– Мама?

Ржавая калитка высокой изгороди, за которой прятался дом бабушки, была заперта. Калитка настолько проржавела, что ее с трудом можно было назвать калиткой. Конни и не предполагала, что там есть замок.

– Может, она в доме? – засомневался Сэм и переложил мешок с продуктами в другую руку.

– С чего бы ей запираться? – Конни поковыряла ракушки носком ботинка. – Она же знала, что мы приедем.

– Понятия не имею, – пожал плечами Сэм.

Он взялся за изгородь и постарался разглядеть что-нибудь за листвой, но туи и пышные лозы, чьих названий, кроме глицинии, клематиса и ядовитого плюща, Конни не знала, образовывали глухую зеленую стену. Живую изгородь раскрасили новые весенние листочки, настолько молодые, что имели практически желтый и ярко-салатовый окрас, как у квакши. Конни уже практически представила, как они дышат.

Из-за изгороди послышался счастливый лай Арло.

– Попроси Арло открыть, – пошутил Сэм.

– Арло? – крикнула Конни. – Будь добр, пусти нас!

Было слышно лишь, как пес все обнюхивает и резвится. Повиноваться он не собирался.

– Что ж, – вымолвил Сэм. – Поужинаем в машине.

– Стой.

Конни запустила руку в карман джинсов и выудила оттуда старинный железный ключ. Все-таки нашла она его именно в этом доме. Всякое может быть. Однако, когда Конни попыталась вставить ключ в ржавую замочную скважину, тот не подошел: стержень оказался слишком тонким.

– Попытка – не пытка, – буркнула Конни, пряча ключ, и подняла взгляд наверх.

Крыша дома была замаскирована лозами. Они тяжело свисали с забора, ниспадая до самой земли, подобно цирковому шатру, а затем снова устремлялись наверх – к каменному дымоходу.

– Может, перелезем? – предложила Конни.

– Без моего снаряжения не выйдет, – ответил Сэм.

– Ау-у! – послышался голос со стороны леса, куда вела Милк-стрит.

Конни даже не знала, насколько этот лес был большим. Она никогда не забредала глубоко в чащу. Предпочитала прогуливаться вдоль покрытой ракушками тропки, которая делала крюк и снова выводила на дорогу. Конни замечала вдали, среди деревьев, мерцающую водную гладь. И даже иногда улавливала влажный запах пруда. Но никогда до него не доходила.

– Мама! – воскликнула Конни, закрываясь ладонью от солнца и вглядываясь вдаль.

Вечерние лучи выглядывали из-за деревьев, раскрашивая небо всеми оттенками розового и погружая лес в сумерки. Конни показалось, будто она увидела среди деревьев силуэт женской фигуры. Вроде бы Грейс, только в длинном платье. Но Грейс никогда не носила платьев. Кафтаны бывало, но и то лишь по особым случаям.

– Мама! – помахала рукой Конни. – Калитка заперта!

Она поднялась на носки и похлопала в ладоши над головой, чтобы привлечь внимание.

– Нет, не заперта, – раздался голос Грейс прямо за спиной Конни.

На плечах матери лежали две длинные седые косы, а в светлых глазах сверкали искорки. На Грейс была простая клетчатая рубашка и старенькая куртка Levi’s с засаленными манжетами. В руках она держала пучок травы с лимонным ароматом.

– Ах! Ты меня напугала. – Сердце Конни колотилось, и она чувствовала себя глупо.

– Прости, – улыбнулась Грейс и поднесла пучок к носу дочери, чтобы та вдохнула его аромат. – Солнце сейчас в Овне – лучшее время для сбора вербены лимонной.

– М-м-м, правда?

– Привет, Грейс, – поздоровался Сэм.

Та осторожно ему улыбнулась, отворила калитку и шагнула в сад.

– Заходите.

Арло поприветствовал Грейс радостным лаем.

– Ну привет, привет! – потрепала она пса за ухом.

Конни недоуменно глянула на калитку.

– Видимо, мы приложили недостаточно силы, – допустил Сэм и махнул Конни рукой, пропуская ее вперед.

