V

В 1984 году в Лондоне проходила ретроспектива фильмов Андрея, и его пригласили выступить в церкви Сен-Джемс. Тогда он сказал «Слово об Апокалипсисе». Через текст Иоанна Богослова он пытался донести до аудитории то, что было для него главным, то, что его волнует. Он говорил об «ошибочности» нашей цивилизации, о разрыве между техническим прогрессом и нравственным уровнем человека. Как он был прав, соединяя Апокалипсис с мыслью о разрыве технического прогресса с нравственностью. Сегодня мир готов «клонировать» человека, не желая думать о последствиях этого эксперимента. Мы как дикари, которые не знают, что делать с электронным микроскопом. Может быть, им забивать гвозди, разрушать стены? Он говорил:

Мы теряем то, что нам было дано с самого начала, – свободу выбора, свободу воли…

…Что такое Апокалипсис? Как я уже сказал, на мой взгляд, – это образ человеческой души с ее ответственностью и обязанностями.

Тарковский тогда готовился к съемкам «Жертвоприношения», а «Сталкер» уже позади. «Сталкер» был задуман в 1975 году, как говорят, из-за безденежья. Это особенно иронично звучит сейчас, «задним числом», если вспомнить всю историю фильма. Сначала все шло хорошо. Сценарий по повести братьев Стругацких «Пикник на обочине». 1) Фантастика. 2) Одна серия. 3) Очень интересная. Все расслабились после «Зеркала».

Леонид Нехорошев вспоминает:

Мы вздохнули облегченно: кажется, Тарковский «взялся за ум», и новая его работа, скорее всего, не грозит студии теми неприятностями, которые она испытывала с его последней картиной «Зеркало»…

Фильм снимался под Таллинном, на заброшенной гидроэлектростанции, и в самом Таллинне, в павильоне. На роль Сталкера пришел идеальный для фильмов Тарковского Александр Кайдановский. Снимались Солоницын (профессор) и Гринько (ученый). Жена Сталкера – Алиса Фрейндлих. Оператор – Георгий Рерберг. Впоследствии его заменит Александр Княжинский. Художниками были последовательно Александр Боим, Шавкат Абдусаламов. Потом Андрей Тарковский стал сам художником фильма. Он приблизился к своей мечте: все делать самому. Снимать, быть художником, сценаристом, режиссером. Казалось, только такая монорежиссура может точно воплотить лишь ему одному видимую цель. Но так никогда не случилось, хотя быть режиссером и художником на «Сталкере» пришлось благодаря непредвиденности: пленочного брака при проявке уже отснятой части материала, около пяти тысяч метров. Уцененная пленка не выдерживала заданных параметров. Мысль производственников была ясна: Тарковский может снимать и на уцененной пленке.

Нужны были воля и упрямство Тарковского, чтобы начать весь фильм сначала. Но это уже был другой фильм. 1) Не фантастика. 2) Две серии. 3) Интересная? Смотря кому. Начальству, во всяком случае, не очень.

Стругацкие весь сценарий переписали заново.

По какому-то наитию я спросил:

– Слушай Андрей, а зачем тебе в фильме фантастика? Может, выбросить ее к черту?

Он ухмыльнулся – ну чистый кот, слопавший хозяйского попугая.

– Вот! Это ты сам предлагаешь! Не я! Я давно этого хочу, только боялся вам предложить, как бы вы не обиделись.

Философская притча – такое определение жанра принято в отношении фильма «Сталкер». Мир, созданный Тарковским, его внутренним зрением. Такого мира на свете нет. Ни того, что перед «зоной», ни того, чем является «зона». И то, и другое – пространство вне нашего опыта, но после фильма ставшее нашим опытом. Светоживопись, изменчивость пространства, предметности. Все волшебно меняется на глазах, осязаемый мир неосязаем, предметы не подчиняются физическим законам. Метафизика сказки и сна. Время действия – один день, но по значительности он больше уже прожитой жизни и для Ученого, и для Профессора.

Когда Ученый и Профессор, каждый за своим «поспешающий», входят в «зону», куда нельзя ни с оружием, ни с алкоголем, начинается путь, называемый «инициацией».

