Часть 16. Трафальгар наоборот

Стоял жаркий июньский уик-энд. Солнце с небес пекло немилосердно. Лондон, затянутый смогом от десятков тысяч каминов, печей и угольных плит (а никаким не туманом), превратился в некое подобие еще не изобретенной душегубки. В связи с вышесказанным высокопоставленные джентльмены, занимающие важные посты в британских министерствах и ведомствах, на уик-энды в обязательном порядке выезжали за город в старинные фамильные поместья. О том, что делали в уик-энды джентльмены попроще, у которых не было старинных фамильных поместий, вы можете прочесть в повести Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая собаки». Юмористическая-то она юмористическая, но зато написана на основе реальных событий и дает представление о времяпровождении в таких случаях британского среднего класса…

Премьер-министр Артур Джеймс Бальфур, Первый Лорд адмиралтейства Уильям Уолдгрейв, граф Селбурн, а также министр иностранных дел Ге́нри Чарльз Кит Пе́тти-Фицмо́рис тоже выехали на уик-энд в старинный особняк на берегу Канала недалеко от Дувра. А тут хорошо… Высокое голубое небо с полупрозрачными перистыми облаками, чистейший морской воздух, крики чаек в вышине, вековые травянистые газоны и широкие морские пляжи – без банок, бутылок, пластиковых пакетов и прочей дряни; но и, к сожалению, без девушек в бикини, до которых осталось еще как минимум полвека. Но трем джентльменам было отнюдь не до красот природы. Прибывая один за другим, они отдавали дворецкому свои визитки и шли в зал с камином, специально отделанный таким образом, чтобы наружу не вырывалось ни одного слова. Стены в этой зале были обиты войлоком, поверх которого крепились массивные дубовые панели. Двойные двери, а также окна с двойными рамами и ставнями давали гарантию того, что изнутри наружу не просочится ни одного слова. У всех стен – и в офисе премьер-министра, и форин-офисе и в Адмиралтействе есть уши, а у этих стен ушей нет.

– Итак, джентльмены, – открыл заседание британский премьер, – я попросил вас пожертвовать своим уик-эндом и снова собраться в этой зале только из-за того, что наши дела на русском направлении с каждым днем идут все хуже. Лорд Пальмерстон как-то сказал, что очень плохо жить, когда с Россией никто не воюет. Но еще хуже жить, джентльмены, когда те, кто по нашему желанию начали войну с Россией, терпят от нее одно сокрушительное поражение за другим. К настоящему моменту Япония почти полностью разгромлена, и я даже не знаю, сохранится это древнее государство на карте мира или будет стерто с лица земли злобным московитским деспотом.

– Сэр Артур, – поправил премьера Ге́нри Пе́тти-Фицмо́рис, – вы, пожалуйста, не забывайте, что этот самый московитский деспот приходится любимым племянником нашему королю. Градус ненависти можно и нужно нагнетать в прессе, которую читает плебс, а здесь, между собой, мы должны держать голову холодной. Если нас охватит та же иррациональная ненависть к России, какую мы прививаем широким народным массам, то тогда недалеко до беды, потому что трезвое мышление – это краеугольный камень успеха* в политике.

Примечание авторов: * сто лет назад, в эпоху молодого Черчилля и Рузвельта-старшего, об этой истине англосаксонские политики еще помнили, сейчас, во времена Терезы Мэй и Дональда Трампа, они о ней напрочь забыли.

– Каюсь, сэр Генри, – ответил премьер, – я просто забыл, что я не на парламентской трибуне и что мне не надо убеждать остолопов из Палаты Общин выделить деньги на строительство еще одной серии новейших броненосцев. Вы и в самом деле правы. Ненавидеть русских совершенно не за что и незачем. На самом деле они всего лишь наши конкуренты в завоевании мирового господства. И вся пикантность этого положения в том, что если победят они, то мы будем влачить жалкое существование равных среди равных. Ничего страшнее этой перспективы нас в этом случае не ожидает. Но если победим мы, то тут же истребим всех русских до последнего человека, так же, как наши заокеанские кузены истребили американских индейцев. Слишком уж эти русские вольнолюбивы и неуправляемы, и у нас никоим образом не получится сделать из них трудолюбивых белых индусов.

– Очень хорошо, сэр Артур, – кивнул первый лорд Адмиралтейства, – мы все прекрасно знаем, как вы «любите» русских, но давайте все же перейдем к существу вопроса, который вы нам так пока и не огласили.

– Ладно, сэр Уильям, вы сами этого хотели, – с некоторой угрозой произнес премьер-министр. – Один из таких вопросов по существу заключается в том, что этот ваш командующий китайской станцией адмирал Ноэль, под командой которого был весь отряд наших крейсеров в тех водах, позорно бежал от русских, бросив на произвол судьбы большое количество транспортов с грузами, так необходимыми сражающейся японской армии. Такого позора Королевский флот не знал за всю историю своего существования.

Уильям Уолдгрейв пожал плечами.

– А что еще оставалось делать адмиралу Ноэлю? – спросил он. – У него не было права начинать войну, а русские недвусмысленно, с расчехлением орудий, потребовали досмотра транспортов под угрозой применения вооруженной силы. Дело происходило в корейских территориальных водах, официально объявленных зоной боевых действий, так что русские, как воюющая сторона, были в своем праве.

– Подумаешь, русские были в своем праве, – хмыкнул министр иностранных дел, – надо было решиться открыть огонь, а потом мы как-нибудь замяли бы этот инцидент.

– Да, в самом деле, сэр Уильям, – самодовольно сказал Артур Бальфур, – адмирал Ноэль что, забыл, что за ним стоит вся мощь Британской империи?

Первый лорд Адмиралтейства скептически хмыкнул.

– А впереди него стояли все силы ада… – сказал он после некоторой паузы. – Там были не пара крейсеров, как вам, должно быть, доложили, а семь русских эскадренных броненосцев, из которых пять первого класса и два пятнистых корабля-демона. Одного этого ужаса уже хватает для того, чтобы обратить в бегство любого храбреца. Русские шли громить японскую базу на Цусиме и лоб в лоб натолкнулись на наш конвой. Стоило адмиралу Ноэлю приказать отрыть огонь – и русские броненосцы своими двенадцатидюймовками нашинковали бы наши крейсера в мелкий шницель. По моим данным, последние два месяца русские корабли только и делали, что маневрировали и учились стрелять. Адмирал Ноэль просто не захотел быть тем, кто примет у них экзамен, подставив в качестве мишеней свои корабли.

После этих слов в зале наступила гробовая тишина. Ни премьер, ни министр иностранных дел не могли прийти в себя. Черт с ним, с конвоем и его грузами! И даже черт с ними, с транспортными судами, большинство которых, несомненно, будет конфисковано призовым судом. Последствия необдуманной стрельбы могли быть крайне тяжелыми и, как минимум, означали бы фатальное ослабление позиций Британской империи на Дальнем Востоке. Тревожить русских и их потусторонних покровителей, когда они разозлены и готовы к схватке – это далеко не самый лучший способ самоубийства.

В этой тишине Уильям Уолдгрейв кашлянул и тихо произнес:

– Джентльмены, адмирал Ноэль предложил план операции возмездия, которая позволит исполнить все наши мечты. Но только потом сэр Генри должен приготовиться изо всех сил заминать военный инцидент грандиозного масштаба, потому что если сделать то, что задумал адмирал Ноэль, император Николай придет просто в убийственную ярость.

– Ну-ка, ну-ка, сэр Уильям, – произнес британский премьер, – рассказывайте, что придумал этот ваш адмирал Ноэль? Раньше он вроде никогда не отличался особой сообразительностью…

– Наверное, у него нашелся сообразительный подчиненный без комплексов и без такого эфемерного чувства как совесть, – хмыкнул Первый лорд Адмиралтейства, – я еще не знаю, кто это такой, но чувствую, что он далеко пойдет, если его раньше не убьют…

– Хорошо, – сказал Артур Бальфур, – к черту этого вашего молодого бессовестного гения! Вы лучше расскажите, что он придумал.

Уильям Уолдгрейв понизил голос:

– Он придумал, ни много ни мало, взять весь флот, базирующийся на Китайскую станцию, и, пока русский флот находится в Японском море, атаковать базу пришельцев на островах Эллиота. Они специально выбрали такое глухое удаленное место, чтобы им никто не мешал жить так, как они привыкли. Сейчас, по данным разведки, там остались только два артиллерийских дестроера с шестифунтовыми пушками и транспортные корабли с припасами. Но самая жирная цель – это транспацифик «Принцесса Солнца», который пришельцы конфисковали за перевозку военной контрабанды. Сейчас на его борту проживает вся их верхушка, включая таинственного господина Одинцова, а также брата и сестру действующего российского императора. Если мы проведем операцию на рассвете, когда все спят, то захватим в плен всех этих важных персон, и тогда русским придется вести себя потише, причем везде и сразу. Например, можно будет потребовать у русского царя, чтобы он добровольно передал трон нашему претенденту из числа Романовых, а сам проваливал куда подальше – в монастырь, к кузенам или же в Аргентину…

– Все-все, – замахал руками британский премьер, щеки которого даже чуть порозовели от возбуждения, – я вас понял, ради Бога, ни слова! Думаю, что, если предложенная вами операция удастся (а она не может не удаться), то это снимет все наши сомнительные вопросы к ситуации. Так мы отомстим русским за унижение с конвоем и покажем, что Бог любит Британию и позволяет ей делать абсолютно все… – В порыве патриотических чувств он тряханул правым кулаком – так, будто бы забивал гвоздь. – Но вы должны передать адмиралу Ноэлю, что пришельцев и членов царской семьи непременно требуется брать живыми и здоровыми. С остальными наши моряки могут не церемониться, но с важных голов не должен упасть ни единый волосок. Вы меня поняли?

