Тяжелое влияние большевизма в России на разведывательные органы

Все усилия Антанты не допустить выхода России из войны разбивались о раздиравшие русских противоречия, причина которых находилась преимущественно в том, что широкие народные массы выразили через революцию свое желание добиться наконец столь желанного мира. То же обстоятельство, что не осознававший этого Керенский поддался на уговоры и соблазны Антанты, позволило в скором времени одержать верх сторонникам Ленина и Троцкого.

До той же поры Керенский решил проверить, способна ли еще русская армия к проведению наступательных операций, и на 10 сентября 1917 года на фронте в Буковине были назначены два хорошо подготовленных наступления. Однако накануне этого к нежеланию солдат идти в атаку добавилось одно тревожное происшествие, а именно марш Корнилова на Петербург для наведения там порядка. Он закончился плачевно, а сам Корнилов был арестован.

Между тем разложение русской армии продолжалось довольно быстро, ведь ее офицеры постоянно подвергались настоящей травле. Напрасно на Московской общегражданской конференции генералы Корнилов и Рузский предостерегали: «Так называемая революционная или демократическая дисциплина есть не что иное, как подлый обман! Есть только одна военная дисциплина, которая существует во всех свободных республиках!» При этом Брусилов обрушился на введенную в русской армии тройственность управления войсками, выражавшуюся в равных правах командира, комиссара и боевого комитета, находившихся в постоянных распрях друг с другом.

В октябре 1917 года мы убедились в том, что полностью добились своей цели – русская армия в любом отношении была больше не способна на проведение сколь-либо большого наступления.

8 же ноября до нас дошли известия о свержении Керенского, и наша пропаганда стала срочно распространять среди фронтовых частей противника идеи о необходимости достижения мира. При этом мы отчетливо видели, что основная масса солдат поддерживала новое советское правительство, поскольку оно обещало заключить мир. В результате уже 19 ноября русские уполномоченные начали переговоры о перемирии с офицером разведотдела нашей 3-й армии гауптманом фон Гызы. А еще через два дня по радио передали приказ Ленина исполняющему обязанности Верховного главнокомандующего генералу Духонину немедленно приступить к заключению мира. Когда же генерал отказался, то его сменил прапорщик Крыленко.

Пока русские фронтовые части самостоятельно вели с нами переговоры о прекращении огня, Ленин попытался договориться с представителями Антанты о заключении перемирия на всех фронтах. Когда же его предложение осталось без ответа, то 2 декабря 1917 года он организовал в Брест-Литовске мирные переговоры с нами, в которых австро-венгерское Верховное командование представлял заслуженный мастер радиоразведки подполковник Покорный.

Между тем у нашей радиоразведки дел было по горло – она с утра до ночи перехватывала телеграммы, рассылаемые русскими по всему миру. Передаваемые открытым текстом, они тем не менее заставляли нас задуматься над загадкой, как разобраться в такой невиданной неразберихе среди их отправителей, ведь число разных конгрессов, советов и комитетов было поистине огромным. То и дело всплывали все новые фамилии никому не известных солдат, матросов и рабочих в качестве председателей, генеральных секретарей и прочих громких названий.

Переговоры о заключении мира затягивались, и наступило уже 15 декабря. Между тем на фронте бурно стала развиваться торговля и обмен различными предметами между солдатами воюющих сторон, для чего подразделения связи каждой русской дивизии протянули телефонные линии в наши окопы. В свою очередь, в полосах ответственности австро-венгерских 3-й и 7-й армий (начальник разведывательного пункта подполковник Эрнст фон Редлих) были оборудованы так называемые «чайные домики» с прилегающими к ним ларьками. Конечно, в таких условиях заниматься разведкой стало достаточно легко – мы узнавали все, что нас интересует, непосредственно у противника. В результате некоторым показалось, что ведение радиоразведки и прослушивание телефонных разговоров себя исчерпали.

