Те две с половиной недели, что мы провели в гостях у Раваха-аги, запомнились мне как нечто прекрасное. Серьезно, я еще никогда не был так безмятежно спокоен и счастлив.

Высокие стены его «скромного жилища», которое не уступало по размерам Вороньему замку, защищали нас от шума улиц и опасностей, что могли нас там поджидать. «Скромное жилище», надо же такое сказать! Огромный дом в три этажа, с круглыми крышами, переходами, лестницами, балконами и оранжереей, да еще с десяток строений близ него, в которых проживали воины и слуги.

И все это — за стеной, которая не уступит крепостной. Если тут так живут простые купцы, то это впечатляет.

Хотя меня здесь впечатляло и восхищало все.

Еда была вкусна, вина — ароматны, подушки, заменявшие тут кресла и диваны, — мягки и удобны (на них я, кстати, быстро навострился сидеть), а беззвучно передвигающиеся молчаливые слуги, казалось, читали наши мысли. Даже Аманда — и та как-то немного оттаяла, похоже, что простила меня, и в одну из ночей пришла в мои покои. Если бы она этого не сделала, то, возможно, я бы и сам к ней наведался. А может, и нет — Равах-ага успел шепнуть мне, что некоторые служанки в его доме вполне сговорчивы и не прочь подарить немного ласки гостям хозяина.

Мне здесь было очень хорошо, настолько, что покидать этот дом и эту страну совершенно не хотелось. Увы, но, глядя на своих друзей, я понимал, что кроме Фриши и Жакоба никто моих мыслей не разделяет. Оно и понятно — для благородных тут в новинку была только местная экзотика, а все остальное, вроде слуг или еды от пуза, являлось привычным и знакомым.

Я даже в город за это время ни разу не вышел — чего ради? Чего я там не видел? Базар или уличных артистов? Мне их за это лето хватило. А вот покоя, тишины и безопасности маловато было. Разве что в доме родителей Агнесс, там нам было очень хорошо.

Дону Игнасио, кстати, мы отправили письмо, в котором сообщали о том, что все мы живы и здоровы, но, увы, уже не сможем в этом году навестить его, поскольку отбываем обратно в Центральные королевства. Про Ренато тоже написали: мол, погиб в схватке с кочевниками. И люди его тоже в ней полегли.

Сделали мы это прямо на следующий же день после того, как прибыли в дом Раваха-аги. Дон Игнасио — очень хороший человек, с него станется взять воинов и выдвинуться на наши поиски к Гробницам, только ни к чему это. Равах-ага одобрил наши действия и пообещал, что письмо в самом скором времени попадет к адресату.

Так что все было прекрасно. Точнее было бы, если бы не одно «но». В этом благословенном месте имелось то, что висело у нас всех камнем на душе.

Луиза.

С ней все было очень и очень плохо. Нет, не с ее физическим состоянием, тут как раз все нормально обстояло, она уверенно шла на поправку. Речь о другом.

Лу прекрасно понимала, что с ней произошло, она всегда была умницей. И секрета в том, что она окривела и изуродована, для нее не было. Дурой надо быть, чтобы не понять, что дело неладно, раз один глаз не видит и пол-лица болит неимоверно. А она дурой не была никогда.

Мы ей ничего не говорили, ясное дело, а она спросить у нас ничего не могла, нельзя ей было разговаривать, Идрис запретил. Кстати, он до сих пор ее врачевал, хотя в доме у Раваха-аги был свой лекарь, пузатый и лысый, который было хотел заняться нашей подругой. Вот только Гарольд попросил гостеприимного хозяина о том, чтобы именно старый воин дальше наблюдал за Лу. Как по мне — верно. Что тут за лекарь, поди знай, а Идрис проверен дорогой.

Так вот, все она осознала, это наверняка. Но, как видно, при этом не слишком понимала, как со всем этим ей дальше жить. Она лежала в полутемных покоях почти недвижимо, по крайней мере, когда мы приходили к ней, это было именно так. И никак не реагировала на наши разговоры, которыми мы пытались ее отвлечь от мрачных мыслей.

