Мобилизация всего разведывательного аппарата в связи с началом мировой войны

После частичной мобилизации против Сербии, начатой 25 июля, события стали быстро следовать одно за другим, и уже 31 июля возникла необходимость в проведении всеобщей мобилизации.

Вступили в силу директивы, предусмотренные для исключительных случаев, которые обуславливали проведение мероприятий по воспрепятствованию деятельности неприятельской разведки, недопущению различных нарушений и разглашения соответствующих военных мероприятий. Для обеспечения быстрого и простого взаимодействия всех центральных инстанций их полномочные представители вошли в состав «ведомства военного контроля» в Австрии и «комиссии военного надзора» в Венгрии.

Если говорить о них с точки зрения разведки, то важнейшим направлением деятельности вышеназванных учреждений являлось осуществление цензуры почты, телеграфа, телефона, газет, а также других печатных изданий с целью воспрепятствования оглашения сведений, могущих нанести вред ведению войны и послужить интересам противника. Особое значение в связи с этим приобретал контроль над всей почтовой перепиской военнопленных.

Все это позволяло существенно разгрузить органы военной разведки, перед которыми с началом войны встали другие очень важные задачи. В действующей армии их были призваны решать шесть разведывательных пунктов, развернутых при штабах армий.

В армиях второго эшелона разведывательные пункты выполняли исключительно контрразведывательные функции позади линии фронта в зоне ответственности этих объединений. Главные разведывательные пункты, находившиеся в тылу, были сохранены и приданы соответствующим штабам армейских командований и командованиям крепостей.

«Эвиденцбюро» потребовалось предоставить в распоряжение высшего армейского командования соответствующий разведывательный аппарат, необходимый для того, чтобы ориентировать его о противнике. Поэтому с введением всеобщей мобилизации при штабе Верховного командования было сформировано разведывательное управление, которое возглавил начальник бюро. Ему надлежало осуществлять общее руководство деятельностью всей разведывательной службой на фронтах.

Было сохранено и сильно поредевшее «Эвиденцбюро», на которое возлагалось продолжение ведения разведки в отношении стран, не проявивших себя как враждебные. В известной степени оно являлось также резервом и источником пополнения офицеров разведки разведотделов полевых армий.

В первой половине августа 1914 года Главное командование оставалось еще в Вене, что позволило осуществлять невероятно разросшийся объем работы в привычных и хорошо оборудованных помещениях. Снаружи улицы города заполнили толпы народа, охваченного непритворным воинственным энтузиазмом, что наблюдалось, впрочем, практически во всей империи, и «Эвиденцбюро» превратилось в настоящий проходной двор. К нам то и дело приходили люди, предлагавшие свои услуги для осуществления агентурной деятельности.

Были среди них и такие, которые просто хотели уклониться от призыва на военную службу, но в большинстве своем посетители не имели каких-либо задних мыслей, а желали испытать себя, охваченные жаждой приключений. Соискатели представляли собой все профессии. Даже находившиеся в заключении шпионы и те предлагали свои услуги. Поэтому предметом особой заботы стало обеспечение агентов паспортами. Причем лучшими для наших целей являлись бельгийские или датские, поскольку с ними было легче попасть на территорию России.

Одновременно находившиеся в странах, пока сохранявших нейтралитет, военные атташе были тоже подключены к проведению разведки в отношении России с фланга. В связи с этим стоит упомянуть полковника Штрауба в Стокгольме, куда германский Генеральный штаб также направил майора Фредерици с такими же задачами. Этот полковник не имел опыта в разведывательной деятельности и поэтому сталкивался с большими трудностями, зато у него очень хорошо получалось создавать проблемы русскому военному атташе и зачастую полностью расстраивать его планы.

Ставший из-за темных делишек нежелательной персоной в Стокгольме и переведенный в Берн с повышением в воинском звании помощник русского военного атташе в Швеции поручик Пребьяно, характеризуя деятельность полковника Штрауба, пожаловался, что никто не принес русским в Швеции столько вреда, сколько этот полковник. Такое его утверждение прозвучало для нас как лучшая похвала, тем более что Штраубу в качестве точки приложения разведывательных усилий был поручен Петербургский военный округ.