Комната – она ведь рядом, рукой подать, в десяти шагах. Но «Зона» так просто не пустит. Там, внутри «зоны», надо пройти через испытание «ловушками». Разве мы сейчас, после опыта «Сталкера», не напоминаем себе о том, что надо бы «бросить гайку». Речь идет о внутреннем решении. Мы знаем о «гайке», но Сталкера нет, а сами мы «всегда не готовы», как любил говорить Мераб Мамардашвили. Труден путь внутри «зоны». Диалоги героев, их перебранки, неслышимость друг друга, словесные атаки на Сталкера порой напоминают разговоры 70-х годов, споры «лириков и физиков». Это диалоги странные, потому они «не совпадают»; каждый вслух проговаривает свой собственный диалог. В одном из эпизодов Сталкер, осторожно ступая по узенькому опасному выступу, вслух произносит текст о силе и слабости, напоминающий цитаты из трактата «дзен». Он говорит с нами и сам с собой, совершая в этот момент действие, явно опасное для жизни и никак не связанное с монологом-диалогом. Кстати, по действию эпизод напоминает описанное Белкиным путешествие Тарковского на гору Слон. Его память действительно ничего не теряет.

Чем старше я становлюсь, тем таинственнее для меня человек. Он словно ускользает от моих наблюдений. Это значит, моя система оценок рухнула, и я теряю способность судить о нем.

Из дневника Тарковского

В конце пути герои притчи или сказки оказываются у заветной двери. И тут разыгрывается подлинная драма. Они шли в «зону» каждый со своим. Но здесь, перед дверью, все они оказались равны в своей трусости и пустоте. Комната материализует лишь сокровенное в нас, наше подсознание, истинное. К цели пути, комнате, испытанные «зоной» приходят уже другими. С сознанием того, что они не могут туда войти. И кто из тех, кого мы знаем или кто знает нас, или из тех, кто решает за нас, готов туда войти? Ученый вообще шел в «зону» с бомбой, которую нес в рюкзаке. Он бормотал что-то по телефону о «четвертом бункере». Видимо, этот четвертый бункер – одна из подразумеваемых причин образования аномального явления «зоны». В год смерти Тарковского перед Майскими праздниками 1986 года в Чернобыле что-то произошло, только не с бункером, а с четвертым реактором. Но ученые не посоветовали отменить первомайскую демонстрацию. Это уже не «притча Тарковского», а это факты из нашей жизни.

По возвращении из «зоны», они разойдутся, чтобы не встретиться никогда. Профессор, возможно, станет «совестью науки», а писатель, по его же предположению, сопьется. Сталкер Кайдановского вернулся в сотрясаемый каждым проходящим поездом свой дом к жене и Мартышке. Жена всегда его ждет. Монолог Алисы Фрейндлих перед камерой, вставной эпизод, вдруг становится главным. Это монолог о любви, не имеющий двойного прочтения. Житейская история превращается в «житийную», частность оборачивается притчей. Жена – единственная, кто может войти без страха в комнату, но ей не надо туда идти. Она предлагала Сталкеру, чтобы теперь он ее водил в «зону», но только для того, чтобы его успокоить. Ее любовь продолжает тему Хари и Матери – любви как спасения, гармонизирующего жизнь начала, охраны и заступничества. Иную женскую ипостась представляет дочь Сталкера. Молчаливая, внутренне сосредоточенная Мартышка читает Тютчева. В ней сокрыта великая сила и тайна. Девочка обезножена, она не может двигаться, бегать, играть со сверстниками. Вся ее энергия внутри нее. Как-то вполне естественно она двигает предметы, и они повинуются энергии и силе взгляда. В начале и в конце фильма мы видим, как вибрирует вода в стакане и сам стакан от силовой механической волны идущего по рельсам поезда. Стакан, которым повелевает девочка, двигается плавно, и вода в нем невозмутимо спокойна. Выстраивается семейный триптих, центр которого может быть определен нами произвольно. Та же троичность во внутренней структуре всего фильма: мир перед «зоной», «зона», комната.

Сквозь мутную воду на кафельном полу бывшей лаборатории шприцы, пружины, вдруг репродукция Вседержителя из «Гентского алтаря» и еле заметный листок отрывного календаря с датой – 28 декабря – день смерти Андрея Арсеньевича.

Принимали фильм, как всегда, с большим трудом и унижениями. На дворе 1978 год. С Тарковским как бы надо считаться. Однако… Опять то же самое, что и раньше: и поклеп на страну, и общая вредность для зрителей, непонятность и т. д. Аркадий Стругацкий вспоминает, как они с Андреем выступали перед кинопрокатчиками.

Вопросы показались мне странными. Вдруг в зале прозвучал сочный бас: «Да кто эту белиберду смотреть будет?»

На четверть миллиарда советских зрителей кинопрокат выпустил 106 копий фильма.

На всю Москву – три копии.

За первые месяцы в Москве «Сталкер» посмотрели два миллиона зрителей.

Сегодня копии всех фильмов Тарковского стали большой проблемой. Подошла пора реставрации негативов, но денег на это пока нет.