А может, она потому не реагировала, что ощущала наш страх перед тем днем, когда с ее лица снимут повязки, которыми Идрис обмотал ее голову сразу после прибытия сюда. Луиза всегда очень тонко, если можно так выразиться, чувствовала интонации, лучше, чем любой из нас.

Мы очень боялись этого дня. Мы уже потеряли троих друзей и не хотели потерять еще и четвертого. Аманда сообщила мне как-то утром перед завтраком (она плюнула на условности и уже не покидала мои покои в ночной тиши), что после снятия повязок и осознания Луизой того, как она теперь выглядит, Гарольду или мне следует попросить Раваха-агу приставить к ней еще двух-трех служанок, которые будут за нашей маленькой подругой присматривать. Нет, сиделка у Луизы была, она находилась при ней неотлучно, но тут речь шла о другом — о том, чтобы де ла Мале на себя руки не наложила. С нее станется, взбредет ей в голову что-нибудь вроде: «Не буду с такой рожей на свете жить» или, того хуже: «Зачем де Лакруа такая уродина, отпущу его на свободу», — и привет. Полоснет себе по вене кинжалом или петельку смастерит из подручных материалов, и вот нас стало еще меньше. Так что права Аманда.

Хотя и от нас зависит немало. Я вот, например, испытывал жуткое желание рассказать ей приватно про общение с Эвангелин, ну, опуская некоторые моменты, разумеется.

Понятное дело, что когда мы сидели у ее ложа, то как-то, вроде бы совсем внезапно, возникали разговоры о том, какие силы и возможности есть у магесс, в том числе и те, которые позволяют им сохранять вечную молодость и красоту. Но одно дело — отвлеченные разговоры, другое — мой рассказ, так сказать, из первых уст.

Это ведь была не иллюзия тогда, в борделе, в тот момент, когда Эвангелин еще была Фланой. Иллюзия — это когда восемнадцатилетняя девушка выглядит как таковая, а на ощупь — словно зрелая женщина, которую я чуть позже и увидел. Но тут-то все было настоящее, я же успел это все потрогать! Так что нечего Лу отчаиваться, нет для этого причин. То есть причины конечно же имеются, но есть и выход из этой ситуации.

Вот только рассказать я этого ей не мог по ряду причин. Хотел, но не мог. Пришлось бы слишком много потом объяснять, и не только ей, а еще и Аманде, которая все-таки поверила в то, что я не таскался в Эйзенрихе по борделям. Ну или сделала вид, что поверила. Хотя если бы дело упиралось только в это, еще ничего. Имя Эвангелин не должно прозвучать, это потом может здорово против меня обернуться.

Так что мы одновременно ждали дня, когда с лица Луизы снимут повязки, и боялись его.

А вот с Карлом все было куда как проще. К пятому дню пребывания в гостях у Раваха-аги он плюнул на все рекомендации как Идриса, так и толстяка-лекаря, покинул свои покои и направился прямиком на кухню, которую нашел по запаху. Оголодал наш друг за это время, на одних бульонах-то. Там он в одиночку смолотил жареную баранью ляжку, выдул два кувшина пива и один — вина, а после направился к нам — каяться. Поразительно, но во всех наших потерях он отчего-то винил себя.

— Не выполнил я твоего приказа, — стоял Фальк перед Гарольдом, опустив голову, и тряс отросшей гривой светлых волос. — Я должен был ребят прикрывать.

— Да при чем тут ты. — Монброн досадливо поморщился. — Нас бы все одно смяли. К тому же ты напортачил, ты и исправил. Эраст этого паршивца успел убить благодаря тебе.

Де Лакруа дернулся было, как видно, хотел сказать, что если бы Карл не сглупил, то никого и убивать бы не пришлось, но смолчал.