За Одесским же военным округом наблюдал наш военный атташе в Бухаресте. Для майора Ранда эта задача была не из легких. Причина этого заключалась в том, что русский полковник Семенов в своей работе в интересах России чувствовал себя там как дома, по сути подчинив себе румынскую полицию и таможню. Он организовал даже нечто вроде наблюдательного пункта напротив жилища нашего военного атташе, чтобы постоянно отслеживать его деятельность. А вот австро-венгерскому военному атташе в Константинополе генерал-майору Помянковскому, наоборот, удалось использовать в своих интересах турецкую разведку в районе Черного моря и на Кавказе.

Кроме того, в интересах разведки можно было использовать евреев, настроенных в отношении России весьма недружелюбно из-за погромов, организованных русскими. Некоторые знающие люди посоветовали мне привлечь к разведывательной работе раввинов из города Садгора и села Белжец, а еврейская религиозная община в Будапеште предложила использовать в разведывательных целях ее связи с раввинами из русской Польши. Несколько позже одна еврейская организация порекомендовала привлечь для вербовки агентов своего руководителя, чья резиденция располагалась в Кашау. Однако, несмотря на наличие доброй воли, сколь-либо серьезных результатов все эти попытки так и не дали.

Многие политики видели для себя многообещающие перспективы в оружии и оказании помощи нашей разведке. К их числу относились вынашивавшие большие планы руководители Союза по освобождению Украины Меленевский и Скоропис, а также доктор Николай Зализняк, возглавлявший группу зарубежных украинцев. Имели ли они вообще сторонников на Украине, мне не известно. Ясно было только одно – тогдашняя Украина не хотела, чтобы ее «освободили». Именно этим и объясняется то, что все усилия командира буковинской жандармерии подполковника Фишера привлечь украинцев на нашу сторону по большей части остались безрезультатными.

А вот Польская социалистическая партия с началом мобилизации рассматривала организацию восстания поляков на всей территории, входившей в состав Российской империи, как реальную перспективу. И к этому восстанию якобы все было готово. Поэтому еще до объявления войны 2 августа главным разведывательным пунктам в Галиции были посланы соответствующие указания относительно формирования польских молодых стрелков, которые действительно уже на второй день войны с Россией 7 августа заняли город Мехов и в количестве 2400 человек двинулись на города Кельце и Радом.

Как бы то ни было, это стало многообещающим началом, вызвавшим стремление многочисленных депутатов, как то: фон Сливинского, Дашинского, доктора Триловского, доктора Кост-Левицкого и фон Вассилько – использовать подъем национального движения в Польше и Украине для формирования польских и украинских легионов. И такой подход получил горячую поддержку, поскольку в перспективе сулил заметное усиление действующей армии.

Уже в начале августа в Лемберге и Кракове приступили к формированию польских легионов. Вопросы их экипировки и вооружения взяло на себя министерство обороны Австро-Венгрии, а все остальное было возложено на разведывательное управление армейского Верховного командования. Выполняя поставленную перед ним задачу, полковник фон Хранилович-Шветассин при тесном взаимодействии с созданным 16 августа Польским Верховным национальным комитетом энергично взялся за дело. Однако этот предмет постоянных забот не приносил ему большой радости, ведь создание более-менее боеспособной воинской части требует массу усилий, вызывая, с одной стороны, большое раздражение и разочарование, а с другой – много политиканства и чудачеств. К тому же польский, а позднее и украинский легион сражались не очень храбро, а расчеты на большой приток людей из русской Польши и на всеобщее восстание в ней себя не оправдали.

Ожидания и надежды на то, что польские легионеры составят хорошее подспорье в разведывательной деятельности, тоже не сбылись. Более того, у нас возникли опасения, что среди многих добровольцев, изъявивших в Швейцарии, Голландии и Дании желание записаться в легион, было немало русских агентов.

Так, например, в середине мая 1915 года один портной встретил в ресторане некоего офицера, которому незадолго до этого пришивал знаки различия гауптмана. Его поведение бросилось портному в глаза как недостойное офицерского звания, и он попросил вмешаться настоящего гауптмана, которому этот ротмистр-легионер Георг Михаил фон Вишнярский тоже показался подозрительным. Его задержали для выяснения личности. Тогда задержанный попросил разрешения пойти в туалет и там застрелился.

В дальнейшем в ходе обыска в канализационной трубе туалета обнаружились четырнадцать ассигнаций по тысяче крон и бумажные рубли, а на квартире – компрометирующие бумаги и документы, практикуемые в русской разведке. Перед тем как совершить самоубийство, ротмистр признался, что на самом деле его зовут Михаил Корн. Он был родом из Галиции, действительно являлся офицером при разведывательном пункте гауптмана Яворовского из состава недавно распущенного легиона и на самом деле состоял на службе русской охранки! В связи с этим надо признать, что, поскольку многие легионеры служили под псевдонимами, выявление среди них шпионов было делом чрезвычайно трудным.

