Торговый шпионаж Антанты и стремление к независимости чешских политиков за рубежом. Шпионская фирма Масарика. Усиление цензуры

Фанатичный настрой против австро-венгерской монархии многих проживавших в Америке чехов сильно способствовал проводимой всеми средствами без соблюдения малейших правил и при полном отказе от опоры на правду пропаганде, направленной на формирование в США негативного общественного мнения в отношении центральных держав. При этом надо отметить, что Соединенные Штаты, как основные поставщики военной продукции Антанте, и без того связывали с ней свои интересы.

Не в нашу пользу сыграло и то обстоятельство, что в сентябре 1915 года англичане перехватили переданное с американским доктором Арчибальдом письмо австро-венгерского посла в Вашингтоне доктора Константина Теодора Думбы, в котором излагалось его стремление нарушить американское военное производство. В результате посла пришлось отозвать.

А вот бывший австро-венгерский консул в Сан-Франциско доктор Йозеф Горичар нравился американцам уже тем, что постоянно призывал их в своих газетных выступлениях к проявлению бдительности в отношении шпионов и диверсантов центральных держав. При этом он пытался изобразить в качестве руководителей вражеских агентов посла Германии графа Бернсторфа и генерального консула Австро-Венгрии в Нью-Йорке фон Нубера, что лило воду на мельницу тамошних чехов.

Последние до поры до времени представляли собой угрозу лишь опосредованно и то лишь тем, что у них имелись деньги, которые шли на поддержание враждебной австровенгерской монархии агитации. Однако вскоре мы почувствовали результаты этой работы, когда нам начали сильно досаждать различные тайные чешские общества, действовавшие сообща в Париже и Петербурге. Они стали закадычными друзьями наших врагов, передавая им информацию и наполняя мир полной ненависти к австрийцам пропагандой. При этом наиболее опасным местом в распространении чешской агитации в силу своего расположения, позволявшего легко поддерживать контакты с Богемией, стала Швейцария.

Словаки внутри Австро-Венгрии, очень хорошо исполнявшие свой воинский долг, не считая отдельных жертв русофильской пропаганды, и не дававшие повода к предъявлению к ним претензий, в целом не интересовались вынашиваемыми чехами планами. Однако словаки, проживавшие в Америке, были с тамошними чехами в оголтелой антиавстрийской пропаганде едины и тоже требовали создания ни от кого не зависящей Словакии.

Швейцария же некоторое время оставалась излюбленным местом пребывания различных чешских политиков, у которых родная земля горела под ногами. Среди них был и депутат рейхсрата, профессор доктор Масарик, выехавший в Женеву в декабре 1914 года под предлогом необходимости подлечить собственное пошатнувшееся здоровье и свою душевнобольную дочку.

Пражская полиция его выезду не препятствовала, и, когда стало понятно, что она поступила весьма недальновидно, удовлетворялась утверждением, что Масарик подпал под влияние вредоносных идей лишь в Швейцарии, где тамошние чехи распространяли рожденные в Америке мысли о необходимости создания независимого чешского государства. Однако он сам признает в своей книге «Мировая революция», что выехал из Австрии с намерением совершить государственную измену.

Этот депутат рейхсрата даже оставил в своей квартире записку, предназначавшуюся для надзиравшей за ним полиции, с сообщением, что забрал с собой все компрометирующие его материалы, что явно свидетельствовало о его намерении навсегда уехать из страны. Он не поехал даже на похороны своего сына в марте 1915 года.

Между тем компрометирующие Масарика письма помог найти один интересный случай. В начале октября 1915 года доктор Франц Соукуп и Готфрид Смераль от имени чешской социал-демократической партии сделали довольно своеобразное заявление, смысл которого заключался в том, что какой-то незнакомец хотел передать доктору Соукупу сообщения из Швейцарии и предъявил в качестве предмета, удостоверяющего его полномочия, пуговицу, обтянутую темной материей.

Когда же Соукуп, опасаясь ловушки, сказал, что не понимает, о чем идет речь, то незнакомец снял с пуговицы материю, под которой оказался скрученный листочек бумаги. Соукуп не отважился прочесть записку, и тогда неизвестный поведал доктору, что встретиться с ним, передать ему задания из Швейцарии и получить соответствующую информацию попросила какая-то женщина. На это Соукуп возразил, что в Швейцарии проживает достаточно много его товарищей по партии, через которых эта дама могла бы к нему обратиться. Он и сам на Рождество собирался с ними пообщаться. Кроме того, Соукуп заявил, что ни о каких заданиях из Швейцарии он и слышать ничего не хочет.