После Фальк направился в покои Луизы один. Не знаю, что он ей там говорил, но до того я его в таких растрепанных чувствах ни разу не видел. В покои он зашел виноватясь, а вышел удрученный. Он даже не стал вечером с веселым смехом гоняться за служанками, вот как его скрутило.

Кончилась же эта сомнительная идиллия в один день, внезапно.

В то утро Идрис как раз решил снять повязки с головы Луизы. Робер было вякнул что-то вроде: «Может, я один при этом поприсутствую?» — но его даже слушать никто не стал. Дело тут не в любопытстве, просто если уж так вышло, то всем надо около Луизы быть.

— Иэх, — удовлетворенно произнес Идрис, сняв последнюю матерчатую ленту с лица де ла Мале, сидящей на краю кровати, цокнул языком и погладил себя по бритой шишковатой голове. — Хорошая работа. Молодец я.

С его правотой было трудно спорить. Если вспомнить, как Луиза выглядела тогда, у Гробниц, и сравнить с тем, как она выглядела сейчас, то да. Но это в целом, а в частностях…

Широкий, цвета парного мяса, шрам фактически разделил лицо нашей подруги на две части, он начинался на лбу и тянулся до шеи, проходя через пустую левую глазницу. Так что работа хорошая, вот только смотреть на это страшно. Сильно страшно. Детское еще, по сути, личико — и шрам, которым не всякий вояка похвастаться сможет. Очень контрастно это все смотрелось.

— Ерао, — с трудом двинула губами Луиза, требовательно уставившись на Аманду своим единственным глазом.

— Что? — не поняла та.

— Ерао, — скривившись, повторила Лу.

— Рано говорить хочешь, — погрозил ей пальцем Идрис. — Сейчас нитки буду резать. Это немножко больно, но ты не бойся.

— Ерао! — Ладони Луизы сгребли края простыни и сжались в кулачки. — Ерао!

— Да зеркало ей нужно, — пояснил нам, недоуменно переглядывающимся, Карл. — Вот вы тупые!

Он повертел головой, углядел в углу туалетный столик с вделанным в него зеркалом и в два счета подтащил его к кровати, на которой сидела Луиза.

Та спустила ноги на пол, приблизила лицо к зеркальной глади и внимательно вгляделась в нее.

— И это мы тупые, — еле слышно шепнула мне на ухо Аманда. — Я Карла когда-нибудь убью. Или спасать не стану, когда он на свою голову очередную напасть отыщет.

— Посмотрела — и хватит. — Идрис с легкостью поднял столик и вернул его на старое место. — Пустое это все. Я вот своей старухе все эти зеркала даже покупать запретил. Она в него глянет, и начнется: «У меня морщины, я стала толстая, ты у меня молодость отнял». Э! Глупости какие! Нет, это все так, но для меня она все та же стройная Гульнара, которую я много лет назад одной весенней ночью у кярыза старого Рагута первый раз спиной на травку уложил. Что зеркало? Это стекло, оно неживое, что в него глядеть? Вот здесь она у меня отразилась, один раз — и на всю жизнь. Вот здесь. И здесь она всегда будет такой — молодой и красивой.

И Идрис несколько раз ткнул себя в грудь, туда, где билось его сердце.

Луиза очень внимательно его выслушала, а после обвела нас взглядом. В ее единственном глазу не было ни слезинки. И это, пожалуй, пугало куда больше ожидаемой нами всеми истерики. Деловитый у нее какой-то был взгляд, как у человека, который для себя уже все в этой жизни решил.

— Выглядит жутковато, — сказала Фриша невозмутимо. — Но это сейчас. Чего ты хотела, Лу, все только-только подживать начало. Со временем кожа разгладится, шрам побелеет, зарастет и не будет сильно заметным. Я тебе это точно говорю, я такое уже видела, у нас одному парню в квартале как-то всю рожу ножом изрезали.

Луиза молчала, только кривилась иногда от боли — Идрис вынимал из ее щеки тоненькие ниточки.

