Женщины добрались до кухни дома на Милк-стрит в мгновение ока. Быстрее, чем Темперанс когда-либо могла себе вообразить. Ночь казалась фантасмагоричной. Необъяснимый холод словно затормаживал ход времени и позволял перемещаться быстрее. Не прошло и пяти минут с тех пор, как Темперанс глянула на свой передник, грязный от могильной земли Деливеренс Дейн, и вот уже ее башмак, еще не высохший после лужи у дома Мехитабл, ступил на тропку из плитняка.

– Торопись, – подгоняла Пэтти, таща дочь за плечо. – Зелье не должно перевариться.

Они ворвались на кухню, где Фэйт, стоя на коленях перед камином, подкладывала поленья в огонь. Холод прокрадывался под растительный полог сада, просачивался меж досок и залетал в двери, устремляясь на кухню. Авдий пытался утеплить дом, заткнув напольные щели старыми газетами, но это мало помогло.

Увидев жену, Авдий вскочил со скамьи, что стояла у козельного стола. Темперанс неосознанно бросилась к мужу и поцеловала его в губы. Она отлучилась всего на несколько минут. А может, на час или два. Однако казалось, что времени прошло намного больше. Эта ночь странным образом сочетала в себе и вечность, и скоротечность.

– Нет времени на нежности, – пробурчала Пэтти. – Рассвет близится.

Она достала из-под плаща обмякшее тельце козленка и бросила в котел. Зелье «выплюнуло» черное маслянистое облачко, и на поверхность всплыла жирная пена, переливающаяся всеми цветами радуги. Черный дым сгустился и окрасился малиновыми и темно-синими струйками. Запах грозы стал насыщеннее.

Темперанс подошла к бурлящему котлу, обходя камышовую метлу, что Фэйт оставила у камина. Она несла в переднике землю, а та сыпалась через край, когда Темперанс попадала по ней коленями. Щеки ее опалил жар. Цвет варева было трудно определить. Оно сочетало в себе все цвета и переливалось подобно маслу или дегтю. Зажимая уголки передника одной рукой, она зачерпнула горсть земли, подняла над котлом и обернулась. Пэйшенс снова старчески согнулась и оперлась на козельный стол. Рука Авдия покоилась на плечике Фэйт, а маленький пес сидел в ногах девочки и внимательно следил за происходящим.

– Вы готовы? – спросила Темперанс.

– Да, – ответил Авдий.

– Я готова, мамочка, – поддержала Фэйт.

– Давай! – сказала Пэтти.

Темперанс собралась с духом, готовясь к встрече с болью, и разжала пальцы.

– Как наполняет он собою море, – начала она.

Варево мигом поглотило частицы земли. Дым полностью заполнил дымоход и частично устремился под потолок. В ладонях Темперанс затрещали искры. Боль растеклась по рукам, обвивая запястья.

– Так пусть же затвердеет в небесах…

Она подняла трещотку – одно из нескольких серебряных изделий в доме. Эта погремушка была настоящим сокровищем. Ею расплатился один парнишка из состоятельной семьи, что собирался отправиться на клипере в Санкт-Петербург. Темперанс погладила невероятно гладкий и розовый коралловый наконечник. Она намеривалась отломить его, но почему-то мешкала.

– Можешь помочь мне, детка? – попросила Темперанс, протягивая трещотку Фэйт.

Темп понимала, что жестоко просить ребенка сломать собственную игрушку, однако дочь взялась за коралловый наконечник, без раздумий его отломила и отправила в котелок, после чего взяла маму за руку. Щеки девочки замерцали, поскольку электрическая боль Темперанс передавалась ей через руку. Однако Фэйт не подавала виду.

Напротив, она протянула руку Пэтти.

– Встань сюда, – распорядилась старуха, обращаясь к Авдию и подталкивая его плечи.

Три женщины – девочка, молодая женщина и старуха – окружили мужчину, а затем соединили руки, заключая его в круг. Боль Темперанс притупилась, когда она взяла за руку Пэтти. Не исчезла полностью, но стала терпимее.

– Мы покоримся высшей воле, – продолжала Темперанс, извлекая конвертик с драгоценной плацентой из тайника в своем корсете.

Она достала ножницы из ящичка швейного столика, разрезала конверт по диагонали, получив две треугольные половинки. Одну из них запрятала на прежнее место, а другую поместила над котлом и разжала пальцы.

Конверт утонул в бурлящей жиже, чья пасть мгновенно его поглотила.

