными, со стороны заднего двора можно было разглядеть робкий проблеск света — не центральная люстра, скорее, настольная лампа, а то и вовсе свеча. Подобравшись чуть ближе, Анна заглянула в окно. Шторы завешивали его неплотно, и можно было разглядеть трех человек, затаившихся внутри.
Похищенные Ева и Ксения Харитоновы сидели на полу в углу комнаты. Заплаканная женщина прижимала к себе спящую девочку, они были скованны между собой наручниками, а Еву удерживала еще и цепь, один конец которой был замком закреплен на ее ноге, второй — на батарее.
В другой части комнаты сидел Никита — человек, изначально представившийся им Дмитрием Доброхотовым. На коленях у него лежал пистолет, на столике рядом с ним — охотничий нож и мобильный телефон. Никита выглядел так, будто не спал целую вечность. Его мертвенно бледное лицо оставалось маской безразличия, словно его давно уже не интересовала ни собственная судьба, ни вообще дела живых. Это был дурной знак.
А вот Михаила Харитонова нигде не оказалось. Плохо. Анна понятия не имела, кто еще в списке жертв Никиты, это невозможно было предугадать. Его-то в любом случае остановят, но успеет ли выполнить свою задачу Харитонов?
— Что будем делать? — тихо спросил Леон.
— Ты — сидеть здесь и наблюдать, я пойду внутрь.
Он отреагировал именно так, как она и ожидала:
— Исключено!
— Время! — напомнила Анна. — Он не знает, что мы здесь вдвоем. Отсюда ты сможешь в него выстрелить, но лучше не надо. Задача максимум — убедить его отозвать Харитонова.
— Он тоже может выстрелить в тебя!
— Может, но вряд ли.
— Значит, у него будет еще одна заложница!
— Уж лучше я, чем ребенок. Ты и сам знаешь, что через несколько минут сюда прибудет бодрая кавалерия, которая превратит все это в цирк. Так что просто помоги мне, остальное решим потом.
Он был недоволен — и напуган. Иначе и быть не могло. Однако Леон неохотно кивнул, отдавая ей право принять финальное решение.
Она не собиралась прокрадываться в дом, это все усложнило бы. Вместо этого Анна постучала в заднюю дверь, замерла на несколько секунд и, не дожидаясь ответа, зашла. То, что дверь оказалась не заперта, лишь подтверждало ее догадки насчет Никиты. Он умен и внимателен к деталям, но сейчас он просто проваливается в бездну.
Чуть раньше он бы, может, был шокирован ее появлением — или разозлен. Однако теперь Никита остался сидеть все в том же кресле, и взгляд, скользнувший по ней, был безжизненным. Но расслабляться было рано: он положил руку на пистолет, хоть и не направил на нее оружие.
— Мне почему-то казалось, что из всех, кто под меня копал, придешь ты, — сказал он. — А где твой напарник?
— С ним было бы слишком людно, — уклончиво ответила Анна. — Не думаю, что тебе нужна большая компания.
Сердце стучало все быстрее, оглушая ударами в ушах. Риск был велик, а смерти боятся все, кроме законченных психов. Но она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться и привести пульс в норму. Она ведь сказала Леону правду: это необходимо было сделать.
— Это все ради твоей матери, да? — спросила она. — Я знаю, что они с ней сделали.
Вот теперь Никита вздрогнул. Даже в его нынешней апатии упоминание матери было способно встряхнуть его, как удар током.
— Ты не знаешь ничего, — криво усмехнулся он. — Никто не знает! Кроме нее…
— А теперь еще и тебя, да? Конечно, я не могу знать, что именно она чувствовала. Но я точно знаю, что она не виновата. Ее обманули, она ни на что не соглашалась.
— Она не просто не соглашалась, она боролась до последнего! Она изодрала руки в кровь, сломала собственный палец, но освободилась от веревок. Она заслужила спасение! А спастись не получилось. Ее перехватил этот бугай, охранник. Притащил обратно. Хорошая собачка, косточку выдали! Она умоляла его отпустить ее. Что ему стоило отпустить? Но ему хотелось выслужиться!