Первый лорд Адмиралтейства кивнул, и премьер-министр повернулся к министру иностранных дел Ге́нри Пе́тти-Фицмо́рису.

– Сэр Генри, – сказал он, – сразу по завершению этой операции вы должны быть готовы вступить в переговоры, которые зафиксируют нашу победу над русскими. Мы должны извлечь из этой ситуации максимум возможного, подготовив все для окончательного закрепления нашего мирового господства. Запомните, Россия нам будет нужна как источник грубого пушечного мяса во время предстоящей битвы с Германской империей. Пусть сначала они пожертвую собой во имя победы над тевтонами, а потом мы их окончательно уничтожим, поселив на землях диких монгол.

Примечание авторов: * отец В.Г. Федорова служил смотрителем здания училища и имел квартиру прямо по месту своей службы.

В этот день поначалу все шло как обычно. После завтрака я неспешным шагом вышел из дома и направился на службу в оружейный отдел Главного артиллерийского управления. Через Троицкий мост идти тут было где-то две версты; погода стояла отличная, светило неяркое солнце и легкий юго-восточный ветерок морщил темную, если смотреть с моста, невскую водную гладь. И за всем этим благолепием как-то забывалось, что где-то далеко идет война, в воздухе рвутся очереди из шрапнелей, и ведут эту войну офицеры-артиллеристы, носящие такие же мундиры, как и тот, что надет сейчас на мне.

В последнее время новости, приходящие из Маньчжурии, неизменно радуют позитивным настроем. Наша славная армия побеждает и шаг за шагом оттесняет врага дальше и дальше в Корею – к тем местам, где в самом начале войны высадились первые японские солдаты. Разгром японской армии на реке Ялу привел нас всех в приподнятое настроение. Впрочем, этой победе радовались не только профессиональные военные вроде меня и моих сослуживцев, но и простые петербуржцы, устроившие по этому поводу настоящее народное гуляние.

Но, правда, у некоторых из нас радость была недолгой. Вслед за известием о победе пришла резкая телеграмма от наследника-цесаревича Михаила Александровича, подвергшего принятую нами в артиллерии французскую систему «один калибр, один снаряд» самой разгромной критике. Оказалось, что сражением на Ялу (у Тюречена) руководил не командующий Восточным отрядом генерал Засулич, а отстранивший его от командования наследник-цесаревич Михаил Александрович. Именно практическое применение выявило все недостатки и однобокость придуманной французами системы. Хороша она была только против открыто расположенного противника, удаленного от батарей не дальше, чем на пять верст. Именно столько шрапнельный снаряд может пролететь за то время, пока до конца сгорит трубка порохового замедлителя. В противном случае, если противник находился дальше этого рубежа, шрапнельный снаряд разрывался преждевременно. Тогда трубку приходилось ставить на удар, то есть шрапнельный снаряд использовался как снаряженная черным порохом граната, имеющая крайне слабое осколочное воздействие** на противника. Кроме того, отмечалось, что пушечными снарядами, летящими по настильной траектории, никак невозможно поразить цели расположенные позади естественных препятствий, на обратных скатах высот, в глубоких оврагах, а также искусственных рвах и окопах. Была затронута и близкая мне тема стрелкового оружия. Его императорское высочество раскритиковали тяжелую тупоносую пулю к винтовке Мосина за плохую настильность траектории, а «Наставления по стрелковому делу» – за сохраненную в них рекомендацию по ведению залпового и навесного заградительного огня в ущерб стрельбе с индивидуальным прицеливанием. Великий князь назвал такую стрельбу напрасным переводом патронов.

* в современных наставления предельная дальность стрельбы шрапнельным снарядом указана в 6000 метров. Но полевые пушки обр. 1930 года, УСВ и ЗиС-3, для которых они писались, за счет более длинного ствола разгоняют шрапнельный снаряд не до 560 м/с, как трехдюймовка 1902 года, а до 660 м/с, по причине чего за время определяемое горением замедлителя снаряд успевает улететь на километр дальше.

Вывод из всего этого был простой. Во-первых – тот, кто вводил французскую систему, либо дурак, не понимающий того дела, которым занимается, либо предатель. Во-вторых – трехдюймовая пушка в пределах своей компетенции очень хороша, но к ней нужен не только шрапнельный снаряд, но и осколочная граната, а также снаряды специального назначения – такие как дымовой, осветительный и так далее. В-третьих – для поражения целей, недоступных настильному пушечному огню, необходимо разработать орудия крупного калибра до шести дюймов включительно, способные посылать фугасные гранаты по крутой навесной траектории, а также легкие переносные мортирки, которые смогут действовать непосредственно из боевых порядков пехоты. В-четвертых –наследник-цесаревич потребовал срочно разработать для винтовки Мосина патрон с остроконечной пулей оживальной формы и внести изменения в стрелковые «Наставления», чтобы взводным и ротным командирам было неповадно заниматься напрасной тратой боеприпасов.

Начальник нашего управления, Великий князь Михаил Николаевич, старейший из ныне живущих Романовых, от кого-нибудь другого такого обращения, разумеется, не стерпел бы. Но наследник-цесаревич, несмотря на свою молодость (а он на четыре года моложе меня), относительно простых смертных стоял особняком. Что не позволено быку, то вполне разрешено Юпитеру, поэтому положить под сукно эту телеграмму было крайне затруднительно. Но та телеграмма была еще цветочками. Через три недели после нее к нам в ГАУ приехал фельдкурьер из Порт-Артура и привез большой пакет, запечатанный личной печатью наследника-цесаревича.

Был в том пакете подарок и для меня – несколько штук тех самых трехлинейных патронов с остроконечной пулей оживальной формы для винтовки Мосина. И хоть клеймо на донце гильзы с названием завода и годом выпуска было кем-то старательно затерто наждаком, несло от этих патронов чем-то таки потусторонним. Одна только стальная гильза, покрытая особым составом (вместо привычной латунной или медной) наводила на мысль, что есть где-то место, где такие патроны с остроконечными пулями производятся даже не сотнями тысяч, а миллионами и десятками миллионов. Переделав на Сестрорецком заводе на нескольких винтовках патронники под патрон с остроконечной пулей, мы начали процесс копирования и испытания новых патронов. Не скажу, что дело двигалось быстро, но особых затруднений не было, за исключением состава для покрытия гильзы. Но после того, как к этой работе подключился Дмитрий Иванович Менделеев, мы надеялись в самый ближайший срок дать России дешевый и по-настоящему массовый патрон для винтовки Мосина.

Между тем я много раз думал о загадке происхождения этих патронов – они, несомненно, имели прямое отношение к коренному перелому в ходе войны, который внезапно начался пару месяцев назад. Газеты тогда писали о каком-то таинственном отряде кораблей – что эти корабли, присоединившись к русской эскадре, всего за одно сражение уничтожил весь японский флот, о таинственных и страшных бойцах со светящимися в темноте глазами, которые побеждают, даже выступая ротой против полка. И однажды меня осенило. Вот она – разгадка потребности в дешевом и массовом патроне. Если эти суперсолдаты действительно вооружены автоматическим оружием вроде принятой на вооружение в Дании винтовки Мадсена, то это может объяснить их необычайную эффективность в бою. И в тот момент меня буквально захватила мысль о том, что русской армии тоже необходимо автоматическое оружие, которым можно вооружить хотя бы охотничьи команды (разведподразделения) пехотных полков. Самым простым было бы переделать в автоматическую уже принятую на вооружение винтовку Мосина – так что именно этим я и занялся со всем возможным пылом, на время забыв о таинственных пришельцах, по информации из тех же газет, осевших на бывшей японской маневровой базе на островах Эллиота.

Но так получилось, что эти пришельцы сами нашли меня… Случилось это как раз сегодня, по дороге на службу. У поворота с Каменноостровского проспекта на Кронверкскую набережную, прямо перед Иоанновским* мостом меня поджидал молодой человек, затянутый в черный флотский мундир с погонами капитана по Адмиралтейству. Дополняли картину красный анненский темляк на кортике и Владимир четвертой степени с мечами на мундире. Ну и, если присмотреться, можно заметь пронзительный взгляд серых глаз, проникающих в душу подобно тому, как Х-лучи Вильгельма Рентгена проникают в человеческое тело.

Примечание авторов: * Иоанновский мост соединяет Кронверкскую набережную с Петропавловской крепостью.

– Здравия желаю, Владимир Григорьевич, – обратился он ко мне, – разрешите представиться – капитан Службу Имперской Безопасности Евгений Петрович Мартынов. Имею к вам служебное дело государственной важности.

