Прошло семь месяцев

Я если обещал, то всегда выполняю. Повесть не повесть, а кое-какие воспоминания есть.

Значит, числа 22 мая 2003 года приехали мы с Димой (мой соавтор, 31 год, вес – 95, рост – 190) в Питер с надеждой снять фильм о визите Пола Маккартни в Москву. Битл на самом деле почему-то сначала заехал на два дня в колыбель революции. Мы об этом узнали, и вот я после двадцатилетней разлуки снова в родном городе. Я же сам питерский (если кто не знает) – родился и тринадцать лет там прожил. Кстати, на горных лыжах катаюсь с семи лет и дзюдо маленько в школе занимался. Страшно боюсь, как бы Владимир Владимирович обо всем об этом не узнал. А то тут же заберет на какую-нибудь руководящую должность, а мне ведь еще мировое киноискусство поднимать.

Одним словом, разгуливаю я по городу, и очень мне все нарядно и приятно. Питер к трехсотлетию готовится: вокруг все подкрашивают, подмазывают. Лампочки повсюду вкручены, и что самое интересное – горят. В центре солдаты канализационные люки заваривают, чтобы какие террористы под землей к официальным зданиям не подкрались. А направляемся мы на Ленинградскую студию документальных фильмов. На Крюков канал.

Слава богу, быстро договорились насчет камеры и всего остального и отправились двумя группами Пола караулить. По слухам, он должен был не то в «Астории» остановиться, не то в «Европе». Как я у Ольги Станиславовны побывал и чем это кончилось, я уже рассказывал, но помимо этого ведь еще куча впечатлений. Люди в Питере – просто чума! То есть хорошие. Очень. Благожелательные, в беретах ходят. Если алкаш, то обязательно в галстуке. Если бомж – то с портфелем. Дима на это посмотрел и начал серьезно задумываться о перемене места жительства. А гостеприимство и покладистость на нас обрушились прямо с вокзала…

Таксист довез до студии за разумную плату (на счетчике было 150, – взял 100). На студии тоже все в порядке оказалось: никто больше чем на двадцать минут не опоздал, автобус завелся сразу, народ в основном все больше попадался не пьяный. В общем – ажур. И вот мы с аппаратурой и надеждами в центре города, рядом с Невским.

Напротив «Европы» здание ремонтируется, кран стоит до неба – немецкий красавец. «Либхер» называется. Я размечтался – вот бы туда забраться! Не мне, конечно, – оператору. Это какую же панораму можно снять! Но выясняется, что работы крановые закончились, более того, уже приехал огромный могучий автокран (тоже порядочный «Либхер») – разбирать наш башенный. И уже практически начал. Рабочие похвастались, что автокран стоит полторы тысячи баксов в час. Жалко, а то панораму можно было б снять. Но… Наш питерский директор Юра Кондаков пошел к прорабу и в пять минут договорился. Работяги все бросили, наплевали на тысячи, и оператор Коля Волков два часа героически ездил на самом кончике стрелы, добавив себе седых волос, но сняв такие виды, которые и со специального вертолета не получишь. Потом Маккартни подтянулся, сняли и его. Юра позже рассказал, что прораб тот башенно-крановый от денег наотрез отказался, а сломался только на обещанной кассете с будущим фильмом. Очень было обидно за Москву.

Готовый фильм осенью честно привезли прорабу. С большой благодарностью. Так он даже не удивился. Очень было обидно за Москву.

Вечером этого же дня, уже после Ольги и дорогих гостей (около 24 часов) стою я на набережной, жду человека. А внутри себя состоявшуюся встречу переживаю. Кругом народ гуляет вовсю. Странно: день-то будний. Мимо компании подвыпившие проходят и посматривают внимательно: одет я не по-питерски. Ничего особенного, а как-то не по-питерски. А ребята все здоровенные, на корюшке взращенные. Неуютно от этого, а человек все опаздывает. Наконец одна компания не выдержала. Подошли, окружили. «Не хочешь ли, друг, с нами бухнуть?» – спрашивают. Я бочком, бочком и в сторону. «Улицы разбитых фонарей» ведь смотрю регулярно. Но тут другие подваливают – бабы с шампанским: «Не откроете ли нам бутылочку, а то пробка тугая!» Не открою! Там небось клофелину до горлышка, а у меня часы, мобильник (в Питере говорят «труба») и вообще… Я стал сам прогуливаться, чтобы не маячить. Выпить хотелось страшно. И мысли грызли всякие.