Вот и объяснение того, чем наказание заработал Анатолий Касанский. Может, он и не участвовал в изнасиловании Ангелины, но своим поступком он заслужил кару наравне с остальными.
— Я одного не понимаю. Как они это скрыли? — поинтересовалась Анна. Она мягко, медленно продвигалась вперед, чтобы не спугнуть преступника. Очень скоро она стояла между ним и заложницами, но Никита даже не заметил этого.
— Да очень просто — деньги! Тот же путь, что привел ее туда. Когда они наигрались с ней, они заплатили своему прикормленному менту, чтобы он закрыл ее в камере с проститутками. Якобы она тоже продавала себя, как придорожная шлюха! После этого никто ей уже не верил.
Наконец нашлось место для последнего кусочка мозаики. Чеховский говорил, что ныне покойный Валентин Семенов был нечист на руку, однако серьезными делами не занимался. Вот только тут не нужен был доступ к серьезным делам! Подсадить полуживую, ничего не соображающую девушку в камеру к проституткам — проще простого.
И это действительно стало бы решающим ударом по репутации Ангелины. Это объясняло все полученные ею травмы, а ее слова об изнасиловании теперь были похожи на попытки осознанно очернить уважаемых людей. Вместо того, чтобы получить помощь, она нарвалась на новую волну психологического давления.
Это ее и сломало.
Было бы чудом, если бы за время недельных издевательств она не забеременела. Но чуда, конечно же, не случилось. Ангелина понятия не имела, кто из трех насильников стал отцом ее ребенка. Это было не так уж важно. В ее поврежденном сознании младенец стал ребенком сразу троих, символом всего, через что ей пришлось пройти.
Поэтому жизнь маленького Никиты с первых лет была похожа на пытку. Анна видела, что от рождения он обладал здоровой психикой — это было заметно даже сейчас. Многие серийные убийцы отличаются врожденной тягой к насилию, а потом обстоятельства их жизни лишь подталкивают к такому.
Но Никита не был жестоким. Напротив, он любил свою мать и готов был сделать все, лишь бы ей угодить. Он был слишком мал, чтобы понять: это невозможно. Ангелина не только избивала его, этим она как раз занималась не так часто. Зато она день за днем, год за годом твердила ему, что он виновен.
Сначала это были хаотичные, несвязные обвинения. Но потом в сознании Ангелины сложилась полная схема преступления и его последствий. Она убеждала Никиту, что он — зло, и чтобы хоть как-то искупить свое рождение на свет, он должен отомстить за нее.
В этот момент кто-то должен был вмешаться. Возможно, учителя в школе, соседи, органы опеки… Но не вмешался никто, и бесполезно теперь сетовать на черствое общество. Была создана идеальная почва для будущих преступлений: любовь сына наложилась на болезнь матери.
Когда она умерла, это стало для Никиты финальным ударом. Другой семьи у него не было, и он почувствовал, что должен осуществить миссию, к которой его готовили всю жизнь. От матери он знал о ее мучителях очень многое. Теперь ему предстояло разобраться, что с ними стало за эти годы и как до них добраться.
— Ты ведь понимал, что это неправильно? — вкрадчиво спросила Анна. — Чувствовал где-то в глубине души.
— Я обещал ей.
— Я говорю не о ней, а о твоих чувствах. Ты узнавал мир не только с ее помощью, ты учился в школе, у тебя были друзья. Ты должен был понять, что она не права.
— Что верно для других, неверно для меня, — указал Никита. — Они родились просто так. Я родился из-за преступления. Они не могли меня понять.
Здесь Анне оставалось только признать очевидное. Сумасшествие Никиты было навязанным — но, похоже, необратимым. Его мать сделала это, не до конца понимая, что творит. Словом, две жертвы превратились в двух преступников — а пострадали невинные люди.
— Я могу понять твой гнев, — указала Анна. — Но почему в своем желании отомстить ты не пришел за теми, кто причинил боль твоей матери? Почему их дети?
— Она так хотела. Она сказала, что один миг их страдания не искупит то, что она переживала много лет. Но если я отниму у них самое дорогое, они будут страдать!
— Ты ведь понимаешь, что кто-то из жертв мог быть твоим братом или сестрой?
— Я понимаю. Тем хуже для них. В конце концов, мы все одинаковые отбросы, достойные смерти.