Между тем большой интерес представляли события, разворачивавшиеся в самой России. При этом возникавшие практически повсюду неясности настоятельно требовали отправки в тыл к русским наших агентов. Однако разного рода дилетанты и всезнайки ввиду наступившей легкости в добывании информации считали это излишним. Тем не менее необходимые мероприятия все же были осуществлены, но для получения сведений требовалось время. И тут, на наше счастье, на передовую стали возвращаться военнопленные, на которых с настойчивыми вопросами, словно коршуны, набросились органы разведки. В результате от бывших пленных, особенно от офицеров, нам удалось получить весьма ценные данные, позволившие прояснить картину происходящего в России. Причем особенно в этом вопросе отличился приданный Генеральному штабу обер-лейтенант Франц Шваб.

Ведение радиоразведки тоже не прекращалось, однако дешифровальщики скучали без дела. Поэтому я смог отрядить одного из лучших специалистов по русским шифрам гауптмана фон Мархезетти для сопровождения делегации военнопленных, отправившейся под руководством барона фон Шпигельфельда в Петербург. Поехавший с ним оберлейтенант Шютц из отдела цензуры центрального справочного бюро Красного Креста после своего возвращения в конце января 1918 года изложил свои впечатления от этой поездки следующим образом: «Большевистское правительство всего за пару месяцев окончательно продемонстрировало свою неспособность к управлению и упорядочиванию органов власти, превратив страну в настоящие развалины. После упразднения управленческого аппарата, многочисленных специальных органов и увольнения опытных чиновников начался хаос. Армия же в результате отмены офицерских званий и введения солдатских советов превратилась в дикие неуправляемые толпы. Тем не менее это правительство сразу же принялось за переустройство мира по образцу и подобию своей системы».

Составитель отчета смог заглянуть в самую глубину установившегося в России режима. Первым начальником отдела в Министерстве финансов стал гимназист, экспертом телеграфной связи – юнец, не имевший ни малейшего понятия о том, как она работает, а командиром 12-го сибирского стрелкового полка – бывший повар. Павловским же лейб-гвардейским полком начала командовать женщина, финансовыми вопросами империи – заведовать мелкий торговый служащий, который не знал даже самых элементарных терминов, принятых в денежном обороте, а армейским комиссаром 5-й армии вообще стал актер провинциального театра двадцати двух лет от роду!

Подобное назначение ничего не представлявших из себя личностей на ответственные должности, демобилизация с миллиардными потерями, призыв к самороспуску армии, расстановка дилетантов на все управленческие посты, отнюдь не бескорыстная деятельность главных лиц и их окружения, оскорбления всех и каждого, стремление изгнать способных людей, чтобы освободить дорогу для собственного обогащения, – все это было четко обозначено Шютцем как типичные явления русской революции. В заключение своего донесения он подчеркнул, что большевистское мировоззрение на практике означает полное искоренение любой коммерческой деятельности.

После установления контакта с людьми различной партийной принадлежности обер-лейтенант Шютц окончательно убедился в том, что центральные державы заслужат только благодарность самых широких слоев населения России, если смогут приблизить свержение большевиков.

В таких условиях наряду с отслеживанием событий развивающегося хаоса в России больше всего хлопот нам стала доставлять необходимость противодействия исходящему от нее революционному воздействию на саму Австро-Венгрию. Ведь на внутреннем состоянии монархии сказывался не только вопрос о праве наций на самоопределение, поднятый Советами в ходе мирных переговоров и изложенный 8 января 1918 года в Четырнадцати пунктах президента Вильсона, но и явное намерение большевиков вызвать мировую революцию. Все это непосредственно затрагивало центральные державы и не могло не придать сил нашим противникам.