«А вдруг, – думаю, – они все от чистого сердца? Да нет, не может быть!»

И так меня трусость собственная заела, что на «нерве» подошел к трем бугаям – у них на парапете аж фужеры стоят, так они плотно устроились. «Дайте, дайте, – говорю, – ребята, выпить. Из Москвы я, из Москвы!»

Они говорят: «На! Мы так и подумали!»

Выпил. Стал анализировать.

Короче, за двенадцать минут мне, фигурально говоря, три раза предложили облагородиться. В Москве в 24.10 у метро за двенадцать минут три раза по репе могут настучать, а тут это. Опять стало обидно.

Утром с Димой перед съемкой решили позавтракать. Времени – 10. Перешли канал – на той стороне симпатичная блинная расположилась, но подошли ближе, а на дверях написано «с 11 до 20». Я решил, что ловить тут нечего, потому что у нас всего полчаса – до открытия не дотянем. Но Дима – человек молодой, горячий. По морде получить тряпкой питерской не боится. Вот он и давай в дверь стучать: увидел в стекло внутри какие-то тени. Открывает типичная женщина, причем именно с тряпкой. Дима спрашивает вежливо – типа нельзя ли у вас тут пожрать. Баба тряпкой взмахнула, обернулась внутрь в темноту да как закричит: «Нинка! Нинка! Подь сюда!» Я на всякий случай отодвинулся. Появилась мускулистая Нинка. «Нин, у нас есть чего готовое?» – «Ну… блины с грибами есть. И с мясом, заходите, ребята».

Мы робко зашли, ждем подвоха, но сели. Нинка принесла две порции отличных блинов, салатики там всякие, а Дима разошелся и даже пирожное заказал. А ведь мы вчера выпивали – по полтинничку очень не повредило бы, но в меню только одно пиво. Да и вообще мы тут на птичьих правах. Димке в состоянии крайней питерской эйфории такие сомнения чужды, он поэтому без столичных обиняков спрашивает: «Милая, а как у нас насчет этого дела?» – и делает всем понятный жест. Нинка даже не ударила. Просто сказала с сожалением, что у них только пиво, а до ближайшей рюмочной всего пять минут ходу, а если бегом кинуться, то и две. Потом посмотрела на нас повнимательнее, сжалилась: «Здесь за углом и магазин есть, сейчас работает, добегите, возьмите. Я вам здесь разрешу». Мы ответили, что, мол, не местные, что, мол, ходить туда-сюда за незнакомый угол нам не след, – в общем, жалко очень. Она махнула рукой, достала из-под прилавка графинчик, две рюмки. «Только, – излагает, – есть у меня одно условие». – Я радостно полез за деньгами. Она говорит: – «Не бу-я-нить!» Что ж, никто и не собирался.

Вечером нам предстояло переночевать в комнате у Диминого товарища, который как раз сегодня уезжал в Москву. Днем мы заехали к нему в старую коммунальную квартиру, подлежащую вскоре расселению. Комнат семь-девять, потолки – метров пять (ей-богу), общая площадь около 150. Скоро ремонт, а потом олигарх поселится со всеми вытекающими. А пока Димин друг нас с жильцами знакомит, – мы вернуться должны часа в 2 ночи, потому что к Коле Васину собрались – главному битломану страны. Всю жизнь Коля собирает всякие битловские реликвии, его коллекции мог бы позавидовать музей «Битлз» в Ливерпуле. Преодолевая бесчисленные препятствия, неведомо где набирая деньги, Коля семь раз ездил в Англию, но как говорится – ни разу дома не застал. В общем, у Васина будет что посмотреть и о чем поговорить. Так что надолго затянуться может. Вот мы и тренируемся наружную дверь открывать. Замку лет сто, так что можно облажаться. А чтобы ночью к Серегиной комнате в темноте по почти тридцатиметровому коридору проскользнуть и никого не потревожить, мы специальные учения проводим. Стараемся ни за велосипед на стене, ни за корыто, ни за многочисленные тумбочки не цепляться. Учения Анна Леонардовна проводит – строгая и очень ответственная квартиросъемщица. Она до этого всех жильцов построила, Сергей нас представил, коротко про Маккартни упомянул, паспорта наши показал и т. д. Жильцы моментально перессорились: одни говорили, что нас гнать надо немедленно, другие – что стремглав прописать. Сергею даже пальцем грозили. Мы решили, что без крайней нужды туда ночевать не попремся. Хотя то, что они двери свои не запирают, а если запирают, то ключи кладут на кухне на видном месте, как-то по-хорошему порадовало.