Сад под зеленым навесом бабушкиного дома постепенно пробуждался ото сна, неспешно потягиваясь под весенним покрывалом. Тут и там сквозь паутину высушенных стеблей пробивались бутоны нарциссов. Многолетние растения, розмарин, шалфей и тимьян, зазеленели и намеревались вот-вот вспыхнуть соцветиями. На ясенях и ольхах пробивались новые побеги. Аромат под навесом переменился и стал насыщенным. Это был аромат надежды и нового начала.

Арло обнюхивал угол сада, предназначенный под помидоры и другие пасленовые. Внимание пса привлекло крупное растение с ворсистыми листами, которое, судя по виду, зацветет в течение месяца. Сгорая от любопытства, пес попробовал лизнуть лист кончиком языка.

– Не делай этого, маленький хулиган! – сказала Грейс, отодвигая Арло ногой. Пес глянул на женщину и повилял хвостом. – Ты же не хочешь, чтобы у тебя разболелась голова.

– А что это? – поинтересовалась Конни, глядя на растение с тропки из плитняка.

Она знала, что в саду есть мандрагоры. Несмотря на всю свою пышность и изобилие, сад кишел смертью.

– Похоже на сорняк, – шепнул Сэм, пока Грейс отпирала входную дверь, предварительно поцеловав кончики пальцев и дотронувшись до прибитой подковы.

– Jusquiamus, – бросила через плечо пожилая женщина, прежде чем переступить порог дома и исчезнуть в потемках столовой с охапкой вербены. – Белена. Свиньи ее обожают. Аж визжат от опьянения. Но для других животных она может оказаться ядом. Это тебя касается, – обратилась Грейс к четвероногому созданию, что терлось у ее ног, сливаясь с темными половицами столовой.

– Что ты сказала? – прокричала Конни из прихожей, глядя на собственное бледное отражение в зеркале, висевшее над столом, где стоял телефон, и зажимая кончик косы между носом и верхней губой.

– Белена, – повторила Грейс. – Будешь пиво, Сэм?

– Не откажусь. – Он протиснулся мимо Конни в узкой прихожей и шепнул: – Неужели Грейс снова уложит нас на те сдвинутые кровати?

Подумав об этом, Конни тоже захотела пива.

– Нет, это-то я слышала. Ты назвала ее как-то еще.

Грейс вынырнула из потемок столовой и проследовала на кухню, где единственным источником света была гудящая лампочка над раковиной.

– Где тут выключатель? – спросила Конни, ощупывая стену и удивляясь, что не помнит этого.

– Знаешь, по-моему, его здесь и нет. – Грейс вошла с открытой бутылкой пива «Сэмюэл Адамс», протянула ее Сэму и забрала у него пакет с продуктами. – Что вы тут привезли? – спросила она, заглядывая в мешок. – Стейки?

– Стейки, – подтвердил Сэм.

Он поднял пиво и шутливым жестом изобразил, что пьет за здоровье дамы на портрете. В тусклом свете раннего вечера ее глаза казались пустыми и безжизненными. Сэм отпил глоток и последовал за Грейс на кухню.

– Господи, – тихо сокрушалась мама Конни. – Не знала, что мы теперь едим мясо.

– Вам понравится, – поддразнил Сэм. – Оно все-таки из местного магазина.

Конни подошла к камину, и уютные звуки ножа, стучащего по разделочной доске, наводнили кухню и мрачную столовую. Это помещение некогда являлось сердцем первоначальной версии дома. Как и большинство домов, что были возведены основателями Новой Англии, дом бабушки прожил долгую и насыщенную жизнь. Все началось с двух простых помещений – прихожей и жилой комнаты. Затем сюда добавили крутую винтовую лестницу, приподняли крышу и соорудили второй этаж с двумя спальнями. Сбоку пристроили сарай, который позже трансформировался в кухню. А в двадцатом веке добавилось некое подобие водопровода с неустойчивым напором и вдобавок к нему – тесная купальня с ванной на когтеобразных ножках. Дом постепенно расширялся, стараясь вместить все больше и больше жильцов.

