V
Воскресенье ничем не отличается от субботы. В воскресенье все повторяется снова. Папа смазывает наши лыжи. Мама кричит:
– Чудовище!
Мама кричит:
– У тебя нет души!
Отец напевает что-то себе под нос. Выражение полностью выбралось из него наружу, оно покрыло его лицо страшной маской.
Мама кричит:
– Оставь ребенка дома! Не води ее на гору! Ты ведь знаешь, что там, внутри! Ты ведь прекрасно знаешь, что внутри…
– Что внутри?! – рявкает вдруг отец. – Что ты городишь? Ну? Я тебя слушаю – ЧТО ТАМ ВНУТРИ? Скажи это вслух. При ребенке.
Мама смотрит на него зло и затравленно, как кусачая собака, в которую вонзились шипы строгого ошейника.
– Ты знаешь, что там, – тихо рычит она.
– Не знаю, – говорит он. – Просвети.
– Там… то, что осталось… Отходы, – вдруг оживляется она. – Радиоактивные отходы. Это вредно для здоровья.
– Ну да, – саркастически ухмыляется отец. – И еще там следы от посадки НЛО. И радары американских спецслужб.
– Это вредно для здоровья, – без всякого выражения повторяет мать.
– Для здоровья вредно сидеть дома и жиреть. – Он выразительно переводит взгляд с матери на меня. – А заниматься зимними видами спорта для здоровья полезно. Соня, я ухожу. А ты как хочешь. Ты взрослая девочка.
Снова сноп искр и этот жуткий звук – ж-ж-ж-ж-ж-ж – как будто в мерзлых железяках замурованы сотни ос.
Осиное «ж-ж-ж-ж-ж» электрической дрелью сверлит мне руку, но я терплю. Голова под шапкой вспотела. За мной уже выстроилась огромная очередь на подъемник. Всем надоело. Все дают советы:
– Осторожненько, осторожненько цепляй!
– Не дергай!
– Не бойся!
– Быстрей давай!
– Пешком поднимайся!
– Помогите ей кто-нибудь!
Я чуть-чуть поворачиваю жужжащий бугель, чтобы два торчащих из него штырька плотно обхватили трос. Жужжание угрожающе усиливается – бугель дергается вслед за тросом – я дергаюсь вслед за бугелем – зажмуриваюсь – и снова падаю.
– Корова! – говорит кто-то тихо.
– Как вам не стыдно оскорблять ребенка! – говорит кто-то громко.
Я лежу на снегу с закрытыми глазами. Я корова. Моя толстая туша полностью блокирует доступ к подъемнику. Из-за меня никто не может подняться на гору. Я лежу и всем дико мешаю. Я не хочу открывать глаза. Я никого не вижу. Я не вижу, как кто-то меня видит. Значит, меня никто не видит…
– Дай-ка я тебе помогу. – Сильные руки уверенно и легко поднимают меня со снега. – Девочке не стоит лежать на холодном. Тем более на самом проходе.
Я открываю глаза: Леночкин папа заботливо отряхивает с моей куртки снег и улыбается во весь рот. Леночка стоит рядом и тоже улыбается, криво и противно, не размыкая губ, чтобы не было видно пластины для исправления прикуса.
В школе ее пытались дразнить за эту пластину, но она сказала, что когда пластину снимут – через полгода, – у нее будут красивые ровные зубы. Больше ее никто не дразнит. Что за радость смеяться над недостатком, если через полгода он обернется достоинством?.. Вот если ты толстая, если ты очень толстая корова – тогда совсем другое дело. Это надолго. Это навсегда. Это хороший повод посмеяться…
– Хочешь, я тебе покажу, как надо? – спрашивает Леночка и, не дождавшись моего ответа, протискивается к подъемнику.
Она быстро и ловко цепляет свой бугель за трос – так ловко, что он совсем не жужжит, так быстро, что я даже не успеваю заметить как, – она спокойно трогается с места; она непринужденно, одной рукой, держится за деревяшку на конце бугельного ремня, а другой рукой машет нам; она красиво скользит к вершине горы; она чуть подтягивается на ремне и просовывает деревяшку у себя между ног, как качели-тарзанку; у нее хорошая осанка и прямая спина; она скользит вверх и наверняка улыбается, улыбается, улыбается во весь рот, потому что сейчас никто не увидит ее пластину для исправления прикуса…
– Дай-ка я тебе помогу, – повторяет Леночкин отец. – Держись… Та-ак…
Я держусь за деревяшку. Он сам цепляет мой бугель за трос и осторожно, плавно выпускает из рук ремень.
– Ну всё, пошла!
Толстый металлический трос тянет меня наверх. Я вцепилась в деревяшку обеими руками, я не отпущу ее ни за что, я доеду до самого верха. До самой вершины.
Это моя гора. Моя – и моей волшебницы.
Краем глаза я замечаю, как катится вниз он – Жилец Вершин. Его волосы – цвета горного снега. Его силы бесконечны. Его движения совершенны. Он лавирует между красных флажков – расслабленно, по-хозяйски, с ленцой. Он не знает, что металлический трос тянет меня на вершину. Он думает, что я тренирую коньковый шаг или подъем лесенкой. Там, внизу.