Дым, клубясь, заструился по кухонному потолку, густой, словно шерсть. Воздух в помещении насыщался. Запах грозовых туч жалил ноздри Темперанс, проникая в уши, глаза и рот. Этот запах надвигающейся грозы был всепоглощающим. За дымкой она с трудом различала очертания Авдия, матери и дочки. Перед ее глазами проплывал цвет. Точнее, обрывки цвета, напоминавшие парящие шелковые платки.

Пэтти стиснула ладонь дочери.

– Неведом будет нам сей крах, – тихо закончила Темперанс.

Авдий стоял в центре, склонив голову. Приглушенный треск пронесся по рукам женщины, добрался до ее туловища и устремился к ступням. За плотной завесой она увидела, как дрогнуло личико дочери. Однако Фэйт продолжала мужественно стоять. Постепенно дым, что собрался под потолком, принялся сгущаться над ними, закручиваясь по часовой стрелке.

– Доставай веревку, – подсказала Пэтти.

Авдий выудил из кармана завязанный узелками отрез шпагата. Он зажал его двумя пальцами, ожидая дальнейших указаний.

Боль растекалась по лицевым нервам Темперанс, сковав челюсти. Разжать их было тяжело, но нужно было подсказывать Авдию, когда развязывать узелки.

– Взять.

Трясущимися руками мужчина развязал первый узелок, поддев петельку ногтем большого пальца. Затянуто было туго. Чтобы справиться, пришлось приложить усилия. Тем временем в дымке над головой раздался глухой грохот, и к ногам Темперанс хлынул холод. Она опустила голову и с удивлением обнаружила, что сосновые половицы покрылись льдом.

Авдий тяжело сглотнул. Его ясные глаза были единственным источником тепла в комнате, если не считать огня, разгорающегося под котелком.

– Развязать, – произнесла Темперанс, и Пэтти с Фэйт шепотом повторили за ней.

А может, это ее собственный голос отражался эхом в голове?

Авдий взялся за второй узелок. В толще дыма сверкнула зигзагообразная молния, ударив в потолок и оставив обугленный шрам. Развязав узел, мужчина глянул на жену с некоторой тревогой.

– Сварить… – Боль сверлила черепную коробку Темперанс, словно ручная дрель.

Пэтти и Фэйт изо всех сил старались повторять слова, но, вероятно, им тоже мешала боль. Девочка зажмурилась, а старуха скривилась, оскалив зубы.

Последний узелок не давался. Авдию пришлось помочь себе зубами. Пока он был занят, раскаты грома становились все громче, а температура падала. Сосульки, что ни с того ни с сего образовались на потолочных балках, потрескивали от мороза, протягивая к людям свои прозрачные конечности. Авдий развязал узел и зажал шпагат двумя пальцами.

Темперанс пробралась сквозь клубящийся мерцающий дым, который становился все гуще и гуще. Ее рука оставляла за собой голубоватый след. На то, чтобы забрать нить из руки Авдия и подойти вместе с ней к котелку, у Темперанс ушло намного больше времени, чем обычно.

Она расположила веревку над зельем. Огонь по-прежнему разгорался, но не согревал, хотя вязкая жижа в котле продолжала кипеть, напоминая жидкий деготь. Поверхность варева переливалась красными, пурпурными, синими и зелеными красками, те смешивались и проникали друг в друга, образуя оттенки, названий которых не существовало. Кирпичи задней стенки камина покрылись ледяной корочкой.

– И не умирать! – Собственный голос казался Темперанс отдаленным, приглушенным, будто она говорила в облако.

Женщина разжала пальцы, и шпагат неспешно полетел вниз, дрейфуя на вздымающихся парах. Испарения кипящего зелья выталкивали веревку наверх. Она извивалась и перекручивалась словно живая змея. Наконец варево раскрыло пасть и поглотило ее.

В мгновение ока дым стал белоснежно-белым.

Тело Темперанс оказалось во власти боли. Настолько сильной, что женщине показалось, будто она вышла за ее пределы и наблюдала со стороны, словно боль была видимой и осязаемой. Глаза заволокло дымкой. Она видела лишь белую пелену и ощущала, как дым, словно ледяная туча, окутывал ее тело, талию, шею, пальцы и волосы.

Темперанс зажмурилась.

Раскрыв веки, она увидела проплывающую перед глазами прядь волос. Юбки невесомо парили вокруг лодыжек. Авдий стоял, склонив голову, между Фэйт и Пэтти, сложив ладони под подбородком как в молитве. Сухая рука старухи тянулась к девочке, а Фэйт зажимала щеки ладонями и глядела наверх. Ее глаза были белыми и пустыми. Камышовая метла взмыла в воздух и лениво дрейфовала под рукой Темперанс, ударяясь о камин. В этот сон не погрузился один лишь пес. Он глядел на хозяйку яркими черными глазками и лаял.