Тем не менее пока фронтовые части оставались полностью надежными, хотя их буквально забросали разного рода подстрекательскими листовками, о чем нас во время переговоров ранее предупреждали русские офицеры. Но эту опасность нам удалось довольно легко предотвратить. А вот с возвращавшимися военнопленными и пришедшими с русской стороны гражданскими лицами дело обстояло иначе – пропаганда, призывавшая их к измене и направленная против монархии, как мы могли убедиться, приносила свои черные плоды.

Поэтому все усилия военной контрразведки пришлось направить на борьбу с этой опасностью. В результате их постоянного совершенствования возникла большая структура, которая стала заниматься работой с возвращавшимися военнопленными. Всего на фронте от Риги до Константинополя было создано двадцать четыре перехватывающих пункта, где возвращавшиеся проводили один день, в течение которого, образно выражаясь, плевелы отделялись от зерен.

Затем репатриантов распределяли по пятидесяти трем специальным лагерям, где они в течение примерно двадцати пяти дней проходили карантин для санитарной и морально-психологической обработки. Конечно, стремление возвращенцев как можно быстрее увидеть своих близких, недостаток продовольствия при общей нехватке продуктов питания и другие неизбежные лишения заметно мешали выкорчевыванию из умов вернувшихся из России солдат большевистской заразы, а также восстановлению среди них дисциплины и пробуждению любви к родине.

Между тем только для выяснения настроений среди пленных и получения необходимой информации требовалось в общей сложности около 400 офицеров разведки. Выделить же их из числа уже имевшихся в разведывательной службе, и без того сильно перегруженной, не представлялось возможным. Поэтому приходилось отбирать и обучать новых людей. К тому же разведывательное управление армейского Верховного командования нуждалось как минимум в тысяче дополнительных агентов – настолько сильно возросла в них потребность из-за большого наплыва репатриантов. Ведь только с начала 1918 года и по 21 октября в Австро-Венгрию вернулось по меньшей мере 4500 офицеров и 600 000 солдат, из которых около десяти тысяч следовало расценить как подозрительных.

В связи с этим надо признать, что большевики работали очень хорошо. Они настраивали наших солдат против германцев, австрийцев против венгров, рядовых против офицеров, натравливая одну нацию на другую. Причем больше всего их обработке поддавались венгры и евреи. Что же касалось немцев, то среди них воспринимавших большевистскую пропаганду было гораздо меньше, но те, которые поддались на нее, отличались крайним радикализмом.

Один ефрейтор, выполняя наше задание с целью проникнуть в тайны русских, притворился, что якобы поддался большевистской агитации и выяснил, что формально числившийся военнопленным Бела Кун на самом деле являлся редактором газеты и готовил агитаторов.

Этот Бела Кун в присутствии ефрейтора передал своему сотруднику 22 000 рублей для организации доставки в Австро-Венгрию трех агентов, в задачу которых входило разжигание революции и по возможности совершение терактов в отношении людей, занимавших важные посты в нашем государстве. Кроме того, ефрейтор подробно описал деятельность людей, ставших впоследствии печально известными. Среди них Тибор Самуэли и Руднянский.

Опять же по нашему заданию обер-лейтенант Франц Мюльхофер выдал себя за представителя австро-венгерских интернационалистов и получил в результате доступ почти ко всем русским народным комиссарам. Он доложил, что Чичерин поручил ему доверительное задание обратиться с помощью социалистов Адлера и Зайца к австро-венгерским рабочим с обращением о том, что осуществление идеи мирового пролетариата будет поставлено под угрозу, если вышеназванные вожди социал-демократии до середины июня 1918 года не выполнят своих обещаний. Кроме того, Мюльхофер должен был связаться с Шейдеманом. Он сообщил также, что Чичерин обещал помощь со стороны рабочих Англии, Италии и Америки. Вот только на французских пролетариев рассчитывать не приходилось, поскольку республиканская форма государства во Франции создавала для буржуазии крепкую подпорку. Троцкий же до середины июня должен был создать революционную армию, чтобы при одновременном выступлении европейского пролетариата помочь претворить в жизнь великую идею.