Мне очень хотелось что-то сказать, но слов я не находил. Да и так ли они были нужны?

— Вот и все, — сказал старый воин и впервые на моей памяти улыбнулся. — Прав был мой отец — когда человек доволен делом рук своих, то даже в сумрачный день он видит солнце.

Судя по взгляду Луизы, она не разделяла чувств своего врачевателя.

— Вот вы где, — в дверях покоев нашей подруги появился Равах-ага. — А я-то вас ищу, ищу. Что у вас тут?

В последние дни мы его почти не видели, он все время где-то пропадал. Утром выяснялось, что он уже ушел, а когда он приходил вечером, мы не знали, поскольку сами уже отправлялись на покой. Гарольд мне говорил, что хотел бы уточнить у него, как продвигаются дела с поиском капитана и корабля, но брать за горло нашего гостеприимного хозяина, поджидая его под дверью, возможным для себя не считал.

— Все любуются мною, — чуть пришепетывая, но уже вполне членораздельно ответила ему Луиза и повернула голову, показав Раваху-аге изуродованную щеку. — Как я вам?

— Такая же, как и раньше, — невозмутимо ответил тот. — Только взгляд стал немного другой, хотя это неудивительно. Вы взрослеете, друзья мои, а боль, потери и страдания тому способствуют. Я сам через это проходил, так что прекрасно вас понимаю.

— Мало вас всех в детстве пороли, — заметил Идрис. — Слово-то какое — «взрослеете». У меня вот на это времени не было. Помню, мой отец…

— Давай позже, старый друг, — остановил речи воина Равах-ага. — Просто мне необходимо кое о чем поговорить с этими молодыми людьми, причем сделать это надо быстро и срочно. У меня нет от тебя секретов, так что, если хочешь, можешь остаться с нами.

— Э нет, — махнул рукой Идрис. — Пойду. У меня своих секретов нет, так зачем мне чужие?

— Спасибо, — поймав его руку, произнесла Луиза. — То, что меня ждет, — это не жизнь, но если бы не вы, то и того, что у меня от нее осталось, не было бы.

— Слова от сердца, но глупые, — погладил ее по целой щеке старый воин. — Не бывает жизни плохой и хорошей. Она или есть, или нет. У тебя она есть. Смотри — вон твои друзья, вон твой мужчина, они рядом, они тебя любят, берегут. О чем ты говоришь, какой жизни у тебя нет? Глупая какая! Эшшь!

Он потрепал Лу по голове и вышел прочь.

— Какой мудрый человек, — с уважением протянула Аманда. — В двух словах сказал то, что мы бы тебе, Лу, все вместе еще год объясняли.

— Или два, — поддакнул ей Жакоб.

— Заметим — и я согласен с Идрисом, — добавил Равах-ага. — Вам должно быть совестно, Луиза, за те глупости, что вы говорите. Ничего непоправимого не произошло. Кровь струится по вашим венам, за порогом дома лежит огромный мир, который вы толком не увидели и не узнали, впереди — победы и поражения. И что, это все перечеркнет какой-то шрам? Право, мне даже странно, что я должен вам объяснять настолько простые вещи.

— Все так. — Луиза потрогала щеку с широченным багровым рубцом. — Я знаю, что вы все правы, я сама себе эти же слова уже тысячу раз сказала. Голова все понимает, но вот только что-то внутри меня принять это не может. И что с этим делать, я не знаю.

— Пуститься в путь, — жизнерадостно произнес Равах-ага. — И не как-нибудь, а на корабле. Длительное путешествие, соленый запах океана, плеск волны… Не знаю, как вас, а меня подобные вещи заставляют мигом забыть все печали.

Гарольд сделал пару шагов и приблизился к купцу.

— Все-таки выгорело? — уточнил он.

— Вы обижаете меня, Монброн, — скорчил грустную рожицу Равах-ага. — Чтобы у меня — и ничего не получилось? Не бывает такого. Да, я нашел вам и корабль, и капитана.

