Книга: Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»
Назад: ГЛАВА 7. ШВЕЙК ИДЕТ НА ВОЙНУ
Дальше: ГЛАВА 9. ШВЕЙК В ГАРНИЗОННОЙ ТЮРЬМЕ

ГЛАВА 8. ШВЕЙК – СИМУЛЯНТ

С. 87
В эту великую эпоху врачи из кожи вон лезли, чтобы изгнать из симулянтов беса саботажа и вернуть их в лоно армии.

 

Собственная госпитальная судьба вольноопределяющегося Ярослава Гашека этого не подтверждает. В Ческих Будейовицах добрейший госпитальный главврач Петерка (Peterka) готов был лечить писателя, да и не только его одного, буквально до бесконечности, но, увы, во время очередного многодневного исчезновения «выпил – проснулся в Путиме» возникло дело о предполагаемом «дезертирстве», и вернувшегося Гашека пришлось волей-неволей признать здоровым. См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 327.
Вообще же, в первый раз в больницу Гашек попал еще в Праге, сразу после мобилизации, не успев даже тронуться к месту службы в Ческие Будейовици (31.01-9.02.1915). Сохранилась история болезни (RP 1998).
«Diagnóza zní: epistaxe (krvácení z nosu) – a bolesti hlavy. Je nebezpečí, že jsou zachváceny ledviny. Váha 71,60 kg. Nemocný vypije 35 i více sklenic piva denně! Otec zemřel v 63 letech po operaci na chirurgii, matka marasmem v 73 letech».
«Диагноз следующий: эпистаксия (носовое кровотечение), а также головные боли. Подозрение на болезнь почек. Вес 71,6 кг. Больной выпивает 35 и более стаканов пива в день. Отец умер в возрасте 63 лет на операционном столе, мать от старости в 73 года».
Жалобы на плохое самочувствие привели его позднее и на койку будейовицкого лазарета, но вот симулировал ли автор «Швейка» или с его объемами и общей историей потребления жидкостей всех степеней крепости он сам по себе был ходячим наглядным пособием для студентов медиков, в любой момент готовым напугать кого угодно запущенностью и безнадежностью симптомов, сказать с полной уверенностью нельзя. Впрочем, последнее вероятнее всего. И ранняя смерть в возрасте неполных сорока лет кажется этому очевидным подтверждением. Да и перед отправкой на фронт, 25 мая 1915-го, когда все уже в брукском лагере без разбора и оговорок сдавались на пушечное мясо, Гашека при очередном медосвидетельствовании врачи признали годным лишь к нестроевой.

 

Пытки, которым подвергались симулянты, были систематизированы и делились на следующие виды:
1. Строгая диета: утром и вечером по чашке чая в течение трех дней; кроме того, всем, независимо от того, на что они жалуются, давали аспирин, чтобы симулянты пропотели.
2. Хинин в порошке в лошадиных дозах, чтобы не думали, будто военная служба – мед. Это называлось: «Лизнуть хины».

 

И так далее… до пункта 5.
Вся эта схема лечения симулянтов практически в неизменном виде была представлена Гашеком задолго до мировой войны и безо всякой еще связи с «великой эпохой» в рассказе «Суперарбитрование бравого солдата Швейка» («Superarbitrační řízení s dobrým vojákem Švejkem»). См. комм., Ч. 1, ГЛ. 2, c. 43.

 

C. 90
— Я знаю одного трубочиста из Бржевнова

 

Бржевнов (Břevnov) – во времена Швейка самостоятельный населенный пункт сразу за западной границей Градчани. С 1921 года район Праги. Знаменит своим древним монастырем. Городок вновь упоминается в ч. 1, гл. 9, с. 106.
А монастырь не только упоминается, но и посещается Швейком в ч. 1, гл. 11, с. 156.

 

В Вршовицах есть одна повивальная бабка

 

См. комм., ч. 1, гл. 5, с. 62.