С этим убеждением он и отправился на охоту. Никита был умен, и теперь Анна с грустью думала о том, какой счастливой стала бы его жизнь, если бы он пустил этот ум в нужное русло. Но он, еще совсем молодой, только-только обретший личность Дмитрия Доброхотова, сосредоточился на мести.
Они предполагали, что его первой жертвой стала Лолита Мельничук, но это было верно лишь отчасти. По-настоящему первой была Марианна. Никита, привлекательный и очаровательный, легко завоевал ее расположение и женился на ней. Он заранее продумал свое главное преступление, и в этом сценарии ему нужно было стать жертвой — скорбящим вдовцом несчастной женщины. Таким образом он получил бы возможность узнавать все новости по расследованию, не привлекая внимания. По сути, это была такая же грамотная подготовка, как его алиби с дублером в такси.
Но вот подготовительный этап был закончен, пришла пора самого сложного. Отправляясь за Лолитой Мельничук в Турцию, Никита не сомневался, что готов. Он знал, что Данила Мельничук был зачинщиком всего этого, без него у Ангелины сложилась бы совсем другая жизнь. К тому же, у него было двое детей. Если сначала умрет один, потом — второй, страдания будут куда сильнее.
Это в теории. На практике же, когда дошло до убийства, все оказалось гораздо сложнее. Никите пришлось ломать себя: все его существо протестовало против того, чтобы отнять жизнь. Его собственная природа боролась с нервным, истеричным голосом матери, засевшим у него в голове. Поэтому он не смог убить Лолиту мгновенно, поэтому допустил борьбу.
Если бы в ту ночь Лолите помогли, Никита, даже избежав преследования, вряд ли продолжил бы. Анна видела это в его глазах. Он до сих пор сожалел о том, что решился на миссию… Однако когда произошло первое убийство, он решил, что отступать уже нельзя.
Следующим стало нападение на Лизу Семенову, внучку «продажного мента», подставившего Ангелину. Это убийство Никита сделал принципиально иным, тогда ему не нужно было, чтобы полиция объединила все это в одну серию. При нападении на клуб он изобразил безумного стрелка, который действовал хаотично. На самом же деле, он стрелял великолепно и, целясь в Лизу, знал, что ранение будет смертельным.
Дальше он планировал взяться за Марианну, но просто не смог. Нельзя сказать, что он любил свою жену. Но он хорошо знал ее, а убить знакомого человека куда сложнее. Марианна была внучкой охранника Анатолия Касанского, следовательно, она не могла оказаться сестрой Никиты. Он решил позволить себе семейную жизнь чуть дольше и назначил третьей жертвой Виктора Караулова.
С ним поначалу было проще всего. Наглый избалованный мажор, он был идеальным воплощением тех, кто обидел Ангелину. Так что Никита обманул его без малейшей жалости, а когда подготовка была закончена, нанес удар. Но вот смотреть, как Виктор медленно умирает, оказалось куда сложнее. На Никиту давила совесть — обычная человеческая совесть, от которой настоящие маньяки спасены в силу природных особенностей.
Никита начал меняться. Он полностью потерял способность улыбаться, он стал нервным и подавленным. Его преследовали ночные кошмары, спать он мог только с таблетками. Его жена, конечно же, заметила это. Марианна требовала, чтобы он прошел обследование, и грозилась уйти от него. Он не мог этого допустить, только не теперь. Настало время избавиться от нее.
Она позвонила ему перед тем, как уехать с вечеринки. Она не знала, что он уже возле дома, в котором веселились ее друзья, и она только что обеспечила ему идеальные условия для преступления. Никита перехватил ее на лесной дороге и забил до смерти.
— Но там ты почти сорвался, правда? — сочувствующе улыбнулась ему Анна. Ей сейчас было важно пробудить в нем человеческое, достучаться до той части сознания, которую не выжгла ненависть его матери. — Когда она шла к тебе из машины, ты не хотел этого делать.
— Она была внучкой.
— Она была твоей женой! И она была собой. Она даже не знала о том, что сотворил ее дед.
— Все мы — дети своих отцов, — пожал плечами Никита. — Это не изменится никогда.