Конни чиркнула спичкой и осторожно поднесла ее к фитилю восковой свечи, закрепленной в одиночном латунном подсвечнике с круглой ручкой. Над камином вспыхнул мягкий теплый свет. Камин в столовой был самым крупным в доме, шириной полтора метра, с подставкой для дров и железными крюками. В лучшие времена он позволял разжигать три разных по интенсивности огня, что сильно облегчало процесс приготовления пищи. Ульевая печь в кирпичной стене была забита старой чугунной посудой, которая ржавела там с незапамятных времен.

Конни развернулась к круглому обеденному столу эпохи королевы Анны, не такому древнему, как камин, но антикварному. Его ножки деликатно скруглялись у пола, а столешницу испещряли бледные пятна, оставленные каплями воды. Сверху громоздились два медных канделябра с подтаявшими красными свечами. Конни зажгла их по очереди, и комната озарилась теплым светом, что изгонял из углов тени. Конни подула на обуглившуюся спичку и бросила ее в камин.

– Мам? – позвала она, опершись на каминную полку и обратив взор на портрет.

В тусклом свечении виднелась маленькая табличка, прикрепленная к облупившейся позолоченной раме: «Темперанс Хоббс». Молодая женщина с осиной талией, острыми плечами и каштановыми локонами держала на руках светло-коричневого пса, напоминавшего терьера. Ее платье, некогда бледно-розовое, с годами и под воздействием лака потускнело и стало желтоватым. Выражение лица Темперанс сложно было прочитать. Вроде бы она улыбалась, но как-то невесело.

– Да? – Грейс вернулась с одним полным бокалом вина и одним наполненным лишь наполовину, который протянула дочери.

– Как ты назвала белену? – продолжила выпытывать Конни.

– Jusquiamus. – Грейс выдвинула ящик комода и вынула из него три ажурные льняные салфетки. – Это латинское название. Очень древнее.

– А ты знаешь названия всех своих растений на латыни? – осведомилась Конни.

Грейс откопала в ящике три старомодные вилки и три зазубренных ножика с ручками из рога.

– Правда здесь хорошо с зажженными свечами? – спросила она.

– Так да или нет? – настаивала Конни.

– Полагаю, да, – легко ответила Грейс.

С кухни донесся шипящий звук, и в воздухе разлился насыщенный аромат жареного мяса.

– Ты решила что-нибудь? – голос Грейс звучал так тихо, что Конни едва услышала.

Она нервно глянула в сторону кухни.

– Нет. То есть да. Но…

В комнату вошел Сэм с деревянной миской овощного салата.

– Поставить в центр? – уточнил он у Грейс.

Та кивнула. Сэм водрузил блюдо между канделябров и снова исчез на кухне.

Грейс подняла палец и прижала к губам. Ее светлые глаза метнулись в сторону дверного проема.

– Потом, – буркнула она.

Щеки Конни зарделись.

– Еще десять минут, – прокричал Сэм из кухни.

– Не хочется расстраивать, но запах какой-то не очень здоровый, – ответила ему Грейс.

– Просто ради эксперимента… – Конни извлекла маленький блокнот из кармана джинсов. – Может быть, ты знаешь перевод этих слов?

Грейс взяла в руки блокнот и присмотрелась.

– Ох, конечно. Это «белена». Ну, это ты уже знаешь. «Белена» и «роза», разумеется. Salvia это «шалфей». Iris – «ирис», как и в английском. «Ежевика», «сушеница», «нарцисс», «пион»…

– Подожди! – воскликнула Конни, похлопывая по карманам в поисках карандаша. – Мне нужно это записать.

– Я сама тебе все напишу, только после ужина. – Грейс вернула блокнот дочке и поправила приборы на столе. – И что же это за список?

– Да…

Сэм выключил газовую плиту и принялся греметь тарелками.

– Это для ее книги, – прокричал он с кухни. – Любопытно, да?

Грейс покачала головой, расплываясь в улыбке.

– Моя упрямая девочка, – сказала она не без умиления. – Работает над книгой, не покладая рук.

Вошел Сэм. На одной руке он нес две тарелки, а на другой одну. На каждой лежал стейк средней прожарки, украшенный по центру листиком петрушки, словно пуговкой.

– Петрушка? – поддразнила Конни.

– Да. Сегодня у нас праздник, – ответил Сэм.