 

— Мне вывихнули ногу за пятерку, — раздался голос с постели у окна, — За пять крон наличными и за три кружки пива в придачу.

 

В оригинале:
“Já mám vymknutou nohu za pětku,” ozvalo se z řady postelí u okna, “za pětku a tři piva”.
И здесь пятерка (pětka) – не крон, а золотых. Если в кронах, то речь о десятке – 10 крон наличными. Когда Гашек имеет в виду пять крон, он так и пишет – pětikorun, см. комм., ч. 2, гл. 2, с. 286.
См. комм, о денежной системе ч. 1, гл. 6, с. 74.

 

— Мне моя болезнь стоит уже больше двухсот крон, — заявил его сосед, высохший, как жердь. — Назовите мне хоть один яд, которого бы я не испробовал, – не найдете. Я живой склад всяких ядов. Я пил сулему, вдыхал ртутные пары, грыз мышьяк, курил опиум, пил настойку опия, посыпал хлеб морфием, глотал стрихнин, пил раствор фосфора в сероуглероде и пикриновую кислоту. Я испортил себе печень, легкие, почки, желчный пузырь, мозг, сердце и кишки. Никто не может понять, чем я болен.

 

Несколько прекрасных комментариев к этому фрагменты прислала врач и блогер coldwindto:

 

«Большая медицинская энциклопедия сообщает, что пикриновая кислота, она же 2-4-6 тринитрофенол, которую в числе прочей дряни глотал высохший, как жердь, сосед Швейка по палате, целенаправленно употреблялась новобранцами для симуляции желтухи…»
«Отравление ртутными парами в основном проявляется дыхательной симптоматикой, вплоть до развития пневмонии. Но поскольку дядя пил еще и сулему, то у него приключился еще и кровавый понос и рвота, а также затрудненное мочеиспускание и кровь в моче.
Симптомы отравления мышьяком напоминают симптоматику холеры, что, по-видимому, и пытался этот алхимик изобразить.
Раствор фосфора в сероуглероде при приеме внутрь вызывает целую кучу симптомов – это и слюнотечение, и понос, и желтуха, и головная боль, и целый пакет неврологических жалоб (тремор, преходящие параличи, сужение зрачков, бессонница, спутанность сознания и т. д.). Кроме того, сероуглерод вызывает перепады артериального давления, аритмию и красные пятна на коже.
Что же касается опиума и морфия, то бедняга, скорее всего, принимал их, чтобы унять боль и сохранить остатки здравого смысла.
В общем, он говорит совершенно правильно: Я испортил себе печень, легкие, почки, желчный пузырь, мозг, сердце и кишки. Только к этому надо еще добавить желудок и кожу…»
«Да, стрихнин забыла – в основном неврологическая симптоматика, параличи, судороги, вплоть до состояния, напоминающего столбняк. При отравлениях меньшими дозами можно принять за эпилепсию».

 

С. 91
Наш полковник вообще запретил солдатам читать даже «Пражскую официальную газету».

 

См. комм., ч. 1, гл. 7, с. 83.

 

С. 93
В мирное время прыгает, бедняга, как козленок, а разразится война

 

В оригинале: V době míru běhá takový chudák jako kůzlátko, ale jak vypukne vojna. Vojna (война) – в русском смысле понятное чехам, но очень редко употребляемое слово. Архаизм. Положено говорить válka, как в чешском названии романа «Osudy dobrého vojáka Švejka za světové války». Vojna же в стандартном употреблении – армия, армейская служба. Но Гашеку нравится именно такой праславянский, по-русски звучащий вариант, и он его часто использует. Можно вспомнить ч. 1, гл. 1 – рассуждения Швейка в господе «У Калиха»: Vojna S Turky musí být.
См. предположение о возможных корнях этого в комм., ч. 1, гл. 5, с. 62.