Потом поехали в Манеж. Туда (опять же по слухам) должен был скоро Маккартни приехать – открывать благотворительный фонд для музыкально одаренных детей-сирот. Помещение оцеплено. Ни пройти, ни проехать. Говорят, что уже охранники Пола приезжали и стоящие в зале микрофоны специальными датчиками на присутствие яда проверили. Что же делать-то?!

У нас две камеры. Снимать, оказывается нигде нельзя. Я стал метаться, искать какое-нибудь начальство. Наконец кто-то сказал, что хозяин Манежа вон в том джипе на набережной сидит, сейчас уже уезжать собирается. Действительно, уже движок завел и стекла поднимает. Коротко стриженный, в цепурах и перстнях, посмотрел на меня, как на слякоть. Я к нему пристал на предмет снять. Он долго хохотал, изображая разработанными пальцами разные сложные фигуры, – короче, отказал наотрез.

– Да поймите вы, – давил я ему на сознание, – ну и что, что англичане сами снимают! Нам же они не продадут, а уж если сподобятся, то за такие сумасшедшие деньги, что никто не купит. Наши люди сорок лет ждали! Вы же русский человек?!

– Нет, – он говорит, – меня Ринат зовут.

– Я ведь из Москвы притащился. А родился сам в Питере. Москва – дрянь городишко, и люди гнилые.

Он двигатель заглушил, на часы посмотрел: «Пойдем со мной скорее», – и мы пошли вдоль длинного здания Манежа, сверкающего свежей краской. Подошли к торцу. Торец, правда, по виду последний раз в семнадцатом веке ремонтировался, но что ж я, не понимаю? Про потемкинские деревни не раз слыхать приходилось. Ринат позвал какую-то голимую Нюру, та притащила два ящика и пристроила их под слуховым оконцем, забитым еще в сорок втором блокадном.

– Да вы что?! Нипочем мы с «Бетакамом» в такую дырку не пролезем! Да и высоко!

Он меня не слушает, приказывает еще и доски с окна оторвать. Я еще какое-то время пораспинался, потом подумал – а вдруг это окошко прямо в зал выходит? Тогда мы бы прямо с улицы могли снять. А Ринат меня уже в зал потащил.

– Вот кладовка за шторкой. Бери своих с аппаратурой и полезайте туда. Вылезете, когда все начнется. Я тебя не знаю, ты меня не знаешь. Если вас англичане поймают, говорите, что через то окно пробрались, – и звякнул браслетом в каменном монголо-татарском рукопожатии.

Сняли все и даже больше.