Он поставил тарелки на стол и вычурно-галантно отодвинул стул для Грейс. Затем глянул на Конни, и складки вокруг его глаз углубились. Улыбка Сэма говорила: «Все будет хорошо. Это же Грейс. Она такая, какая есть».

Конни отодвинула себе стул, подняла бокал и посмотрела на любимого и маму поверх мерцающих язычков пламени.

– За Остару, мама, – произнесла тост Конни.

Грейс подняла свой бокал и произнесла:

– Колесо провернулось, равноденствие настало. День и ночь равны перед собою. Пусть новое солнце согревает наше настоящее, прошедшее и грядущее.

Пламя отбросило блики на портрет Темперанс, и на секунду показалось, что в глазах ее сверкнула жизнь.

Конни перевернулась на спину, и ее ступни вылезли из-под одеяла. Обнаженные пальцы тут же ужалил холод. Она укутала ноги и растерла их, согревая. На второй из двух составленных рядом кроватей спал Сэм. Он похрапывал с приоткрытым ртом, разбросав руки в стороны.

Конни взбила утрамбовавшуюся перьевую подушку и улеглась на бок. Луна освещала комнату серебристо-голубым светом. При таком ярком освещении вполне можно было читать. Конни свернулась калачиком на матрасе из конского волоса и прикрыла глаза ладонью.

Прошло довольно много времени, но ничего не помогало. Заснуть не получалось. Конни уселась на постели.

Дом дышал таинственными звуками ночи, вроде поскрипываний и потрескиваний старой древесины и штукатурки. То тут, то там скреблись невидимые мыши, что жили здесь поколениями. Сэм дышал медленно и размеренно. Он был рядом. В целости и сохранности. Все было хорошо. Все было хорошо у Сэма.

Все было хорошо у них.

Конни захотелось дотянуться до него – просто убедиться, что с ним все в порядке. Что у нее достаточно времени, чтобы разобраться с этой… этой… этой вещью, в которую она не верила, но которую боялась. Конни перевернулась на другой бок и посмотрела на Сэма. В голубом свете луны она могла разглядеть каждую морщинку на его лице, выдающиеся скулы, и подбородок, и вертикальную борозду меж бровей.

Он вздохнул и перевернулся на бок, отворачиваясь от Конни.

Та встала, натянула свою старую толстовку, пригладила волосы, прогоняя остатки сна, и направилась к лестнице. Чтобы не удариться о притолоку, пришлось пригнуться. Половицы тихонько поскрипывали под босыми ногами Конни. Она нащупала в темноте лестницу и начала спускаться, упираясь руками в потолок для равновесия, поскольку перил не было. Носки не помещались на узких ступенях. Иногда Конни задавалась вопросом, как долго Грейс сможет прожить в этом доме? А вдруг необходимость каждый день преодолевать подъемы и спуски по этой лестнице поможет сохранить мамины ловкость и здравый ум? Или Конни просто не хотелось верить в то, что Грейс стареет?

Внизу, в камине, на подушке из пепла, догорали последние угли. Конни опустилась в кресло и протянула ноги к очагу, засовывая ладони в карман-кенгуру.

– Не спится? – раздался рядом тихий голос Грейс.

Конни сонно глянула на диван и увидела маму, которая свернулась клубочком под вязаным шерстяным пледом с чашечкой травяного отвара. Арло дремал в ее ногах, слегка подрыгивая лапами.

– Я тебя не заметила, – сказала Конни.

– Я знаю. – Грейс потрепала Арло по шерсти. – Хочешь травяного чаю?

– Нет, спасибо.

Какое-то время они сидели молча, погрузившись каждая в свои мысли. От медленно дотлевающих углей поднималась тоненькая струйка дыма и устремлялась к дымоходу.

– Должен быть какой-то выход, – произнесла Конни спустя несколько минут.

Грейс заглянула в чашку, взболтала содержимое и нахмурилась.

– Ты всегда была упрямой, – заметила она. – Эта твоя черта мне очень нравится, хоть и доставила мне немало хлопот.

– Ты говоришь, предотвратить это еще никому не удавалось? Они все умирали? Что бы мы ни предпринимали?