 

С. 94
Выздоровеете у нас скорее, чем в Пештянах

 

Пештяны (Piešťany) – город-куророт в Словакии, знаменитый своими горячими источниками, воды которых считаются целебными в первую очередь для ревматиков и людей, страдающих атеросклерозом. В период юношеского бродяжничества 1901–1902 гг. Ярослав Гашек неоднократно оказывался один или с братом Богуславом в этих самых Пештянах.

 

Я уже ночью заметил, что у меня прошла одышка.

 

В оригинале já už v noci pozoroval, že mne záducha přešla. Záducha – вполне конкретная астма, а не одышка вообще.

 

— Коваржик. Осмелюсь доложить, мне был прописан клистир,
— Хорошо, клистир вам еще поставят на дорогу, — распорядился доктор Грюнштейн.

 

И далее:

 

Каждый получил предписанную ему солидную порцию. Некоторые пытались воздействовать на исполнителя докторского приказания просьбами или угрозами: дескать, они сами запишутся в санитары, и, может, когда-нибудь нынешние санитары попадут к ним в руки.
Что касается Швейка, то он держался геройски.
— Не щади меня, — подбадривал он палача, ставившего ему клистир. — Помни о присяге. Даже если бы здесь лежал твой отец или родной брат, поставь ему клистир – и никаких. Помни, на этих клистирах держится Австрия. Мы победим!

 

Фрагмент отсылает к повести, где при выписке Швейка из сумасшедшего дома в связи с призывом всех психов и просто ненормальных на военную службу, бывшему пациенту, бравому солдату также прописывают на дорогу клистир и он принимает его стоически.
Před odjezdem na vojnu, buď omylem, nebo snad aby úplně uvedli jejich duševní stav do pořádku, předepsal jim lékař ústavu klystýr. Když mu jej dával opatrovník, tu řekl důstojně dobrý voják Švejk: «Nešetři mne, jdu bojovat, nelekám se ani děl, a nebojím se ani tvého klystýru. Rakouský voják se nesmí bát ničeho!».
Перед отьездом в части, может быть по ошибке, а может быть для того, чтобы окончательно привести их рассудок в порядок, доктор всем прописал клистир. Когда пришла и его очередь, то Швейк со всем возможным достоинством велел санитару:
— Не щади меня, еду на фронт, пушек не боюсь, и уж твоего клистира тем более. Австрийский солдат не смеет чего-либо бояться!

 

С. 95
Сам Сократ не пил свою чашу с ядом так спокойно, как Швейк

 

В оригинале все очень четко: Ani Sokrates nepil svou číši bolehlavu. To есть «чашу с цикутой» (болиголовом).

 

В это время вдова генерала-от-инфантерии, баронесса фон Боценгейм, прилагала неимоверные усилия для того, чтобы разыскать того солдата

 

Образ аристократки, благодетельствующей австрийским солдатам, по всей видимости, навеян собственными впечатлениями Гашека от посещения Тоцкого лагеря австрийских военнопленных (см. комм., ч. 1, гл. 11, с. 153 и ч. 1, гл. 14, с. 197) делегацией австрийского красного креста в начале весны 1916 года. Главой миссии была графиня РевереттаБалтхари (hraběnka Reveretta-Bálthary), которая одаривала пленных бельем и деньгами. Другая участница миссии, также графиня Каллиш-Альтенхов (hraběnka Kallisch-Altenhof), раздавала библии, советуя там черпать силы в ожидании победы сил Тройственной коалиции – bibli s poznámkou, že nám ji Rakousko posílá, abychom s důvěrou hleděli na konec války a čerpali z ní sílu. См. фельетон «Из королевской библии» («Z bible kralické» – «Čechoslovan», 1917).

 

o котором недавно газета «Богемия» писала

 

См. комм., ч. 1, гл. 7, с. 83.

 

С. 96
— Даже самые простые свиные шкварки можно есть, покуда они теплые.