После этих слов по спине у меня пробежал невольный холодок. Имперская безопасность была организацией молодой, но уж очень страшненькой. Сразу после своего образования она объявила войну террористам и вела ее без всяких правил. Папенькины знакомые рассказывали, что еще неизвестно кто страшеннее – террористы или те, кто взялись с ними бороться. Говорят, что когда пару недель назад они брали явочную квартиру террористов, где сошлись главари, то сначала бросили туда через окно бомбу, а потом ворвались внутрь и всех арестовали. Только непонятно, кого там можно было арестовывать после взрыва бомбы – разве что трупы. От нашей квартиры в Училище Правоведения до Жуковского не будет полутора верст, дело происходило вечером – и грохот взрыва, похожий на низкий разрыв шрапнельного снаряда, я слышал своими собственными ушами.

– Очень приятно, Евгений Петрович, – осторожно ответил я, – позвольте осведомиться – какого рода дело вы ко мне имеете?

– О делах государственной важности не говорят посреди улицы, – назидательно ответил мой собеседник, – извольте пройти со мной, и тогда вы все узнаете.

И господин Мартынов непринужденно так показывает в сторону Петропавловской крепости, в которой эта имперская безопасность с момента своего образования и угнездилась. И хоть я не чувствовал за собой никакой вины, от того предложения мне стало как-то не по себе.

Заметив мои колебания, капитан Мартынов хмыкнул и сказал:

– Да не бойтесь вы, Владимир Григорьевич! Это совсем не арест. Просто у нас к вам есть очень важное дело, которое, как специалист, можете сделать только вы, и в то же время настолько секретное, что его ни в коем случае нельзя выносить наружу. Отбросьте все эти колебания и идемте. У нас впереди очень длинный и весьма интересный для вас разговор.

Ну, я и пошел; и, скажу вам, ни разу об этом не пожалел…

Вот так я почти добровольно попал туда, куда многих иных привозят в закрытых полицейских фургонах под конвоем казаков. Часовой под Иоанновскими воротами отдал нам честь – и мы прошли на территорию Иоанновского равелина. Там, внутри, на мощеном камнем дворе, рота обнаженных по пояс солдат под командой зверовидных инструкторов в незнакомой мне пятнистой форме черно-зеленого цвета занималась какими-то странными для неопытного взгляда гимнастическими упражнениями*. Было похоже на то, что эти солдатики вместо обычной для русской армии шагистики разучивают приемы из новомодного джиу-джитсу. Только вот было видно, что в отличие от шарлатанов, обещающих за десять уроков сделать из любого сопляка непобедимого воина, инструкторы в пятнистых мундирах и черных беретах это дело действительно знают; и пусть не за десять, а за тысячу занятий они своего добьются.

Примечание авторов: * это полковник Новиков командировал в Петербург отделение своих морпехов для первоначального обучения будущего штурмового спецназа СИБ.

Миновав двор Иоанновского равелина, мы прошли Петровскими воротами и свернули в сторону Государева бастиона. По дороге Евгений Петрович, который чтобы успокоить меня, немного рассказал о своей службе, тем самым взяв на себя обязанности Вергилия.

– Вы, Владимир Григорьевич, – говорил он, – не путайте нас, пожалуйста, с охранкой или жандармами, даже несмотря на то, что Охранное отделение целиком вошло в состав нашей службы, в которую также вступило немало бывших офицеров ОКЖ…

– Постойте, Евгений Петрович, – сказал я, проходя под гулкими сводами Петровских ворот, – как же так получается, что люди у вас служат все те же, из охранки и жандармерии, но вы просите вас с ними не путать? Сами-то вы из каковских будете?

Господин Мартынов немного помолчал, а потом ответил:

– Сам я буду с островов Эллиота, а если точнее, из две тысячи семнадцатого года. Еще совсем недавно я был старшим лейтенантом Федеральной Службы Безопасности России. На ваши деньги это поручик. Капитаном, как у вас тут говорят, меня поздравил уже здесь государь Николай Александрович за успешное начало службы Империи…

Немного помолчав и оценив мою реакцию (я просто рот раскрыл и растерянно моргал), капитан Мартынов невозмутимо продолжил:

– Что же касается нашей службы, то у нее совсем иные задачи, нежели у охранки. Мы устраняем угрозы безопасности Российской империи – без различия того, откуда они исходят: от террористов всех мастей, местных доморощенных революционеров, агентов влияния и шпионов иностранных держав, действий жаждущего власти крупного капитала или дурости отечественных чиновников всех уровней. А дурость может заключаться и в чрезмерном держании и непущании, в то время как ситуация требует как минимум прислушаться к мнению здоровой части общества. Вот и приходится нам думать над тем, как вскрывать нарывы на теле общества и врачевать раны, ибо эта угроза, возможно, страшнее всех остальных вместе взятых. Но это, Владимир Григорьевич, совсем не по вашей части. А по вашей части то, что одной из угроз является общая технологическая и промышленная отсталость Российской империи, и для того, чтобы ее ликвидировать, как раз и нужны такие талантливые люди как вы. Да мы, собственно, уже пришли, прошу…

С этими словами капитан Мартынов, не обращая внимания на отдавшего честь очередного часового, открыл массивную металлическую дверь каземата замысловатым ключом. Несмотря на то, что эта дверь была толщиной не менее двух дюймов и имела немалый вес, открылась она хоть и с натугой, но без малейшего скрипа. А там, внутри, на большом столе, застеленном брезентом, как хищные звери в клетке, прикладами к нам лежали… я сразу даже затруднился, как их назвать. На привычные винтовки (даже на автоматическую винтовку Мадсена) эти образцы оружия походили очень мало, и вообще выглядели как изделия сумасшедшего ученого из фантастического романа. Единственное, что было понятно – что это именно автоматическое оружие, предназначенное для того, чтобы буквально осыпать противника целым ливнем пуль. Об этом говорили большие патронные магазины (как на винтовке и пулемете Мадсена, только примыкаемые снизу, а не сверху), а также металлическая на вид лента с патронами, вставленная в образец, который должен был быть пулеметом. В отличие от пулеметов «Максим», установленных на громоздкие лафеты трехдюймовых пушек, этот пулемет был поразительно небольшим и компактным, пригодным к переноске на поле боя одним-единственным солдатом.

– Ну что, Владимир Григорьевич, – спросил у меня капитан Мартынов, – каковы ваши впечатления?

Впечатления у меня были из разряда тех, что не описать словами – уж очень сильно меня увлекла смертоносная красота представленного оружия, особенно опирающегося на короткие сошки пулемета, который, казалось, в любую секунду готов открыть огонь, а остроконечные патроны в ленте выглядели будто оскаленные в угрозе зубы Зверя. Если напрячь воображение, то можно представить, как солдаты, лежащие за этими стреляющими машинками, одну за другой косят бесчисленные японские цепи, как растут горы вражеских трупов, и как враг отступает, захлебнувшись в собственной крови.

– Это невероятно! – произнес я с дрожью в голосе, – скажите, Евгений Петрович, а мне можно подойти поближе и потрогать ЭТО своими руками?

– Разумеется, можно, Владимир Григорьевич, – ответил капитан Мартынов, – для этого я вас и пригласил. Но только для начала давайте я прочитаю вам некоторую вводную лекцию, совмещенную с наглядной демонстрацией?

В ответ на это предложение я только кивнул. Происходящее виделось мне как исполнение самой сокровенной мечты. Совсем недавно я мечтал увидеть такое оружие хоть одним глазком – и вот мечты мои сбылись.

Капитан Мартынов взял со стола карабин, с виду почти не отличающийся от обычного карабина Мосина.

– Вот, – сказал он, – настоящий раритет. Самый древний из всех образцов, наиболее близкий к имеющимся у вас образцам оружия. Нашелся на одном из наших кораблей в качестве оружия часового, стоящего на посту №1, при боевом знамени. Везли вообще-то в подарок государю Николаю Александровичу, но он в последнее время совершенно охладел к стрельбе и попросил, чтобы мы использовали его по своему усмотрению, но только никого не убивали. И правильно, убивать будут его дети. Итак, знакомьтесь – самозарядный карабин Симонова, год рождения тысяча девятьсот сорок четвертый, принят на вооружение в сорок девятом. Неотъемный магазин на десять патронов, при открытом затворе, так же как и винтовка Мосина, снаряжающийся из пачек специальными патронами для автоматического оружия калибра три линии с укороченной на четверть гильзой. Прицельная дальность – одна верста, эффективная дальность стрельбы – двести саженей. Возможности автоматического огня не имеет. По предварительной оценке, подразделение, перевооруженное с винтовок Мосина на карабины Симонова, потеряв в дальности стрельбы, сможет втрое увеличить плотность огня на средних дистанциях боя, когда противник уже видим совершенно отчетливо. В пехоте данный карабин использовался до конца пятидесятых годов, в артиллерии и прочих войсках, не ведущих стрелковый бой, до конца восьмидесятых. В начале двадцать первого века состоит на вооружении охранных подразделений и является одним из самых распространенных образцов стрелкового охотничьего оружия. В одних только Североамериканских соединенных штатах в частном пользовании находится до трех миллионов единиц карабина Симонова, а общий выпуск всех модификаций, включая лицензионные, составил тридцать миллионов стволов.