Доктор Соукуп, очевидно, принял незнакомца за провокатора и поэтому заявил на него в полицию, желая таким дешевым способом показать свою лояльность австро-венгерским властям и думая, что полицейские инстанции не придадут его заявлению никакого значения. Однако он ошибся – полиция взялась за дело и установила, что незнакомцем являлся служащий магазина Мареш, племянницей жены которого была некая Форель. Эта Форель сожительствовала в Цюрихе с известным агитатором и анархистом Йоханом Кыевским, состоявшим, как нам было известно, в оживленной переписке с Масариком.

Полиция спешно пошла по следу и вскоре вышла на ту самую таинственную путешественницу, которой оказалась фрау Алоизия Линхарт из швейцарского города Шаффхаузен и чьим мужем являлся председатель правления местного чешского объединения. Между прочим, о составе этого правления «Эвиденцбюро» получило информацию еще в июне.

Арестованная фрау Алоизия показала, что Кыевский, узнав о ее предполагаемой поездке в Богемию, попросил у нее пуговицу с матерчатым верхом, в которой спрятал шифрованное послание. После этого он велел ей снова пришить пуговицу к платью, а в Праге отдать ее Марешу. Кроме того, ей было поручено передать «Гаеку», точнее, доктору Соукупу, привет от Градецкого (псевдоним Масарика) или доктора Блоха (предположительно псевдоним Бенеша).

Пока фрау Линхарт продолжала находиться под следствием, с нее постепенно слезла маска безобидной простушки, и в конце концов она стала давать показания, которые сильно компрометировали доктора Соукупа. Чтобы окончательно искоренить зло и вывести этого доктора на чистую воду, «Эвиденцбюро» со всеми мыслимыми предосторожностями принялось работать над текстом шифрованного послания, спрятанного в пуговице.

Вскоре выяснилось, что применявшийся в записке шифр был аналогичен тому, который использовал редактор чешской газеты «Время» Йохан Гаек в тексте на видовой открытке, отправленной им в августе 1915 года в Цюрих инженеру П. Барачеку. Тогда при обыске у настоящего Гаека были обнаружены и другие тексты, написанные при помощи этого шифра, благодаря чему их удалось расшифровать. При допросе Гаек показал, что эти тексты надиктовал ему доктор Эдвард Бенеш, который затем с фальшивым паспортом удрал в Швейцарию.

Это позволило предположить, что и записка, спрятанная в пуговице, исходила от Бенеша. Поэтому было решено подстраховаться и усилить наблюдение за его женой, оставшейся в Богемии. Она проживала в доме надворного советника Олича, который старался ввести полицию в заблуждение и предупреждать обо всем гостившую в его земельных владениях фрау Бенеш.

Фрау Бенеш решила в срочном порядке поехать в Прагу, чтобы сжечь остававшиеся в их квартире письма. За этим занятием ее и застала полиция, которой удалось спасти от огня часть документов.

Жену Бенеша, а вместе с ней супругу надворного советника Олича, дочку Масарика Алису, всего десятерых скомпрометированных человек, арестовали. В отношении же сбежавших за границу агитаторов и их помощников было возбуждено уголовное дело. Имущество фигурантов конфисковали, а их счета в банках арестовали.

В результате Масарик лишился своих профессорских накоплений, которые он, несмотря на все свои яростные выступления против австро-венгерской монархии и применяемые недостойные средства для ее разрушения, продолжал хранить в австрийском банке, являвшемся, по его словам, «органом европейской реакции».

Процесс над жертвами Масарика и доктора Бенеша, к которому прочно приклеилась кличка «носителя зонтика с козлиной бородкой», поскольку он специализировался на передаче корреспонденции в полых ручках зонтов, начался с обвинительного заключения, подготовленного военным следователем обер-лейтенантом доктором Франком (в то время являвшимся австро-венгерским посланником в Берлине). Однако он так ничем и не закончился, так как была объявлена амнистия.

Собственно, подлинным обвиняемым на том процессе являлся Масарик. И хотя он утверждал, что понятие «государственная измена» с учетом современных воззрений потеряло всякое практическое значение, в дальнейшем сам себя не раз опровергал. Об этом говорит хотя бы судебный процесс над Тукой и ряд других. Однако, судя по всему, он и тогда не был уверен в собственных суждениях, поскольку никогда не осмеливался вернуться в Швейцарию. Видимо, ему казалось, что близость этой страны к Австрии давала возможность его похищения и депортации в Австро-Венгрию. Ведь выплывшая наружу шпионская деятельность Масарика побуждала сторону обвинения прийти к выводу о том, что «в его лице речь идет о человеке, который постоянно выдает себя за хранителя нравственных идеалов, но чьи поступки свидетельствуют о его глубочайшем моральном падении».