 

Здесь ошибка переводчика, искажающая смысл. В оригинале: I ty sprosté lojové škvarky se dají jíst. Lojové škvarky (вообще, lůj) – как раз не свиной, а любой другой животный жир, говяжий или бараний. Соответственно, такая гадость, которую, в отличие от вкусненьких свиных шкварок, не то что в рот брать, смотреть на них тошно. Буквально несчастный, изголодавшийся человек говорит следующее:
— Даже самые простые шкварки из бараньего сала есть можно, покуда они теплые.

 

— Полегче насчет гусиных шкварок, — сказал больной «раком желудка», — нет ничего лучше гусиных шкварок!

 

Самое время, наверное, отметить, что сам Гашек не только любил готовить, но и поесть. Очень гордился своим всегдашним раблезианским аппетитом и совершенно упал духом, когда уже в Липницах, незадолго до кончины, это неизменное свойство его организма стало предательски угасать.
Сесил Пэррот пишет (CP 1983), что пищу Гашек любил самую простецкую. И приводит в подтверждение раскавыченную цитату из книги Радко Пытлика (RP 1998). Вот она в оригинальном виде:
Neměl jíst ostrá jídla, ale měl hrozně rád okurky a lák z nich chodil tajně pít к Invaldovům do špíže. Jejich kuchařka Rézinka Špinarová mu musela připravovat jeho oblíbené jídlo, pro které vymyslel název ”kočičí tanec”. Byl to směs nakrájených vařených brambor, pokrytých opečenými kolečky vuřtů a zalitých rozšlehanými vejci. К tomuto jídlu si natočil pivo a byl spokojený.
Несмотря на запрет есть острое, чрезвычайно любил соленые огурцы и огуречный рассол, втайне ходил к Инвальдам (в гостинец «У чешской короны» в Липнице, хозяином которого был Александр Инвальд) и пил из бочки прямо в погребе. Повариха Инвальдов Резинка Шпинарова должна была готовить его любимое блюдо, которому Гашек придумал название «кошачий танец». Это была смесь крошеного картофеля и нарезанных сосисок, залитых яичной болтушкой. К этому блюду Гашек брал себе пиво и чувствовал себя совершенно удовлетворенным.
Само собой понятно! Чтобы запить такой омлет, если хорошенько посолить, поперчить да сдобрить лучком, и 35 стаканов мало.

 

С. 97
Камердинер, своими взъерошенными бакенбардами напоминавший Бабинского

 

Бабинский (Václav Babinsky) – легендарный чешский грабитель и убийца (1796–1879), еще при жизни ставший героем романов. Этакий чешский Робин Гуд. Благородный убийца. Отсиживая двадцатилетний срок, перековался в необыкновенно набожного человеком и, выйдя из тюрьмы, остаток жизни провел садовником в монастыре. На самом распространенном фотопортрете имеет вид совершенно лысого, безусого и безбородого человека, при этом с шикарнейшими веслами бакенбардов, расширяющихся книзу, чтобы в конце концов срастись у шеи под подбородком лопатой.

 

С. 98
две бутылки какого-то ликера военного производства с этикеткой: «Gott strafe England» /Боже, покарай Англию (нем.)/

 

Этой фразе, ставшей призывом времени и налезшей на все и вся, как в Австро-Венгрии, так и в Германии, посвящен поздний киевский рассказ Гашека («Československý voják», 1917), с тем же названием «Gott strafe England!». Среди прочего, в этом рассказе повествуется о горькой судьбе вольноопределяющегося Гашека, по приказу командира сочинившего стишок на тему божьей кары Англии, но, увы, с неполиткорректной мыслью о необходимости мобилизации для этого самого Всевышнего. См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 324.

 

Франц-Иосиф и Вильгельм, державшие друг друга за руки, словно в детской игре «Агу – не могу, засмейся – не хочу».