Весьма порадовал нас визит в «Эвиденцбюро» руководителя кайзеровского и королевского музея торговли министерского советника доктора Карминского, который любезно предложил свои услуги и уже 12 августа начал составлять весьма ценные экономические обзоры Царства Польского, Подолии и Волыни. Других подобных предложений по оказанию помощи разведслужбе со стороны гражданских учреждений я не помню.

С немецкой разведкой согласно достигнутым еще в мирное время договоренностям сразу же был установлен тесный контакт, и гауптмана фон Флейшмана прикомандировали к отделу IIIb в Берлине. Этот отдел вновь возглавил знакомый нам полковник Брозе, поскольку майора Николаи назначили в штаб Главного командования германской армии.

В свою очередь, немцы в качестве офицера связи направили к нам гауптмана Хассе, которого потом прикомандировали к разведывательному управлению армейского Верховного командования. На его место в Вене был назначен младший чиновник службы снабжения Вильгельм Прейслер, который еще до войны оказывал «Эвиденцбюро» весьма важные услуги в качестве банковского служащего.

Затем наш гауптман фон Флейшман был направлен в штаб германского командования «Восток», а в январе 1915 года немецкого гауптмана Хассе сменил гауптман барон фон Роткирш, на место которого, в свою очередь, назначили гауптмана Флека, остававшегося при разведывательном управлении австро-венгерского армейского Верховного командования до конца войны.

Активные мероприятия контрразведывательного характера были развернуты сразу же с начала мобилизации. Еще с 1912 года в Австро-Венгрии велась регистрация всех лиц, подозревавшихся в шпионаже или во враждебных антигосударственных действиях. Теперь их арестовывали, интернировали или ограничивали в месте проживания. Всех иностранцев из враждебных к нам государств надлежало проверить, чтобы помешать выехать военнообязанным, за исключением военврачей.

В числе таких лиц был также начальник сербского Генерального штаба воевода Путник, которого начало войны застало на курорте Бад-Глайхенберг. Сначала его арестовали, но по приказу императора освободили. Все прочие иностранцы из Австро-Венгрии могли выехать, но им запрещалось пересекать районы сосредоточения или расположения войск. Был задержан только ряд богатых и знатных русских для обмена их на задержанных в России австрийцев.

Полиция и жандармерия, несмотря на огромный объем работы, действовали весьма гуманно, о чем, в частности, свидетельствовали заявления англичан, проживавших в Мариенбаде. Их делегат даже предложил свои услуги в написании статей о любезном обхождении австрийских властей и населения в отношении англичан, а также в публикации этих статей в авторитетных французских и британских печатных изданиях.

Конечно, опубликовать подобные материалы соответствующие власти не разрешили. Напротив, англичанами и французами были сфабрикованы сообщения совершенно противоположного содержания. Они обрушили лавину лжи в отношении стран Центральной Европы, начав описывать мнимые ужасы, творимые нашими солдатами. Наш же оперативный отдел, совершенно не имея опыта в подобном методе ведения войны, вместо того чтобы отплатить противнику подобной же монетой, издал 15 августа для прессы указание не обращать в дальнейшем внимания на эти инсинуации.

В то же время возникли осложнения с иностранцами, для которых Австрия стала второй родиной, – они не хотели ее покидать. Зачастую не желали с ними расставаться и их работодатели. В этой связи стоит упомянуть протест «крупнейшего импортера кофе и чая, а также одного из самых больших налогоплательщиков в империи», как он сам себя назвал, поданный в императорско-королевское министерство торговли Юлиусом Майнлом против высылки работавших у него англичан.

Особенно зоркими приходилось быть на предстоящих театрах военных действий, где национальное родство и усиленная агитация создали атмосферу гораздо худшую, чем могли себе представить даже пессимистически настроенные военные власти. Тем не менее путем взятия в заложники всех ненадежных элементов в сочетании с мероприятиями по усилению охраны нам удалось предупредить опасность диверсионных актов в Боснии.

Шпионаж со стороны противника был также затруднен плотным закрытием границ, осуществлением цензуры почтовой переписки и телеграмм, а также эвакуацией населения из приграничных районов, занятых частями прикрытия. Однако в добровольно оставленных нашими войсками местностях у верхнего течения реки Дрина черногорцы и сербы нашли себе рьяных помощников, из которых сформировались банды, воевавшие на стороне противника.