Грейс провела пальцем по краю кружки.

– Ты думаешь, никто из нас не пытался? – ответила хозяйка дома и тихонько добавила: – Лично я пыталась.

– А что насчет родителей бабушки? Какая участь постигла их?

Бабушку Конни и маму Грейс звали Софией. Она жила здесь, в этом доме, со своим мужем Лемюэлем, которого придавила поленница. Сама же бабушка умерла от старости.

– Ну смотри, – начала Грейс. – Маму твоей бабушки звали Чарити. Чарити Кроуниншилд. Ее девичья фамилия была Лоуренс, если не ошибаюсь. В детстве ее имя казалось мне очень забавным. Ох и ненавидела же она его! Друзья звали ее Чар. Пока я была девочкой, мы с мамой гостили у нее на выходных. Она готовила самые отвратительные шарики из печени трески, которые я когда-либо ела! – Воспоминание заставило Грейс вздрогнуть. – Я постоянно уговаривала ее сделать желе, но она ни разу не согласилась. Все мамы и бабушки моих подружек готовили вкуснейшие желейные торты. Такие яркие и поднимающие настроение! Желе мне казалось безумно вкусным. И я завидовала друзьям белой завистью.

Конни улыбнулась. Она с трудом могла представить, что ее мама, неисправимый хиппи, так страстно желала чего-то, напичканного яркими красителями и прочей химией.

– Какой была Чар? – спросила Конни, подбирая ноги под себя.

Грейс поднялась с дивана и подкинула в камин новое полено.

– Она… Вообще-то была сердитой.

Такого ответа от Грейс Конни точно не ожидала.

– А если поподробнее?

– О… Сама знаешь. – Мать вернулась на диван и почесала Арло за ухом.

Пес продолжал спать как убитый.

– Нет, не знаю, – пришла в легкое замешательство Конни.

Грейс накинула одеяло на плечи. Арло перевалился на спину, лапами кверху. Иногда в таком слабом свете огня, как сейчас, Конни видела очертания молодого лица матери. Оказывается, так легко было забыть, что когда-то та тоже была молода.

– Полагаю… – начала Грейс, вытянув ступни к еле тлеющему огню, – бабушку нельзя было назвать добросердечной, вот и все. Мне казалось, что моей матери всегда приходилось с ней нелегко. Правда, жили они в отчаянной бедности.

– Серьезно? – Конни окинула взглядом затертый ковер и древний письменный стол.

– Да. Чар вышла замуж в… По-моему, в двадцать. Дедушка занимался ловлей омаров. Тяжелая работа. Чар вела домашнее хозяйство и родила маму практически сразу. Это случилось в 1910 году. Ты наверняка не знаешь, но в Марблхеде тогда дела шли плохо. Электричество в доме было редкостью. Автомобили стоили безумных денег, и их могли себе позволить лишь единицы. Первая машина, в которую села Чар, принадлежала моим маме и папе.

– Так что случилось с мужем Чар? С твоим дедушкой?

Грейс поставила чашку на пол у ног и осторожно погладила Арло по хвосту.

– Я никогда его не видела, – тихо ответила она. В груди Конни все заледенело, и она непроизвольно обхватила себя руками. – Как ты уже знаешь, Чар была невероятно молода. Мама рассказывала, что, когда она была маленькая, они выживали благодаря пожертвованиям. Если бы не Общество добросердечных женщин, мои бабушка и мама умерли бы с голоду. А так им давали четыре доллара в месяц.

Общество добросердечных женщин было основано в Марблхеде в 1816 году с целью облегчения жизненных тягот вдов и детей, оставшихся без кормильцев. Насколько Конни знала, Общество действовало до сих пор и без привлечения лишнего внимания помогало нуждающимся. Вполне вероятно, что и София могла пользоваться помощью и никому об этом не рассказывать.

Конни подтянула колени к груди и зажала застывшими ладонями ледяные пальцы ног. Ее щеки, плечи – все было холодным. Даже зубы.

– Ты знаешь, это ужасно тяжело, – понизила голос Грейс.

– Что? – не поняла Конни.

– Сделать это в одиночку, – ответила мать, глядя на нее светлыми серыми глазами.