— И то и другое — это отлично. — В голосе Гарольда была какая-то непривычная для него опаска. — Вопрос в другом. Куда именно этот капитан нас доставит? В один из портов Центральных королевств или еще дальше?

— Точное место я вам не назову, — посерьезнел Равах-ага. — Просто его не знаю, в Западном океане на побережье масса мелких поселений, и каждое из них само по себе порт.

— Прошу у вас прощения. — И Гарольд склонил перед купцом свою голову. — Вы говорили про то, что найдете нам корабль, идущий в сторону Запада, а я не верил вам. Там сейчас корабли Королевств не сильно-то ходят, что уж про державы Востока говорить.

— Так, может, он нас прямо до Хлавстага довезет? — Аманда почему-то адресовала этот вопрос мне. — Тогда, считай, дело в шляпе, оттуда до Вороньего замка — дней пять пути, не больше.

Порт города Хлавстаг был одним из самых больших в Западном океане, если не главным. Речь идет о портах Королевств, само собой, пристани Ледяных остров я в расчет не брал.

— Это вряд ли, — тут же расстроил нас Равах-ага. — Скорее всего, он высадит вас где-нибудь на берегу, подальше от сторонних глаз, или в каком-нибудь небольшом поселении. Во второй вариант я верю больше, вам же надо будет купить себе лошадей?

— В смысле? — нахмурился Гарольд.

— Дело в том, что капитан Муртах, тот самый, с которым я и договаривался насчет вас, не сможет взять на борт ваших скакунов, — пояснил Равах-ага. — Он владелец каракки, а это не моя баркентина. На ней нет возможности перевозить животных, особенно на дальние расстояния и в большом количестве. Скажем так, пару лошадей из Шагрисаха в Анджан — еще туда-сюда, но ваш табун и в такую даль? Увы, мои друзья, увы.

— Да как же мы без лошадей? — Гарольд как-то по-детски обиженно засопел. — Расстаться с моим Корольком? Я такого и помыслить не могу. А другого корабля на примете у вас нет? Или другого капитана?

— Нет, — твердо ответил халифатец. — Да и с этим все не так просто. Он отчаливает завтра утром, на рассвете, то есть на сборы времени у вас не осталось. Если вы не отправитесь с ним, то можете застрять здесь еще надолго. Мне это не в тягость, более того — в радость, но, насколько я помню, для вас это критично.

— Критично — не то слово, — вздохнул наш лидер. — Только вот лошади…

— О них будут заботиться, — заверил нас Равах-ага. — А там — кто знает, в какую сторону судьба крутанет штурвал? Может выйти так, что вы снова окажетесь у меня в гостях или я пожалую в ваши края и прихвачу с собой ваших лошадок. Жизнь непредсказуема.

— Что есть, то есть, — подтвердила Луиза. — Не без этого. Робер, нам надо поговорить.

— Это плохая идея, — тут же встрепенулась Аманда. — Лу, не валяй дурака, знаю я такие разговоры.

Де ла Мале мрачно посмотрела на нее и улыбнулась правой стороной рта. Выглядело это жутковато.

— Да пусть ее. — Де Лакруа присел на кровать рядом со своей избранницей. — Какие бы она глупости ни говорила, шансов отвязаться от меня у нее маловато. Я же страшный зануда.

— Это точно, — подтвердила Фриша. — Лу, как ты его вообще все это время терпишь?

— Пусть поговорят, — подал голос Равах-ага. — Да, Луиза, у меня же для вас подарок. Последний писк моды Семи Халифатов.

Он запустил руку в карман и достал из него черную ленту с кругляшом посередине.

— Все родовитые дамы сейчас такое носят. — Купец подошел к Луизе. — Серьезно, без шуток. Если вы мне не верите, то вам достаточно прогуляться по улицам города вечером и убедиться в правдивости моих слов. Позволите?