 

Вильгельм (Wilhelm II, Friedrich Wilhelm Viktor Albert von Preußen, 1859–1941) – немецкий император. По окончании Первой мировой войны был признан в Версале главным военным преступником, нарушившим мир и покой в Европе.
«Агу – не могу, засмейся – не хочу» – в оригинале детская игра называется «Králíček v své jamce seděl sám, ubožátko, co je ti, že nemůžeš skákati» («Кролик в своей ямке сидел один, бедняжечка, а ты кто такой, что не можешь скакать»).
На самом деле, обычно не кролик в ямке, а зайчик. Играют в зайчика так: выбранный зверюшкой садится в центр, а все остальные дети водят вокруг него хоровод и поют.
Zajíček v své jamce sedí sám, sedí sám,
ubožáčku co je ti, že nemůžeš skákati,
chutě skoč, chutě skoč a vyskoč!

Как только доходят до последней строчки: «Хочет выскочить, и скок», зайчик хватает ближайшего из хоровода и отправляет на свое место, а сам становится в круг. И все начинается сначала. Очень похоже на всем знакомый «Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай».

 

«Картинки из жизни нашего монарха», которую написал заслуженный главный редактор нашей нынешней официальной газеты «Чехословацкая республика»; редактор тонко разбирался в жизни старого Франца-Иосифа.

 

Имя первого и на момент написания первой части Швейка единственного редактора официальной газеты только что образовавшейся страны Чехословакии «Československá republika (Pražské noviny)» хорошо известно (HL 1998, BH 2012). Это Йозеф Ян Сватек (Josef Jan Svátek). Никаких книг о бывшем императоре ни до войны, ни после нее он не писал и не издавал. Только сборнички романтических миниатюр и рассказов. Трудно сказать, что заставило Гашека (здесь, в отличие от множества схожих ошибок и неточностей в тексте, не прямая речь героев, а авторская) увидеть такую связь. Может быть, то абсурдное обстоятельство, что официальная газета молодой независимой страны сохранила зачем-то старое подназвание времен австрийского владычества «Pražské noviny» (см. комм., ч. 1, гл. 7, с. 83), или, совсем уже смешно, того же самого главного редактора, что сидел в газете с тем же именем и назначением при Габсбургах, с самого верноподданого 1891 года.
А может быть, писательское око через магический кристалл романа и вовсе проникало в будущее? Тогда все сходится. В 1928 году один из редакторов, правда не «Чехословацкой республики», а пережившей все перевороты «Prager Tagblatt» (см. комм., ч. 1, гл. 7, с. 83) Карл Чуппик (Karl Tschuppik) выпустил книгу об императоре Франце Иосифе, а через год и об императрице Елизавете.

 

На футляре была картинка, на которой разрывалась шрапнель и герой в стальной каске с винтовкой наперевес бросался в атаку.

 

В оригинале: nějaký člověk v šišáku se žene s bodákem kupředu. Šišák – вовсе не стальная каска (знаменитая, с рожками), которая, кстати, появилась в немецкой армии только лишь в 1916 году. Это шлем, в достатке первых лет войны кожаный, позднее от нехватки средств и ресурсов фетровый, с металлическим шишаком на темечке, откуда название. Тот самый, анекдотический, который надевали карикатуристы всего мира на голову кровожадному немецкому императору Вильгельму II. Немецкое название головного убора – Pickelhaube.
Следует заметить, что шапки с шишаком носили и австрийские жандармы (см. иллюстрации Лады к путешествию Швейка с жандармом из Путима в Писек – ч. 2, гл. 2, с. 313 и 316). Но это совсем иная модель. Здесь обшитая тканью пробка, впрочем, точно так же, как и немецкий пикель, увенчанная металлическим шишаком. Ну и, конечно же, снабженная увесистой двуглавой птицей – австрийским государственным орлом спереди.
Вполне родственными этим головным уборам были шлемы советских милиционеров времен НЭПа. Те самые, о которых вспоминает М. А. Булгаков, описывая представление Воланда: «Тотчас в бельэтаже появился шлем милиционера, из бельэтажа кого-то повели». И, уж конечно, современные каски английских «бобби».

 

С. 101
— Хотел бы я знать, о чем вы, морская свинья, думаете сейчас?

 

и далее здесь же:

 

Почему же вы, сиамский слон, не думаете?