Когда капитан Мартынов сказал об общем количестве выпущенных карабинов, у меня закружилась голова. Я просто представил себе тридцатимиллионную армию, вооруженную этим – несомненно, совершенным – оружием, как и то, что она может сделать с любым супостатом, решившим напасть на Россию. Но Евгений Петрович еще не закончил.

Передав мне в руки карабин для осмотра, он сказал, что на его базе вполне можно изготовить самозарядную винтовку, совмещающую длинный ствол, мощный патрон, а также дальность стрельбы винтовки Мосина и скорострельность карабина Симонова. Как самостоятельное оружие такая винтовка, конечно, перспектив не имеет, но при комплектовании оптическим прицелом будет весьма полезна для сверхметких стрелков. Но это, как показал опыт, задача не сегодняшнего дня, и даже не завтрашнего. Для спецподразделений вроде охотничьих команд, кавалерийских частей и кубанских пластунов гораздо полезней были бы полноценные автоматы конструкции Михаила Калашникова, до рождения которого, честно сказать, оставалось еще пятнадцать лет.

Данное оружие, представленное образцами под нормальный и уменьшенный калибр, уже могло стрелять очередями, почти как пулемет, комплектовалось отъемными магазинами и отъемными же штыками, при этом будучи на пару фунтов легче винтовки Мосина. Высокая плотность огня и возможность быстрой смены заранее снаряженных магазинов (до десяти на один автомат), простота конструкции и легкость обращения делали эту конструкцию идеальным оружием пехоты. Подразделение, вооруженное такими автоматами, будет способно создать плотность огня, сопоставимую с десятикратно большим количеством магазинных винтовок. Там, в их мире, такие автоматы были произведены совершенно астрономической партией – в семьдесят миллионов экземпляров, и по праву считались самым распространенным видом оружия.

Но и эта задача по копированию такого автомата хоть и была важной, но не стояла на очереди первой. Евгений Петрович сказал, что сначала требуется правильно определиться с калибром будущего патрона для автоматического оружия. Трехлинейная пуля получается слишком тяжелой, с крутой траекторией и высоким рассеиванием. В то же время уменьшение калибра до двух целых пятнадцати сотых линий породило чрезмерно удлиненную, а оттого неустойчивую в полете пулю, склонную к рикошетам от препятствий. Тут нужны дополнительные исследования, и есть обоснованные подозрения, что наилучшим калибром для автоматического оружия будет калибр японской винтовки Арисака в две целых, пятьдесят шесть сотых линии.

А наиболее важным делом капитан Мартынов назвал копирование пулемета, имевшего того же родителя, что и автомат, и, следовательно, сходную с ним конструкцию, основанную на перезарядке за счет пороховых газов, отведенных из ствола во время очередного выстрела. Если удастся наладить их выпуск, то при их поддержке в количестве одной единицы на стрелковое отделение даже относительно простые и не очень скорострельные винтовки Мосина будут адекватны в войсках лет сорок-пятьдесят. Дополнительным плюсом будет отсутствие пересортицы между винтовочно-пулеметными и автоматными патронами. В принципе, я полностью согласен с этим утверждением. Наличие в войсках легкого и компактного пулемета вполне способно заменить собой перевооружение на автоматические винтовки. Тем более, что потребность в пулеметах будет десятикратно меньшей, чем потребность в винтовках, а следовательно, даже если один пулемет встанет вдвое дороже автоматической винтовки, общий денежный выигрыш окажется довольно значительным.

В конце разговора капитан Мартынов огорошил меня новостью, что в связи со всем мною увиденным я теперь считаюсь секретоносителем высшей категории. Вот, мол, именной рескрипт государя-императора, повелевающий откомандировать меня из ГАУ в распоряжение СИБ и назначающий руководителем специального конструкторского бюро номер один с переходом на казарменное положение. Вот, мол, гербовая государственная печать, вчерашняя дата и подпись: «Николай». Пока идут работы по снятию чертежей, мастерская для опытных работ будет оборудована прямо тут, в Петропавловке, а тем временем под выпуск автоматического оружия начнет строиться особый завод, удаленный от переполненного иностранными шпионами Петербурга, на котором мне впоследствии директорствовать. Вот тебе, как говорится, бабушка, и Юрьев день – сходил, называется, на службу…

Все «наши» девочки уехали в Питер, и из попаданок я осталась здесь одна. Сказать по правде, мне уже начали поднадоедать эти острова Эллиота. Слишком уж тут пустынно, растительности почти нет, одни каменистые сопки. Есть, конечно, в этих строгих пейзажах свое особое очарование, но моему сердцу как-то ближе леса и реки, горы и холмы, покрытые зеленой растительностью… Ну ничего; как говорит Пал Палыч, в самое ближайшее время нам предстоит перебазироваться на Цусиму, которую наши только что отбили у японцев. Одинцов у меня мужик умный – хоть я и молчу, но чувствует, что мне здесь уже надоело. Как временное убежище эти острова довольно ничего, но увольте меня от обязанности жить тут постоянно. Кстати, корейские рабочие – то есть женщины, которые обеспечивают наш быт, разводят для нас огороды и даже ловят рыбу – тоже поедут с нами, ибо в родных деревнях, откуда их забрали японцы, их никто не ждет. А многие из них уже довольно неплохо лопочут по-русски, что избавляет нас от необходимости объясняться знаками, и, кроме того, они считают, что им повезло не только выжить в японском аду, но после этого еще и очень хорошо устроиться в жизни.

Но этот переезд будет потом, а пока все идет своим чередом. Разве что наступило лето… Стало жарко и мне пришлось искать возможность заиметь себе одежду по сезону. С собой-то у меня были только свитерки, брюки и теплые юбки, да и обувь для прохладной погоды, поскольку август семнадцатого во Владике, откуда мы отправились был дождливым и нежарким. А тут – прямо Сочи в разгар сезона или какая-нибудь Паттайя.

Одежду по местной моде я носить категорически не желала. Чтоб я надевала все эти корсеты, турнюры и кринолины? Нет уж, увольте. Мне бы сарафан, да шорты, да легкую блузку, да летний брючный костюм… И шлепанцы! Или кеды. Или хотя бы какие-нибудь мокасины… Сейчас я обхожусь той уже изрядно потрепанной парой кроссовок, что захватила из дому, а для недалеких прогулок вообще использую домашние тапочки-шлепанцы (тоже ОТТУДА) – благо они у меня на добротной подошве и очень крепкие.

Но с одеждой была просто беда… Естественно, я думала над тем, как бы разрешить эту проблему. И вот случайно выяснилось, что среди обслуживающих нас кореянок есть одна, которая умеет неплохо шить. По крайней мере, все ее хвалили, эту тетушку Пэк. И я решилась и пошла к ней, и заказала себе одежду, нарисовав, как это примерно должно выглядеть. Немолодая сухопарая кореянка подобострастно кланялась, кивала и повторяла: «Хорошо, я делать хорошо!». В общем, для начала она должна была сшить мне блузку с брюками и халат наподобие кимоно. Ткани нам заранее привезли из Мукдена, столицы местного региона, где можно было купить все, были бы деньги. А деньги у моего Одинцова были, да и у меня тоже, ведь как комендант лагеря я получала совершенно безумные для этого времени триста рублей в месяц (оклад командира полка). На них можно было купить две хороших лошади или полтора рояля известных марок, а если не шиковать, то одну тонну двести пятьдесят килограмм белой муки, или полтонны парной телятины. Да я совершенно не представляла, что делать с такими деньжищами – просто складывала сторублевые бумажки в секретер; а тут какие-то ткани…

Результат, который мне через неделю гордо продемонстрировала тетушка Пэк, удивил меня и обрадовал. Портниха оказалась талантливым мастером своего дела – одежда была сшита аккуратно и правильно – в точном соответствии с эскизом. Я на жестах объяснила мастерице, что мне нужна еще и летняя обувь, и она закивала, заверяя, что сможет решить и этот вопрос. Через пару дней я получила от нее сланцы на деревянной подошве, с кожаными ремешками… Удивительно, но эта обувь оказалась весьма удобной и я перестала нещадно эксплуатировать свои несчастные тапочки. Благодаря моему заказу тетушка Пэк стала богаче на сотню русских рублей, что создало мне репутацию чрезвычайно щедрой и доброй госпожи. Для нищей Кореи это совершенно невиданные деньги, а разные колониалисты – вроде англичан и тех же японцев – в основном предпочитали расплачиваться за работу бамбуковыми палками.

Ольга, видя, как пополняется мой гардероб, выразила желание тоже что-нибудь заказать у тетушки Пэк. Нужно было что-то такое, что не слишком шокировало бы современников, но в то же время было элегантным и удобным. Вместе с Ольгой мы разработали фасон летнего платья – такого, чтобы было не только удобным, практичным и красивым, но и достаточно скромным. И портниха блестяще справилась с этим заказом. Платье получилось восхитительным, и Ольга говорила, что оно похоже на «чайное платье» – как потом выяснилось, это были такие платья, к которым не требовался корсет; их надевали дома, в неформальной обстановке. Нежно-персикового цвета с зеленой отделкой, оно очень шло к ее волосам.