Он ловко надел на голову де ла Мале ленту, кругляш же, что был посередине, полностью закрыл пустую глазницу.

— Ух ты! — проникся Карл, разглядывая Луизу. — Впечатляет.

— Себе, что ли, такую купить? — задумчиво сказала Аманда. — Мне нравится, серьезно. Фриша?

— Вещь, — подтвердила простолюдинка. — Дорогая небось. И ваша правда, видела я на улицах такие у женщин. Правда, поскромнее этой.

Да уж, эта штука точно недешевая. Кругляш был инкрустирован мелкими голубыми топазами, выложенными в форме глаза, а в центре, изображая зрачок, красовался крупный изумруд.

— Были еще такие же, но с рубинами, — пояснил Равах-ага. — Только красный цвет — он тревожный. А вот зеленый — самое то.

Карл протопал в угол и снова приволок к кровати Луизы тумбочку с зеркалом.

— Смотри, — сказал он и погладил малышку по голове. — Красота какая. У нас в Королевствах такого точно ни у кого нет. Тебе еще подражать будут, поверь мне.

Лу посмотрела в зеркало, поправила повязку, потрогала пальцем шрам, после с хрипом втянула в себя воздух и расплакалась.

— Хвала богам, — еле слышно шепнула Фриша Аманде. — Слезы пошли. Теперь точно можно не волноваться. Страшно не то, когда мы, женщины, в трудной ситуации плачем, страшно, когда этого не происходит. У меня товарка одна после того, как ее дружка казнили за воровство, тоже все молчала, сопела, ходила, будто палку проглотила, а потом в петлю залезла.

— Прорвало, — согласилась с ней Аманда. — Пусть выплачется.

— Вот теперь — пошли, — предложил Равах-ага. — Пусть девочка поплачет.

— Я останусь, — сказал Робер, который присел на кровать рядом с Луизой и гладил ее по голове.

— Было бы странно, если бы ты этого не сделал, — нахмурилась Аманда.

— У меня остался еще один вопрос. — Гарольд остановил халифатца. — Лучше проговорить его здесь и сейчас. Равах-ага, в какую сумму обойдутся услуги вашего друга?

— Иэх… — Халифатец грустно вздохнул. — Дорого, мой милейший Монброн, дорого. Плыть далеко, понимаете?

— Хотелось бы узнать точную цифру, — поторопил его Гарольд, слегка побледнев.

— Тысяча триста золотых, — не стал заставлять его ждать долго Равах-ага. — Он хотел полторы, но я поторговался и сбил цену насколько смог.

Я, Карл и Жакоб одновременно присвистнули, Фриша икнула, а Луиза даже перестала всхлипывать.

Тысяча триста золотых — это очень, очень много, по крайней мере для меня. Те-то сто восемьдесят, что мы уплатили за доставку нас в Анджан, были немалой суммой, но тут цифра просто поражала воображение.

— Он думает, что мы таскаем с собой мешок с золотом? — удивленно спросил у халифатца Гарольд. — Тысяча триста!

— Я столько и не видел никогда. — Фальк ухнул, как филин. — У меня осталось монет пятнадцать от силы. И из них половина серебром.

— Полсотни, — предельно честно ответил я.

— У меня есть где-то сто двадцать золотых. — Луиза вытерла слезы с правой щеки. — Папенька кошелек сунул в сумку, когда мы уезжали. Ну и было у меня с собой еще.

— Тоже десятка два золотом, — пожала плечами Аманда. — Не больше.

— У меня осталось сто пятьдесят монет, — подытожил Гарольд. — Но нужной суммы мы не наберем, это точно. И потом, нам же на что-то надо будет еще купить лошадей, припасы. Это тоже деньги.

В комнате повисла тишина.

— Не беда, — нарушил ее Равах-ага. — Есть вариант. Скажите, Монброн, ведь ваш род богат? Насколько я помню, он один из самых состоятельных в Королевствах?