Между прочим, в ходе обыска, произведенного в доме надворного советника Олича, было изъято четырнадцать ящиков и два чемодана бумаг, которые до своего отъезда Масарик передал доктору Бенешу. Среди них обнаружились и собственноручно сделанные Масариком заметки о прошедшем 1 октября 1914 года совещании с некоторыми национал-социалистами, на котором обсуждались вопросы, касавшиеся встречи русских войск, победоносное продвижение которых тогда ожидалось в Богемии. Обговаривалось на том совещании и отношение к листовкам, якобы сброшенным русскими летчиками в Моравии.

Заметки Масарика привели на скамью подсудимых депутатов рейхсрата Венцеля Чока, Франца Буриваля, Йохана Войну и Йозефа Нетоличку, а главный судебный процесс, прошедший в июле 1916 года, вылился, по сути, тоже в суд над Масариком, который охарактеризовал Чока как чванливого зазнайку, сомнительного, неуживчивого и даже вероломного, можно даже сказать, злобного человека. Войну же суд квалифицировал как фантазера, а Буриваля – как гордеца, не вызывающего к себе доверия.

Кстати, все четверо обвиняемых, защищая собственные интересы, настаивали на том, что Масарик являлся лояльным власти и корректным гражданином!

Судебное разбирательство по материалам следствия, проведенного под руководством военного дознавателя обер-лейтенанта доктора Филиппа Августа Харвача, закончилось вынесением обвинительного приговора. Подсудимых заклеймили как опасных государству антимилитаристов и приговорили к тюремному заключению. Что же касалось лояльности Масарика, то таких признаков суд не обнаружил, поскольку о его деяниях к тому времени было известно уже предостаточно.

Мы организовали в Швейцарии за Масариком наружное наблюдение, которое дало неопровержимые улики его шпионской деятельности в интересах русской разведки. У него установились тесные связи с руководителем русской шпионской сети в Женеве Ивановым, а также с русским по фамилии Святковский. Связным же, передававшим сведения из дома, выступал Венцель Вольта, занимавшийся контрабандой сахарина. Среди своих земляков Масарик играл роль предводителя, а его жилище выступало в качестве своеобразного сборного пункта всех пересылаемых контрабандным путем писем с родины.

Кроме того, наш военный атташе в Берне сообщал, что его русский коллега в своих донесениях часто ссылался на так называемых «богемских агентов». Через них русским удалось довольно точно установить объемы выпускаемой продукции заводами «Шкода» и другими предприятиями военного назначения, располагавшихся в Богемии. Получали они информацию и о передвижениях наших войск. Подтверждением сказанному является телеграмма, отправленная русским военным атташе 29 марта 1915 года, которую смог раздобыть наш военный атташе. Ее текст выглядел следующим образом: «Сведения богемских агентов, переданные профессором Масариком: в течение недели, начиная с 24 марта, через Прагу в восточном направлении следовали немецкие войска. В среднем по 3000 человек ежедневно. Среди перебрасываемых частей был и 19-й полк из Герлица…»

Как видно, в этой телеграмме особо подчеркивалось, что сведения происходят не из швейцарского Генерального штаба, о чем можно было подумать исходя из нашумевшего процесса над полковниками, хорошо описанного доктором Рухти в его книге «История Швейцарии во время мировой войны» и генералом Бордо в труде «Швейцария и ее армия в мировой войне».

Шпионаж, разумеется, являлся побочным продуктом деятельности чехов. Ведь финансирование их агитации осуществлялось не только из Америки, но и из России, и Масарик таким своеобразным способом выражал своим спонсорам благодарность. Для него это было особенно важно после того, как он приказал своим людям расправиться с русофильски настроенными чехами во Франции, когда потерял всякую надежду на продвижение русских в Богемию из-за их неудач на фронте.

По свидетельству его помощника доктора Сухравы, Масарик в то время лихорадочно трудился над разработкой законодательства будущего чешского государства. Кроме того, совместно с бывшим депутатом рейхсрата Дюрихом он создал политический чешский комитет и сочинил манифест, в котором развил свои мысли о чешской независимости, а также выразил симпатию всего чешского народа России, Сербии и их союзникам. Об этом доктор Сухрава проинформировал бухарестских чехов, которые в лице тамошнего североамериканского посла Вопичка нашли мощного спонсора. Он написал им письмо, не подозревая, что оно попадет в руки нашей цензуры в Инсбруке.