Итак, лето все больше заявляло о своих правах, и потому я стала искать возможности поплавать в море. Оказалось, что сия затея не так-то просто исполнима. Ранее мне не приходило в голову, что в эту чопорную эпоху идея просто выкупаться в море обернется большой проблемой. Ну, для мужчин этот вопрос не являлся здесь, на островах, столь критичным, а вот для дам… Словом, купаться в открытом водоеме – в том понимании, в каком это делаем МЫ – было неприлично. Ольга со смехом рассказывала, как это происходит у высших сословий России и стран Европы – для купания используются специальные «купальные машины» – такие кабинки, которые запрягаются лошадьми. Лошади тащат их в море, подальше от любопытных взглядов, и женщина, находясь, внутри, в это время переодевается в купальный костюм. Костюм этот, по описанию Ольги, мало чем отличается от обычного платья и уж меньше всего напоминает купальник в НАШЕМ понимании. Я удивлялась, про себя даже ужасалась, слушая, как издевается над бедными женщинами общественность, предписывающая для купания в море соблюдение всего этого ритуала.

Ольга рассказала, что у царской семьи были свои морские купальни – так называлось место, огороженное кольями с натянутой парусиной. «Плавать» она любила, так же как и ее братья. Николай, оказывается, вообще придавал морским оздоровительным купаниям большое значение, и каждый такой факт фиксировал в своем дневнике.

Я рассказала Ольге, что представляет собой купальный костюм в наше время. Оказалось, что слово «трусы» ей совершенно незнакомо. Тут до меня дошло, что в это время трусов еще не изобрели…

– Ну это как панталоны без штанин, – пыталась я объяснить.

Но она разводила рукам и огорченно качала головой, показывая, что совсем не понимает, что я имею в виду.

И тут меня осенила прекрасная идея. Ведь у меня есть сотовый телефон! Я о нем почти забыла, и он лежал у меня в тумбочке, лишь изредка используемый в качестве будильника. Собственно, мы, попаданцы, не особо стремились пользоваться здесь своими гаджетами. Можно сказать, что мы отвыкли от этого, ведь сотовой связи тут все равно нет. Конечно, в мобильном телефоне есть еще куча дополнительных функций, которым не нужен интернет или связь (таких как календарь, калькулятор, заметки, игры ит.д.) но нам было как-то не до их применения. Наверное, причиной тому стал слишком бурный темп жизни… А может быть, это была неосознанная ассимиляция. Я, собственно, и раньше не особо пользовалась своим «андроидом», который приобрела три года назад. Разве что в качестве фотоаппарата… За эти три года у меня там накопилось много прекрасных снимков (благо память большая). Какие-то из них я копировала на компьютер, но самые любимые предпочитала хранить в самом телефоне. Так приятно иной раз было полистать галерею…

И вот сейчас я вспомнила о том, что у меня есть фотографии из НАШЕГО мира. Ага, там даже есть мои снимки на пляже… Как это я раньше не додумалась показать Ольге фото на телефоне? Ведь уж два месяца как мы с ней знакомы…

Предвкушая ее удивление и восхищение, что в такой маленькой штучке могут храниться фотографии высокого качества, я сбегала за своей соткой.

– Что это? – спросила она.

– Это и есть сотовый телефон, о котором ты, возможно, слышала от «наших», – ответила я. – Это тоже своеобразный ноутбук, только маленький…

Ольга недоверчиво смотрела на мой телефон. Я разблокировала экран – и на заставке появились мерцающие звезды.

– Так… сейчас зайдем в галерею… – пробормотала я.

Ольга удивленно покосилась на меня. Ах, ну да – мои слова кажутся ей бредом сумасшедшего. Я улыбнулась своим мыслям.

Я открыла галерею – и… У меня самой захватило дух и как-то защемило сердце, когда я увидела запечатленные телефонной камерой эпизоды из своей той, допопаданской жизни… Ведь я ни разу – ни разу! – не просматривала ЗДЕСЬ эти фото.

Вот я стою на улице перед своим домом, и снежинки облепили воротник моего пальто… Это, помнится, был первый снег, я попросила случайно встреченную соседку запечатлеть меня… А вот я дома, сижу на диване с огромным яблоком в руке – тогда я решила сменить прическу и очень коротко подстриглась, став похожей на какую-то анимешную героиню. Стрижка мне понравилась, но вот впечатление, которое я производила на людей – нет, и потому я вновь отрастила волосы до плеч.

А вот я с собакой… Боже мой, Беня! Я подобрала его на улице, в дождь, когда он, брошенный кем-то, грязный и мокрый, тихо скулил у моего подъезда. После выяснилось, что он пекинес, но в тот момент он был просто жалким дрожащим уродцем. Он оказался старым и больным, у него отсутствовал один глаз и язык все время торчал из пасти, не помещаясь во рту. Он умер через год у меня на руках. Но я успела полюбить старого Беню и втайне плакала по нему, ругая себя за то, что позволила себе привязаться к животному…

А вот – попеременно фото мои и одноклассницы Катьки. В моей квартире, растрепанные, румяные, в разных дурацких позах… Мы в тот день совершенно случайно встретились после многих лет, и, придя ко мне, выпили вина. Бутылки три, пожалуй… И дурачились, фотографируя друг друга. Поначалу она мне жаловалась, что никак не может родить и что муж хочет уйти от нее. Плакала… А потом ей стало весело. Ну и, в общем, получилось как в анекдоте – собирались выпить и поплакать, а получилось нажраться и поржать…

– Сейчас… – Я быстро листала мобильный фотоальбом, стараясь избавиться от чувства ностальгии. Теперь та, прошлая жизнь, воспринималась мной уже совсем не так, как раньше. И мне были дороги те эпизоды, которые запечатлела камера – подобного больше никогда уже не повторится…

Ольга с интересом следила за моими манипуляциями; кажется, она не обратила внимания на выражение моего лица.

– Ага, вот они, смотри! – наконец нашла я эти фото. Прошлым (для той жизни) летом я как-то проводила воскресенье на городском пляже. Там меня беспрестанно фотографировал один привязавшийся молодой человек, так, что я даже на него рассердилась. Я платонически-романтически была верна своему Одинцову, а тут привязываются всякие сосунки… Однако несколько фото мне понравились, и этот мальчик скинул их мне. Там я была представлена в разных видах – и плывущая, и выходящая на берег, и лежащая на песке, и в шляпе, и с лимонадом, и с полотенцем на плечах; и вокруг моей персоны было запечатлено множество разнообразного народу… Купальник у меня был голубой, раздельный. Никогда не любила сплошные купальники – в них невозможно загорать. Правда, я немного стеснялась шрамов на груди – их было заметно, если приглядеться… Но сделать шлифовку мне даже в голову не приходило. Пусть будут… Эти шрамы были дороги мне, они напоминают мне о моем боевом прошлом, когда я была чем-то большим, чем есть сейчас.

Ольга, бережно взяв в руки мой телефон, внимательно разглядывала фото. Я показала ей, как листать туда-сюда, и она, перелистывая фото дрожащим пальчиком, все больше краснела и округляла глаза. Потом, отложив телефон, взглянула на меня с лукавством, и, зажав рот рукой, произнесла:

– Я, признаться, несколько шокирована… Но тем не менее нахожу, что обычай купаться в таком вот виде помогает относиться к собственному телу без ложной стыдливости… Я думаю, что когда выходишь на пляж и видишь вокруг и женщин, и мужчин в таких вот… нарядах, то вскоре просто перестаешь обращать на это внимание! Ведь сладок, как известно, только запретный плод… – Затем она задумчиво возвела глаза кверху и покачала головой. – Да уж, никогда бы не подумала, что там, в будущем, будет все так легко и просто… Но этот факт меня очень радует. Вы знаете, наша семья никогда не была особо чопорной. Мне даже известно, что… – Тут она сделала лукаво-заговорщический вид и наклонилась к моему уху: – что маман иной раз любила прыгнуть в неглиже в какой-нибудь из прудов Петергофа…

Она отстранилась от меня, чтобы оценить мою реакцию.

Я же улыбнулась и сказала:

– Что ж, раз так, Ольга, давай мы с тобой устроим купание в стиле «Двадцать первый век». Ну жарко же – сил нет!

– В этих самых… купальниках? – спросила Ольга.

– Разумеется!

– Я совсем не против, милая Дарья… – со вздохом произнесла Ольга, – вот только где я возьму купальник?

– Ну, дорогая, купальник можно сшить… – весело сообщила я.

– Конечно, можно, – согласилась великая княгиня, – но как ты это себе представляешь? Не стану же я обращаться к этой твоей тетушке Пэк с просьбой сшить мне такую… эээ… пикантную вещь… Это совершенно исключено.

– Я этого и не предлагаю, – ответила я. – Обойдемся без посторонней помощи. Ну неужели две женщины не смогут сшить один купальник? – И я весело подмигнула Ольге.

– Хм… Это мне и голову не приходило… – задумчиво ответила она. – Хотя я совсем не умею шить… Вышивать – да, а вот шить… Мне всегда казалось, что это очень сложно…

– Я тоже не особо талантливая швея, – утешила я ее, – но уж купальник-то сшить смогу. Чего там шить-то – лифчик да трусики… – И я весело заключила: – На манер моего и сделаем!