Здесь особенно туго пришлось мусульманам, не успевшим спастись бегством. Даже из черногорской части Новопазарского санджака, то есть из мест массового проживания людей, исповедующих ислам, им понадобилось бежать в Боснию.

В Герцеговине же, местности по большей части негостеприимной, предотвращать диверсии на телеграфных линиях было трудно – в районах, не занятых небольшими пограничными частями, хозяйничали банды. Поэтому обстрела мелких воинских подразделений при прохождении ими через населенные пункты удавалось избежать лишь после проведения устрашающих акций, как это имело место в деревне Ораховац, где само селение было сожжено, а заложники казнены.

В Далмации, которая вначале не была задета войной, влияние тамошней сербской клики было уничтожено благодаря арестам наиболее беспокойных и влиятельных лиц, в том числе депутатов рейхсрата Тресича-Павичича и Вукотича, бургомистра Рагузы доктора Гингрия, депутата ландтага архиерея Бучина и других. Соответственно возрос и стал преобладающим авторитет патриотически настроенного хорватского населения. Тем не менее военное командование продолжало настаивать на введении государственной полиции в портовых городах.

В Королевстве Хорватия и Славония положение было особенно трудным, поскольку тамошнего бана поддерживали в Будапеште. А он, в свою очередь, проводил дружественную политику по отношению к сербам. Поэтому военным властям не раз приходилось принимать соответствующие меры. Тем не менее сербы, проживавшие у реки Савы и в области возле Дуная, находившейся под управлением бана, могли очень легко передавать наблюдательным постам своих соотечественников донесения световыми сигналами и колокольным звоном. В связи с этим военное командование Темешвара, которому политики не мешали в такой сильной степени, как другим, арестовало всех подозрительных элементов, запретило в тридцатикилометровой полосе у границы всякий колокольный звон и выпас скота на южных склонах гор, спускающихся к Дунаю. Кроме того, населению было предписано с наступлением темноты тщательно занавешивать в этой зоне в домах все окна. При этом двойная линия оцепления следила за тем, чтобы в приграничные районы попадали только люди с соответствующими удостоверениями.

Положение дел в этих районах может охарактеризовать мой разговор в Аграме в 1918 году с прокурором доктором Александерем, который вел расследование по делу о великосербской пропаганде. Он, в частности, утверждал, что хорватско-славонские гражданские власти вплоть до начала войны ничего не знали о составе и целях «Народной обороны». В итоговой сводке о великосербской пропаганде хорватское правительство само пожаловалось на то, что ничего не слышало ни о безобразиях, творимых вышеназванной организацией, ни о выпущенной ею в 1911 году весьма показательной по своему содержанию брошюре.

Эта брошюра являлась весьма вредной, что подтверждалось документально. На нее и «Народную оборону» было обращено внимание королевского комиссара в Хорватии еще в 1912 году. Также из документов следовало, что министерство иностранных дел в апреле 1912 года довело до сведения бана Хорватии барона Славко Кувая-Иванского содержание сообщения, полученного из посольства в Белграде, касательно этой брошюры. После этого 20 июля 1912 года бан действительно запретил лекции одного из основателей «Народной обороны» Зивоина Дачича, а также других членов данной организации. При этом он отдал негласное указание соответствующим инстанциям выслать всех имперских сербов, разъезжавших по городам и весям с целью распространения идей об объединении всех сербов.

В августе 1912 года министерство иностранных дел от одного из активных членов «Народной обороны» получило подробные сведения о составе и целях этой организации, заключавшихся в подготовке революции в Австро-Венгрии, создании паники и организации мятежей, диверсий, а также собирании сил для неизбежной через несколько лет войны Сербии с империей. Наш информатор рассказал также о деятельности «Черной руки». Совершенно естественно, что все это было немедленно доведено до сведения венгерского министра внутренних дел.

Тем не менее хорватские власти постарались обо всем этом позабыть, а их властные органы на местах ничего не предприняли против такой агитации, поскольку ничего об этом якобы не знали! Поэтому тому, что именно в Королевстве Хорватия и Славония, в котором проживал самый верный монархии народ, была подготовлена государственная измена, удивляться не приходится. Это объясняет и то, что работа созданного наконец в Аграме по настоянию Генерального штаба центрального контрразведывательного пункта оказалась по сути парализованной.