По донесениям разведывательного пункта в Праге и из публикации в шестом номере газеты «Чешский народ» следовало, что Масарик вел так называемый «черный список», в который наряду с одним крестьянином, задержавшим сбежавшего из плена русского военнопленного, попал и наследник престола, главнокомандующий австро-венгерской армией эрцгерцог Фридрих.

Масарик визировал также все паспорта, выдававшиеся чехам для поездки в Париж сербским консулом в Женеве, перед тем как документы попадали в руки владельцев. Сам он посещал столицу Франции дважды еще до отставки князя Туна, поскольку клятвенно обещал доверчивому штатгальтеру, что не навредит ему и проведет свой отпуск в Женеве и Цюрихе. Конечно, там он не показывался, а выступал с речами, от которых так и пахло государственной изменой.

О том, какой размах получила передача секретных сведений за границу, и о необходимости введения строжайшей цензуры свидетельствовал случай с чешским агитатором доктором Зигфридом Штепанеком, который в 1915 году сбежал в Швейцарию с болгарским паспортом. Нами была перехвачена открытка господина Х, отправленная им на пражский адрес некой фрейлейн Y, поскольку этот Х числился в картотеке «Эвиденцбюро» в качестве человека, передающего конфиденциальные сведения. И хотя текст на открытке выглядел вполне безобидно – в нем сообщалось о состоянии его здоровья и выражалась надежда на встречу после войны, – полиция выяснила, что на самом деле получателем являлась не сама Эмилия Браутфегер, а ее подруга, профессорская дочка Джармила Штепанек. Господин же Х никаким женихом Эмилии, как значилось в открытке, не был, а просто являлся посредником в передаче информации для брата Джармилы доктора Штепанека.

Потянув за эту ниточку, полиция обнаружила новых подозреваемых, число которых росло как снежный ком. В конечном итоге была вскрыта целая сеть информаторов, передававших секретные сведения, в результате чего органам правопорядка пришлось арестовать двадцать четыре человека. Среди них оказались жена, брат и свояченица доктора Эдварда Бенеша, родственница надворного советника Олича, все шестеро членов семьи профессора Штепанека, а также торговец Венцель Моора. Этот торговец, в частности, передавал в Швейцарию донесения военного и политического содержания, пряча их в образцы товара и детские игрушки, либо через торговца мылом Кроупа, предварительно закатав сообщения в куски мыла. В свою очередь, ответы оттуда пересылались в картонных коробках с грязным бельем, перевозимых выглядевшими вполне невинно женщинами.

Пока мы шли по следу, цензурный пост, развернутый в городе Фельдкирх, поставил нам богатый материал, в том числе и письма от доктора Зигфрида Штепанека, написанные поистине детским шифром и содержавшие легко раскрываемые псевдонимы. В них он, между прочим, дал выход своим чувствам, высказав все, что у него накопилось: «Масарик агитирует, преследуя свои личные интересы, а остальные являются либо олухами, либо трусами».

Можно только представить, что творилось на самом деле, когда у органов цензуры еще не хватало опыта в работе! А сколько вредоносного материала ускользнуло от ее внимания позже, когда цензуру растащили по примерно пятидесяти инстанциям!

Коренного перелома в этом вопросе удалось добиться лишь в конце 1916 года. Тогда же значительно лучше стала осуществляться и обработка корреспонденции, пересылавшейся внутри Австро-Венгрии с предоставлением соответствующей информации органам контрразведки. Одновременно был поставлен заслон английскому торговому шпионажу, когда англичане из писем коммерческого содержания, отправлявшихся в нейтральные страны, выуживали информацию, позволявшую делать выводы о реальном состоянии нашей военной промышленности, а также ликвидирована возможность осуществления английской разведкой шпионажа в отношении Германии с австрийской территории. Кроме того, поскольку в Боснии и Герцеговине хорошо знавшие местные особенности цензоры разоблачили большое число государственных преступников, дезертиров и других опасных личностей, по предложению тамошнего земельного правителя в Сараево были созданы органы предварительной цензуры и наконец-то создана достаточно стройная система надзора за содержанием и распространением информации.

Слабое соблюдение мер осторожности в вопросах оформления заграничных паспортов, прежде всего пражским управлением полиции, которое, например, разрешило доктору Бенешу трижды выехать за границу в 1914 году на рождественские праздники и на Пасху, а также одобрило его поездку в сентябре 1915 года, из которой он не вернулся, многочисленные уловки иностранцев, проезжавших из нейтральных стран на территорию враждебных государств без соответствующих отметок в паспортах, привело в конечном итоге к ужесточению паспортного контроля.