Ткань мы раздобыли без особого труда на следующий же день. Стоило только попросить – и дежурный миноносец, сновавший между Эллиотами и Артуром как трамвай, привез нам небольшой отрез прекрасного бледно-фиолетового шелка. Пятьдесят рублей, конечно, дорого, но не для Великой княгини и будущей императрицы. Получив требуемое, мы тут же закрылись в Ольгиной каюте и с энтузиазмом принялись за работу. Нитки с иголкой, к счастью, были у меня собой – взятые еще оттуда, из НАШЕГО мира.

И вправду, сшить бикини оказалось проще простого. Пришлось лишь вспомнить уроки бабушки, которая учила меня, малолетку, швейным премудростям. Вот и пригодилось! Ольга очень старалась, выполняя мои указания; несколько раз она, правда, ойкнула, уколовшись иглой. И вот наш шедевр готов… Верхняя часть сшитого бикини представляла два треугольника, надетых на узкую ленту из ткани. Трусики были сшиты таким образом, чтобы они завязывались на боках тесемками.

– Какое бесстыдство… какое очаровательное бесстыдство… – восхищенно шептала Ольга, рассматривая и поглаживая наше изделие, и в глазах у нее светился хулиганистый восторг.

– Примерять будешь? – спросила я.

Ольга энергично замотала головой.

– Я лучше завтра… Сразу и надену, когда мы купаться пойдем.

– А если не подойдет?

– Подойдет! Это же универсальный размер! – рассмеялась Ольга.

И вот настал следующий день. Естественно, я предупредила Одинцова о нашем предполагаемом мероприятии. Он слегка нахмурился, но потом хмыкнул и не стал возражать. Только сказал, что предупредит парней из взвода, оставленного охранять базу, чтобы никто нам не помешал. А то для охальника неизбежны последствия, не исключено, что даже летальные.

Для купания мы выбрали одну из удаленных бухточек, которых тут, на Эллиотах, было в изобилии. Окруженная невысокими скалами, она скрывала нас и от ветра, и от посторонних глаз со стороны моря. Эдакий нерукотворный бассейн. Вода здесь имела удивительный бирюзовый оттенок, по мере удаления от берега переходящий в синий. Вода была прозрачна и на ней мелькали солнечные блики; казалось, само солнце решило искупаться вместе с нами.

Я заранее посоветовала Ольге надеть свой купальник под платье – то самое, «чайное». Так же поступила и я сама, облачившись в свое зеленое кимоно, шитое корейской портнихой. На ногах у меня были сланцы, а у Ольги… Она называла это «пляжная обувь». Ничего, что вызывало бы ассоциации с пляжем, я в этих громоздких шнурованных красных ботинках я не находила. Но заказывать сланцы она почему-то категорически не желала, и я не стала настаивать. Может, стесняется ступни оголять – ну да ладно, не так-то легко избавиться от старых предрассудков, а она и так сделала большой прогресс.

Естественно, великая княгиня дополнила свой гардероб шляпкой – кажется, это была самая маленькая из ее обширной коллекции. Она вообще удивлялась, как это мы ТАМ не носим шляп… Ну, головным убором я по случаю жары в этот день все-таки озаботилась. Кусок ткани, оставшийся после шитья моего кимоно, я подогнала под форму косынки и повязала на голову на манер банданы, чем вызвала изумленные ахи Ольги.

Оказавшись в бухточке, я первым делом подошла к кромке воды и ногой проверила ее температуру.

– Теплая! – сообщила я Ольге, у которой был какой-то настороженный вид – она то и дело озиралась и ежилась. Тем не менее в глазах ее горела решимость.

Я, не глядя на нее, скинула свое кимоно, сдернула косынку и аккуратно положила все это на камень. Не люблю купаться в головном уборе. Мне нравится погружаться с головой, ощущать, как мои волосы развеваются в воде, нравится, вылезая на берег, чувствовать, как они облепили шею и как с них стекает вода…

Чувствуя на себе взгляд Ольги, я направилась к воде. Медленно, наслаждаясь каждым шагом, щупая голыми ступнями округлые камешки на дне, я заходила все дальше и, когда уровень воды достиг моей груди, поплыла. Какое же это было блаженство! Воистину жизнь зародилась в океане – иначе почему на несказанно приятно погружаться в его теплые волны?

Отплыв от берега на расстояние метров пятидесяти, я взглянула на берег. Ольга, стоящая у кромки воды, приложив к глазам ладошку, смотрела в мою сторону. Он была в купальнике… У нее оказалась очень хорошая фигура, похожая на мою, разве что бедра чуть шире. Кроме фиолетового бикини, на ней все еще красовалась шляпка и эти ужасные ботинки. Я тихонько рассмеялась. Было очевидно, что купаться она собирается именно в таком виде. Наверное, шляпка – это от солнечного удара, а ботинки – чтобы не поранить ноги о камни.

Чувствуя, что Ольга обеспокоена, я повернула назад.

– Ну как? – спросила я, подплыв к ней, зашедшей в воду по пояс.

– Замечательно! – улыбнулась она. – Ветер так приятно обдувает кожу… Но немного неловко, непривычно… Это, наверное, пройдет…

– Конечно, пройдет! – заверила я и поспешила спросить: – А ты вообще плавать-то умеешь?

– Нет… – призналась она. – Всегда хотела научиться, но кто бы этим со мной занимался? – Она вздохнула.

– Ладно, я тебя потом научу, – сказала я, – а пока можешь просто у берега поплескаться.

И я шутя брызнула в нее водой. После этого Ольга наконец-то окунулась полностью, то есть вместе с плечами. Пока она «плавала» на мелководье, я резвилась и наслаждалась морем, солнцем, простором, синим небом, ощущением неги и беззаботности. Через какое-то время мы вышли на берег и улеглись на шерстяной плед, предусмотрительно прихваченный мной из каюты. Мы лежали рядышком, на спине, и смотрели, как в небе проносятся маленькие облачка, похожие на торопливые мазки белил.

– Хорошо, правда? – спросила я.

– Да, замечательно… – ответила Ольга.

Мы помолчали, слушая шум прибоя – звук, который никогда не надоедает. Момент релаксации, во время которого могут внезапно осенить какие-нибудь потрясающие мысли… Но какие мысли могли осенить меня? Все у меня было хорошо, я жила полной жизнью, любила и была любима, занималась нужным и интересным делом… За спиной моего мужчины было так уютно и безопасно! И все же где-то глубоко-глубоко в моей душе тлела искра смутного беспокойства. Это началось у меня спустя примерно месяц после того, как мы с Одинцовым вступили… ну, в интимные отношения. Эта искра непонятного волнения отдавалась и на мое тело – порой я ощущала его как-то по-другому, не так, как обычно. Это трудно описать, но мне казалось, что с ним что-то происходит, что-то непонятное. Впрочем, у меня не оставалось времени думать об этом. Практически постоянно я была занята. И уставала так, что, приходя к себе вечером, просто падала в кровать и мгновенно засыпала… А раньше мне всегда было трудно заснуть.

И вот опять… опять это непонятное беспокойство одолело меня, тихо-тихо стучась в мой разум… Даже сердце изменило свой ритм – сейчас я вдруг особенно остро почувствовала необходимость разгадать причину происходящего со мной. Море… Ласковые волны, что качали меня несколько минут назад… Море, колыбель человечества, матерь всего живого…

Что-то подсказывало мне, что мои мысли текут в верном направлении. Разгадка брезжила совсем рядом, но не желала оформляться во что-то отчетливое.

Я села.

– Знаешь, Ольга, – сказала я, – я, пожалуй, еще разок окунусь.

– А я чуть позже, – ответила она.

На этот раз я заплыла гораздо дальше. Было немного боязно – что если я наткнусь на ядовитую медузу? Но что-то заставляло меня плыть дальше, и лишь подумав о том, что Ольга, должно быть, беспокоится за меня, я повернула обратно. Глядя сквозь толщу воды, я то и дело видела маленьких желтых рыбок, что бодрыми стайками проплывали подо мной. И почему-то именно как раз в один из таких моментов я вдруг поняла причину своего беспокойства – так отчетливо и ясно, что никаких сомнений быть не могло…

Я была беременна! За суетой я даже не заметила, что у меня пропали месячные. Искажение вкуса, несвойственная мне сонливость – все то, на что я даже не обращала внимания – было признаками того, что во мне зародилась маленькая жизнь… И, похоже, это произошло как раз после того, самого первого раза… Надо же, никогда бы не подумала, что не смогу определить у себя признаков беременности! Судя по фильмам, которые я смотрела, меня должно было со страшной силой тошнить по утрам… Теперь вспоминаю, что легкая дурнота иногда была, но чтобы идти и пугать раковину – до такого ни разу не доходило, а сейчас и вообще все прошло, и только аппетит усилился… Это какой же у меня срок? Так, сейчас сообразим… ну, получается, что три месяца с небольшим. Просто обалдеть, не могу привыкнуть к этой мысли… Это что, недели через две-три малыш уже будет шевелиться?!

Я плыла к берегу, обуреваемая совершенно неведомыми прежде эмоциями. Я видела, что Ольга, полная беспокойства за меня, встала и подошла к воде, и теперь напряженно всматривается, следя за тем, как я приближаюсь. От избытка чувств я помахала ей рукой и крикнула:

– Эге-гей!