О настроениях известных кругов в Краине, Южной Штирии и Приморье, где проживало много славян, говорят аресты за дружественные сербам публичные заявления и оскорбления его королевского величества, необходимость закрытия почти всех сокольских союзов, а также запрета некоторых других сербофильских, антимилитаристских и социал-демократических организаций. Кроме того, характеризуют эти настроения и высказывания гимназистов. Поэтому пришлось, в частности, сначала ограничить передвижения, а затем арестовать отличавшихся панславистскими взглядами бывшего бургомистра Ивана Хрибара и друга сербов профессора доктора Илесича.

Особенно бередили души священники, и нам пришлось заключить под стражу столь много священнослужителей, что триестский епископ Карлин обратился с жалобой к военному министру. При этом он заявил, что славянских священников напрасно обвиняют чуть ли не в том, что они накликали войну.

В Галиции тоже было неспокойно. Уже в ночь с 29 на 30 июля мы зафиксировали попытку разрушить железнодорожный мост через реку Попрад, а также поджог деревянного моста у села Неполокоуц в Буковине. Эти факты давали основание предполагать начало резкой активизации деятельности русских агентов по организации диверсий, связанной с мобилизацией русской армии.

Немедленно принятые соответствующие меры не позволили нанести большого ущерба. В частности, были арестованы все выявленные еще в мирное время русофильские элементы, что позволило не только прекратить диверсии, но и оградить нас от шпионажа. Однако следует признать, что эта скверна оказалась распространенной гораздо шире, чем мы, военные и даже благонадежные местные власти, предполагали.

О том, насколько широкий размах здесь получили русофильские взгляды, хорошо свидетельствует брошюра под названием «Современная Галиция», выпущенная в июле 1914 года отделом военной цензуры при генерал-квартир-мейстере штаба русского Юго-Западного фронта. Для офицеров подчиненных этому фронту армий она была призвана служить справочником о политических партиях Галиции, раскрывая их отношение к России.

В брошюре указывались не только все члены русофильских организаций, на которых можно было рассчитывать, но и прилагалась карта-схема с нанесенными на ней населенными пунктами, в которых располагались штаб-квартиры этих русофильских союзов и их печатные органы. Приводились также фамилии наиболее надежных людей, к которым в случае необходимости следовало обращаться в первую очередь. Первый экземпляр этой брошюры мы заполучили уже 11 октября. Его доставил наш агент, которому удалось раздобыть его в штабе 24-го русского корпуса.

Однако глаза на истинное положение дел в Галиции раскрыли нам уже первые вылазки русских разведывательных групп. Среди русофильских предателей, снабжавших русских информацией, оказались многие представители местных властей до бургомистров включительно, которые обирали своих сограждан, мысливших по-другому.

Мы столкнулись с таким враждебным к нам отношением, о котором не могли помыслить даже отпетые пессимисты. Поэтому пришлось прибегнуть к уже апробированным в Боснии и Герцеговине строгим методам – брать в заложники главным образом руководителей местного уровня и греко-католических священников. О настроениях последних весьма показательны следующие цифры: до начала 1916 года вместе с отступавшими русскими войсками ушел 71 священник, 125 священников пришлось интернировать, 128 – ограничить в передвижении и еще 25 подвергнуть судебным преследованиям. В результате оказалась скомпрометированной больше чем одна седьмая часть всех пастырей церковных приходов Лемберга, Перемышля и Станислава.

Вышеуказанная брошюра стала роковой для многих русофилов, поскольку послужила обвинительным материалом сначала против одного из главных москальских вожаков, члена рейхсрата Маркова, который был арестован одним из первых и 4 августа отправлен в Вену. Другие же русофильские предводители еще до мобилизации удивительным образом смогли укрыться в России. Среди таких вождей следует назвать доктора Глушкевича, доктора Дудыкевича и других. Мне до сих пор интересно, откуда у них взялась такая прозорливость?

Эти деятели, а также Симон Лабенский и Михаил Сохоцкий сплотились вокруг Юлиана Яворского, являвшегося председателем Карпато-русского освободительного комитета и пославшего 15 августа из Киева верноподданнический адрес русскому царю.

Россия вела активную пропаганду также в Богемии и Моравии, используя для этого возвращавшихся на родину русофилов-чехов. Открыто проявлять свои враждебные Австро-Венгрии настроения они остерегались. Тем не менее то тут, то там вспыхивали антивоенные и антиавстрийские демонстрации. Нам пришлось распустить целый ряд объединений анархистского и национал-социалистического толка и запретить выпуск их газет.