При такой целенаправленной пропаганде большевиков наша организация работы с репатриантами напоминала сеть с чересчур крупными ячейками. К тому же для распространения революционной заразы благодатную почву создавали обрушившийся на страну голод, обнищание широких народных масс и активная антигосударственная агитация в самой монархии.

Как раз в те дни, когда центральные державы готовились к большому удару по Италии, социал-демократическая партия на своем съезде, проходившем с 20 по 24 октября 1917 года, приняла решение о проведение митинга солидарности с убийцей премьер-министра графа Штюргка Адлером, приветствовала русскую революцию и выступила с инициативой о воссоздании Интернационала. При этом особой революционностью отличалась речь Пауля Рихтера.

В резолюции съезда содержался призыв к беспощадной борьбе за достижение мира любыми средствами и решение о создании комиссии из числа делегатов, которая должна была объехать все фронты и выяснить настроения солдат. Видимо, исходя из этого в состав правления партии и ввели репатрианта доктора Отто Бауэра. Секретарем же избрали Юлиуса Дойча.

В этой связи примечательной являлась позиция немецкого делегата, однофамильца нашего Бауэра, на проходившем в то же время международном конгрессе профессиональных союзов, рьяно защищавшего своего кайзера и германское правительство от нападок английских профсоюзов.

Между тем именно в те критические дни на оккупированных территориях правительство решило ослабить хватку, смягчив строгость военного уголовного права, законодательства на период чрезвычайного положения и права на необходимую оборону в военное время, ограничившись мягкими предупреждениями. Не выступило оно решительно и против подрывных публикаций в «Рабочей газете» и «Вечерке».

А ведь на юге монархии все более усиливалась югославская пропаганда. Уже упоминавшийся депутат Корошец, использовавший парламентскую трибуну для обвинения армии в совершении всяческих злодейств и обоснования необходимости заключения мира во всем мире, при помощи священников, женщин и детей в начале 1918 года занялся в словенских областях сбором подписей за создание югославского государства. При этом для того, чтобы заморочить голову нашему правительству, он, естественно, утверждал, что речь идет о стране под управлением Габсбургов. В результате министр граф Тоггенбург счел нужным вмешаться только тогда, когда выяснилось, что подписные листы составлялись при немыслимой по своим масштабам подтасовке подписей – в них вносились даже новорожденные.

Между прочим, в Каринтии проживавшие там словенцы решительно отвергли предложения Корошеца, а вот в Хорватии, наоборот, стали раздаваться призывы к объединению всех членов сокольских союзов хорватов, словенцев и сербов как представителей «единого народа». Речи же югославских депутатов в парламенте с одобрения секретариатов их политических партий стали печататься в газетах без правки органов цензуры и служили настоящем кладезем для враждебной государству пропаганды.

Слабовольная реакция на все это правительства и беспримерная по своим масштабам агитация не замедлили сказаться на морально-психологическом состоянии отдельных тыловых воинских формирований, состоявших преимущественно из чехов, русинов и словенцев. В них стали отмечаться волнения и случаи дезертирства. И если во вспомогательных частях порядок вскоре удалось восстановить, то подрывная деятельность в армии в целом начала проступать все более отчетливо. При этом подстрекателями, как установили наши пункты контрразведки, всегда выступали репатрианты. В частности, 24 мая 1918 года военный министр генерал-полковник фон Штегер-Штайнер в своем обращении к премьер-министрам Австрии и Венгрии, их министрам обороны, а также министру иностранных дел писал: «Впервые после образования вооруженных сил в них отчетливо и с пугающим размахом проявились симптомы планомерного подстрекательства. До этого оно в целом носило признаки единичных случаев и никогда, как сейчас, не давало серьезного повода сомневаться в традиционно хорошем моральном состоянии войск, которые ранее легко противостояли разного рода соблазнам, не позволяя сомневаться в их благонадежности».