Уже в начале 1916 года в «Эвиденцбюро» стала поступать информация о каждом случае выдачи загранпаспорта, и мы получили возможность иметь обзор обо всех передвижениях людей, связанных с пересечением границы. Конечно, и этого оказалось недостаточно, поскольку пышным цветом стали расцветать махинации, связанные с оформлением загранпаспортов, бойкая торговля чистыми формулярами, злоупотребления с военными проездными документами, печатями и штампами.

В середине февраля 1915 года наш посол в Швейцарии барон фон Гагерн был вынужден призвать швейцарскую генеральную прокуратуру обратить внимание на предательскую деятельность чешских организаций в этой стране. До конца августа накопилось столько неопровержимых доказательств этого, что швейцарская прокуратура была наконец вынуждена предупредить чехов о недопустимости такого поведения и пригрозить им высылкой из Швейцарии.

Это подействовало. Тогда проживавшему в Швейцарии графу доктору Францу Лютцову, чеху по национальности, удалось организовать Масарику приглашение на работу в лондонском университете. В результате уже в августе 1915 года наш военный атташе в Берне переслал нам брошюру на английском языке, в которой содержалось обоснование создания независимого чешского государства. По утверждению атташе, данная брошюра была выпущена с одобрения, а может быть, и при непосредственном участии в ее написании Масарика.

В этой книжке предлагалось создать будущее чешское государство в форме монархии, где правителем должен был стать представитель русской династии или выходец из монархического дома другой страны, входившей в Антанту. В общем, она стала для Масарика неплохим заявлением о себе в Англии.

Предупреждения швейцарских властей, назначение Чума начальником пражской государственной полиции и начальником управления федеральной земли, создание в середине октября 1915 года единой надзорной службы, а также смерть графа Лютцова в своей совокупности способствовали заметному снижению чешской националистической активности в Швейцарии уже в первых месяцах 1916 года. Поутих даже доктор Сычрава, который стал заниматься по большей части шпионажем в интересах Антанты.

Реакция на этот успех и победоносные боевые действия центральных держав в Богемии оказали на чехов благотворное воздействие. Ее население вело себя сдержанно, но спокойно. А целый ряд чешских политиков, среди которых следует назвать доктора Матто, Свелу, Смераля и Немца, стали заявлять о своей приверженности кайзеровскому дому и о том, что Богемия является неотделимой частью австро-венгерской монархии.

В середине 1916 года политические партии в Богемии, за исключением радикалов, объединились, и различные чешские печатные издания, такие как «Право народа» и даже «Народни листы», начали гневно осуждать действия чехов за границей, и в особенности Масарика. Это стало заметно нервировать чехов за пределами страны, которые старались заручиться гарантиями Антанты относительно самостоятельности будущего чешского государства и взялись за подготовку революции в Богемии и Моравии после окончания войны. И надо признать, что постепенно их устремления начали находить для себя благоприятную почву.

Масарик, ссылаясь на болезнь, на второй конгресс Союза чехословацких обществ в России не поехал, но, учитывая большое количество находившихся в России чешских военнопленных, направил конгрессу воззвание, в котором подчеркнул, что претворение в жизнь идей национального освобождения в первую очередь зависит от помощи царской империи. Между тем на конгрессе было принято весьма важное решение о формировании чехословацкого армейского корпуса, задачей которого ставилось уничтожение Австро-Венгрии и создание чехословацкого государства.

Случайно перехваченные письма военнопленных позволили узнать, что это решение стало быстро осуществляться. Специальным царским указом чешским военнопленным была дарована свобода и за ними были закреплены такие же права, как и у граждан нейтральных государств.

В июне 1916 года Масарик вместе со своим другом Дюрихом обратились в Рим, где тоже начал формироваться чехословацкий комитет. В результате с аэропланов в нашем тылу стали сбрасываться листовки, написанные на различных славянских языках, возвещавшие о скором прибытии этих обоих «настоящих патриотов» и призывавшие к переходу на сторону противника.

До начала 1917 года пражская полиция по обвинению в государственной измене возбудила дела против 1400 чехов, являвшихся в основном гражданами Австро-Венгрии, но действовавших за ее пределами. Кроме того, был выявлен целый ряд граждан, чьи домашние адреса использовались для обмена корреспонденцией с известными государственными преступниками.