Вечером поехали к Васину. Он сегодня впервые увидел Пола живьем, поцеловал ему руку и вручил письмо и медаль. С Колей разговаривали и снимали его как раз до тех самых двух часов ночи. В общем, много мы в этот день сделали полезного, вот только поесть забыли. Машина уже отпущена. Рядом с местом нашей ночевки ничего ночного не просматривается. Плюнули и потащились по широкой лестнице наверх в Серегину коммуналку. Я злой и голодный как собака, наверное ежа бы слопал – так жрать да пить хочется. Вода из-под крана невкусная, да и вообще сомнительная (я днем проверял), так что жажда еще сильнее обуяла. В коридоре в темноте зацепили и велосипед, и корыто, и тумбочки. Даже сундук попался, которого вроде днем не было, – грохнуло, как при землетрясении. Соседи со свечами стали в ночнушках легкими тенями туда-сюда шастать, укоризненно в нашу сторону молчать, создавать вокруг нас атмосферу неприятия и враждебности. Но мне уже все равно было – две мысли покоя не давали: есть у нас в комнате холодильник и есть ли что-нибудь в этом холодильнике. Наконец добрались до комнаты. Включили свет: там развал, как после обыска. Оставь надежды всяк туда входящий! Димин друг – человек богемный, ждать от него холодильникового изобилия не приходилось. И точно: пусто. Нет, водка-то у нас с собой была, но даже глотка воды к этой водке не было. Я огляделся: что-то в комнатном натюрморте диссонировало. Кажется, вот эта уж больно аккуратно топорщащаяся на столе салфетка. Сорвал я ее дрожащей рукой, а там:

1) термос китайский литровый 1969 г.р. со сладким чаем с лимоном;

2) два бутерброда из ленинградской булки с маслом и дворянской колбасой;

3) шесть пирожков с рыбой и морковкой (смело, но очень вкусно);

4) три домашних соленых огурца на треснутом блюдечке с голубой каемочкой;

5) внушительный кусок студня с ярко выраженными чесночными вкраплениями;

6) начатая бутылка «Хереса», заткнутая бумажкой.

Очевидно было, что руку к этому «пикнику на обочине» приложили не два и даже не три человека.

Нет, слабоват я на сравнения, не хватает все-таки таланта описать наши ощущения. Из расплывчатого серого враждебного образа чужой квартиры вдруг мгновенно сформировалось доброе свежее личико, похожее на Анну Леонардовну. Личико кивало и лукаво улыбалось.

Ну и как вы думаете, за жителей какого города мы с Димой до пяти утра без устали выпивали?

В Петербурге Пола Маккартни еще почетным профессором консерватории назначили, а Валентина Матвиенко книгу подарила с видами Питера. В фильме этот эпизод сопровождается текстом: «Наконец-то в единое целое объединились две половинки – Пол Маккартни и полпред президента В.И. Матвиенко!»

Все это Дима виртуозно снял, гениально пронеся в помещение камеру. А мы остальные в тот момент осуществляли старинный проверенный вариант прикрытия под названием «Константин Заслонов». Потом ночью Маккартни с молодой женой еще где-то в музее побывал, красотами полюбовался и отбыл на своем самолете в Москву на собственный концерт. Говорил потом журналистам, что в городе Санкт-Петербурге ему очень понравилось, показали много интересного. Нам тоже понравилось. Одним словом, нас с Полом в Питере отлично принимали. Его, правда, на его уровне, а нас, конечно, на нашем. Но на бумаге «нас с Полом» выглядит, мне кажется, очень увесисто.

Если бы в Москву я летел вместе с Маккартни на его самолете, я бы обязательно успел на небольшую демонстрацию прокоммунистически настроенных бабушек, которые часов в 10 утра в день концерта со знаменем вышли на Красную площадь протестовать. Но я не летел с Полом на его самолете, а ехал с Димой на поезде, поэтому не успел на эту небольшую демонстрацию прокоммунистически настроенных бабушек. Да-да, – оказывается, были и такие, кто выступал против того, чтобы Маккартни поганил святое место своим кривлянием. ЛДПРники написали музыканту письмо, где, называя Красную площадь то мемориалом, то кладбищем, предлагали альтернативные варианты типа Митинского или Востряковского – это г-н Митрофанов по телику озвучил, а симпатичный и эрудированный Володя Соловьев в своей высокопрофессиональной манере его на место поставил. Короче, снять бабушек с антибитловскими плакатами не удалось.