Затем повалил снег.

Снежинки появлялись из ниоткуда, под потолком, где парила Темперанс и медленно сверкающими хлопьями слетали на пол, оседая на козельном столе, плечах Пэтти, застилали распахнутые глаза Фэйт. Однако больше всего снега скапливалось вокруг Авдия.

Темперанс наблюдала, как на кухне дома на Милк-стрит бушует настоящая метель. У ног Авдия образовался сугроб. Сначала он скрыл колени мужчины, затем бедра, локти… В считанные секунды Авдий оказался заключенным в толстые ледяные стены, отнимающие все его тепло. Лицо его побледнело, а кровеносные сосуды под кожей посинели. Ледяной панцирь обволакивал Авдия целиком, замораживая в пространстве и времени.

И тут Темперанс поняла.

У нее получилось!

Голова Темперанс чуть не пошла кругом, и она засмеялась. Откинула голову назад, ударившись о потолок, и продолжала заливаться хохотом до тех пор, пока…

Пока все вокруг не озарилось вспышкой, и она не услышала возглас матери:

– Темп!

Перед глазами рассыпались созвездия, и ее снова поглотила боль.

Темперанс пошевелила ногой и ощутила под собой снег и обломки козел.

Упав, она проломила столешницу.

– Мама?

Темперанс раскрыла глаза и увидела взволнованное лицо дочери. Снежинки осыпались с плеч Фэйт и блестели на ресницах.

– Что случилось? – прохрипела Темп.

Дымка уже развеялась. В воздухе витал запах гари, а углы кухни завалило высоченными сугробами, словно окна оставались открытыми во время метели.

Рядом с Фэйт склонилась Пэтти. Перед лицом старухи повисли седые кудри, а нос был красным от рома и холода. Пэтти дотронулась шершавой ладонью до щеки дочери.

– Сломала что-нибудь? – спросила она.

– Где Авдий?

Темперанс произвела ментальную проверку своего тела на предмет увечий и обнаружила боль в плече, бедре, лодыжке и одном из ребер.

– Я здесь! – раздался голос ее мужа.

Он склонился и поцеловал жену в лоб. От Авдия исходили тепло и запах мокрой шерсти, а главное, с ним все было в порядке.

– Что это горит? – осведомилась Темперанс.

– Тс-с-с, – прошипела Пэтти. – Давай-ка сперва проверим, цела ли ты.

Опытные руки повивальной бабки ощупали тело дочери. Когда ее пальцы коснулись перелома, Темперанс зажмурилась от резкой боли.

– Ты потеряла сознание, – объяснил Авдий, проводя пальцами по волосам жены, пока ее мать производила осмотр.

– Что это за запах? – повторила Темперанс.

Ей нужно было подняться. Неужели все получилось?

– Одно сломанное ребро и вывихнутая лодыжка, – заключила Пэтти. – Не так уж и плохо, хоть и понадобится новый стол.

– Ты готова сесть? – Нежные карие глаза Авдия глядели на Темперанс, и она поняла, что он ничего не видел.

Все, что произошло (если, конечно, произошло), стерлось из его памяти или даже никогда там не появлялось. А как же Фэйт? Известно ли ей? Лицо девочки казалось напряженным от беспокойства.

– Зелье выкипело, – сказала Пэтти, просовывая жилистую руку под мышку дочери и помогая ей сесть.

– Выкипело? – Темперанс окинула взглядом царивший на кухне погром.

Створки окна болтались туда-сюда на выкорчеванных петлях, и внутрь залетали снежинки. Авдий захлопнул окна и накрепко запер. Темперанс сидела посреди обломков козельного стола. Сто пятьдесят лет истории теперь пойдут на растопку.

– Да, – ответила Пэтти, сдвигая котелок в сторону от огня. – Ох и непросто будет оттереть котел.

– Я отмою его, – вызвалась Фэйт.

Рядом с девочкой появился пес. Он старательно принюхивался.

Авдий улыбнулся Темперанс, продолжая поглаживать жену по волосам. На его лице что-то сверкнуло. Это была маленькая голубоватая вспышка, похожая на отраженный от свежего снега солнечный луч.

Темперанс взяла дочку за руки, заботливо их сжимая.

– Запомни: никто не в силах справиться с этим в одиночку, – сказала она.