Убийство Марианны стало для него переломным моментом. Он окончательно убедился в том, что его мать была права: он действительно монстр. Жить дальше не было смысла, ему оставалось лишь закончить свою миссию. Но, когда его допрашивала полиция, он не изображал горе, он действительно горевал. Он просто отключился от собственных мыслей и дальше действовал, как робот.
Сложнее всего ему было найти родню Марата Нима. Казалось, что этот человек наказал себя сам: окончательно опустился, семьи так и не завел, никому не был нужен. Никита чувствовал соблазн просто убить его и двигаться дальше. Но он решил не спешить, понаблюдать, и не зря. Так он выяснил, что Ним уделяет особое внимание Дине Курцевой. А когда Марат в очередной раз напился, выяснить, кем приходится ему эта девушка, было несложно.
— Марат Ним даже не был ей настоящим отцом, — заметила Анна. — Просто донором спермы, можно сказать. Он не растил ее. Он вообще не принимал в ее жизни никакого участия, он ее только раздражал. Она оказалась в таком же положении, как ты. Разве ты не мог из-за этого сделать для нее исключение?
— А кто сказал, что я сделаю исключение для самого себя?
Втереться в доверие к Дине оказалось до смешного просто. Она была одинокой, он — привлекательным даже в своем нынешнем болезненном состоянии. Никита уговорил ее скрывать эту связь, ссылаясь на жену, от которой он, конечно же, в ближайшее время уйдет. Дина поверила ему, потому что ей хотелось верить, и впустила его в свой дом.
А он ее убил — без тени той жалости, которую еще был способен испытывать к Марианне.
Ну а дальше пришла пора разворошить осиное гнездо. Он не сомневался, что родственники его жертв горюют. Но теперь ему нужно было показать, что это не случайные преступления, что все взаимосвязано. Тогда к их горю прибавилось бы и чувство вины за то, что они причастны к гибели своих детей.
— Ты переоценил их, — покачала головой Анна. — Догадался, пожалуй, только Валентин Семенов. Он — бывший следователь, умеет соотносить одно с другим. Он покончил с собой, но — стариком. Разве это стоило убийства молоденькой девушки?
— Мама хотела этого.
Он даже теперь не переходил на крик. У него остались только абсолютные истины, за которые он держался.
— Ну конечно… Но Марианну ты мог и не трогать. Ее дед, Анатолий Касанский, умер задолго до твоей охоты. Став ее мужем, ты не мог этого не знать. Так зачем? Потому что мама хотела?
— Этого достаточно.
— Дело твое. Но неужели ты действительно думал, что такие люди, как Данила Мельничук, способны на признание вины? Даже поняв, из-за чего убили Лолиту, — а я не уверена, что он понял, — он обвинит в этом только тебя. Себя — никогда! Эти люди не похожи на тебя, Никита. У них нет совести, которая терзала бы их. Нет смысла продолжать это!
— Но нет смысла и завершать прежде срока, раз я уже начал.
— Потому что ты что-то должен своей матери — или потому что не знаешь, как быть дальше? Но вот ведь какое дело, Никита. Ты изначально не был ей ничего должен. Она тебе — да. Потому что, как бы ни сложилась ее судьба, она не имела права сваливать это все на тебя! Она тебя сломала, как сломали ее. Но у тебя еще есть возможность остановить это.
— Остановить что? Вернуть к жизни шесть человек?
— Пять, — уточнила она. — Егор жив. И ты можешь избежать новых жертв! Сделай это как ты, а не как посланник своей матери!
Она уже не беспокоилась за заложников, Никита не мог прицелиться в их. Не беспокоилась она и за себя: она знала, что Леон выстрелит прежде, чем Никита наведет на нее пистолет. Но она понимала, что Михаил Харитонов, возможно, сейчас выполняет где-то очередное безумное задание. Вот что она должна была прекратить! У нее в руках была чья-то жизнь — а она даже не знала, чья.
— Позволь мне помочь тебе, Никита, — прошептала она. — Нельзя исправить то, что сделано, но можно починить тебя. Просто набери номер. Тогда ты докажешь, что твоя мать ошиблась в тебе. Она не родила монстра. Она просто сама им стала.