Перед концертом должна была состояться пресс-конференция. У меня на шее висела бумажка, объяснявшая всем и каждому, что я бешеный VIP и проход мне везде и всюду. Я выбрался на пустые пока ряды и сел, чтобы не маячить. На сцене пока шла проверка звука (sound-check), а потом Пол должен был пройти от сцены к постаменту в центре площади. Вот я и устроился с краю центрального ряда, так чтобы он как раз рядом со мной продефилировал. Мы ж теперь не чужие. Может, он ночью или в самолете рукопись уже прочитал, а сейчас мне денег даст?! Через десять минут репетиция закончилась, и Пол в окружении четырех-пяти человек как раз мимо меня прошествовал. Улыбнулся. Я хотел встать, но он рукой меня по плечу (левому) похлопал, не давая подняться, и пошел дальше, упруго ступая черными кедами на «манной каше». Он ведь кожаных изделий не носит – «зеленый».

На пресс-конференции пара моих завуалированных наводящих вопросов про нашу тайну потонула в море наиглупейших (каковы ваши дальнейшие творческие планы?) реплик. Кто-то спросил, правда, настоящий он или двойник? – It’s a secret! – ответил Пол, а через полтора часа и сам концерт начался.

А еще я перед началом Макаревича встретил. Он был с сыном и большим маккартниевским портретом, который Андрей сам написал. И хотя сделал он это давно, еще учась в девятом классе, битл на картине смотрелся как живой. У Андрея с сыном неплохие места были – ряд, кажется, седьмой, примерно в середине, но позже компетентные лица попросили его от сына пересесть на первый после широкого прохода удобный ряд, а потом туда же и Путин с Лужковым подтянулись. А портрет Андрей после концерта все-таки вручил тому, кто был на нем изображен.

Перед нами стояла задача каким-либо образом снять реакцию зрителей на концерт. Сделать это не представлялось возможным. Компания «ВВС» (Би-Би-Си) снимала фильм о первом посещении Маккартни бывшей империи зла, соответственно привезла с собой человек семьдесят специальных охранников и заключила контракт с нашими службами, чтобы никого постороннего с камерами в пределах среднего разрешения телеобъектива и духу не было. На всех кордонах и контрольно-пропускных пунктах отбирали даже «мыльницы», а уж о том, чтобы пронести более-менее профессиональную камеру, и речи быть не могло.

Мы толпились между двумя служебными входами. Со стороны Васильевского спуска. В один вход нас уже с позором не пустили: «Да вы что?! С аппаратурой, штативами и такими рожами?! Совсем мозгов нет?! Вас англичане застрелят!»

Подтянулись ко второму входу. Бейджики на проход у нас были, и еще я знал фамилию и номер мобильника начальника всей охраны. Поговорить с ним не удалось, потому что у него телефон (я думаю, – преднамеренно) был все время занят, и я решил пойти ва-банк.

– Позовите, пожалуйста, старшего, – говорю квадратному малому в черном костюме. Пришел старший. Еще более квадратный. Я вступил с ним в переговоры:

– Вот мобильник, позвоните Валере, он в курсе. Мы – съемочная группа самого́ Капитановского. Нам очень надо!

Старший пожал плечами, набрал – там занято. Еще раз набрал – то же.

– Эти пусть пройдут, но без камер! – и ушел.

– Оставьте аппаратуру в машине или в автобусе и идите!

– У нас нет ни машин, ни автобуса!

– Ваши проблемы!

– Ребят, – это я нашим, – сложите камеры вот на этот столик (там столик стоял). Господин охранник! Вот камеры, одна восемь стоит, другая двенадцать. Мы пошли, а после концерта заберем. Только вы уж смотрите, чтобы чего не вышло. Техника очень дорогая.

– А вы снимать случайно на концерте не собираетесь?

– Мы??!! Да у нас уж пленка вся кончилась. Просто так идем, – посмотреть. Да и камеры убраны, вон одна в сумке, другая в куртку завернута. А это не вы уронили? – и показал ему зеленый уголок бумажки с Бенджамином Франклином.