И она в ответ помахала мне рукой. Сейчас она, наверное, немало удивится и даже, пожалуй, сочтет меня сумасшедшей, когда я, выйдя на берег, крепко-крепко обниму ее и закричу: «Я так счастлива!!!»

Британский флот на внутреннем рейде снимался с якорей и готовился к походу. Густо дымили трубы разводящих пары броненосцев и крейсеров, сновали туда-сюда паровые катера и гребные вельботы, в последний момент доставляя с берега на корабли опаздывающих людей и забытые грузы. Первым – грузно, как доисторический мастодонт – к выходу потянулся флагманский броненосец «Глори», главным грузом которого был командующий Китайской станцией вице-адмирал Жерар Ноэль. На внешнем рейде, понурые как побитые собаки, его ожидали три однотипных бронепалубных крейсера передового дозора: «Эдгар», «Кресчент», и «Тезеус», выдвинутые на ближние подступы еще утром. Они не смогли перехватить и уничтожить маленький русский кораблик, стремительно приблизившийся к британской базе на такое минимальное расстояние, с которого можно было легко разглядеть повисшее над Вэйхавеем облако плотного черного дыма, говорящего о том, что британская эскадра в полном составе готовится к выходу в море.

Это был русский миноносец «Лейтенант Бураков», самый быстрый кораблик в русской Тихоокеанской эскадре, который еще шутливо называли «чехол для машин». При водоизмещении в двести восемьдесят тонн, его машины развивали мощность в шесть тысяч лошадиных сил. В то время как для броненосца считалось нормальным иметь одну лошадиную силу машин на тонну водоизмещения, для крейсеров – три-четыре лошадиных силы на тонну*, «Лейтенант Бураков» таких лошадиных сил на тонну водоизмещения имел больше двадцати; и куда уж британским индоуткам** было угнаться за эдаким живчиком. Все, что они могли – это наблюдать, как над водой стелется длинный дымный след его труб. Привет тихоходным черепахам от быстроногого Ахиллеса. С тех пор как русский флот ушел из Порт-Артура воевать Цусиму, по настоянию Одинцова и Карпенко один из русских миноносцев-разведчиков постоянно дежурил в виду британской базы с целью упредить возможность внезапного нападения. А от кого еще ждать неприятностей – не от немцев же, чей кайзер, принюхиваясь, выжидал, соблюдая нейтралитет.

* крейсер «Аскольд», «Богатырь» и «Варяг»

** британские крейсера типа «Эдгар» даже на форсированной тяге имели чуть больше полутора лошадиных сил на тонну водоизмещения и разгонялись максимум до двадцати узлов

Впрочем, адмирал Ноэль отнесся к этому известию индифферентно. По его мнению, даже если русские что-то заподозрили, этот миноносец мог лишь известить о британских приготовлениях командование Порт-Артурской военно-морской базы, и не более того. А база, даже самая мощная, со всеми своими береговыми батареями – это не отряд броненосцев, на помощь базе пришельцев на Эллиотах не придет. И вообще, быть может, этот миноносец оказался у Вэйхайвэя случайно и теперь бежит прочь, спасая свою шкуру от могучих британских крейсеров. Солнце Британской империи стояло в зените, ее военная мощь находилась на пике могущества, что и позволяло таким недалеким и самоуверенным адмиралам, как Жерар Ноэль, делать карьеру и благополучно помирать от старости в теплых постелях .С момента победы в Трафальгаском сражении британскому флоту еще ни разу не доводилось сражаться хотя бы с равным противником, а весь его боевой опыт ограничивался бомбардировкой приморских крепостей каких-нибудь арабских или египетских султанов, ну и Восточной (Крымской) войной, которая обошлась без морских сражений, потому что русские сами затопили свой флот у входа в Севастопольскую бухту. Впрочем, о смерти и старости адмирал сейчас не думал, а думал о том, каких наград и почестей он удостоится от короля и Парламента, если сумеет благополучно захватить базу пришельцев.

Адмирал Ноэль не знал, что как только командир «Лейтенанта Буракова» кавторанг Иванов 4-й обнаружил, что его пытаются преследовать британские крейсера, на миноносце тут же заговорила радиостанция, на коленке собранная из местных деталей и ЗИПов «Тумана». Тонкий комариный писк морзянки на средних волнах не был слышен операторам искровых радиостанций, зато сигнал сразу приняли на радиостанции Порт-Артурской базы на Золотой горе, на Эллиотах, а также на крейсере «Аскольд», который в данный момент стоял на якоре в бухте Асо. Некоторое время спустя, во время очередного сеанса связи, о них узнали и на атомной подводной лодке «Кузбасс», которая экономической скоростью шла от Цусимы к Эллиотам, чтобы после ста дней автономки дать команде отдых на берегу.

Таким образом, не успели британцы до конца вытянуть свою задницу из собственной базы, как все заинтересованные лица с русской стороны уже знали, что британский флот в полном составе выходит в море. И вполне понятно, для чего. Поразбойничать в доме, пока хозяин в отлучке – это что ни на есть самая британская манера ведения дел. Хуже всего для англичан было то, что оный приказ – найти британский флот и сесть ему на хвост – получила российская атомная субмарина «Кузбасс», которая находилась примерно в ста милах к северо-востоку от Вэйхавэя. Три с небольшим часа хода максимальным тридцатиузловым ходом с периодами тишины в самом конце пути для того, чтобы слушать море.

Обнаружить британский флот в таких условиях и начать его преследование для российских подводников являлось делом довольно непродолжительного времени, тем более что адмирал Ноэль в качестве военной хитрости приказал сначала проложить курс к корейскому побережью, и лишь потом поворачивать в сторону Эллиотов, как будто это идет возвращающийся от Цусимы русский флот. Хитрость, вполне достойная девятнадцатого века – когда не существовало даже искровых радиостанций, а все опознавание и связь осуществлялись только на расстоянии прямой видимости при помощи выпуклых командирских глаз, сигнальных флажков и фонарей Ратьера. Но в данном случае этот приказ означал, что атомная субмарина и британцы фактически пойдут навстречу друг другу.

Впрочем, моряки постепенно вытягивающегося из базы британского флота и сам адмирал Ноэль об этом пока не ведали. Моряки считали, что, как им объяснили, эскадра идет на учения, а если что, у адмирала голова большая – путь он ей и думает. Их не смущало даже то, что на корабли был загружен полный боезапас, а также весь имевшийся в Вэйхайвее наряд морской пехоты. Сам адмирал Ноэль об истинной цели похода собирался объявить уже в море, в момент смены эскадрой курса, и думал, что перехитрил всех. А еще он очень хорошо запомнил момент своего унижения, когда британские крейсера были вынуждены бросить конвой и бежать, и теперь жаждал реванша. Если что, то британские морские пехотинцы умеют зверствовать ничуть не хуже японских людоедов.

Да и какая там, по большому счету, разница – обнаружил выход в море британского флота русский миноносец или не обнаружил, перехватит эскадру «Владычицы морей» российская атомная подводная лодка или не перехватит? РЛС «Вымпел», что входит в систему управления артиллерийский огнем находящихся во внутренней бухте островов Эллиота малых ракетных кораблей «Иней» и «Мороз», способна в любую погоду и любое время суток обнаружить групповую цель типа «британский флот» с расстояния 25 морских миль (45 километров). Для того, чтобы, миновав точку обнаружения, выйти на рубеж открытия огня главным калибром, британским броненосцам экономическим ходом потребуется два часа, а полным – чуть больше часа. Этого времени вполне достаточно для того, чтобы МРК успели отстреляться по британской эскадре противокорабельными ракетами «Малахит», а потом если не «Кузбасс», так снявшийся с якоря и вышедший из базы «Иркутск» успеет добить уцелевшие корабли лаймиз своими торпедами. Здесь вам не тут, тут вас не ждут!

Ну а пока вслед за «Глори» в кильватерной колонне на выход из базы потянулись ее систершипы – броненосцы 1-го класса «Альбион» и «Голиаф».Вслед за ними, дымя своими двумя спаренными трубами, пристроился броненосец 2-го класса «Центурион», и уже за ним пошли крейсера. Сначала – тяжелые броненосные крейсера «Левиафан» и «Кресси», за ними – несчастные «плавучие мишени»: «Пауэрфул» и «Террибл», громоздкие, как броненосцы и такие же тихоходные, но зато почти не бронированные и слабо вооруженные. Сразу за ними шли их уменьшенные и еще более неудачные копии – крейсера типа «Диадем»: «Амфитрит» и «Аргонавт». Два малых бронепалубных крейсера 2-го ранга типа «Аполло», «Пик» и «Ифигения», которые после выхода из базы должны будут развернуться во фланговые дозоры, а также средние бронепалубные крейсера «Эклипс», «Венедектив» и «Гладиатор» составляли арьергард эскадры. Британский флот уходил из Вэйхайвэя, и пока еще никто не знал, что ему уже не суждено будет туда вернуться.