 

Перевод верный буквально, в оригинале Швейка называют vy mořské prase. Но для чеха это звучит иначе, чем для русского, потому что морская свинка – по-чешски просто morče и никакая вовсе свинья (prase) к этому слову не прилагается. То есть тут не искажение, вытягивание или расширение, а нечто новое и фантастическое.
Подробно о склонности офицеров императорской королевской армии к дарвинской силы провидениям и зоологическому визионерству Гашек пишет во второй части романа. См. комм., ч. 2, гл. 2, с. 334 и там же, с. 336.
Но все это очевидное перенесение и даже агитационно-пропагандистское использование собственной гашековской страсти к выдумыванию «сернистых китов», то есть невиданных созданий из неведомых краев, о чем в романе красочно рассказывает альтер-эго автора вольноопределяющийся Марек. См. комм., ч. 2, гл. 3, с. 367.

 

— У нас уже имеются о вас сведения. Der Keři meint: man wird glauben, er sei ein wirklicher Idiot… /Этот молодчик думает, что ему поверят, будто он действительно идиот… (нем.)/ Вы вовсе не идиот, Швейк, вы хитрая бестия и пройдоха, вы жулик, хулиган, сволочь! Понимаете?

 

Место интересное тем, что, вопреки явному правилу всех предыдущих и последущих глав, немец или немецкий подпевала – штабной врач использует народный, разговорный чешский (см. комм., ч. 1, гл. 1, с. 26).
“Držte hubu,” přerušil Švejka zuřivě předseda komise, “o vás už máme zprávy. Der Kerl meint: man wird glauben, er sei ein wirklicher Idiot… Žádnej (ý) idiot nejste, Švejku, chytrej (ý) jste, mazanej (ý) jste, lump jste, uličník, všivák, rozumíte…”
И еще ярче это в следующем длинном высказывании штабного врача: Chlap je zdravej jako ryba и т. д.

 

С. 102
Я-то вздумал в самом деле
Баловать с войной, —
Дескать, через две недели
Попаду домой.

Начало старинной многокуплетной солдатской песни «Vojna není špás» («Война не шутка»), воображаемый разговор воина с далекой милой:
Má milá se ptala, jak je na vojně
Na vojně krev teče, modrooké děvče.
Tak je na vojně.

Все гадала милая, как же мне там на войне,
Кровь там на войне течет, синеокая моя,
вот как на войне.

Здесь фактически эхо, пересказ и народный комментарий к обвинениям, прозвучавшим из уст председателя медкомиссии. Стоит, однако, заметить, что выражение «Баловаться с войной», вместо подлинного: Vždycky jsem si myslel, že je vojna špás (Все я думал, что война шуточка такая) – весьма затемняет очевидную отсылку к тому, что Швейку в оригинале говорит штабной врач, отправляя в тюрьму:
Myslí si, že jsou zde jen kvůli jeho zábavě, že je celá vojna legrace, špásovná věc. Oni vám to, Švejku, na garnisoně ukážou, že vojna není žádná sranda.
Вы думали, вы тут для собственного увеселения, что война шутка, игра такая. Они вам, Швейк, там в военной тюрьме объяснят, что война никакой не балаган.

 

С. 104
что они будут непобедимыми воинами и никогда не забудут о славе Радецкого и принца Евгения Савойского

 

Фельдмаршал Радецкий – см. комм., ч. 1, гл. 7, с. 86.
Принц Евгений Савойский (Prinz Eugen von Savoyen, 1663–1736) – еще один величайший австрийский полководец не немецких кровей. Француз. Генералиссимус. Герой многих успешных кампаний, победитель турок, итальянцев и французов. И, между прочим, кавалер бендеровского ордена Золотого руна.

 

Назад: ГЛАВА 7. ШВЕЙК ИДЕТ НА ВОЙНУ
Дальше: ГЛАВА 9. ШВЕЙК В ГАРНИЗОННОЙ ТЮРЬМЕ