Вдоль всего ГУМа со стороны площади тянется нечто вроде сорокасантиметрового парапета. На парапете чугунные столбики с цепями. В тот день за цепями стояли тоже цепью, но редкой, – милиционеры. Человек триста. Между ними и ГУМом расхаживали парами английские бибисишные охранники. Леша с маленькой камерой под мышкой ушел пробовать поближе к сцене подобраться. Коля с камерой, завернутой в куртку, присел на парапет в ногах у ментов. А я метался мимо него вдоль цепей, мечтая хоть что-нибудь снять. Вернулся Леша с обломками. Его засекли и ударили по аппарату. Камера упала, но Лешка успел подставить ногу. Объектив остался цел, но крышка отвалилась. Увидев, что камера на куски, охранники отбирать не стали. Просто ограничились тем, что прогнали. Мы потом починили (300$). Минула уже треть концерта, и тут я увидел, что неподалеку среди других милиционеров стоят два матерых полковника. В огромных фуражках с высокими и загнутыми, как у немецких офицеров, тульями, при полном параде и т. д. Один из них, блестя глазами, заметно шевелил губами и даже несколько раз попал в такт исполняющейся в этот момент на сцене песней «Ít's Getting better all the time». Я тут же подскочил к нему.

– Товарищ полковник, вы же русский человек… – сказал и напугался – нос великоват.

– Нет-нет, ни в коем случае!

– Ну пару кадров, а то мы ждали сорок лет, а англичанам на нас плевать с высокой колокольни…

– Давай, только быстро…

Коля мгновенно расчехлил камеру, вскочил на парапет к полканам, а я начал бегать внизу, осуществляя атас. Вот как раз и идут (они буквально обходы делали) не то наши, не то англичане. Одеты одинаково – не разберешь. Я в ужасе обернулся и увидел, что Коля спокойно снимает, положив объектив одному из полковников на погон. Чуть позже полкаши позвали человек пятнадцать молодых милиционеров, которые, встав полукругом, полностью оградили оператора, по крайней мере от тех секьюрити, кто дежурил у ГУМа. Коля поставил штатив, и через какое-то время его полукамуфляжная одежда так намелькалась всем, кому надо, что на него вообще перестали обращать внимание. Но это около полковников.

Где-то за полчаса до конца концерта Николай говорит:

– Макс, ничего с собой поделать не могу. Пойду в народ.

Я, конечно, в истерику. Камера-то арендная. Мало нам одной разбитой?!

– У меня в Питере есть «Опель» в приличном состоянии. ПТС на руках.

– Ну, давай!

И Коля кинулся в гущу событий. Никто его и пальцем не тронул. Во-первых: он действительно намелькался среди ментов, а во-вторых: к концу концерта даже официальные люди настолько размякли от полученного кайфа, что, наверное, готовы были разрешить что угодно. Так что грех было не воспользоваться.

P.S. Для издательства, которое намерено книгу выпустить, я обещал весь материал в последний раз перечитать и поправить. Что и сделал. Было это в начале июля 2006 года. Когда проверял, то вспомнил, что два года назад – 20 июня 2004-го – мне довелось с Полом опять повстречаться. Причем именно в Питере. Там у него был концерт на Дворцовой площади. Мы ему ухитрились кассету с фильмом о его прошлом приезде передать. И произошло такое! Но уж об этом точно надо отдельно писать. Вы уже убедились, что мое слово тверже алмаза. Давайте ждать следующую книгу.

А премьера нашего фильма «Пол Маккартни. 73 часа в России» прошла в московском Доме кино. Перед фильмом небольшой концерт был: известные московские музыканты распряглись в битловской теме, а зрителей поили портвейном «777» и кормили плавлеными сырками. Как в каком-нибудь подъезде в семидесятые годы. У администрации Дома кино сначала сомнения были. Типа: у нас ведь такие люди собираются! Бомонд! А вы с пошлым портвейном.

А бомонд что, не человек?! За милую душу 166 бутылок выхлестал. И триста сырков «Дружба» срубал. Потом все восхищались: двадцать с лишним лет таких премьер не было! Со времен «Москва слезам не верит!». А то – бомонд!!!

За последние два года «Маккартни» проучаствовал в фестивалях документальных фильмов в Екатеринбурге, в Сочи, в Питере и Выборге. Получена куча призов и «Серебряный кентавр» за лучшую полнометражную документальную картину. Где бы ни показывали – везде аншлаг. Вот как у нас любят сэра Пола и хорошее кино!