— Это так, — не стал лукавить Гарольд. — Если бы мы были в Силистрии, то все было бы намного проще. Вот только мы не там.

— Предлагаю сделать вот как. — Халифатец прищурился. — Я возьму на себя все вопросы, связанные с оплатой за услуги, что окажет вам мой приятель, а вы выпишете мне вексель, который погасит ваш отец. Я все равно собирался отправиться к нему с теми письмами, которые вы для него напишете. Предпочитаю, знаете ли, ковать железо, пока оно горячо.

— Отличный вариант. — Лицо Гарольда просветлело. — Если такое возможно, это просто великолепно.

Ну, не знаю, не знаю. У меня отца не было, но если бы он был и к нему бы пришел какой-то странный человек с письмами от сына и бумажкой, по которой он обязан вот так, с ходу, отвалить почти полторы тысячи золотых, то даже не представляю, какая бы в этом случае у него была реакция.

Плюс явно ведь тут что-то нечисто. Ну да, письма отцу, возможная прибыль Раваха-аги от продажи специй и чего-то там еще, но это каких же барышей он ждет? Речь идет, напомню, об очень крупной сумме золотом.

Хотя я же не знаю, как ведутся купеческие дела. Может, это в норме вещей? Этот самый, как его… Вексель.

— Гарольд, — Карла, судя по всему, посетили те же мысли, что и меня, — а ты уверен, что твой отец… Ну…

Фриша и Жакоб тут же уставились на нашего лидера. То есть мысли у нас сошлись.

— Все в порядке, — успокоил его Монброн. — Это не самая дорогостоящая моя прихоть. А про чудачества своего папеньки я вообще молчу. Аманда, ты помнишь, как он тогда, в августе, на свое пятидесятилетие штурм снежной крепости устроил? Летом — снежная крепость. Представьте себе, в какую сумму это обошлось. С островов нордлигов, с тамошних гор ледяные глыбы на трех десятках кораблей завозили. Так что эта моя причуда его даже не удивит.

— Вот богатеям делать-то нечего, — без злобы, просто фиксируя факт, сообщила нам Фриша.

— Если тебя это успокоит, то мой… э-э-э… Бывший отец тогда тоже этого не понял, — рассмеялась Аманда. — Он долго тогда прикидывал, сколько в это дело вгрохали, а после перечислял, что можно было за эти деньги сделать полезного для его королевства.

— Ну, раз так, то дело, считай, в шляпе. — Равах-ага потер руки. — Тогда начинайте собираться, вечером мы вместе поужинаем, а утром вы уже покинете этот город и отправитесь в сторону дома.

— Чудно. — Луиза поправила повязку на глазу. — Сюда столько шли, ехали на лошадях, плыли. А обратно всю дорогу проделаем на одном корабле.

— Если бы не война, то и сюда бы мы доплыли без всяких хлопот, — невесело ответил ей Робер. — Да и тут — сплюнь, чтобы не сглазить. Как не было порядка в Западном океане, так его и сейчас там нет.

— В чем-то она права. — Гарольд невесело усмехнулся. — Я часто думал, может, в этом и есть моя главная ошибка? Может, надо было все-таки рвануть в порт и попробовать найти там какого-нибудь капитана, вроде того, что сейчас нас берет на борт? И потерь было бы меньше, да и с орденом, может, не схлестнулись бы.

— Все уже есть так, как есть, — подала голос Луиза. — А если орден нас все-таки прищучил бы у Гробниц? Мы все думаем, что про наши планы им рассказал Флик, но если это не так? Если они и без него все знали? При этом Равах-ага не пришел бы к нам на помощь, поскольку мы были бы с ним незнакомы, и сейчас наши кости уже занес бы песок. Мир — змея, кусающая себя за хвост, и в нем все происходит так, как и должно случиться.

— Золотые слова, — одобрил де ла Мале Равах. — Все, я вас покидаю до ужина. Надо передать деньги капитану Муртаху, терпение — это не его добродетель.