В заключение своего обращения военный министр призвал не стесняться в выборе средств для обезвреживания в армии агитаторов, демагогов и прочих деятелей, заявляющих, что они желают только осчастливить народы.

Такое энергичное выступление не осталось незамеченным, и в последующее время наши органы контрразведки, опираясь на поддержку военного министра, вполне справлялись со своими задачами.

Тем временем после безрезультатно закончившихся мирных переговоров в Брест-Литовске 18 февраля 1918 года немцы начали продвижение вглубь России, а мы присоединились к ним на Украине. В результате перед нашими разведывательными органами встали новые и весьма трудные задачи. Оккупация территории, населенной дружественно настроенными, но всегда готовыми поднять восстание и пропитанными революционными идеями жителями, создала весьма своеобразные условия для деятельности контрразведки, придав ей поистине огромное значение. Ведь в занятых нашими войсками практически без боя областях продолжали действовать специально оставленные русскими большевистские комитеты.

Поэтому нами была немедленно организована всеобъемлющая работа органов разведки, направленная против России и Румынии, в интересах которой стали действовать все военные атташе, в том числе в Берне, Гааге и Константинополе. А в Гельсингфорсе разместился обер-лейтенант Граб, чтобы наладить контакты с дружественной нам Финляндией.

Наиболее богатый документальный материал был нами обнаружен в Киеве, бывшем одно время чешским центром. При приближении немецких войск Масарик и совсем сломленный в борьбе с ним Дюрих со слезами на глазах покинули город. В Киеве, кипя от ненависти к Масарику, остался только секретарь Дюриха Цркал. Это был тот самый Цркал, который сразу же сообщил Керенскому о предложении чехам Корнилова участвовать в походе на Петербург. Затем чехи повернули оружие против Советов, усилив царивший в России хаос, где различные партии сражались друг с другом.

Невдалеке от Киева располагался отмечавшийся дурной славой лагерь для военнопленных «Дарница», комендантом которого являлся не менее известный с плохой стороны бывший участковый инспектор венского управления полиции капитан Зайцек. В свое время он записался добровольцем в сербскую дивизию и сражался в Добрудже, затем служил в агентурном отделе русского Генерального штаба в Киеве и только потом стал комендантом лагеря, сумев организовать команду по борьбе со шпионажем из 120 чехов. Захваченные в лагере документы мы поместили в семь ящиков и отправили в Вену. Среди этих бумаг была и картотека, где значились перебежчики, вступившие в чехословацкий легион и сербскую дивизию.

Перед офицерами разведки открылось поистине необъятное поле деятельности. Им приходилось отслеживать хаотичную военную обстановку в России, но главным образом определять военные приготовления Украины. Кроме того, они выявляли бродившие по всей стране банды, выясняли настроения населения, которое в отношении оккупационных войск становилось все более враждебным, улучшали по возможности условия обеспечения безопасности, содействовали разоружению гражданского населения, а также отыскивали замаскированные схроны с оружием и боеприпасами.

29 апреля 1918 года генерал-лейтенант Скоропадскийбыл провозглашен диктатором, имевшим в своем распоряжении всего две пехотные дивизии, которые тоже подверглись разлагающему влиянию революции. Поэтому перспективы создания боеспособной украинской армии являлись практически ничтожными. Такое натолкнуло разведывательное управление австро-венгерского армейского Верховного командования на мысль о возможности формирования из числа военнопленных украинской национальности, содержавшихся по большей части в лагере «Фрайштадт» в Верхней Австрии, новых воинских частей.

После тщательного отбора, обучения и привития военной дисциплины не зараженных большевистской пропагандой добровольцев стали отправлять во Владимир-Волынский, где сначала была сформирована бригада, а затем 1-я украинская дивизия, начальником штаба которой назначили состоявшего ранее на службе в разведке гауптмана Петера Кватерника. В дальнейшем на базе этой дивизии планировалось развернуть боеспособную украинскую армию, а до той поры 1 сентября ее передали действовавшему украинскому правительству.