Ну вот… А мы так надеялись уже вечером быть «дома», пусть на временной, но базе. Так хочется пройтись по твердой земле и зеленой траве островов Эллиота, а также пообщаться с тамошними «дамами», которые, говорят, весьма благосклонны к русским морякам. Тут вот ведь какое дело – с момента так называемого «попадания» (то есть перемещения в прошлое) никто из нашей команды еще не был на берегу. При этом условия автономки* как то не способствовали окончательному осознанию того факта, что в родную базу в Вилючинске нам не вернуться уже никогда. Семейные никогда не увидят своих жен и детей; те, у кого своих семей еще нет (в частности, молодые офицеры, мичманы, а также матросы и старшины контрактной службы) никогда не поедут в отпуск для того, чтобы увидеть своих родных.

Примечание авторов: * автономка или автономное плавание – самостоятельное плавание одиночного корабля или группы кораблей в отдаленных от баз районах, как правило, без пополнения запасов.

Для них, наших близких, мы все умерли, пропали бесследно в пучине Тихого океана, и никто из них не знает, что мы, как говорится, живы и здоровы. Тут, в море, это чувство как-о приглушено – автономка она и есть автономка; а вот на берегу эти чувства должны будут многократно усилиться, и тогда неизвестно, не сорвется ли кто-нибудь с катушек. Сергеич и Кот Наоборот* каждый по своей части сбивались с ног, пытаясь предотвратить самые негативные нюансы, но, как говорится, на каждый роток не накинешь платок. И хоть подводники – люди не слабонервные, но в условиях, когда между людьми и их прежней жизнью стоит слово «никогда», случиться может всякое.

Примечание авторов: * Замвоспит «Кузбасса» кап-3 Кальницкий Андрей Сергеевич и особист старший лейтенант Ивантеев Константин Андреевич

Правда, сначала бодрости команде прибавил погром в Токийском заливе. Мы же все же люди военные, призвание которых – не просто отбывать номер на службе, но еще и защищать свою Родину, уничтожая ее врагов; и война, как говорит Сергеич, есть квинтэссенция нашего существования. Но кто бы ТАМ позволил нам так повеселиться – втихаря проникнуть на вражескую (американскую) военно-морскую базу и полностью ее разгромить? Потом было дежурство в Корейском проливе (так сказать, работа подводным морским демоном), очная встреча с предками и долгое болтание в море на одном месте, вызывающее некоторое ощущение позабытости-позаброшенности, будто никому мы не нужны. Все это снова привело, как выразился Кот Наоборот, к росту деструктивных настроений, тем более что еще со школьной скамьи все мы помнили рассказы об отсталой сущности царского режима вообще и отвратительных управленческих способностях царя Николая в частности.

Но тут из Владика на наш отряд приходит транспорт снабжения, которым поработал вспомогательный крейсер «Лена». А на нем – свежие продукты, причем не только на местных «владивостокцев», но и на нашу команду. Нормы местные, от пуза. Жрали в русской армии и на флоте очень хорошо, а те случаи, что дошли до нас из истории (вроде бунта на «Потемкине» из-за гнилого мяса) проистекали из местной системы снабжения, точнее, полного ее отсутствия. Командиру корабля или воинской части просто выделялись деньги на закупку продовольствия, а тот уже сам должен был контролировать снабженцев. Например, на рынке свежая говядина без душка стоит пятнадцать копеек фунт, что-то около тридцати пяти копеек за килограмм. Под эту цену по суточной раскладке и выделены деньги, выданные командиру на руки. Но у него, вместе со снабженцем, закономерно возникает вопрос «А нам?». Деньги-то на руках, они почти что свои – и жаба душит тратить их на питание матросского или солдатского быдла. Конечно, если побегать, то можно найти мясо и по двенадцать-тринадцать копеек; но это мясо еще живое, оно мычит или блеет, и его надо самовывозом доставлять на борт корабля или в расположение части, чтобы забить и разделать. Но две-три копейки с фунта – рази ж это прибыль? К тому же потом, пока эта скотина дойдет до котла, с ней не оберешься хлопот. Зачем столько сложностей, когда совсем рядом, по пять-семь копеек за фунт, привлекая на жаре тучи мух, лежит вчерашняя или позавчерашняя тухлятина – лучший агитационный инструмент в руках борцов за Мировую революцию.

Но к нам приходило все свежайшее. Консервантов (кроме соли и уксуса) тут еще нет, так что, если мясо свежее, то оно действительно свежее. Но самым главным были не продукты (у нас и самих провизионка не опустела и на одну треть), просто свежатинка в котле гораздо приятнее мяса глубокой заморозки со складов Росрезерва. Главным было то, что эта «Лена» доставила офицерские погоны и кортики для наших матросов, старшин и мичманов, которые, согласно занимаемой должности и российского чина, производились в прапорщики, подпоручики и поручики по адмиралтейству. Например, наш главный доставала мичман Покальчук был произведен в звание поручика по адмиралтейству, что по табелю о рангах соответствовало званию мичмана. Не были забыты и офицеры – нас всех при вступлении на службу Российской империи и свершенные подвиги повысили в звании на один ранг, ведь по местным понятиям «Кузбасс» – это корабль первого ранга, а значит, звания командира и прочих офицеров должны соответствовать этому обстоятельству.

Данный факт снова поднял настроение в команде, несколько притупив ноющую боль по потере родного мира. К тому же большая часть команды приняла этот факт как данность, приготовившись устраиваться в новом мире, а немногочисленные семейные, тоскующие по потерянным женам и детям, уже не так остро переживают боль своей утраты. Но все равно хочется, чтобы хоть кто-нибудь ответил за то, что случилось со всеми нами. Обвинять ученых, сконструировавших агрегат маскировки и молнию, которая его сожгла, так же бессмысленно, как и роптать на Господа Бога. Нам ли, подводникам, не знать, как лодки гибли от технических недоработок, производственного брака и человеческого фактора? А тут агрегат, который в первый раз был задействован на войсковых испытаниях. Кто же знал, что удар молнии в антенное поле вызовет такой эффект? Оружие на новых физических принципах – оно такое. В итоге до конца никогда неизвестно во что все это выльется.

Но если признать, что в нашем перемещении в 1904-й год есть высший смысл, то тогда виновными во всем могут быть назначены британцы-засранцы. Это их политика стравливания всех со всеми в самом недалеком будущем приведет двум мировым войнам, краху Российской империи, Гражданской войне в России и образованию биполярного мира. Биполярный мир можно и оставить, поскольку соревнование двух систем здорово стимулирует научно-технический прогресс, но все остальное требуется срочно отменять. И вот – приказ перехватить и сопровождать британский флот, с неизвестной целью вышедший из базы. Подписи: Макаров, Карпенко, Одинцов. А то как бы англичанка не нагадила так, что потом с разбегу не перепрыгнешь. И хоть этот приказ на некоторое время отодвигал вожделенный отдых, никакого недовольства не было. На самом деле японцы настоящими врагами не воспринимались. Так, мальчики для битья, которых вооружили и натравили на нас злые белые европейские дяди. Слишком сильны у нас были воспоминания об августе сорок пятого года, когда Красная армия, вышедшая в ходе борьбы с вермахтом в высшую лигу, пинками и ссаными тряпками (только треск стоял) за месяц с небольшим вышибла японцев прочь из Кореи и Маньчжурии.

Настоящими врагами, заказчиками и организаторами этой дурацкой войны у нас числись как раз британцы, поэтому приказ обнаружить их флот и сесть ему на хвост был воспринят с общим воодушевлением. И пусть этот приказ не предусматривал немедленной атаки, все мы понимали, что это не наш две тысячи семнадцатый, а Одинцов с Макаровым – это не Путин с Шойгу, и в случае малейших угрожающих движений британцев приказ на уничтожение врага поступит незамедлительно. Идет война, а у британцев репутация такова, что им лучше на нашей дороге не попадаться.

Поиск вражеского флота облегчался тем, что у британцев на хвосте уже сидел наш миноносец «Лейтенант Бураков», на котором была установлена средневолновая радиостанция. Британцы его постоянно отгоняли, но он, имея в виду их дымы, во время наших подвсплытий под перископ, слал и слал в эфир координаты и курс вражеской эскадры. Отпустили мы его домой в Артур в тот момент, когда акустик доложил, что слышит отдаленный шум множества корабельных винтов. Британские крейсера, до того беспрестанно пытавшиеся отогнать «Лейтенанта Буракова» прочь, наверное, вздохнули с облегчением, не подозревая, что его место занял враг куда более опасный и куда более серьезный.

Проще всего было бы шмальнуть по пеленгу атомной торпедой, благо британские корабли идут с постоянной скоростью и неизменным курсом, но такого приказа у нас нет. Есть приказ, сидя на хвосте, наблюдать за перемещением противника; впрочем, находясь в полной готовности применить оружие на поражение. Сначала надо выяснить, что задумал их командующий, потому что если провести на карте линию, продолжающую курс британского флота, то она уткнется в устье реки Чхончхонган. Достаточно удобное место для высадки десанта в тылу русской армии, медленно и методично продвигающейся на юг Кореи, к Чемульпо с затопленным «Варягом» и Сеулу с перепуганным царьком-ваном; но факт в том, что десантных транспортов в колонне не наблюдается. Там даже угольщиков нет, как будто британцы собрались в увеселительную прогулку до корейского берега и обратно. Загадка, однако, которую обязательно требуется разгадать – куда и зачем, дымя трубами, прется вся эта бронированная свора, а уже потом, в случае необходимости, топить ее ко всем чертям.