Там, где маленькие человечки толкаются у подъемника.
Но мне плевать, что он думает. Плевать, что он говорит. Я больше не стану ему подчиняться. Теперь, когда я кое-что знаю. Теперь, когда я получила ответ от моей волшебницы. Настоящий ответ.
Он лежит у меня в кармане.
Вопросы волшебнице
Дорогая волшебница,
1. Почему мы не можем пойти на гору все вместе? Мама не будет кататься, но она могла бы просто посидеть внизу, в бревенчатом домике…
Это тайна, страшная тайна.
2. Почему мы не такие, как все?
Это тоже тайна. Но ты можешь ее разгадать. Ищи – и найдешь.
3. Что значит, если у человека нет души?
Это значит, что он уже не человек. Он перешел на сторону зла. Остерегайся.
4. Могут ли люди быть чудовищами?
Не могут. Но твои родители – уже не люди.
5. Кто такой Жилец Вершин?
Твой отец.
…Он стоит на самой вершине. Его черная квадратная пасть натужно втягивает в себя трос. Он трещит, как свихнувшийся кинопроектор. От меня до этого агрегата осталась всего пара метров, а я не знаю, не знаю, что сделать, чтобы отцепиться, что сделать, чтобы меня не затянуло туда, внутрь, вместе с тросом и бугелем. Я не знаю. Мне не сказали. Мне никто не сказал…
6. Мои родители меня любят?
Нет.
…Пасть приближается. Я не хочу. Сейчас я разожму руки. Сейчас я брошу свой бугель – и пасть засосет его, засосет мой никчемный ремень с железякой на конце. А деревяшка застрянет. Наверняка ведь застрянет. И тогда он станет давиться, этот агрегат, он подавится деревяшкой, а ремень запутается в его внутренностях, и тогда… все пойдет не так. Он сломается. Он станет выплевывать обратно металлический трос. И все люди, что сейчас медленно и торжественно взбираются на вершину, уцепившись за этот трос, – все эти люди покатятся обратно, быстро, очень быстро, все ниже и ниже, задом наперед, не видя куда… Они будут падать. Они будут ломать себе шеи, спины и ноги, они будут кричать, они будут плакать…
А я буду стоять на вершине.
Итак, я считаю до трех – раз, два, два с половиной… два с четвертью… три! – и сразу же…
7. Почему я такая толстая?
Ты должна была родиться совсем другой девочкой. Стройной, красивой и очень спортивной. Это они виноваты. Они сделали тебя такой.
…отпускаю руки. Падаю. Мой бугель пару секунд болтается на тросе и мягко падает в снег рядом со мной.
Железная квадратная пасть по-прежнему засасывает трос. Никто не падает, не ломает себе шею, не кричит и не плачет. Все чинно сходят с подъемника и осторожно объезжают мою толстую тушу. Я лежу на самой вершине.
Небо надо мной низкое-низкое. Цвета сухого асфальта.
Мои щеки – два белых бесчувственных пятна.
8. Я когда-нибудь съеду с самой вершины горы?
Да.
Я еще раз перечитываю письмо и снова прячу его в карман. Поднимаюсь на ноги и осматриваю восточный склон. Леночка уже в самом низу, выделывает свой любимый фортель: прямо на ходу откидывается назад и ложится на собственные лыжи. Мой отец стоит у подножия горы и внимательно смотрит на Леночку. Выражения его лица отсюда не разобрать, но я совершенно уверена, что он восхищенно улыбается. Конечно. Как же еще на нее смотреть, такую тоненькую, гибкую и спортивную…
Я трогаю свои щеки и не чувствую ничего.
Я отворачиваюсь, снимаю лыжи и волоку их к западному склону горы. Он очень крутой. Он почти отвесный. На нем нет ни людей, ни флажков, ни утрамбованного желтого снега. На нем растут карликовые кривые деревья, а из белоснежных сугробов кое-где торчат черные валуны, рыжие клочья бурьяна и кусты засохшей полыни. Корни деревьев просвечивают под снегом, точно вздувшиеся темные вены.
Отсюда не видно, но там, внизу – наша нора. Моя – и моей волшебницы.
Я надеваю лыжи.
Вечернее солнце красит западный склон в апельсиновый цвет.
…Я когда-нибудь съеду с самой вершины горы?
Да.
Я подхожу к самому краю.
– Куда?! Назад! Быстро – назад!!!
Он уже здесь, поднялся наверх. Как это он успел так быстро? Впрочем, он все делает быстро. Жилец Вершин. Мой отец. Быстро отцепляет свой бугель и несется ко мне.
– Ты что, спятила?! А ну стой!
Вечернее солнце растягивает мою тень, делает ее длинной и тонкой. Она здорово смотрится на апельсиновом снегу.
Я отталкиваюсь палками – и лечу вниз.
Палки выпадают у меня из рук, но они мне все равно не нужны.