При этом сын адмирала эрцгерцога Стефана ротмистр эрцгерцог Вильгельм (по-украински Василь) специально был направлен в одно из украинских военных формирований, и его с восторгом приняли в Александровске, считавшемся тогда центром австрофильской пропаганды. Между тем в Киеве этому не придали значения, ограничившись только разговорами о том, что он является одним из претендентов на австрийский престол. А вот командующему Восточной армией генералу от инфантерии Альфреду Крауссу такие действия, совершенные втайне от немцев, не понравились. Уже в начале июня 1918 года он охарактеризовал неизвестную ему «тайную миссию» эрцгерцога как наносящую вред и не ведущую к правильной цели. Генерал с охотой ухватился за возможность высказать свою позицию, когда узнал о том, что во время поездки на поезде в середине июня в купе железнодорожного вагона агент тайной немецкой полевой полиции Артур Квель упрекнул своего попутчика австровенгерского офицера в существовании заговора во главе с эрцгерцогом Вильгельмом. При этом Квель заявил, что этого так не оставит и займется его расследованием. В общем, стало ясно, что растущая популярность эрцгерцога явно не нравилась ни украинскому гетману, ни немцам, и генерал от инфантерии Краусс стал настаивать на его отзыве.

Между тем Советы после провала попытки создать из Красной гвардии полки, пригодные для действия на фронте, прилагали все усилия для воссоздания боеспособной армии. С русскими связалась французская военная миссия под руководством генерала Нисселя и укрепила их в этом стремлении. Наша же разведка благодаря донесениям офицеров-наблюдателей и агентов, а также перехваченным радиограммам могла в точности отслеживать все мероприятия по строительству Красной армии.

В конце января коллегия комиссариата по военным делам, состоявшая из делегатов, представлявших всю Россию, взяла дело в свои руки, отстранив от этого вопроса представителей французской военной миссии генерала Бертло и румын. Коллегия, где главным выступал Троцкий, ввела обязательность соблюдения военной дисциплины, упразднила выборность офицеров и солдатские комитеты, а также разрешила занятие всех важных командных должностей бывшими офицерами, потребность в привлечении которых на службу была очень велика.

28 апреля 1918 года в присутствии представителей Антанты состоялось первое заседание привлеченных к строительству новой военной организации генералов, и стало ясно, что самое позднее к весне 1919 года следует рассчитывать на появление армии в количестве полутора миллионов человек. Первый призыв, прошедший 18 июня, коснулся только рабочих и безработных крестьян, но вскоре он распространился и на буржуазные элементы. Естественно, это не вызвало восторга, и были предприняты принудительные меры, которые кое-где не обошлись без кровопролития. Примерно пятую часть новых вооруженных сил представляли бывшие военнопленные, составившие вместе с эстонцами и латышами те немногие подразделения, которые можно было считать реально боеспособными.

Поскольку Советы, как писал позднее Черчилль в своих воспоминаниях «После войны», вынуждены были вести бои во всех направлениях, в том числе на севере в Мурманской области и возле Архангельска, где англичане высадили свой экспедиционный корпус, включавший в себя и около 5000 военнопленных сербской национальности, мы могли пребывать в относительном спокойствии. Ведь в таких условиях русские вряд ли поддались бы на ухищрения Антанты и не рискнули бы нарушить условия мирного договора, подписанного 3 марта 1918 года в Брест-Литовске.

К тому же последняя попытка Антанты организовать заговор во главе с английским агентом-дипломатом Локкартом и установить в России с помощью английских и французских дипломатов военную диктатуру была задушена еще в зародыше. Тогда Англия арестовала русского представителя в Лондоне Литвинова, а затем обменяла его на взятый под стражу в России дипломатический персонал, на чем задуманная англичанами афера и закончилась.