На Буштеградской железной дороге дело дошло до того, что враждебно настроенные элементы начали причинять паровозам малозаметные повреждения, которые в кратчайшие сроки влекли за собой выход из строя этой важной для ведения войны техники. Кроме того, нам пришлось арестовать необычайно большое число людей, пристававших к офицерам с разными вопросами, и установить постоянное наблюдение за предводителями антимилитаристов, поскольку они не были мобилизованы в армию. Однако, несмотря на принятые меры, депутату Клофачу удалось незаметно исчезнуть, что вызвало замешательство в резиденции пражского наместника. Вскоре, правда, его удалось обнаружить в Добрикове неподалеку от Гогенмаута.

При тогдашней политической ситуации в дни мобилизации выполнение столь сложных задач по осуществлению контрразведывательной работы было сопряжено с неслыханными трудностями, связанными с перемешиванием больших людских потоков, что создавало благоприятные условия для шпионажа.

Население охватила настоящая шпиономания – со всех сторон посыпались различные сообщения, в том числе анонимные. Конечно, хорошо слаженный аппарат венского полицейского управления полиции отлично показал себя в те дни, однако его персонала скоро стало явно не хватать. Сказывалось откомандирование сотрудников в Ставку и другие военные инстанции.

Охвативший население военный психоз выразился в том числе в распространении самых нелепых слухов. Расплодилось так много сплетников и безответственных болтунов, среди которых встречались и вышедшие в отставку офицеры, что требовалось срочно положить этому конец. Их буйная фантазия рождала то картины атакующих аэропланов, то штурм оборонительных вражеских позиций гражданским населением с охотничьими ружьями в руках, то чудесным образом спасшихся наших сбитых летчиков, у которых не оказывалось ни единой царапинки.

Распространявшиеся невероятные истории о нагруженных золотом автомобилях, которые якобы разъезжали по дорогам империи и снабжали деньгами шпионов, возбуждали воображение солдат ландвера, несших службу на расставленных повсюду постах. В результате проезды перегораживались, а не остановившиеся по первому требованию автомобили обстреливались. При этом, к сожалению, без многочисленных кровавых жертв не обошлось. Чересчур бдительные постовые не пощадили даже машину, доставлявшую из Вены в Краков прокламации к полякам. Ее остановили в долине реки Ваг – не успел автомобиль пройти проверку возле города Тренчин, как тут же попал в руки бравых жандармов, которые ничего не хотели слушать. Наш добровольный водитель под усиленной охраной был препровожден на железнодорожную станцию и дожидался там вызова в суд. На его счастье, мимо проходил воинский эшелон, в котором нашлось несколько офицеров, признавших в мнимом шпионе и развозчике золота своего сослуживца, находившегося в резерве.

Внезапно из польского города Жешув пришла новость об аресте полковника Батюшина. Однако наша радость оказалась преждевременной – произошла путаница, и арестованным оказался совсем другой человек, имевший с полковником некое внешнее сходство. А вот известие, поступившее из города Катовице от немецкой разведки, подтвердилось – наконец-то удалось поймать долгое время докучавшую нам жену офицера русской разведки ротмистра Иванова.

К сожалению, среди многих необоснованно арестованных, подозревавшихся в шпионаже, оказался и один в будущем видный политический деятель. В царившей тогда сумятице полиции и жандармерии приходилось действовать быстро, поскольку на долгое разбирательство и ведение слежки ни сил, ни времени не было. Эти функции вынужденно взяли на себя судебные органы.

Тогда же в Галиции, в местечке Поронин, был арестован человек, оказавшийся спокойно проживавшим до той поры недалеко от Кракова русским революционером Владимиром Ильичом Ульяновым, имевшим партийную кличку Ленин. В дело немедленно вмешались депутаты-социалисты доктор Виктор Адлер и доктор Герман Диаманд. Они вступились за него перед министерством внутренних дел, заверив, что этот злейший враг царизма просто по определению не мог ничего сделать на благо царской России, а вот ее противникам Ленин мог оказаться чрезвычайно полезным. Ленина из-под стражи освободили, и он уехал в Швейцарию.

По мере увеличения числа стран, объявивших Австро-Венгрии войну, возбуждение населения возрастало. Это создало в тылу такую невыносимую атмосферу, что мы с облегчением вздохнули, когда 16 августа часть армейского Верховного командования, в состав которой входило разведывательное управление, покинула Вену. По железной дороге нас перебросили в Перемышль – первое место нашей дислокации на Галицийском театре боевых действий.